Текст книги "Обрученная с Розой"

Анна повернулась к Майсгрейву:

– А что скажете вы, сэр Филип? Ведь все эти дни вы были очень строги ко мне и взыскательны.

Рыцарь, коротко вздохнув, склонил голову.

– Меня можно понять. Алан Деббич был мальчишкой непокорным, избалованным и упрямым. Но держался он все же молодцом.

Филип посмотрел в ослепительные зеленые глаза Анны. Она глядела на него с тихим весельем. Но взгляд зрелого мужчины разглядел и другое – нежность и призыв, плескавшиеся где-то на дне этого чистого взгляда. Боже правый, как же он раньше не заметил этого?!

Филип удивился, почувствовав глухие удары собственного сердца. Он увидел, что щеки Анны потемнели от румянца… Тогда, у костра, он спал, обнимая эту чертовски обворожительную женщину!

Усилием воли он взял себя в руки. Сделав шаг вперед, рыцарь опустился на колено.

– Простите, миледи. Мой грешный язык не в силах передать все то, что пережил я в сей миг. Но знайте: отныне я ваш верный слуга, и я восхищаюсь вами.

Он склонился и поцеловал край ее платья. Анна глядела на его опущенную голову, на эти чудные кудри и вновь, как раньше, испытывала желание коснуться их, запустить в них пальцы. В эту минуту Анна жалела, что она не Алан Деббич, который мог запросто дотрагиваться до своего рыцаря, врачевать его раны, скакать с ним бок о бок… Ее охватила грусть. Глубоко вздохнув, она подняла свой бокал.

– Сейчас, когда опасности позади, я хочу отдать дань памяти тем, кто начинал с нами путь, но кто не дожил до этой минуты. Тем, кто пал in medio vitae[56]56
  В расцвете лет (лат.).


[Закрыть].

Все выпили и молча сели за стол. Маркиз Монтегю с бокалом в руке отошел в сторону и опустился в кресло у камина.

Поначалу за столом царила напряженная атмосфера. Никто не знал, как держать себя со столь знатной леди. Терялась поначалу и сама Анна, пока ей не пришло в голову, что стоит отчасти возродить прежнего Алана. Тогда она принялась вспоминать все, что произошло с ними в пути за эти дни. Слишком многое теперь объяснилось, слишком многое выглядело в ином свете. И вскоре поднялся громкий хохот. Но иногда смех стихал – когда они вспоминали погибших товарищей или когда Анна рассказала, как покойный Бен Симел единственный разглядел в ней женщину и предложил свою поддержку.

Сидя рядом с Анной, Филип не мог отвести от нее глаз. Анна чувствовала это и боялась повернуться к нему. Она шутила с Гарри и Джеком, собственноручно наливала вино в бокал Фрэнка, ласково улыбалась Оливеру, но к Филипу обращалась лишь изредка. Она ощущала его взгляд, который разительно отличался от того, каким обычно рыцарь глядел на Алана Деббича. Это и пугало, и было необыкновенно приятно. Возможно, именно этого она и добивалась, когда долго и тщательно выбирала платье и драгоценности, нервничала и бранила служанок, требуя, чтобы они убрали под эннен ее рассыпающиеся, коротко обрезанные волосы, подвели брови и наложили на скулы румяна, чтобы придать лицу нежный оттенок утренней зари. Она долго стояла перед большим венецианским зеркалом, придирчиво осматривая себя, прежде чем сойти в зал. Но теперь она была довольна.

А Филип Майсгрейв, глядя на это полное грации, оживленное и приветливое создание, вновь и вновь задавался вопросом: как мог он не распознать под грубой мужской одеждой всей этой очаровательной женственности?

Рассматривая ее маленькую, словно прозрачную ручку, он невольно вспоминал, как твердо эта рука управляет конем, как ловко обращается с арбалетом, как умело накладывает повязки на раны, и невольно дивился тому, сколько в ней силы. Святые угодники, да кто бы не ошибся, видя, как смело она держится во время любой схватки, как, приподнявшись на стременах, с гиканьем гонит коня, как по-мальчишески задорно шутит, насвистывает или как в дыму и копоти помогает бороться с огнем?

«Она удивительна», – подумал он.

