Текст книги "Ассасин"

Суровая армянка Даниэла зажгла ароматные курения, чтобы освежить пыльный воздух, а Гаянэ помассировала госпоже плечи, но Джоанна все равно была слишком взволнована, чтобы расслабиться. Она слышала, как молятся мусульмане, и ожидала, что будет, когда их молитва окончится.

Наконец появились слуги с подносами, на которых были лепешки, миндальное печенье, виноград и ломтики сушеной дыни, а также красивые кувшины с напитками. Расставив все на низеньком столике, слуги с поклонами удалились, но тотчас пола шатра откинулась и появился аль-Адиль. Он был все в той же светлой распашной одежде, под которой поблескивала кольчуга, и чувствовал себя в шатре не гостем, а хозяином. Когда он сел, Джоанна достаточно резко спросила:

– Чем я обязана вашему визиту в столь поздний час?

Улыбка на миг исчезла с лица аль-Адиля, но потом он снова улыбнулся.

– О, звезда моей любви, вы ведь не невинная дева, чтобы так опасаться мужчину. Не сверкайте очами, я не посмею поступить с вами, как поступают эти шакалы бедуины с оказавшимися в их власти пленницами. И хоть мне горько, что мысль о нашем сближении столь ужасает вас, я скажу: не только мое почтение к благородной невесте и уважение к гордому Мелеку Рику вынуждает меня ночевать вдали от вас, но и моя вера. Ныне у нас на исходе священный месяц рамадан. А я, как всякий правоверный мусульманин, чту пост этих дней. И хотя на время моей поездки я был освобожден от всех предписаний поста, мне еще предстоит очиститься и вымолить прощение за это освобождение. Это дело моей души, ибо в исламе отсутствует духовенство, которое может отпускать грехи верующим от имени Бога. Мусульманин сам отвечает перед Аллахом за свои деяния.

Джоанна перевела дыхание и села за столик напротив аль-Адиля. Все, как и ранее: сначала она опасается этого иноверца, а потом проникается к нему симпатией и доверием. И молодая женщина, с охотой отпив немного виноградного сока, стала слушать объяснения «жениха», что строгий пост рамадана в течение каждого светлого дня после захода солнца можно уже и не соблюдать.

К тому же аль-Адиль заметил с усмешкой:

– А еще насчет рамадана в Коране написано: «Разрешается вам в ночь поста приближение к вашим женам: они – одеяние для вас, а вы – одеяние для них».

Джоанна поперхнулась напитком, а эмир рассмеялся. И все же глаза его оставались серьезными.

– Мне нравится ваша гордость, моя светлая пери, однако я надеюсь, что однажды вы поймете, что вам никуда не деться от того, чтобы сплести со мной ноги, – так называют у нас плотскую любовь, какая дарит столько услады. Разве нет? И я обещаю, что сумею вырвать из вашей груди восторженные стоны. Ибо вы – моя судьба. Я понял это, когда впервые увидел вас. В этом была воля самого Аллаха – именно он держит в своей руке все нити судеб.

При этом он с серьезным видом провел руками по лицу и на миг прикрыл глаза.

Джоанна поставила на место бокал, стараясь, чтобы аль-Адиль не видел, как дрожит ее рука.

– У нас в таких случаях говорят: «Пути Господни неисповедимы». И может, вы совсем не обо мне говорите, когда упоминаете волю Всевышнего? Ведь у вас уже есть жены, не так ли? Некогда вы мне рассказывали о жене султана Салах ад-Дина, но ничего не поведали о себе.

– Глупец был бы тот, кто, желая заполучить женщину, начал бы рассказывать ей о других. Для мужчины единственная лишь та, что владеет его сердцем в данный момент. А мой гарем… На Востоке гарем является символом власти и успеха так же, как корона, скипетр и держава на Западе. Гарем – символ состоятельности мужчины, его власти и благосостояния. Великий пророк Мухаммад сказал: «Лучший человек в моей общине тот, у кого больше всех жен». Но мы желаем мира в своей семье, и даже самую прекрасную наложницу в гареме надо сначала покорить, потому что любовь должна быть только по согласию. Насилие запрещено, если мужчина не хочет прослыть варваром и не вызвать презрение и насмешки других мужчин.

