Текст книги "Когда исчезли голуби"

1943
Ревель
Генеральный округ Эстланд
Рейхскомиссариат Остланд

Не успела Юдит войти в квартиру и опустить горжетку на знакомую с детства табуретку в прихожей, как в дверь постучали. Стук был неправильным. С колотящимся сердцем Юдит открыла дверцу печки и выудила из глубины завернутый в ткань маузер. Бросила пальто на табуретку и спрятала под ним оружие, сверху накинула чернобурку. Стук становился настойчивым. Юдит взглянула на себя в трюмо, помада на месте, волосы аккуратно уложены. А может, лучше бежать? Вариантов было немного: окна слишком высоко. Возможно, ее час пробил здесь и сейчас. А может, кто-то просто забыл код, такое иногда случалось. Люди забывают самые важные вещи, когда сдают нервы. Рука ее, взявшаяся за ручку, казалась неживой. На лестничной площадке стоял незнакомый мужчина. Пальто из хорошей ткани, модного покроя. Мужчина приподнял шляпу:

– Добрый день.

– Да?

– Неприятно стоять на лестнице. Может, мы зайдем внутрь?

– Простите, но я спешу.

Мужчина подошел ближе. Юдит не двинулась с места. Рука сжимала ручку. Он немного наклонился.

– Я хотел бы уехать в Финляндию, – прошептал мужчина. – Заплачу сколько нужно.

– Не понимаю, о чем вы.

– Три тысячи марок? Четыре тысячи? Шесть? Золото?

– Вынуждена попросить вас удалиться. Я не могу вам помочь, – сказала Юдит. Слова вылетели легко, спина распрямилась. Она справится.

– Ваш друг посоветовал мне прийти сюда.

– Мой друг? Не думаю, что у нас есть общие друзья.

Мужчина улыбнулся:

– Десять тысяч?

– Я позвоню в полицию.

Юдит захлопнула дверь. Дрожь тут же вернулась. Из-за двери были слышны шаги мужчины, спускающего по лестнице. На часах было около восьми, первая семья должна вот-вот появиться, а их уже раскрыли. Надо успокоиться, надо принять несколько таблеток первитина, надо сосредоточиться. Может, ей все-таки просто сбежать, она еще успеет скрыться. Каждый звук, доносившийся с улицы или лестницы, заставлял ее испуганно вздрагивать, но она не двигалась. Что с ней происходит, какое ей дело до того, что подумает Роланд, если ее здесь не окажется и она не откроет им дверь? Какое ей дело до того, что их всех до единого здесь возьмут? Она успеет спасти себя, успеет предупредить Роланда, но беженцы уже шли к ее квартире, и она не знала, куда их направить. Роланд бы знал, но Роланда здесь нет. Юдит схватила пальто и сумку, спрятала маузер в кармане и открыла дверь. На лестнице стояла тишина, лишь поднимался вверх запах жареного сала от соседки. Она прокралась вниз, стараясь избегать скрипучих половиц, вышла через заднюю дверь во двор и оттуда за сарай. Она знала, что Роланд придет именно этой дорогой, как и все беженцы, через развалины разрушенного бомбой дома. Она будет ждать, сольется со стеной сарая и будет ждать. Может быть, этот человек следил за ней уже давно. Может быть, они избежали облавы только потому, что квартира выглядела пустой или потому что она ничего не сказала мужчине. Может быть, непрошеный гость только хотел разнюхать возможные пути переправы беженцев. Может быть, засаду устроят, только когда факты подтвердятся. Если приходивший мужчина был из полиции и если он знал, кто она такая, то Гельмут получит информацию с минуты на минуту, но сейчас не стоило думать о Гельмуте. О том, что все раскроется. Надо думать о другом. О том, что она будет делать, когда все это закончится. Она уже знала. Она больше никому не позволит использовать эту квартиру как ночлежку, она тщательно вымоет ее щелоком, даже обои, поставит бак с водой на плиту и прокипятит все простыни и занавески, отчистит раствором буры темные полосы на тазах, смоет прочь все отвратительные предложения, сделанные беженцами, которые пытались выторговать у нее дополнительное место на баркасе, навязывая в обмен, например, золотые часы, чтобы только увезти с собой свой скарб. А когда она закончит, то навсегда забудет этих людей, готовых променять родную мать, свекровь или бабушку на какой-нибудь хлам или лошадь. А следующим летом она сделает то, что они всегда делали вместе с Розали: наберет в лесу листьев таволги и покроет ими пол. Воздух станет свежим, полы очистятся, аромат таволги вытеснит все чужие запахи. Так она и сделает, только бы выпутаться из всего этого.