Анна обратила к нему лицо. Ее чудесные глаза словно соперничали с блеском изумрудов на шее и длинных алмазных подвесок, вспыхивающих светлыми огнями.

«Она прекрасна», – решил он, вспоминая, как, обняв ее, засыпал при угасающем свете костра. Его сердце было переполнено нежностью.

Факелы в простенках догорали, и Монтегю распорядился принести еще огня. Все это время он держался в стороне, не мешая племяннице веселиться со своими спасителями.

Разумеется, он считал поведение Анны предосудительным, совершенно немыслимым для девицы столь высокого положения, но делал скидку на то, что коль скоро она вынуждена была пойти на все эти уловки, чтобы спастись от Йорков, то пусть уж в последний раз потешится со своими попутчиками. И дядюшка пошел ей навстречу почти во всем, зная, как баловал и любил ее сам Уорвик.

Но в голове его уже зрел план. Из беседы с племянницей он уяснил, что Майсгрейв везет тайное послание короля к графу во Францию. Что же это за послание, если Эдуард не решился отправить его с королевским курьером, окружил такой таинственностью и, кроме того, вверил рыцарю, который слывет лучшим бойцом в королевстве?

Поначалу все это вызвало у брата Уорвика лишь недоумение, но затем у него появилась мысль добыть письмо, узнать его содержание и самому решить, как поступить дальше. Кто знает, не сможет ли он с помощью этого послания влиять на обоих могущественнейших людей – своего великого брата и короля Англии, который поступил с ним, как считал маркиз, неблагодарно и низко.

Ну а если ничего особенного в письме не обнаружится, то он всегда сможет представить свой поступок как стремление оградить старшего брата от ненужных хлопот. В глубине души Монтегю даже пытался убедить себя, что тем самым исполнит свой долг.

Он подошел к сидящим за столом. Все невольно притихли, словно лишь сейчас заметив, что маркиз все это время находился в зале.

– Час поздний, племянница, и я полагаю, пришла пора вспомнить свое звание. Ступай к себе. Нам же с гостями предстоит еще беседа.

Первым побуждением Анны было подчиниться. Ее дядя Джон исполнил все, о чем она его просила, и, хотя она была возбуждена и не хотела спать, Анна была готова уступить. Уже поднявшись, она хотела удалиться, как вдруг заметила взгляды, которыми обменялись Монтегю и Майсгрейв. Взгляд дяди был пристальным и сосредоточенным, а Майсгрейв весь напрягся, и взор его стал настороженным и острым, как клинок.

«У Филипа всегда такое лицо перед схваткой, – подумала девушка. Она покосилась на дядю. – Сегодня, когда я рассказывала ему о нашем нелегком пути, он заинтересовался письмом, которое везет Фил. Я ничего не сумела толком объяснить, а он все выпытывал и выпытывал… Но что ему до этого письма? Ведь оно предназначено отцу. Неужели дядя что-то затевает? Нет, не может быть! Он же поклялся, что не причинит им ни малейшего вреда, наоборот – щедро вознаградит и обласкает».

– Я не собираюсь уходить, – наконец решилась девушка.

Монтегю укоризненно покачал головой:

– Ты поступаешь как неразумное дитя, Нэнси[57]57
  Уменьшительное от Анна.


[Закрыть]. Нам предстоит чисто мужская беседа.

– Ничего. Я еще не совсем отвыкла чувствовать себя Аланом и желаю остаться.

Монтегю возвел очи горе и вздохнул. Он вовсе не собирался посвящать в свои планы эту взбалмошную девчонку. Однако ни на какие его увещевания Анна больше не реагировала. Она упрямо мотала головой, вцепившись в подлокотники кресла, словно желая показать, что ее не так-то просто отсюда выпроводить.

– Хорошо! – сердито отрезал Монтегю. – В таком случае я попрошу вас, сэр Майсгрейв, уединиться со мной в дальнем конце зала, ибо некоторые юные леди не желают понимать, что бывают разговоры, не предназначенные для их ушей.