Для Джоанны все это было внове. Но она не была наивной, чтобы считать, что в мире ислама все так уж благочинно. У христиан браки тоже должны складываться по согласию молодых, но как часто это нарушается…

– В гаремах мусульман есть женщины-христианки? – спросила она.

– Есть. Но известно, что Пророк – благословение и привет ему! – объявил четыре качества невесты притягательными для правоверного: красота, богатство, происхождение и ревностность в исламе. Поэтому мы обычно заставляем иноверок принимать ислам.

– Заставляете?

– Скажем так: мы ставим их перед выбором. Или она остается просто игрушкой своего господина, или может добиться почета и высокого положения, но для этого ей обязательно надо перейти в ислам, для чего достаточно произнести ритуальную фразу: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк его». Но должен заметить, ваши единоверки порой бывают на редкость упрямы, когда речь идет о смене веры.

– Это делает им честь!

– А как по мне, то это свидетельствует об их безрассудстве! Так, к примеру, однажды в гарем моего братасултана попала белокурая красавица, дочь самого Раймунда из Триполи, и хотя ее отец условился с Салах ад-Дином, что его Мария будет женой султана, упрямица продолжала поклоняться вашему трехглавому богу Троице, и постепенно ее положение ухудшалось, она скатывалась все ниже и ниже.

Джоанна была заинтересована. Дочь бывшего регента Иерусалимского королевства графа Раймунда Триполийского? И она заметила, что, как известно, граф Раймунд был бездетным, поэтому и усыновил детей своей супруги Эшивы Галилейской.

– Так принято считать. – Полные губы аль-Адиля в обрамлении холеной бородки изогнулись в улыбке. – Однако в ранней молодости граф Триполи зачал дочь Марию, и именно она долгое время служила залогом мира между графством Триполийским и владениями султана. Вам ведь известно, что Раймунд продолжал торговать с моим благородным братом и пропускать через свои земли его войска? Они были родственниками, и не вина графа, что его дочь отказалась принять ислам.

Джоанна вспомнила, что из-за того, что Раймунд оставался в союзе с Саладином, многие считали графа предателем. А он даже не мог сообщить, что породнился с султаном, так как его дочь, оставаясь христианкой, была лишь наложницей, шлюхой, как бы назвали не вступившую в брак сожительницу Саладина ее единоверцы. Да и стань Мария ренегаткой, даже законной женой, кто бы в Иерусалимском королевстве принял этот брак тогда всерьез?

Ну а сейчас?

Джоанна содрогнулась.

– Разве Ричард не сказал вам, что его сестра останется христианской королевой в Иерусалиме?

Она не заметила, что говорит об Иоанне в третьем лице, но и аль-Адиль не придал этому значения. Он лишь с грустью отметил, что условия Ричарда ему ясны, он готов их принять, хотя и понимает, на какой риск идет, пытаясь сделать своей женой и правительницей Иерусалима иноверку. И Малик бы не рискнул согласиться на подобный союз, если бы не желал так сильно заполучить ту, что покорила его душу и сердце.

Его глаза засияли, и молодая женщина опять уловила в голосе эмира с трудом сдерживаемую страсть. Разумеется, ей должно было льстить, что она так нравится этому влиятельному иноверцу, но сама она к нему никаких чувств не испытывала. Более того, одна лишь мысль, что она может стать возлюбленной сарацина, вызывала в ней оторопь – в этом она понимала Иоанну, как и понимала, какому риску подвергла себя, придумав эту затею. Сейчас это стало особенно ясно, ибо, обсуждая эту подмену с Пионой, она еще не знала, как сильно эмир желает ее саму.

– Мой король согласился на этот союз, так как стремился закончить войну миром, – сказала Джоанна, стараясь снова перевести разговор от чувств на государственные дела. – Но основой этого союза должно стать усиление христианства в краях, где со своим супругом будет править госпожа христианка!