Юдит обнаружила у стены сарая скамейку и присела на нее. Колени стучали, в них поселился страх. Роланду пора было уже прийти, но первым среди развалин показался не Роланд, а мужчина с двумя детьми. Юдит уже догадалась, что это беженцы, они шли без опаски, считали, что сумерки защищают их. Юдит остановила их. Пароль был правильным. Она рассказала, как пройти в квартиру, и дала им ключ. Что еще она могла сделать? Следующая семья пришла через час: страшащийся возвращения Советов священник и молодая девушка, без детей, с маленькими фанерными чемоданами. Даже сквозь сумерки были заметны слезы на глазах у девушки, мужчина вздрагивал от малейшего шороха, пугался теней. За ними пришла группа молодых людей. Двоих из них уже успели призвать, но они сбежали. Юдит не осмеливалась даже закурить, боялась, что огонек сигареты выдаст ее, и поглубже натянула шляпку, чтобы скрыть светлые волосы. Накануне она поставила в вазу на столе веточки можжевельника. На можжевеловых ягодах есть крестики, и они защищают, так же как ягоды рябины и черемухи. Рядом с вазой положила Библию и картинку с распятием, все это казалось нужным в такие дни и ей, и беженцам. Зачем она вообще согласилась на это? Зачем позволила загубленной жизни Роланда погубить свою? Зачем пошла у него на поводу, почему не выставила локти, как сделала бы Герда? Зачем она поставила на кон все, что у нее было, “мед и молоко под языком твоим”, Гельмута, Берлин, кухарку, горничную и шофера, “опель” и шелковые платья, туфли на кожаной подошве, хлеб без опилок?.. Роланд никогда не сможет предложить ей подобную жизнь, даже отдаленно на нее похожую, с Роландом ее ждут одни опасности. А что, если Роланд прав и она действительно ведет двойную игру? Испугалась? Ведь верит же она в победу Германии, верит же? Верила ли в нее когда-нибудь? Верил ли в нее хоть кто-нибудь из тех беженцев, что прошли через квартиру матери? Верит ли она обещаниям Германии предоставить Эстонии независимость, ведь она же слышала, как они говорили, потягивая коньяк, что, имея девятьсот тысяч населения, Эстония не сможет существовать как самостоятельное государство, неужели они сами этого не понимают.

Юдит достала из сумки еще одну таблетку первитина, он заглушит мышиное шуршание в ушах. Роланд задерживался. Юдит не решалась даже подумать, что она станет делать, если Роланд не придет. Такого не может быть, Роланд должен прийти, и он точно будет знать, что делать, хотя порой и сомневается в способности своих людей действовать решительно. Он считал, что многие участвуют во всем этом только потому, что жаждут приключений, как будто не понимают, что происходит в мире на самом деле. В словах Роланда чувствовалось презрение. Нет, Юдит не будет думать об этом сейчас. Она подумает об этом позже.

Она почувствовала приближение Роланда еще до того, как увидела его. Он привык к сумеречным маршрутам, его глаза лучше видели в темноте, чем на свету, Юдит тоже стала приобретать эти навыки. Когда рука Роланда опустилась на ее плечо, Юдит даже не вздрогнула.

– Почему ты не в квартире?

– Я ждала тебя. Кое-что произошло, – прошептала Юдит и все рассказала.