Филип молча поднялся и последовал за маркизом вглубь зала, в сумрак, где они опустились в удобные кресла, стоявшие в оконной нише. Монтегю начал:

– Из слов моей милой племянницы я заключил, что вы являетесь тайным посланцем Эдуарда Йоркского и вам поручено доставить письмо моему брату во Францию. Признаюсь, меня поразила такая секретность. Поразила и смутила. Что такого в этом письме, если оно доверено вам, а не обычному гонцу? Я должен это узнать, ибо представляю интересы Невилей в Англии. Посему я настаиваю, чтобы вы вручили мне это письмо, а я уж решу, как с ним поступить. Что вы на это скажете?

Филип скупо улыбнулся.

– Милорд, это говорите не вы. Вы ведь разумнее ваших слов, и я уверен, что, как дворянин и человек благородной крови, сознаете, насколько немыслима ваша просьба. Я исполню повеление Эдуарда IV, и ничто не может принудить меня нарушить данное королю слово.

Монтегю нахмурился.

– Король Эдуард лишь узурпатор, силой захвативший трон. Долг каждого честного дворянина – помочь вернуть корону законному государю, томящемуся ныне в неволе Генриху VI Ланкастеру, чем и занят сейчас мой брат Ричард Невиль. А вы, сэр рыцарь, успели неплохо послужить Невилям, умыкнув из-под самого носа Йорков и доставив сюда леди Анну. Уж Йорки-то не простят вам этого, и вам придется дорого заплатить за свой проступок. Так не лучше ли продолжить цепь славных дел под стягом Алой Розы, содействовать делу которой вы вольно или невольно уже начали? Отдайте мне это послание, и, если оно не содержит ничего, что потребовало бы срочных действий здесь, в Англии, вы отправитесь дальше, к графу Уорвику, причем передадите ему письмо с моей припиской о том, что это я настоял на передаче его мне. К тому же я дам вам надежный эскорт и прослежу, чтобы ваш дальнейший путь был как можно более спокойным.

Монтегю говорил еще и еще. Он приводил множество доводов в пользу того, что письмо должно быть вскрыто. Однако Майсгрейв оставался непреклонен. У Монтегю начала нервно подергиваться щека. Он исчерпал почти все аргументы. Наконец, подавшись вперед, он негромко сказал:

– Не столь давно в подарок графу Уорвику некто прислал роскошный экземпляр новелл итальянца Боккаччо. К счастью, еще до того, как мой брат коснулся его, книгу полистал какой-то любопытный паж. Через несколько минут мальчишка начал задыхаться, лицо его пошло пятнами, и он умер в мучениях. Оказалось, что страницы книги были пропитаны страшным ядом. В другом случае к столу подали фрукты, и граф лишь чудом не притронулся к ним. Зато один из находившихся у него в это время с визитом французских вельмож съел персик и к ночи скончался, причем тело его тут же почернело и распухло, как бывает при отравлении. Как знать, не содержит ли и это послание нечто подобное? Мне ведомо, что Йорки способны на все.

Филип усмехнулся.

– В таком случае, милорд, искренне заботясь о вашем здоровье, я не советовал бы вам так стремиться распечатать послание.

Монтегю побледнел, щека его задергалась сильнее.

– Сэр Филип Майсгрейв, видит Бог, я хотел избежать крайних мер. И я в последний раз требую, чтобы вы добровольно передали мне письмо!

Майсгрейв поднялся.

– Милорд, я дал слово своему королю, что вручу это послание в собственные руки старшему из Невилей. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы оно не попало ни к кому другому, будь это даже его родной брат… который, отмечу, не всегда был в добрых отношениях с Делателем Королей. И вам, милорд, ничего не добиться от меня иначе как средствами, недостойными благородного рыцаря и мужчины.

Некоторое время они неотрывно глядели друг на друга. Затем Монтегю трижды хлопнул в ладоши. Тотчас дверь с шумом распахнулась, и, громыхая доспехами, в зал ворвался целый отряд вооруженных стражников.

Монтегю поднялся.

– Клянусь святым именем Господним, я сделал все, чтобы избежать крови. Вы же пренебрегли моими усилиями. – Он повернулся к своим людям: – Этот человек подослан Йорками. Схватить его!

Но едва воины сделали первый шаг, как Филип прыгнул в сторону, одним движением опрокинув стол, за которым они только что трапезничали. Зазвенела посуда, упавший стол на миг загородил дорогу воинам Монтегю. Тем временем Майсгрейв и его люди успели обнажить мечи и занять удобную позицию между камином и стеной, обеспечив себе тыл.