– О, Мелек Рик даже хотел, чтобы я и сам принял христианство, что так же невозможно, как и то, что солнце взойдет на западе, а опустится на востоке. Но наш брак… Тут есть свои условности. И вы должны принять тот факт, что прежде всего он будет совершен в присутствии муллы по нашему обряду. Ибо в землях дар аль-Ислам[47]47
  Дар аль-Ислам – буквально: мусульманский мир (араб.) – традиционное мусульманское обозначение территорий, где действует религиозный закон шариата и где господствуют мусульмане.


[Закрыть] брак считается действительным только тогда, когда он совершен с соблюдением соответствующих обрядов, освященных именем Аллаха.

«Но такой брак никогда не будет считаться законным среди христиан!» – подумала Джоанна. И Пиона была не так уж неправа, отказываясь от подобной чести – стать супругой мусульманского правителя. Нет, она скорее бы умерла, чем оказалась опозоренной в глазах единоверцев, когда бы те узнали, что в отношении сестры короля Англии нарушено священное таинство христианского брака. Вот и выходит, что великолепный, на первый взгляд, план Ричарда Львиное Сердце об объединении в Иерусалиме двух религий изначально был обречен на неудачу.

Джоанне стало грустно, и, сказавшись утомленной, она попросила позволить ей отдохнуть. Но на прощание произнесла:

– Я вверила вам свою честь, Малик. И пусть я не знаю тонкостей вашего договора с королем Ричардом, но я буду покорна, так как верю, что два столь достойных мужа не поступят бесчестно с женщиной благородных кровей.

Аль-Адиль взглянул на нее с невольным удивлением.

– О, какое смирение! А ведь я слышал, что королева Иоанна Сицилийская своенравна и непроста…

– Не будем об этом! – прервала его Джоанна.

Ей надо было следить за каждым своим словом и не давать понять, что она осознанно играет роль Пионы. Просто неосведомленность, когда она себя принимает за посланницу мира, чтобы позже было чем аргументировать свое присутствие вместо Пионы. Дескать, сестра Ричарда послала ее сыграть свадьбу по доверенности, как часто делалось в знатных семьях Европы. И все же Джоанна понимала, что ведет очень опасную игру и что аль-Адиль, этот улыбчивый и любезный вельможа, вряд ли будет доволен, узнав, как его провели две христианки. Поэтому она и держалась не как Иоанна… даже будучи в ее короне, изображая ее и ведя эти разговоры о будущем браке мусульманина и христианки…

Уже после ухода аль-Адиля она долго ворочалась, гадая, что ее ждет. Прошел только день, ясный, нежаркий, солнечный. Итальянское судно уже отбыло из порта Яффы, но сколько дней понадобится, чтобы оно дошло до Рима? Как долго удастся в лагере крестоносцев скрывать присутствие Пионы, выдавая ее за Джоанну де Ринель? Как поступит Ричард, когда все откроется? В любом случае Джоанна была уверена, что король не тот человек, который бросит свою родственницу в беде. Да и Уильям, как бы он ни относился к сестре, не потерпит, чтобы Джоанна осталась у сарацин.

На следующий день кавалькада аль-Адиля свернула с широкой дороги паломников, и через некоторое время путники оказались на тропе, известной только местным жителям. Джоанна заметила, что тут уже не было следов разрушений, отмечавших весь их путь по основной дороге паломников. Равнинный ландшафт сменился холмами, стали часто попадаться кактусы и запыленные оливковые рощи. Молодая женщина приглядывалась к приметам в надежде запомнить путь, но дорога петляла все сильнее и сильнее. И хотя Джоанна пыталась определить направление по солнцу, оно было то слева, то справа, и она, не будучи опытным следопытом, вскоре совсем запуталась. К тому же ее таким плотным кольцом окружила стража, делавшая знаки, чтобы госпожа скрылась за занавесками, что ей пришлось уступить. В итоге, откинувшись на прохладные атласные подушки, Джоанна даже задремала под размеренную поступь мулов.

