Текст книги "Счастье будет!"

Глава тридцать четвертая, о мелких неприятностях в метро и крупных – в «Soho Rooms»

Не буду скрывать, иногда наша жизнь полна неприятностей. Особенно обидными становятся неприятности неожиданные. Так, например, я до слез расстроилась, когда мне разрезали сумочку в метро. Самое обидное, что преступник-недотепа даже не успел что-нибудь стащить; и тем не менее красная сумка с лягушкой от Marc Jacobs была испорчена.

Нине случалось заболтаться по телефону и сжечь: пироги, шелковую блузку, кофейник, утюг. Стоя в густом дыму, она доставала сигаретку, чтобы сконцентрироваться и решить, с чего начинать уборку полуразрушенного помещения.

Кате иногда приходилось целовать пороги заведений со строгим фейс-контролем. Причем чем более несерьезным было заведение, тем выше были Катины шансы остаться на улице. Нашу дорогую подругу отчего-то страшно не любили охранники простеньких маргинальных клубов «Че» и «The Real McCoy».

– Я журналистка! Да я вас разнесу в пух и прах! – орала Катя, когда мрачные мускулистые парни выносили ее в неприветливую московскую ночь. Бездушный гул улиц был ей ответом.

Прибавьте к этим неприятностям то, что нам приходилось периодически выслушивать гадости от начальства, колкости от окружающих, а также ломать ногти, болеть гриппом и переживать периоды денежной засухи – и разве вы не найдете повод для того, чтобы наконец плюнуть на все и хорошенько повеселиться?

В эту пятницу Никита позвонил из Женевы, сообщив, что его командировка продлится еще несколько дней. И несмотря на то, что у меня не было причин не доверять ему, сердце все-таки неприятно заныло.

Через несколько часов, которые я провела в мрачных мыслях, мне позвонила Лиля, двадцатидвухлетняя модель, основной род занятий которой был загадкой для всей нашей компании. С Лилей нас познакомил случай. В роли случая на сей раз выступил мой персональный тренер в фитнес-центре – красавчик Вадим. Немного поболтав на тему преимуществ персональных тренировок над любыми другими тренировками, мы обменялись телефонами. К слову сказать, красавчик Вадим только на первый взгляд был милашкой. Как только в его руки попадали свободные весы, он менял свою личину лапочки на образ самого жесткого и бескомпромиссного садиста, которого только способна себе вообразить ленивая девица. Нужно признать, что его усилия не прошли даром – моя талия с каждым днем становилась все ближе к недостижимому бесплотному идеалу.

После нашего знакомства Лиля пропала из поля зрения. Время от времени она присылала мне эсэмэски, из которых я поняла, что она делает какую-то операцию; оказалось, что уже в семнадцать лет она стала счастливой обладательницей силиконовых протезов в губах. Сейчас же ей пришлось сделать обратную операцию и вытащить морально устаревшие протезы. «Я вся опухла, как будто по морде съездили веслом», – нежно жаловалась тоненькая Лиля. – «А кому легко! В моде все натуральное».

– Алло, – нежный мяукающий голосок Лилии был похож на голос девочки лет десяти. – Алиса, это ты?

– Привет, Лилечка! Это я. – Моя радость была вполне искренней. Лиля застала меня на маникюре. Я листала журнал уже полчаса и начала скучать.

– У меня несколько приглашений в «Soho», не хочешь пойти на вечеринку?

«Soho Rooms». Блестящий и фешенебельный район Лондона, когда-то прославившийся своими кафешками и публичными домами. А еще – один из самых популярных московских клубов на Саввинской набережной, место встречи всех Маноло Бланик и Кристианов Лубутенов Москвы (и не только ее). «Soho Rooms» стал одним из тех атмосферных и условно закрытых для посторонних клубов, которые в полной мере отражают неугасимый блеск московского гламура. В то время как вокруг рушились финансовые империи и продавцы акций не могли найти денег на дозу кокаина, «Soho Rooms» стал зоной, свободной от мирового финансового кризиса с двенадцати ночи и до пяти утра.