– Это безумие, Майсгрейв! – выкрикнул маркиз. – Мои люди сомнут вас, как былинку.

Филип сжимал в руках меч.

– Мы сумеем умереть, если на то будет воля Господня, но никто не скажет, что мы плохо служили своему королю и покрыли себя бесчестьем.

– Взять их!

Но не успели воины сделать шаг, как перед ними, словно светлое видение, возникла Анна.

– Остановитесь! – вскричала она, подняв руку. – Эти люди – мои гости, и никто не имеет права причинять им зло.

Воины замерли. Анна повернулась к маркизу:

– Что это означает, милорд? Так-то вы чтите закон гостеприимства, что так свят под этим кровом? Так-то вы желаете отплатить добром этим людям за то, что они спасли от беды и доставили сюда вашу племянницу?

Монтегю смотрел на нее с закипающей яростью.

– Эти люди – шпионы Эдуарда Йорка! К тому же они везут письмо, которое ради продолжения дела вашего отца я просто обязан получить.

– Эти люди такие же шпионы, как и я. А что касается письма, то вас, милый дядюшка, вовсе не должно интересовать, о чем Эдуард Йорк пишет моему отцу.

Юная леди бесстрашно глядела в глаза разгневанному маркизу. У того дергалась щека, глаза бешено сверкали. Но Анна не боялась его.

– Именем Пречистой Девы заклинаю вас, милорд, не злоупотребляйте своей властью и дайте им уйти. Они мои гости, и я многим обязана им.

– Ты всего лишь несмышленое дитя, Нэнси, и поступаешь так, словно и не кровь Невилей течет в твоих жилах.

– Я поступаю так, как поступил бы в этом случае мой отец. А вот вы, лорд Монтегю, наоборот, позорите честное имя Невилей! Видно, и впрямь не зря вас называют единственным предателем в роду Невилей!

Монтегю задохнулся от ярости.

– Увести ее! – рявкнул он, но никто не тронулся с места. Всем было известно, что Анна – любимая дочь отсутствующего хозяина Уорвик-Кастла, и, будь Анна постарше, не Монтегю, а она распоряжалась бы всем в родовом гнезде Невилей.

– Увести ее! – вновь взревел маркиз и, видя, что никто не рискует сделать это, сам ринулся к Анне.

– Не сметь прикасаться ко мне! – вскрикнула девушка, но дядя, заломив ей руку, потащил к выходу.

Анна упиралась изо всех сил, царапалась и кусалась, но лорд Монтегю был куда сильнее. Он легко справился с племянницей и мигом втащил ее по ступеням на возвышение. Здесь Анна внезапно вырвалась и сама бросилась прочь из зала, захлопнув дверь перед самым его носом. Монтегю, тяжело дыша, обернулся и кивнул в сторону Майсгрейва:

– Начинайте!

Закованные в броню солдаты бросились на пятерых вооруженных одними мечами воинов. Клинки с лязгом скрестились. Позиция людей Майсгрейва была более выгодной – к ним нельзя было подступиться ни с тыла, ни с флангов. Слева в камине пылало пламя, и Филип твердо решил при первой же возможности предать огню письмо короля. Он понимал, что так или иначе им не выстоять долго против закованных в сталь латников Монтегю, но Филип так часто встречался лицом к лицу со смертью, что сейчас не испытывал страха – только грусть, что все кончилось так скоро, да еще ярость оттого, что с ним обошлись столь бесчестно.

В этот миг где-то высоко вверху распахнулась дверь, и на хорах, которые тянулись вокруг всего зала выше оконных арок, появилась Анна. В ее руках был арбалет.

– Милорд Монтегю, остановите схватку!

Она прицелилась в маркиза. Но тот, взглянув на нее, даже бровью не повел. Тогда Анна блестящим выстрелом сбила с него шляпу.

Он и тогда не шевельнулся. Зато его люди невольно замерли, не зная, что и подумать. Этой минуты было достаточно, чтобы Анна, метнувшись по балкону, склонилась над своими попутчиками и, протянув руку, воскликнула:

– Сэр Филип, письмо!