Аль-Адиль теперь почти все время ехал во главе отряда. Порой он отправлял вперед часть своих спутников, иногда же к нему присоединялись новые всадники, что-то сообщали и ехали дальше в свите эмира. Лишь ближе к вечеру брат султана вновь подъехал к носилкам Джоанны. Опустив край чалмы, закрывавшей его лицо от пыли, он участливо осведомился, не утомлена ли она, не желает ли проехаться верхом. Затем сказал, что ей, конечно, не следует привлекать к себе внимание своим европейским блио и венцом с зубцами-бутонами, поэтому он позаботился, чтобы его невесте привезли достойное знатной мусульманской путницы одеяние. И во время одной из остановок Джоанна облачилась в серо-сиреневое платье из легкого шелка с широкими рукавами и такие же широкие шаровары. Англичанку позабавила эта одежда, однако она нашла ее удобной и красивой, а что касается тюрбана из нежной розовой парчи, то европейские дамы еще в Акре нашли их весьма элегантными и носили с удовольствием. Однако там они не закрывали лица, в то время как теперь Джоанне пришлось облачиться в легкую муслиновую чадру, расшитую золотыми узорами и утяжеленную по краю рядом блестящих золотистых бляшек.

– В вас не должны видеть иноземку, моя нежная пери, – пояснил Джоанне аль-Адиль. И добавил со своей обычной ироничной усмешкой: – К тому же в Коране сказано: «О Пророк! Скажи женам своим и дочерям своим, и женщинам верующих, чтобы они плотно опускали на себя свои верхние покрывала».

Он то и дело цитировал суры Корана, хотя не мог не заметить, что прекрасная спутница зачастую пропускает его слова мимо ушей, разглядывая то искривленный ствол смоковницы на повороте, то насыпь камней на склоне холма. Зато она не могла не выразить восхищения, когда он внезапно стал преподносить ей ценные подарки: то налобную подвеску с хризолитами на цепочках ажурной работы, то массивный золотой перстень с алым карбункулом[48]48
  Карбункул – драгоценный или полудрагоценный камень красного цвета, обычно разновидность граната.


[Закрыть], то изящные браслеты с чеканными узорами, мелодично позвякивающие, когда она надела их на запястья.

– Как он балует вас, госпожа! – восхищенно лепетала глупышка Гаянэ.

А суровая Даниэла твердила сквозь зубы, что за эти подарки сарацин захочет получить ее душу и заставит принять ислам. Недаром слова Корана не сходят с его языка.

К ночи они опять сделали остановку, и аль-Адиль навестил Джоанну. Она уже не так опасалась его визитов, особенно когда поняла, что занимательной беседы вполне достаточно, чтобы отвлечь эмира от любовных мыслей. Они даже заспорили о вере.

– Вы, христиане, верите, что пророк Иса – сын Божий, – с насмешкой говорил аль-Адиль, разрезая сочный апельсин и протягивая дольку Джоанне. – Наивность и ересь, как объясняют наши суфии[49]49
  Суфии – исламские мудрецы, толкователи Корана.


[Закрыть]. Всевышний слишком велик, чтобы опуститься до того, чтобы родить сына. Поэтому Иисус всего лишь Слово Божье, дух, который Аллах вдул в Мариам из Назарета. Да, мы почитаем основателя вашей религии Ису бен-Мариам, хотя и порицаем учение, которым опутали вас ваши священники. Как можно верить, что есть и Отец, и Сын, и Святой Дух, тем самым искажая истину, что Создатель един! И вообще, в вашей вере много всяких нелепостей. Так, например, вы тешите себя надеждой попасть в рай после кончины, в то время как наш Пророк обещает за наши воинственные подвиги процветание уже в этой жизни и рай со сладостными гуриями в загробном мире. И все же я не понимаю, почему вы, поклонники Исы, благословлявшего кротость и смирение, взялись за мечи? Наш же Мухаммад – да будет он славен и велик! – не обманывал нас и откровенно призывал расширять мусульманство с мечом в руках.