Подросшие дети первой волны нового русского дворянства, самопровозглашенные виконты и герцогини от нефтяной, швейной и мясомолочной промышленности, вернувшиеся из западных школ отпрыски рублевских фамилий, засидевшиеся в женихах олигархи, модные писательницы, телеведущие музыкальных каналов, победительницы конкурсов красоты и просто любители прекрасного – все стремились под неяркие лампы «Soho», где можно было и показать лучшее вечернее платье с открытой спиной, и насладиться просмотром.

Вне всякого сомнения, поход в «Soho», с волнительными сборами и ультравысокими каблуками, был именно тем, что требовалось моим заскучавшим дома подружкам.

– Я думаю, да, – сообщила я Лиле. Все-таки модели – очень милые девочки. – Попробую собрать подруг.

– Нина... – Я не сильно рассчитывала на положительный ответ, но все-таки решила позвонить. – Мы собираемся в «Soho».

Из трубки донеслось нечленораздельное мычание, из которого мне удалось понять, что: а) Нина готовит закрытый пирог кальцоне; б) Нине нечего надеть; в) если бы и было что, она бы не пошла, потому что Андрюша вот-вот приедет вместе с мамой и папой; г) мы можем заезжать на кальцоне и прихватить с собой модель, пока та не откинула коньки от анорексии.

– Засосало мещанское болото, – вздохнула я. – Расскажу, чем закончилось...

– Катя, приветик! – Приятно, когда дозваниваешься с первого раза. – Я собираюсь в «Soho».

– Ну и я туда собираюсь, значит, – мрачно протянула подруга. – Мы поругались с Веней, и мне надо выпить.

– Совсем? – с ужасом вымолвила я. – Совсем поругались?

– Ну что ты! Плановая еженедельная грызня перед визитом маман.

– Знакомить не хочет?

– Сама познакомлюсь. Ну да собирайся, обсудим.

Через несколько часов мы уже тосковали на заднем сиденье Лилиного «Cayenne», стоящего в огромной пробке на Саввинской набережной. На Лиле было платье глубокого синего цвета, оттенявшее ее естественный островной загар. Катя надела высокие сапоги на шпильке cо шнуровкой по всей длине; активную, даже агрессивную обувь дополняли платье из джерси с открытым плечом и кокетливый клатч. Основную же часть моего наряда составляли туфли. Открытые босоножки с розой и шипом на каблуке, визитной карточкой дома Roger Vivier, – игривые и беззаботные, как мое настроение. Короткая золотая юбка и невесомая туника, доходящая почти до границ юбки, а также волосы, которые я уложила волнами, позволяли мне без преувеличения сказать – ба, да я красотка! Муки в спортзале не прошли бесследно, я, кажется, была в отличной форме.

– У тебя ноги какие-то... бесконечные, – недовольно буркнула Лиля. – В спортзале вроде покороче были. Если увидишь Ашота, не забывай, он мой.

Наша блестящая тройка профланировала мимо охранников и влилась в стройные ряды тусующихся. Едва осмотревшись, я поняла, что легко затерялась бы в толпе, даже если бы оказалась тут голой. Залы клуба были полны великолепными девушками, похожими друг на друга, как одна красивая рыба похожа на другую красивую рыбу; они плавали, поднимая и опуская нежные руки в клубящемся дыму дорогих сигар, открывали рты, говоря что-то неслышное в звуках музыки, ослепляя блеском дешевых стразов, дорогих бриллиантов, ярких глаз, идеальной кожи, обнаженных ног, шей, животов и спин. Мужчины не так бросались в глаза; в этом волшебном аквариуме они скорее сидели в засаде – некоторые как тяжелые, медлительные сомы или сонные налимы, а другие – как хищные окуни или барракуды, с острыми белыми зубцами накрахмаленных воротничков, уверенным, пресыщенным взглядом, ароматами дорогих духов, власти и опасности, пота, виски, водки, злости, надежды, отчаяния, безразличия... Здесь, на танцполе, в баре, в ресторане наверху, заканчивался долгий московский день, впадая в блестящую и беспокойную ночь. И мне было не до сна.

– Дорогая! – Лиля уже давно примкнула к одной из подвижных компаний клуба и элегантно махнула мне с колен молодого, очень хорошо одетого мужчины в белоснежной рубашке. – Познакомься, это Ашот.