Майсгрейв не колебался ни минуты. Он верил своему Алану и, выхватив из-за пояса послание, перекинул его через перила к ногам девушки.

– Прекрасно задумано, Нэнси, – заметил Монтегю. – Теперь письмо у нас.

Анна подняла письмо и, выпрямившись, с невозмутимым видом положила на плечо арбалет.

– Разумеется, дядюшка. Послание Эдуарда Йорка у меня, а значит, вам незачем убивать этих людей.

Она ослепительно улыбнулась.

– Но вот вопрос: захочу ли я передать его вам?

– Захочешь. Тебе ведь не понравится, если их казнят по моему приказу и голова этого рыцаря будет выставлена на воротах Уорвик-Кастла? Я предлагаю – письмо в обмен на их жизнь и свободу.

– О нет, милорд! Пока письмо находилось у них, вы еще могли оправдать свои разбойничьи действия отказом этих людей отдать вам послание Эдуарда Йорка. Но теперь, когда письмо у меня, я хочу лично передать его отцу, не впутывая вас в эту историю… Вот и выходит, что вы напали на людей, спасших меня и к тому же пользовавшихся гостеприимством Уорвик-Кастла. Итак, вы дважды погрешили против рыцарской чести. – Она саркастически улыбнулась. – Что ж, любезный дядюшка, вот вам мое условие. Сэр Филип и его воины неприкосновенны. Только в этом случае я не стану говорить о случившемся с отцом. Как знать, может, и письмо со временем я решу отдать вам. А пока я спрячу его в одном из своих тайников, ибо отныне не верю ни единому вашему слову, лорд Монтегю!

И, склонившись в грациозном поклоне, она исчезла с балкона.

Монтегю била крупная дрожь. Он глядел на опустевшие хоры, скрипя от ярости зубами. Больше всего на свете ему хотелось сейчас отдать приказ уничтожить этого проклятого Майсгрейва и тем самым отомстить племяннице. Но теперь, когда у рыцаря не было письма короля, маркиз и в самом деле неизбежно опозорил бы себя подобным приказом. Более того, он опасался, что эта история получит огласку, и еще неизвестно, как ее воспримет Делатель Королей.

Монтегю резко обернулся и встретился взглядом с Майсгрейвом. Лицо рыцаря было совершенно спокойным. Выдержка ни разу не покинула его, и это спокойствие еще сильнее разъярило маркиза.

– В башню их! – рыкнул он. – И глаз не спускать!

19. Ричард Глостер

Королевский двор не вел подолгу оседлого образа жизни. Бремя содержания многочисленной свиты венценосных особ было непосильно для населения одной провинции, а отсутствие сносных дорог затрудняло своевременный подвоз провианта из других графств. Вот и выходило, что Эдуард со свитой вынужден был кочевать из замка в замок, из манора в манор, а за ними, скрипя колесами, двигались вереницы повозок с мебелью, нарядами, коврами, канделябрами.

Поэтому и теперь, едва подсохли дороги, Эдуард собрался покинуть Йорк и отправиться в замок Шериф-Хаттон, где уже два года безвыездно проживала его мать, герцогиня Йоркская, порвавшая с сыном после его скоропалительной женитьбы на неровне. На все обращения к ней герцогиня отвечала глухим молчанием, но, когда Эдуард узнал, что Элизабет опять беременна, он все же решился отправиться с супругой к матери, надеясь, что хоть теперь Сесилия Йоркская смилостивится и признает Элизабет королевой.

При дворе шли спешные сборы. Но когда все уже было готово, брат короля Ричард сообщил, что намерен задержаться в Йорке.

– В чем дело, Дикон? Разве ты не соскучился по матушке?

– О государь! Едва ли есть человек, который столь же сильно, как я, желал бы преклонить колени перед герцогиней Йоркской. Но дела заставляют меня остаться.

Эдуард поглядел на брата и понимающе кивнул.

– Ну-ну. Я понимаю. Анна Невиль… Отчего, любезный брат, ты до сих пор не съездил за ней? Я думаю, уж если мы пошли на такой шаг, как отправить письмо Уорвику, то теперь следует поспешить с браком.

Ричард, не дрогнув, солгал:

– Увы. Я виновен. Однако теперь займусь именно этим.