Смакуя дольку апельсина, Джоанна невозмутимо ответила:

– Да, наш Иисус проповедовал любовь и милосердие. Но Он же сказал: «Не мир, а меч принес я вам». И у христиан не существует запрета поражать мечом врага, однако наше Евангелие учит солдат умеренности и справедливости, ибо нам запрещена несправедливая война. Сейчас же мы воюем, чтобы противостоять вам, готовым – я повторяю ваши же слова, аль-Адиль, – нести мечом ислам до краев мира. Этот ваш джихад…

– О, женщина, не говори о том, чего не понимаешь! – вскинул руку эмир. – Вы считаете джихад войной, однако на ваш язык это слово с арабского переводится как «стремление». И это действительно стремление обратить мир в истинную веру пророка Мухаммада. Поэтому наши войны ведутся не ради убийства, а с желанием наставить заблудшие души на истинный путь. О, я вижу, вы улыбаетесь?.. Вы странная.

Джоанна действительно не смогла скрыть улыбку, представив, как бы повела себя сейчас непримиримая в вопросах веры Иоанна Плантагенет. Но разве сама Джоанна не была непримиримой? Ее глубоко возмущали слова аль-Адиля о восхвалении кровопролития ради веры. Однако она не сестра Ричарда Львиное Сердце и не смеет выражать свой гнев при брате султана, как бы непременно поступила Пиона. Забавно – принцесса Плантагенетов и эмир мусульман, то и дело цитирующий суры Корана! И чтобы отвлечь аль-Адиля от речей о превосходстве своей веры, Джоанна взяла лютню и спела ему песнь о графе Роланде. Аль-Адиль внимательно слушал, потом стал восхищаться достойным франкским графом, погибшим, но не сдавшимся врагам и не предавшим своего правителя. Джоанна отвечала на многие вопросы эмира, но не спешила оповестить его, что граф Роланд и его сюзерен Карл Великий сражались как раз с мусульманами.

В последующие дни Джоанна заметила, что местность постепенно поднимается все выше в гору. Они приближались к Иерусалиму, а она была наслышана, что дорога туда ведет все время вверх, – совершается восхождение к Святому Граду, как говорили побывавшие там паломники. Местность стала оживленнее, молодая женщина то и дело замечала пасущихся на сжатых ячменных полях коз и стада овец, видела работающих на току быков, к которым зачастую был припряжен на подмогу ослик.

Англичанка Джоанна с интересом смотрела по сторонам. Это были уже Иудейские горы, уходившие вдаль ржаво-розоватыми волнами. Дикий пейзаж, но и своеобразный в своей первозданной красоте. Была осень, конец октября. В Англии в это время идут дожди, а деревья покрыты золотом и багрянцем. Здесь же светит солнце, взлетают ввысь пышные султаны пальм, трепещет листва тополей, а склоны покрыты зарослями можжевельника и олив. Нельзя без умиления смотреть на все это, без волнения дышать этим воздухом… И скоро она увидит Иерусалим!

Аль-Адиль не мог не заметить ее воодушевления, когда говорил, что они уже близко к Святому Граду. Она тут же начинала расспрашивать, когда сможет посетить святые места, но он умерил ее пыл: не сразу, ведь ее приезд не должен привлечь к ней внимание. Только после того, как его звезда окажется под защитой супружества, после того, как они «сплетут ноги»… Это последнее выражение поначалу смущало Джоанну, потом она стала злиться.

Однако некоторое облегчение ей принесло известие, что в последний день пути аль-Адиль вынужден оставить свою невесту.

Случилось это, когда к свите эмира примчался одетый во все черное одинокий всадник, с которым аль-Адиль о чем-то долго разговаривал, отъехав в сторону, а потом они оба приблизились к Джоанне.

– О, звезда моих очей! – воскликнул эмир. – Несмотря на счастье, какое я испытываю подле вас, сейчас я вынужден уехать. Меня вызывает мой повелитель, и, похоже, несколько дней мы не будем видеться. Вас далее проводит мой человек. Можете располагать им и ни о чем не тревожиться. Зовут его Абу Хасан, и я полностью ему доверяю.