Через час и бутылку шампанского Катя уже зажигала на танцполе, на радость окружающим; я же расслабленно вслушивалась в нетрезвые речи какого-то пухлого мужчины, о котором не знала абсолютно ничего, кроме того, что его зовут Олегом.

– Понимаешь, они все как в романе «Телки». – Олег обвел зал осоловевшим взглядом. – Разврат, наркотики, вседосту... вседаду... вседоступность. А хочется настоящего. Рыбалки. Детей.

Олегу хотелось на рыбалку, а моему официанту хотелось, чтобы я напилась. И он быстро поменял мой бокал на новый.

– Чтобы... выходишь на Волгу, как в детстве... А ты хочешь на Волгу?

На Волгу не хотелось.

– Да о чем я! Поехали? Тут недалеко, – пьяно улыбнулся Олег. Видимо, он уже выпил достаточно, чтобы ухаживать за дамами.

– Неа, – устало протянула я.

– Да ладно тебе ломаться! – Олег схватил меня за запястье и потянул к себе.

– Девушка сказала «нет», – раздался знакомый голос.

Я испуганно подняла голову. Сергей. Он стоял, положив обе руки на стол, и смотрел в упор на моего пьяного собеседника. «Кольцо так и не научился носить», – машинально отметила я. Рука Олега тем временем ослабела и выпустила мою;

я начала растирать покрасневшее место на саднящем запястье.

– Ну нет – так нет, тоже мне... фифа. Делов-то на минуту. Мы культурно разобрались, – буркнул Олег, оглядывая меня неприязненным взглядом. – То-то я думаю, я ее тут раньше не видел.

– Потанцуем? – Сергей все еще был бледен, как смерть.

Я допила бокал:

– Потанцуем.

И почему-то все стало так легко... так просто. Запах его выглаженной рубашки и уверенные объятия... и его губы так близко... жар моего тела, движения танца, толпа вокруг, и вот я еле касаюсь его... Он так хорошо танцует. Он ничего не говорит, просто обнимает меня – высокий, и я не вижу его глаз... и это тоже хорошо.

– Поцелуй меня, – шепчет он. Или мне кажется... Может быть, это мой собственный шепот. Или мысли, розовые и радужные мысли, вырастая, как бабочки, рвутся вверх... и они слышны ему... и мне... а вот и поцелуй, долгий, как ночь. Поцелуй или танец, мне сложно понять, но я целую в ответ. Или это музыка, теплая ночь целует меня, прикосновение прохладной кожи, мы целуемся, это он, я узнаю, это невозможно, но я не могу сопротивляться. Все так, как должно быть... – Ты... только ты... я сходил с ума, мечтая о тебе, моя королева... – Мы целуемся, я уже едва стою на ногах, он придерживает меня... или вовсе держит – мне не понять. Мы выходим из зала, и он опять целует меня – теперь уже в такси.

– Я должна уйти... Где Катя? – шепчу я, губы не слушаются, мне хочется спать, мне хочется целовать его, хочется шампанского, его руки так хорошо знают меня. Или мне кажется, что я говорю это? Мысли путаются, я совсем не волнуюсь, хотя должна волноваться, мне не нужно было пить...

Лифт, огни, воздух, тишина комнаты с открытым окном. Прохладные простыни, такие свежие... и он, мой сон, демон, его прикосновения... Ночь, темнота вокруг, его слова: «милая», «дорогая», «моя королева»... Все так, как должно быть? Он везде, как темнота, его слова звучат внутри меня, в моей голове, они, как рыбы, медленно плавают во мне, целуют меня губами. Где-то на середине круга я остаюсь без сил, падаю и продолжаю падать, комната кружится надо мной, шелестят занавески, ночь... ночь полна слов.

– Моя королева... моя... ты моя.... Тихая, глубокая, словно омут, ночь.

Глава тридцать пятая, или «Кудрявая, что ж ты не рада?»

– Слушай, я тебя вчера потеряла. – Голос Кати в телефонной трубке лился и звенел бодро, как звонок будильника, словно она только что вынырнула из ванны с кофе. – Извини! Даже искать было некогда, – продолжала болтать подруга. – Ну надеюсь, ты нормально добралась. До облавы досидела?