Он простился с Эдуардом и поднялся к себе в кабинет. Отсюда, через узкое, в частых свинцовых переплетах оконце, он мог наблюдать за отъезжающими.

Король стоял возле богато украшенного дормеза[58]58
  Дормез – большая дорожная карета.


[Закрыть], помогая устроиться там королеве и придворным дамам. Неподалеку герцог заметил епископа Джорджа Невиля. Его преосвященство явился, дабы благословить в дорогу отъезжающих. Ричард видел, как король опустился на колено и поцеловал перстень епископа.

«А ведь если этому святоше как следует поджарить пятки… Но это невозможно. Нельзя арестовать представителя Церкви, не вызвав скандала. А значит, мне придется сообщить Эдуарду о бегстве проклятой девчонки. Представляю, что тогда сделает со мной славный Нэд. Нет, сообщать ему об исчезновении Анны Невиль следует лишь в крайнем случае».

Ричард мерил шагами кабинет, нервно теребя шнуры на одежде. Дьявол и преисподняя! Все летело к чертям, и его великолепный план трещал по всем швам. Ричард не находил себе места со дня исчезновения этой проклятой девчонки. В довершение всего затягивалось дело с похищением письма у Майсгрейва.

Джон Дайтон, всегда такой исполнительный и опытный, потерпел полный провал, дважды упустив Майсгрейва, а теперь этот Бурый Орел исчез, словно сквозь землю провалился. Ежедневно герцог получал от Дайтона послания с почтовыми голубями, но утешительных известий все не было.

Ричард Глостер, впрочем, успокаивал себя тем, что не останется внакладе, даже если письмо и попадет к Уорвику, но в таком случае ему следует приложить все усилия, чтобы поскорее разыскать дочь Невиля. Ведь дни летели, а об Анне не было никаких известий. Глостер с ума сходил от бессилия. Его люди вдоль и поперек обшарили Йоркшир, взяли под наблюдение все места, где могла объявиться девчонка, но все тщетно.

Со двора долетел шум отъезжающей кавалькады. Ричард подошел к окну. Под глубокой аркой ворот уже скрылась большая часть крытых возков и верховой свиты короля. Сверху герцог видел покрытые вышитыми попонами крупы коней, роскошные шляпы придворных, стальные каски эскорта. Все было пестро, как на новом гобелене. Внезапно внимание герцога привлекла фигура монаха на муле. Тот жался к стене, и его темный силуэт поневоле выделялся среди ярких одежд придворных и королевской стражи.

«А ведь я видел этого монаха в аббатстве Киркхейм. О небо! Уж не привез ли он мне вестей об Анне Невиль?»

Через какое-то время монах предстал перед его светлостью, протягивая послание. Ричард сорвал печать. Руки его дрожали, пока он читал. Письмо гласило:

«Светлейшему герцогу Глостерскому от скромного служителя Церкви отца Ингильрама, настоятеля аббатства Киркхейм.

Ваши люди, милорд, подняли шум на всю округу, разыскивая Анну Невиль. Ради всего святого, отзовите их и верните мир и покой нашей обители. Дочери Уорвика здесь нет. Но я хотел бы засвидетельствовать свою преданность Вашей светлости иным образом. Сообщаю Вам, что среди челяди епископа Невиля находится переодетая пажом девица, скрывающаяся под именем Алана Деббича, которая, судя по всему, и является разыскиваемой вами дочерью Делателя Королей.

Надобны ли еще доказательства того, что должность главы Йоркской епархии вверена человеку бесчестному, идущему наперекор воле своих государей!

Писано в день святого Евстафия, 29 марта 1470 года от Рождества Христова».

Ричард поднял глаза и впервые за много дней вздохнул с облегчением. «Вот как! Значит, наша быстроногая Нэнси нашла защиту у дядюшки епископа! А мои люди так ничего и не разнюхали, хотя и толкутся у Джорджа Невиля с утра и до утра, чтоб им сдохнуть до единого! Но каков Ингильрам! Выследил-таки. Не миновать ему и в самом деле быть примасом[59]59
  Примас – почетный титул главнейших епископов.


[Закрыть] Англии!»

Герцог позвонил, вызывая дежурного придворного.