Роланд стоял так близко, что каждый волосок на ее теле поднялся ему навстречу, словно подшерсток у птиц на морозе. Он снял кепку и провел рукой по волосам. Юдит почти почувствовала их жесткость, на долю секунды вспомнив, как волосы Роланда касались ее шеи на лестнице, но сейчас было не самое подходящее время думать об этом. Только бы Роланд сказал, что все образуется, она бы тут же ему поверила. Но он снова надел кепку и ответил:

– Придется отказаться от этой квартиры. Сегодня последний раз. Потом ты свободна. Отдай мне маузер, который прячешь под пальто.

Роланд был спокоен, намного спокойнее, чем предполагала Юдит. Словно он ожидал, что это произойдет. Возможно, такое происходит с ним часто.

– А что, если… – Голос Юдит задрожал. Слова утешения, которых она так ждала, не прозвучали.

– Я не слышу, что ты сказала. Твой кошелек полон? Отдай оружие.

Юдит покачала головой, Роланд усмехнулся, повернулся спиной и пошел к дому. Юдит побежала следом, схватила его за плечо. Роланд резко вырвался.

– Роланд, не ходи туда. Давай уйдем.

– Отправка должна состояться.

Слова выстрелом ударили в грудь Юдит, она сжалась в комок. Делая каждый следующий шаг, Роланд хотел обернуться, сказать, чтобы она уходила, бежала со всех ног, но не сделал этого. Они раскрыты, и этот двор сейчас ничем не отличается от освещенной витрины, однако он вел себя так, будто Юдит его нисколько не волнует, будто ничего особенного не происходит. Быть может, сейчас идут последние минуты, когда он мог бы открыть ей то, что таил в своем сердце, волнение, причину которого он не хотел признавать и которое не оставляло его с того момента на лестнице, когда Юдит оказалась так близко, волнение, не подходящее для воина. Выкрашенные в белый цвет ступени должны были облегчать ходьбу во время затемнения, но Роланд все равно споткнулся, стал отряхивать колени и заодно незаметно вытер глаза. Он еще мог обернуться, обвить руки вокруг своей голубки, и она бы не оттолкнула его, Роланд был в этом уверен, и они могли бы вместе убежать, но рука его не потянулась к Юдит, она поднялась лишь затем, чтобы условным стуком постучать в дверь.

Имя Юдит было неожиданным в списке. Эдгар посмотрел на своего бывшего коллегу, удобно расположившегося в креслах спортивного общества “Калев”, и перевел взгляд на стоящую перед ним кружку пива, стараясь не выказать удивления, сохранить невозмутимость. Александр Креэк всегда был жадным и потребует больше, если заметит заинтересованность Эдгара. Сотрудничество с Креэком началось еще со времен работы в Таллинском отделе Б-IV, и хотя Эдгар был теперь полностью занят на работе в лагере, ему все же удавалось время от времени выбраться в Таллин, чтобы встретиться с прежними осведомителями. Вложенные в Креэка средства всегда окупались, так было и на этот раз. Чтобы сбить его с толку, Эдгар перевел разговор на другую тему, стал расспрашивать о делах спортивного общества, которое после прихода немцев вновь вернулось в отобранные большевиками помещения на улице Гонсиори, и Креэк с удовольствием стал демонстрировать владения, они здесь все отремонтировали, неужели Эдгар и правда никогда раньше не бывал здесь? Следуя за Креэком и изображая заинтересованность, Эдгар лихорадочно думал, как же использовать полученные данные с максимальной выгодой, при этом не забывал время от времени восхищаться спортивной карьерой Креэка и с воодушевлением вспоминать его блестящие достижения в толкании ядра. Это, однако, не помешало Креэку попросить плату золотом, марки уже не годились. Провожая Эдгара до двери, Креэк сказал:

– Квартира, о которой я говорил, это новый пункт сбора беженцев. Я послал вчера человека проверить, дверь открыла женщина, которую он узнал, видел ее раньше в обществе немецких офицеров в “Эстонии”. Конечно, все эти девки выглядят одинаково, но невеста моего человека училась с ней в одной школе, в антракте она восхитилась ее новыми шмотками и решила подойти представить ей жениха, а та повернулась к ней спиной. Невеста страшно обиделась. Интересно, правда?