Джоанна взглянула на Абу Хасана со спокойным интересом, присущим высокородным особам, которые могут без смущения рассматривать тех, кто ниже их по положению. Она увидела перед собой сурового худощавого араба, его коричневое лицо с резкими чертами обрамляло, словно вуаль, черное покрывало, прикрепленное к войлочному кольцу, обвивавшему голову. Одет он был как мирянин, но что-то в его выправке сразу указывало, что это воин – ловкий и проворный. К тому же на его поясе висела сабля в дорогих чеканных ножнах, а на щеке под скулой виднелась глубокая отметина рваного шрама. Встретившись взглядом с англичанкой, Абу Хасан с достоинством коснулся рукой лба и груди и слегка склонился в седле. Но даже его поклон указывал, что это человек гордый и знающий себе цену. Еще Джоанне не понравилась его улыбка. Какова у человека улыбка, такова и душа. А верный человек аль-Адиля показался ей мрачным и жестоким. Поэтому, когда эмир аль-Адиль ускакал, Джоанна предпочла сразу укрыться в носилках.

Святой Град они увидели через пару часов, когда Абу Хасан вновь вывел их отряд на старую дорогу паломников, о чем свидетельствовал каменный остов некогда стоявшего тут большого креста, подле которого раньше верующие делали остановку перед вступлением в град. Иерусалим был виден отсюда как светлый сияющий мираж. Джоанна глядела на него счастливыми глазами, сердце ее учащенно билось. О, как она понимала тех паломников, какие приходили сюда, не страшась опасностей и тягот пути! И, завидев Святой Град – центр мира! – начинали рыдать и петь псалмы, опустившись в религиозном экстазе на колени.

Но мнимая сестра короля-христианина, облаченная в восточный наряд и окруженная сарацинской свитой, не могла позволить себе подобного. Этот город был утерян для ее единоверцев; она слышала отдаленный крик муэдзина с его башен, видела вереницы верблюдов, двигавшиеся по направлению к Иерусалиму, и проезжавших мимо воинственных сельджуков с круглыми щитами; на обочине дороги отдыхали путники в истрепанных чалмах и полосатых халатах иноверцев. А еще Джоанна разглядела, что стены Святого Града во многих местах разрушены, однако их, похоже, восстанавливают и они покрыты сеткой строительных лесов. После штурма Саладина так и не привели в порядок те бреши, какие образовались от ударов стенобитных орудий, и теперь спешно старались наверстать упущенное. Султан готовился к штурму своего страшного врага – Ричарда Львиное Сердце.

– Мы поедем в Священный Град прямо сейчас? – спросила мнимая Иоанна Плантагенет, приблизившись к Абу Хасану. И растерялась, не зная, поймет ли этот араб ее речь?

Однако тот ответил на довольно приличном лингвафранка:

– Разве мой господин, благородный Малик аль-Адиль, не пояснил, что о вашем приезде не должны знать? Тогда скажу: мы вступим в Эль-Кудс лишь под покровом темноты. Пока же, благородная госпожа, вы можете провести время там. – И он указал хлыстом куда-то в сторону. – Ваши паломники почитают это место.

Джоанна увидела за густыми зарослями руины строений, в которых опознала христианскую базилику и арочные своды клуатров[50]50
  Клуатр (от лат. claustrum, закрытое место, позднее – монастырь) – типичная для романской и готической архитектуры крытая обходная галерея, обрамляющая закрытый прямоугольный двор или внутренний сад монастыря или большой церкви.


[Закрыть]. Похоже, некогда здесь была святая обитель, ныне разрушенная, как и все, что было построено во времена Иерусалимского королевства, следы которого старательно стремились уничтожить новые хозяева.

Джоанна не знала, что это за место, на ее вопросы Абу Хасан только презрительно скривил рот, однако ранее бывавшая в этих краях армянка Даниэла, в кои-то веки избавившись от вечно хмурого выражения лица, с благоговением поведала, что это место в старину называлось «город Иудин» и именно здесь в древности произошло два важных события: родился Иоанн Креститель и состоялась встреча беременной Девы Марии с Елизаветой, матерью Иоанна. При крестоносцах тут был построен монастырь Предтечи, а у источника, который находится на склоне, по библейскому преданию и встретились святые жены.

Джоанна была потрясена. Наконец-то она в святых местах! Зелень тут была гуще, ощущалось присутствие воды, к тому же ныне, при владычестве сарацин, сюда сходились те из христиан, кому Саладин позволил остаться. Правда, они были верующими восточного толка – греки, армяне, копты, яковиты – все схизматики, как считали приверженцы Папы Римского после раскола христианской Церкви[51]51
  Раскол единой христианской Церкви произошел в 1054 году ввиду противоречий по вопросам служения.