– Облавы? – Поморщившись от острого укола головной боли, я попыталась понять, о чем идет речь.

– Ну да, там включили свет, зашли люди, все в черном, с собаками, я подумала – розыгрыш такой. Оказывается, уже две недели ходят! Наркотики ищут. Кто-то говорит, что генерала ФСБ не пустили, а кто-то – что новый клуб открывают и хотят туда публику переманить. В общем, конечно, ужас, свет в глаза, косметика у девушек потекла, настоящий шмон! И это в таком приличном месте.

– Ужас, – пробормотала я и медленно, с опаской огляделась вокруг. – И находят, наркотики-то?

– Ага! И чего опять ходят? Может, мало им... Проснулась я не дома. Однако и не на улице.

Судя по казенной чистоте, непривычному пейзажу за окном и большой (пустой) бутылке «Cristal» на столе, я провела ночь в гостинице. Завернувшись в простыню, я сползла с кровати и допрыгала до столика, прижимая трубку плечом. «Sheraton Palace» – так было написано на спичках. О’кей, теперь я хотя бы знаю, где нахожусь.

– Ни за что не угадаешь, с кем я встречала рассвет, – довольно промурлыкала Катя.

– Да уж... – просипела я. Передо мной стояла еще одна задача: выяснить, с кем встретила рассвет я. Слабая надежда на чудо не покидала меня.

Может быть, все еще не очень запущено, и вчера я напилась, нафантазировала себе всякого, а потом пошла и сняла номер в пятизвездочном «Sheraton», чтобы спокойно догнаться шампанским за сто евро бокал и вздремнуть на кровати размера «кингсайз» чутким сном алкоголички.

Надеюсь, у меня хватит средств, чтобы расплатиться после такого загула?

– Байкер! – продолжала Катя. – Длинноволосый демон на железном скакуне!

О, господи, только не эти Катины метафоры. С больной головы на здоровую... Хотя где я тут нашла здоровую-то! Я подкралась к двери, которая по сути своей должна была вести в ванную, и внимательно посмотрела вниз. Свет не пробивался через щель между дверью и полом – видимо, там было темно. Я резко открыла дверь – пусто.

– Конь, говоришь, из металла? – Я щелкнула выключателем. На полу ванной валялось смятое полотенце.

«Ну и что, – подумала я. – Вдруг мне приспичило помыться?»

В номер уверенно постучали.

– Я... перезвоню! – Я поспешно бросила телефон на кровать и, заметавшись по номеру, спряталась под одеяло. Очень хотелось спрятаться под кровать, но щель даже на глаз была слишком узкой.

Сердце бешено колотилось. Сергей? Никита? Милиция?

– Завтрак, мадемуазель. – Дверь бесшумно отворилась, впустив двух тишайших официантов и серебряную тележку с едой.

– Спасибо. – Я постаралась наклеить на лицо улыбку и щелкнула пультом. Будем считать, что мадемуазель как бы смотрит последние биржевые новости. Официанты ускользнули так же неслышно, как и появились, оставив после себя тарелку аппетитных нарезанных фруктов, белый кофейник, корзиночку с тостами, поднос с джемами, маслом и яйцами и кувшин, в котором плескалось что-то оранжевое, предположительно апельсиновый сок.

Приборы были на одну персону – машинально отметив это, я почувствовала успокоение и адский голод.

– Что-то там было про коня? – Намазав тост, я перезвонила Кате, чтобы усыпить бдительную подругу.

– Какого еще коня? Вечно ты меня не слушаешь, – прочирикала Катя, которая явно была в прекрасном расположении духа. – У меня была такая романтичная ночь!

– Кхе... мм... кхе, – закашлялась я. – Рассказывай мне скорее. В детялях!

После обыска с собаками Катя выскочила из клуба и решила немного пройтись. И так на предрассветных улицах Москвы, почти в самом ее брусчатом сердце, произошло маленькое чудо – встреча романтически настроенной пьяной Екатерины и джентльменски расположенного Василия, байкера на «Harley».

– Красив, могуч, волосат, не то что эти метросексуалы в часах за полтинник, – нахваливала нового знакомого Катя. – Жаль, что он совсем не в моем вкусе.