– Сколько?

– Мы подошли к самому главному, – усмехнулся Креэк.

Эдгар догадался, что Креэк сам планирует выехать за границу.

– Я не плачу за бесполезные сведения. Адрес. Имена.

– Мой человек запомнил только имя – Юдит.

Эдгар опустил конверт в карман Креэка, тот вышел из комнаты и через минуту вернулся.

– Адрес: Валге-Лаэва, 5–2.

Квартира тещи. Юдит жила в ней до прихода немцев. Мама говорила, что она переехала туда еще до того, как забрали Йохана. Эдгар постарался взять себя в руки. Креэк может потребовать еще денег, если поймет, насколько важную информацию только что сообщил. Пришло время действовать. Юдит поймают, и шайка будет раскрыта, в этом Эдгар был уверен. Если об этом знает он, значит, наверняка знают и другие. Ситуация изменилась. Теперь некогда ждать подходящего момента, чтобы использовать связь Юдит и Герца, но у Эдгара появилась возможность сыграть на другом просчете Юдит: если деятельность шайки будет раскрыта с его подачи, то это станет его козырем. Но тут нужен кто-то, кому Юдит откроет все карты, через кого этот путь станет возможным. Кто-то, кому Юдит доверяет хотя бы в какой-то мере. Кто-то, кого бы Эдгар тоже считал надежным источником. Мама и Леонида.

1943
Ревель и деревня Таара
Генеральный округ Эстланд
Рейхскомиссариат Остланд

Когда Юдит наконец решилась забрать почту из опустевшей квартиры, где больше не было беженцев, ее ждала целая гора писем от свекрови и Леониды. В них был укор. Леонида интересовалась, почему Юдит так давно не приезжала, а свекровь ругалась, что невестка совсем их забыла. Она должна приехать: Аксель зарежет свинью к Рождеству, можно будет сделать холодец. Она скучала по невестке, безмерно. В рамках немецкой программы трудовой повинности дом Армов получал дополнительные рабочие руки во время сенокоса и уборки урожая, поэтому Юдит не спешила в деревню, ссылаясь на загруженность на работе. Ее отговорки были вполне правдоподобны, тогда как в письмах свекрови и Леониды чувствовался подвох. Проверив, что в квартире не осталось ничего, что могло бы обнаружить причастность хозяйки к подпольной организации, Юдит приняла решение. Она выяснит, в чем дело. К тому же ей не мешало обдумать сложившуюся ситуацию вдали от глаз Гельмута, переключиться на что-то другое, и хотя месячные начались в срок, а Роланд затаился и не показывался на глаза, с нелегальной деятельностью было покончено, и жизнь Юдит вернулась в привычное русло, насколько это было возможно в ситуации, когда положение Германии стало напряженным. И все же… Хотя бы просто для того, чтобы какое-то время побыть в другом месте.

Юдит не знала, что случилось с последними беженцами, не хотела знать. Сама она спаслась, и это было главное, в другой раз судьба вряд ли будет к ней столь же благосклонна. Страх, охвативший ее в тот день, нельзя было сравнить ни с чем, что она переживала прежде, он был слепящий, словно свет прожектора, и она ни за что не хотела бы испытать его снова. Маузер остался у нее, и она спрятала его на ту же полку, где когда-то хранила валенки для Роланда.

В квартире матери Юдит решила провести полную дезинфекцию. Химикаты были в дефиците, но Гельмут поможет ей достать их.

Юдит приготовилась выслушивать нравоучения о своем аморальном поведении, слухи наверняка докатились и до деревни. Однако ничего подобного не произошло, в доме Армов ее приняли как долгожданную невестку, сразу усадили за стол, накормили котлетами из легкого. Привезенный Юдит в качестве гостинца керосин вызвал бурные выражения благодарности. Леонида и свекровь продолжили заниматься хозяйством и отказались от ее помощи – она должна отдохнуть с дороги. Кусок гранита накалился в печи, и Леонида вскрыла свиное брюхо. Свекровь неуклюже помогала, хлопоча за спиной. Пока занимались кишками, поведали все деревенские новости: крысы загрызли самую лучшую кошку, немецкий офицер увез Лидию Бартельс в Берлин, и госпожа Вайк теперь живет одна. Ни та ни другая, казалось, нисколько не тревожились о своих сыновьях. Зато о мерине Роланда можно было не беспокоиться, Аксель сказал, что приходит к нему на конюшню всякий раз, как в небе поднимается гул и грохот.