[Закрыть]. Однако и они почитали Библию и молились тому же Богу и святым, что и англичанка Джоанна. Молодая женщина заметила, что многие, кто преклонил колени у священного источника встречи Марии и Елизаветы, выглядят как мусульмане – смуглые и черноглазые, в чалмах и плоских пестрых шапочках поверх темных волос, их женщины кутали головы в длинные покрывала. Но все же это были христиане здешней земли, почитавшие Иоанна Предтечу и святых матерей даже под владычеством мусульман.

Однако нынешние правители и их подданные не проявляли особого уважения к святыням иноверцев. Джоанна видела, что рядом с местом, где благоговейно молились восточные христиане, какие-то бедные сарацины продолжали крушить кирками стену былой базилики, укладывали камни в тележки и увозили на постройку своих жилищ, причем грубо отталкивали молящихся, если те попадались им на пути. Неподалеку группа мусульман расположилась отдыхать под оливами, а какой-то пастух пригнал своих коз к обложенному камнями водоему, в который лилась струя из священного источника, а когда христиане зароптали, пастух сердито замахнулся на них посохом, отгоняя прочь.

Армянка Даниэла даже руки заломила:

– О, что же это такое! Как можно осквернять нечестивыми животными воду, подле которой Елизавета приветствовала саму Богородицу!

Джоанна спешилась и хотела пройти к источнику, но Абу Хасан загородил ей путь конем.

– Нет! Или вы забыли приказ вашего господина аль-Адиля? Вы не должны привлекать к себе внимание.

Джоанна рассердилась. Надменно вскинув голову в тюрбане, она резко произнесла:

– Прочь с дороги! Ваше дело – оберегать меня, а не приказывать. Вы вольны проявить себя только в том случае, если возникнет угроза, а пока не смейте мешать мне!

Худое хмурое лицо Абу Хасана застыло, только темные глаза смотрели сурово и пристально. Но Джоанне было не до того, чтобы реагировать на гнев слуги. А вот Даниэла выглядела довольной: наконец-то госпожа показала норов, достойный знатной дамы, а не ведет себя, как смиренная пленница. И армянка почти с вызовом поглядела на застывшего, словно темное изваяние, Абу Хасана и проследовала за Джоанной к источнику, намереваясь помолиться.

Пастух, увидев приближающуюся к источнику госпожу, облаченную в богатые одежды, поспешил почтительно поклониться и даже принялся отгонять своих коз, когда она повелительным жестом приказала ему убираться. И все же Джоанна не посмела преклонить колени в молитве. Абу Хасан прав, ей не следует держаться так, чтобы о ней пошли слухи, ее дело – просто выиграть время, пока она не сможет открыться и уехать… если ей позволят. Поэтому молодая женщина лишь молча наблюдала, как истово молятся у святого источника ее армянки, как вновь сходятся их единоверцы. Джоанна же осмелилась только коснуться рукой каменной арки, под которой бежала вода, и, прикрыв глаза, тихо прошептала слова молитвы:

– Радуйся, Мария Благодатная! Блаженна ты в женах, и благословен Иисус, плод чрева твоего!..

Именно так сказала некогда тут Матери Божьей святая Елизавета, и эти слова стали для христиан великой молитвой.

Вода в святом источнике после пребывания здесь коз была грязной, но постепенно поднятая муть осела, сбегающая в бассейн струя блестела в лучах солнца. Молившейся Джоанне в ее журчании даже будто слышались радостные голоса двух святых жен. Дивное место! Несмотря на жаркие лучи солнца, тут было прохладно и легко дышалось. Во влажной ложбинке, куда стекала сквозь осыпавшиеся камни вода источника, буйно разрослись длинноветвистые ивы, нежно светлели розоватые заросли цветущего миндаля, темные кипарисы устремляли в небо островерхие вершины, в воздухе ощущался аромат цветов гибискуса, все еще росших там, где некогда близ христианской базилики были устроены клумбы, а ныне валялся мусор и обломки колонн монастыря.