«Наконец-то мы нашли того, кто не в Катином вкусе», – подумала я и налила себе еще кофе.

Под веселое щебетание подруги события прошедшей ночи потихонечку начали выстраиваться в стройную картину – до того пугающую, что и смотреть на нее не хотелось. «Я не буду об этом думать, я подумаю об этом завтра», – прошептала я еле слышно. Любимая фразочка, подаренная легкомысленным особам великой женщиной Скарлетт О’Хара, сегодня могла спасти мой мозг от окончательного разрушения.

«И никогда больше не буду притрагиваться к шампанскому», – пообещала я себе.

Хотя такого у меня еще никогда не было – может быть, дело не в шампанском? Я чувствовала себя из рук вон плохо, голова кружилась, все плыло перед глазами.

– Он покатал меня по городу. С ветерком! – заливалась соловьем подруга. – И мы целовались у кремлевской стены. Как школьники. Так хорошо, Аль, просто катастрофа, почти измена, а ведь я стала хорошей девочкой. Но... это была вчерашняя ночь, и я не буду о ней вспоминать. Ночь прошла, и приключение закончилось!

– Абсолютно с тобой согласна, – горячо поддержала я Катю.

– А теперь я надеваю самую скучную юбку в гардеробе и иду очаровывать будущую свекровь.

– Подожди. Сегодня уже среда?! – ужаснулась я. Кажется, я провалялась в отеле без чувств почти неделю.

– Суббота. В среду Веня укатывает в Тверь, и мамочка решила нарисоваться сегодня. Тем лучше! Я могу сделать вид, что перепутала неприемные дни. Промедление смерти подобно, мне кажется, из-за проклятой неизвестности я уже наполовину седая! Чао, дорогая!

– О, я желаю тебе удачи, – пролепетала я. И видят небеса, удача Кате была необходима.

Примерно через сорок минут после этого разговора Нина, проснувшаяся в субботу позже обычного, уже запланировала большой и калорийный завтрак для своей семьи. И даже начала замешивать сырники из домашней рикотты и взбитых белков. Катя наносила последнюю каплю горьких шипровых духов, которые должны были завершить образ строгой, но опрятной девушки из приличной семьи, пришедшей познакомиться с мамой любимого. Я же с облегчением выяснила, что номер и завтрак уже оплачены, и выскочила на Тверскую в своем вызывающем наряде, который отлично вписался бы в атмосферу «Soho», но совершенно не подходил расслабленному субботнему московскому утру. Я шагала по улице, не обращая внимания на гудящие автомобили, а ветер больно бил мне в лицо. Каждый нерв на моей коже, казалось, был оголен. Я думала, что ветер делает меня чище. Мне казалось, что я нашла в себе силы больше никогда не вспоминать события прошедшей ночи. Мне даже казалось, что и самой ночи не было. Просто длинный и странный сон.

– Ну ты даешь, Аль! На лету схватываешь! – В голосе Лили сквозила зависть, смешанная с удивлением. Хорошо, что телефон разряжается, отметила я.

– У меня телефон садится. А ты о чем? – Я постаралась спросить это как можно более отстраненно.

– О чем я, ишь. Увела с вечеринки одного из самых завидных кавалеров. Да еще и Олег Блохин телефон обрывает, о тебе спрашивает. У него, между прочим, нефтяная вышка! Правда, девочки говорят, что он гад и подсыпает им таблетки. Лиана так пострадала: отрубилась и ничего не помнила, ужас. Это все юбка твоя, вот дура я, все говорят, миди, миди, я и напялила под коленку, – тараторила Лиля. – А насчет этого второго, вы знакомы были, да? Ну я имею в виду того, кто тебя увез.

– Знать его не знаю, довез до дома, – коротко пробурчала я. – А кто это?

– Финансовый кто-то, я не разбираюсь, вроде тяжелое машиностроение, это грузовики, да? Развелся недавно. Странный... вроде наш, а вроде и не наш. Девочек разных перебрал тут... но все ему не то. Непонятный. Так вот Блохин! Поаккурат... На этом многообещающем слове, издав прощальный писк, мой iPhone приказал долго жить. Не без облегчения я сунула его поглубже в сумку. Знать ничего не хочу ни про Сергея, ни про его девушек. А эта ночь... это происшествие... эта катастрофа... Теперь, по крайней мере, у меня есть объяснение.