Бабы явно что-то скрывали, кружили, словно жадные коршуны. Воздух в кухне был тяжелым из-за тех, кого здесь не было, и плотным от болтовни, в ходе которой обсуждались разные стороны текущих событий: в Тегеране, возможно, будет выдвинут ультиматум Германии и ее союзникам, Леонида сказала, что это блеф и что против Германии ведется психологическая война:

– Но мы-то понимаем, что пропаганда – лишь попытка скрыть собственные слабости и проблемы. Об этом всегда стоит помнить. Мы должны быть готовы к психологическим бомбам. Правда, Юдит?

Юдит вздрогнула и кивнула. Они все еще ни слова не сказали о ее муже. Не намекнули на ее плохое поведение. Леонида, кряхтя, засунула тяжелый камень в желудок, шипение, пар – и желудок очистился. Когда рубец вывернули, по кухне распространился запах горелого мяса. Юдит вспомнила, как приехала в дом Армов, узнав о судьбе Розали. Она сорвалась с места сразу же и, войдя в дом, нашла безжизненную, как комната покойника, кухню в полном бездействии, если не считать огня в печи. Леонида теребила носовой платок в рукаве, но не доставала его, он прятался там словно опухоль. Теперь дух Розали уже выветрился из дома, все связанные с ней предметы убрали, и Леонида в одиночку, без Розали, выворачивала кишки, мыла и засаливала желудок, набивала колбаски. Юдит не понимала: казалось, у нее никогда и не было дочери, а у Юдит не было кузины, словно Розали не была членом этой семьи, а у Роланда не было невесты. Никогда прежде дом не казался таким чужим. Никогда прежде Юдит не ощущала себя настолько чужой в этом доме.

Юдит было не менее трудно понять себя: почему она не задала ни одного вопроса о Розали, словно негласно стала членом этого бессловесного союза. Быть может, спрашивать было просто не о чем. Человеческая жизнь казалась столь ничтожной и хрупкой, что не стоило из-за нее беспокоиться, когда надо готовить холодец, топить жир, солить кишки для колбасы на следующий год, делать хозяйственные дела для поддержания других не менее хрупких жизней. Ожидая под бомбами гибели Талина и надеясь при этом на свою собственную, она еще не понимала этого, но после случая с беженцами поняла. Ей теперь было что терять. Возможно, у Леониды и свекрови тоже есть что терять. Эта мысль заставила ее посмотреть на них новыми глазами. Достаточно ли веской причиной для молчания является экономическая выгода от продажи жира?

Камень в желудке перестал шипеть. Леонида и Анна весь вечер внимательно наблюдали за ней; она, конечно, это заметила.

– Юдит, есть одно дело.

Лишь когда Юдит вернулась домой, ее терпению, стоившему ей немалых усилий, пришел конец. Дрожащими руками она смешала “Сайдкар”, но напиток расплескивался, а паркет в гостиной качался, словно палуба корабля. Неужели свекровь сошла с ума? Что случилось с расчетливой Леонидой? Их требования были невероятными, они превзошли даже требования Роланда.

После третьего коктейля в голове стало проясняться, но она по-прежнему не могла сидеть на месте, а открывала одну за другой дверцы шкафов на кухне, радуясь, что отпустила кухарку в отпуск на время своей поездки деревню. На столе лежала записка от Гельмута: ему пришлось уехать по срочному делу, и он вернется только через неделю. Значит, у нее есть время успокоиться и обдумать, что делать дальше. Наконец она нашла яйца, разбила их в чистую плошку, добавила сахару и стала взбивать. Она взбивала их по пути в спальню, где достала с нижней полки шкафа спрятанную в коробку из-под платьев пластинку Boswell Sisters, левой рукой установила ее на граммофон и продолжила взбивать. Пол Уайтмен ожидал своей очереди, а она все взбивала, пока за окном не стало смеркаться и не пришло время задернуть шторы. Пена стала крутой и блестящей. Выписав на ней, как обычно, первую букву имени своего возлюбленного, она вдруг заметила, что вместо буквы “Г” – Гельмут, на бледно-желтой поверхности появилась буква “Н” – немец.