Джоанна тихо и упоенно молилась. Она так нуждалась сейчас в милости небес! Она ступила на опасную тропу, и благосклонность Девы Марии и святой Елизаветы ей была необходима. А еще Джоанна молилась о своем ребенке: это дитя – память ее любви, бастард, которого ей следует оградить от всяческих невзгод. Она его мать. Сладко было ощущать в себе материнство после стольких лет, когда она считала себя бесплодной. И ей следовало возблагодарить Небо за это счастье, возблагодарить именно там, где радовались в преддверии материнства великие святые жены.

Наконец Джоанна отошла и, опустившись на камень, приготовилась ждать. После долгого пути она испытывала голод, хотя уже знала, что в месяц рамадан мусульмане не прикасаются к пище до того часа, как пройдет последняя молитва и наступит темнота. Причем и воду пить нельзя, даже сглатывание слюны считалось предосудительным. Джоанне в этом мусульманском краю приходилось следовать принятым традициям, несмотря на то что беременной женщине то и дело хотелось есть.

День тянулся черепашьим шагом. Постепенно от святого источника разошлись верующие, настал вечер, со стороны Иерусалима доносились громкие призывы к молитве с минаретов, многие из которых были еще недавно христианскими колокольнями. Однако колокольный звон в Святом Граде, где провел свои последние дни Иисус Христос, ныне был запрещен, хотя Саладин позволил жить здесь восточным христианам, но с условием, что они будут выплачивать в его казну полагающуюся джизью[52]52
  Джизья – подушная подать с иноверцев в мусульманских государствах. Исламские правоведы рассматривают джизью как выкуп за сохранение жизни при завоевании.


[Закрыть].

Когда смерклось, суровый Абу Хасан наконец дал приказ слугам принести Джоанне воды с лимонным соком, финики и свернутую трубочкой лепешку. Но не успела молодая женщина поесть, как со стороны Иерусалима к ним приблизилась группа всадников. Абу Хасан их ждал, он сразу подошел и о чем-то переговорил с сидевшим на украшенном длинной бахромой муле богато одетым человеком: это был очень полный мужчина, к тому же безбородый, что как-то не принято у мусульман. Более того, приезжий был совершенно лысым и на его макушке при свете факелов посверкивала каменьями небольшая плоская шапочка. Джоанна догадалась, что это евнух, управляющий гаремом, который приехал за ней.

Переговорив с Абу Хасаном, евнух с необычной для его внушительной комплекции легкостью соскочил с мула, поспешил к молодой женщине и сразу же опустился на колени, причем так стремительно распростерся ниц, что Джоанна даже опешила, решив, что толстяк споткнулся и упал. Но тот поднял голову, и его гладкое безволосое лицо просияло самой радостной улыбкой.

– Благородная дама, да сохранит тебя вечное небо на тысячу лет! – произнес он на чистом французском, но необычно тонким, как у женщины, голосом.

Потом стал говорить, что немедленно проводит прекрасную госпожу в город, где к ее приезду уже все приготовлено и где ее с нетерпением ждут.

«Я попаду в Иерусалим!» – с трепетом думала Джоанна, когда следовала в носилках за Абу Хасаном, а евнух, представившийся под именем Фазиль, ехал рядом, не переставая говорить.

– По приказу мудрого и предусмотрительного аль-Адиля мы проникнем в город не через Яффские ворота, которые вы видите впереди, а обогнем стену и въедем в арку Сионских ворот. Никто не должен знать о вашем прибытии, так велел эмир Малик аль-Адиль, мир ему и привет. У Сионских же ворот охрана не столь строга, к тому же меня там знают, мы избежим ненужных расспросов, и все решат, что я по приказу господина везу в его гарем очередную красавицу для услад. В последующие же дни вы будете только отдыхать и развлекаться, а с благородным эмиром аль-Адилем встретитесь не ранее, чем закончится рамадан и мы отпразднуем священный праздник Ураза-байрам[53]53
  Ураза-байрам – праздник разговения у мусульман после поста месяца рамадан.


[Закрыть]. Это говорю вам я, Фазиль, которого облекли честью служить высокородной госпоже, родственнице короля Ричарда Плантагенета.