– Сэр Рэтклиф, – обратился он к высокому дворянину с плотно сжатым тонкогубым ртом. – Сэр Рэтклиф, отправляйтесь за его преподобием епископом Йоркским. Я думаю, он еще не добрался до своей резиденции. Верните его и тотчас проводите в подземелье. Пожалуй, будет лучше, если мы побеседуем с ним именно там.

Джорджа Невиля в самом деле не оказалось в епископской резиденции. Рэтклифу сообщили, что он поехал по делам находившихся на его попечении городских больниц. Там его и застал посланец Глостера. Епископ беседовал со смотрителем приюта для подкидышей, когда перед ним предстал облаченный в доспехи Роберт Рэтклиф. В руках он держал высокий жезл с гербом Глостера.

– По повелению герцога Глостера я приказываю вам следовать за мной!

Лицо епископа стало белее мела, хотя уже несколько дней он ожидал подобного визита. Его преосвященство понимал, что его дом полон шпионов, и догадывался, что слухи о пребывании здесь подростка, пользовавшегося особым вниманием епископа, неизбежно достигнут ушей герцога. Однако время шло, но никаких признаков этого не было. Сегодня минула декада с того дня, как Анна с отрядом Майсгрейва покинула Йорк, и Джордж Невиль решил, что, пожалуй, все обошлось. И вот является этот закованный в сталь посланец.

Трудно передать, какие чувства испытывал епископ по пути к Ричарду Глостеру. На душе его лежала тяжесть, губы невольно дрожали. Потребовалось все его самообладание, чтобы держаться с достоинством.

«Господи, смилуйся над многогрешным рабом Твоим. Ведь я только исполнил свой долг родственника».

Он начал творить молитву, когда они въехали во двор замка Йорков. Миновав главный вход, Ричард Рэтклиф повел епископа в сторону, за одну из башен.

– Куда вы ведете меня, сын мой?

– Герцог желает, чтобы ваша встреча произошла в подземелье замка.

У Невиля едва не подкосились ноги. Подземелье!..

«Ангелы небесные, молитесь за меня! Впрочем, арест примаса Англии должен санкционировать король… Хотя, быть может, Ричард хочет избежать огласки? Как бы там ни было, следует держаться. Мне ничего не известно. Пусть ищут, если угодно…»

Он ступил под свод, где его ожидали несколько человек с факелами в руках. Они были почтительны, а какой-то бог весть откуда вынырнувший монах припал к его руке. Почти машинально епископ благословил его:

– In nomine patris… filii… sancti…[60]60
  Во имя Отца… Сына… Святого… (лат.).


[Закрыть]

Епископ и его сопровождающие стали спускаться по глухому каменному проходу. Над головой нависал низкий заплесневелый свод. Пламя факелов лизало сырые, сложенные из грубых камней стены. Из бокового прохода метнулась под ноги стая крыс, и епископ едва не оступился.

– Боже милосердный!

Шедший за ним человек со связкой ключей подхватил его.

– Их тут целый сонм, ваше преосвященство. Уж сколько раз я приносил сюда кошек, но эти исчадия ада их сожрали.

Впереди мелькнул отблеск факела. Им пришлось посторониться – двое стражников провели, подталкивая в спину, изможденного окровавленного человека. Тот шел, как сомнамбула, ни на кого не глядя и, казалось, ничего не понимая. У Джорджа Невиля спина покрылась испариной.

– Поторопитесь, святой отец! – подгонял Рэтклиф. – Мы почти пришли.

И он толкнул низкую дубовую дверь. Рослому Невилю пришлось нагнуться, входя в нее. Когда же он выпрямился, то буквально остолбенел.

Первое, что он увидел, был висевший вниз головой голый человек. Рядом в огромной печи пылал огонь, и его багровые блики скользили по разорванным сухожилиям и израненным мышцам несчастного, придавая ему жуткое сходство с разделанной на бойне тушей. В воздухе стоял тошнотворный запах крови и горелого мяса.

Епископ застыл на месте. Он заметил страшные пыточные орудия, разложенные повсюду, и двух верзил в кожаных фартуках, деловито перебиравших в железной лохани какие-то инструменты. Из тьмы возник еще один человек. На епископа повеяло амброй. И так странно было ощущать здесь этот нежный аромат, что епископ очнулся.