Юдит взяла ложку, села рядом с граммофоном и опустошила всю чашу. Ее доступ к шкафу с яйцами мог закончиться в любой момент. После последнего случая с беженцами она решила, что никогда больше не будет рисковать своей теперешней жизнью, но откуда же ей было знать, что новая угроза уже поджидает за поворотом. Схватив сумочку, она достала упаковку первитина. Две таблетки. Они помогают, но не очень, мысли все равно кружатся словно прялка свекрови. С чего вдруг две пожилые женщины решили, что должны принять участие в делах беженцев? С какого времени они перестали бояться за себя и свою ферму? Леонида, очевидно, совсем не понимала, в каком мире живет и работает Юдит. Она была явно ошарашена реакцией на свое предложение:

– Как вы можете задумывать такие интриги, немцы сделали для этой страны так много хорошего!

– Но людям надо помочь уехать из страны!

– Да, но при чем здесь я? К тому же зима на дворе, – вспыхнула Юдит.

– По льду тоже можно уйти! Мы должны спасти тех, кого еще возможно!

Прозрачная кожа свекрови пошла пятнами от волнения, ее пронзительный крик смешивался с низким голосом Леониды:

– Могла бы хоть раз нам помочь, была бы и от тебя польза! Разве ты забыла о моем дяде? Как он рассказывал о революции в России? Помнишь, почему он покончил с собой, или забыла? Он убил себя сразу же, как только в нашем небе показались первые русские самолеты, потому что он видел их революцию! Неужели сама ты забыла, что мы пережили при большевиках? Коммунисты всех нас убьют!

Юдит сбежала сразу же после этой громогласной перепалки, не попрощавшись, не попробовав холодца. Неужели они и вправду думают, что ей, работающей на немцев, будет легче выступать в роли связной? Слишком уж невероятным совпадением показался ей тот факт, что болтливые тетки, наполовину выжившие из ума, решили предложить ей заняться подпольной деятельностью именно сейчас? Ведь то, что известно Леониде, известно всей стране, слишком маленькой для больших секретов. Только судьба Розали оставалась тайной.

Аксель довольно быстро догнал ее на лошади, стал уговаривать сесть в сани. Юдит какое-то время потопталась в валенках, сжимая кулаки внутри муфты, но потом согласилась. Аксель был добрый, он не стал требовать, чтобы она вернулась, а отвез ее на станцию, неуклюже похлопал по плечу и тихо попросил, чтобы она не сердилась на Леониду.

– Она теперь сама не своя. У горя мало слов.

Юдит скорее предположила бы, что речь идет о полной бесчувственности, но она не хотела пререкаться с Акселем.

– Анна же до смерти боится прихода русских, почти не спит, всю ночь вслушивается в небо. Так-то вот. – Аксель повернулся спиной, собираясь уходить. – Единственная же была у нас дочка, – вздохнул он, забрался в сани и исчез в пелене снега.

Юдит отломила от водосточной трубы сосульку и, посасывая ее, отправилась искать кассу, где попросила телефон и позвонила своему шоферу, который по приезде оставил ее на вокзале ждать Акселя, а сам отправился в гостиницу. Было бы сложно объяснить жителям деревни, откуда у секретарши собственный “опель”.

Проведя ночь в гостинице, Юдит попросила шофера отвезти ее к кладбищу. Могилы она не нашла, как будто Розали никогда и не было. Как ей поступить, она пока не знала, но одно решила точно: она больше никогда не будет иметь дела со свекровью и Леонидой. Неожиданно она стала понимать людей, которые хотели взять в лодку свое имущество, а не родственников.