Глава тридцать шестая, или «Mamma mia, here I go again»

Обычной девушке редко удается в деталях представить предполагаемых родителей своего будущего супруга. Особенно это касается наших дорогих и обожаемых вторых мам – свекровей. Не удавалось этого и Екатерине. Так и не преуспев в том, чтобы раздобыть какой-либо вспомогательный артефакт – старую фотографию из семейного альбома, портрет или хотя бы клок волос для анализа ДНК, – Катя рисовала себе маму Зину то седовласой леди с пучком и очками, то разбитной брюнеткой в бусах и усах. Возможно, она когда-то работала учительницей, скажем, географии и стояла в классной комнате с крутящимся глобусом в жилистых руках. Или алгебры и основ математического анализа, и тогда у нее были аналитический ум и очень длинная логарифмическая линейка. Однако также казалось вполне вероятным, что более чем благополучное детство Вениамина было обеспечено именно маминой предприимчивостью. Не исключено, думала Катя, что мать Вени – жена какого-нибудь видного дипломатического работника. Также загадочная свекровь могла быть вхожа в узкий круг бывшей партийной элиты.

В любом случае, Кате предстояло знакомство с выдающейся особой.

Поднимаясь на чуть подрагивающих ногах на четвертый этаж сталинки Вениамина, она репетировала первую фразу, которую скажет этой строгой даме.

Это могла быть какая-то вежливая и оптимистичная фраза, которая сразу бы расставила акценты: дорогая мамочка, я здесь всерьез и надолго и, что бы ты, моя прелесть, ни вытворяла, убираться восвояси я не планирую. Книга «Настраиваемся на позитив» предлагала, в целом, такое вступление: «Ах, а вы, наверное, мама Венечки! Он вас просто обожает!» или «Какое счастье! Наконец-то я вас застала! Хоть и случайно, но это так приятно!».

После этого мамочке Вениамина, какой бы чопорной она ни оказалась, предстояло последовать незыблемым законам гостеприимства и предложить Екатерине чаю. На этот случай Катя тоже подготовилась – в ее сумочке совершенно случайно лежали три пачки отборного селекционного чая на выбор: черного цейлонского, зеленого в виде раскрывающихся цветков хризантемы и травяного. Ароматы липы, чабреца и полевой мяты должны были укрепить зарождающиеся отношения молодой семейной ячейки, подлечить нервишки и сгладить первые неловкие минуты общения.

«Заглянула в милый магазинчик колониальных товаров, и вот, еще не успела выложить покупки, – мысленно щебетала Екатерина. – Вы какой любите? Вдруг у меня именно он есть!»

Дальнейший диалог со свекровью требовал ее активного участия, и потому спрогнозировать его не представлялось возможным. Изучив специальную литературу, Катя решила подключить рациональную импровизацию. Однако сначала нужно было сделать самые первые и оттого самые волнительные шаги.

По заранее продуманному и взвешенному плану, войдя в подъезд, Катя должна была подойти к двери. Прислушаться. И открыть гнездышко своим ключом.

Прижавшись ухом к холодной двери, она услышала только стук своего сердца.

– Хватить трусить, Екатерина, – приказала себе Катя и повернула ключ. Тихонько толкнула дверь... и перешагнула порог.

В прихожей Катин взгляд наткнулся на пару незнакомой женской обуви. Черные лодочки с леопардовой стелькой явно принадлежали высокой женщине, которая, судя по стоптанным шпилькам, редко относила свою обувь в ремонт... Замерев и прислушавшись, Катя разобрала странные звуки, доносящиеся, кажется, откуда-то из кухни.

– Здесь... здесь и здесь. Внимательнее! – Властный, резкий голос отдавал приказания с какой-то странной интонацией.

Катя взглянула на себя в большую зеркальную дверь шкафа-купе. Поправила прическу, так чтобы ни один волосок не выбивался из аккуратной укладки. Расправила воротничок, прихваченный у шеи поддельной камеей. Аккуратно сняла свои туфли и поставила их носочек к носочку. И, инстинктивно прикрывшись сумочкой, как щитом, ринулась в сторону оккупированного предполагаемой свекровью пищеблока.