Это был Глостер. Припадая на одну ногу, он приблизился к висевшему и приподнял ему веко. Оно не опустилось.

– Готов. – Глостер перекрестился. – Роб, Томас, тащите его прочь. – Он повернулся. – О, вот и вы, ваше преосвященство! Мир вам во Христе.

Герцог наклонился и приложился к перстню священнослужителя. Рука Невиля была вялой и холодной. Он едва сумел пробормотать:

– Рах vobiscum[61]61
  Мир вам (лат.).


[Закрыть].

Епископ видел, как безжизненное тело упало с крюка и палачи выволокли его за ноги.

– Кто этот несчастный?

– Некий приспешник вашего брата. От него нам удалось дознаться, где Уорвик планирует высадку своих войск. Как видите, ничто не может укрыться от Йорков… Однако прошу садиться, преподобный отец.

Герцог указал на тяжелый табурет вблизи огня. Сам же расположился в роскошном резном кресле, обтянутом тисненой кожей, с подлокотниками в виде львиных голов. Кресло резко контрастировало со всем остальным, что было в застенке, зато сам герцог, несмотря на роскошь одеяния и изысканность манер, как-то странно гармонировал с этими мрачными сводами, с грубой кладкой стен, с выступавшими, как призраки, из углов страшными приспособлениями для пыток. Горбатый дух подземелья!

– Рэтклиф, – небрежно откидываясь в кресле, окликнул он приближенного, – принесите нам прохладительного. Да велите покурить здесь благовониями. Разит, как в брюхе у кита.

Весело прищурясь, он разглядывал Джорджа Невиля. На епископе была дорожная сутана из лилового шелка с горностаевой опушкой. На груди, на золотой цепи, – алмазный крест. Холеные руки нервно перебирали бусины четок.

«Все Невили одной породы. Высокие, поджарые, да еще эти их удлиненные зеленые глаза, – размышлял Ричард. – Но зато среди них нет ни одного похожего характера. Вот этот, например, сидит белее снега и кусает губы, чтобы скрыть дрожь. А окажись здесь старший братец, тот бы и бровью не повел. Что же касается Монтегю, то он бы скорее начал хамить. Ну да, думаю, после того как ему сообщат о предстоящей помолвке его сына с принцессой, его грубость быстро сменится угодливостью. Любопытно, а как бы держалась будущая герцогиня Глостерская?»

Ричард решил, что ему трудно ответить на этот вопрос. Эта девушка оставалась для него загадкой. Пора, пора прибрать ее к рукам, пока она не выкинула новую штучку.

Принесли складной столик и вино. Слуги расставили курильницы с мятой и жасминовой эссенцией, однако ничто не могло перебороть гробовой смрад, царивший в подземелье. Джордж Невиль не отводил взгляда от сгустков крови на полу, от клещей и пил в медных тазах, от всех этих жутких, мерцающих потусторонним блеском орудий.

Неожиданно он выпрямился и ровным голосом спросил:

– По какому случаю вы доставили меня сюда?

Ричард неспешно налил вина себе и епископу.

– Просто мне хотелось побеседовать с вами без свидетелей, а здесь так уютно и спокойно. Я люблю посидеть тут, поразмышлять.

Как будто в ответ на его слова откуда-то долетел исполненный муки крик. Епископ содрогнулся.

– А это не отвлекает вас от размышлений?

– Нет, что вы, о нет! В этот застенок попадают только враги королевства. А разве не сладостны муки врага? Эти вопли для меня как звуки волынки для деревенской красотки.

Епископ с ужасом устремил взгляд на этого юношу. Глостер сидел слегка наклонясь вперед, навалившись на подлокотники кресла, и от этого казался еще более горбатым. По его гладко причесанным, ниспадающим до плеч волосам цвета воронова крыла скользили отблески пламени.

– Пейте, ваше преосвященство, – с улыбкой потчевал Ричард. – Vinum primae notae[62]62
  Вино превосходное (лат.).


[Закрыть]. – Когда же епископ пригубил вино, Глостер сказал: – Я хотел бы поговорить о вашей племяннице.

Епископ едва не поперхнулся.

– О какой из двух? Об Изабелле или об Анне?