О да, Катя действительно не могла бы нарисовать подлинный портрет мамочки, которая регулярно посещала Вениамина. Все предположения оказались слишком далекими от истины. Любовно выписанные образы учительниц, посольских жен и прочих икон трудовой интеллигенции рассыпались в прах.

На блестящей от мыльной пены плитке у открытой двери холодильника стояла крупная рыжая женщина средних лет. Ее губы были густо накрашены алой помадой – в тон вызывающе красного кружевного лифчика, который с трудом поддерживал ее большую грудь. На ногах дамы красовались чулки с подвязками; талию обхватывала символическая юбка из прозрачного тюля. В пальцах руки с хищными накладными ногтями, заточенными под стилеты, «мамочка» держала семихвостую плеть.

– Дрянной мальчишка, – прошипела она, – ты здесь все испачкал! – И она замахнулась плетью.

Раздался шлепок и поскуливание – ошарашенная Катя узнала... Вениамина?

– Я все уберу... – Из-за дверцы холодильника выполз сам покорный сын.

Выходной наряд Вениамина для встречи с «матерью» состоял из розовых хозяйственных перчаток и... фартука горничной. Очаровательные рюшки трогательно обрамляли розовую от шлепка задницу Вени. Катя никогда еще не видела его таким... голым. От изумления она выронила сумку, которая с громким стуком грохнулась на пол. Содержимое сумочки раскатилось по коридору.

– Аааааа!!!! Аааа!!!!! Грязь! Грязь! – завопил Веня-горничная, вскакивая и пытаясь спрятаться.

– Аааааааа!!! – завопила Катя, бросаясь в прихожую. Вслед ей выглянула спокойная, как удав, «мамочка».

– Чё, не в курсе была? – гыгыкнула матрона, обнажая золотой зуб. – Ничего, твой не буйный. Да и в хате чистота. Куда бежишь-то? Может, чайку? – Ужасная дама игриво покачала бедрами и шлепнула плеточкой по косяку.

– Аууу....ыыыы.... – донеслось из-за холодильника.

Катя, напялив туфли, ползала по коридору, пытаясь затолкать в распахнувшуюся сумку записную книжку, мобильник, ключи и блеск для губ. Ее душили рыдания.

Наконец она выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью. Побежала вниз, рискуя сломать обе ноги. Выпрыгнула из подъезда, как будто «мамочка» гналась за ней, и добежала до арки, задыхаясь.

Ей нужна была помощь. Кто-нибудь, кто-нибудь должен был объяснить ей, что происходит! Хотя, кажется, Катерина уже все поняла и сама.

У ее тихого, аккуратного Венечки была тайная страстишка. Загадочная «мамочка» оказалась оплаченной матроной, которая, видимо, регулярно навещала нашего директора банка, изображая из себя строгую госпожу. Вся та кристальная чистота, которой сверкала квартира Вениамина, была плодом его же собственных усилий; и сказать, что этот труд был рабским, не было бы сильным преувеличением.

Катя заплакала навзрыд. Злость душила ее. Злость и тесный воротник-стоечка в слишком закрытой для Кати блузке, которую она купила в ЦУМе специально, чтобы произвести достойное впечатление.

Катя прижалась лбом к холодной, пыльной стене. Немного постояв, она решительным жестом вытащила телефон из сумочки:

– Вася? Это Катя. Какие у тебя планы на вечер?

Приблизительно через час прохожие, вышедшие на прогулку в солнечный субботний день, могли заметить среди автобусов, легковых автомобилей и маршрутных такси сверкающий «Harley-Davidson». Он вез красивого, мускулистого парня в кожаных штанах, а также хохочущую девушку, которая напоминала молодую учительницу, только что уволившуюся из сельской школы. Ее растрепанные волосы торчали из-под шлема как попало, пуговицы на скромной рубашке расстегнуты до границы приличия, а серая юбка-карандаш разорвана по линии разреза. Может быть, прохожие могли бы решить, что Катя выглядела вульгарно, но зато ее было почти невозможно вышибить из седла.