Текст книги "Остров надежды"

Они приволокли в рабочий отсек все автономные аккумуляторные батареи, собирая их по модулям, Мотин соединил их с разъемами солнечных батарей, делая их буфером и пытаясь запитать необходимое. Солнечные генераторы работали плохо. Батарея по третьей плоскости оказалась невращающейся, у других привод не работал, и по отношению к Солнцу они занимали случайное положение. Однако и это было уже кое-что. Самодельный кабельный «паук» теперь вел к СТР, светильникам, вентиляторам и к свободной розетке.

Софи, разумеется, понимала, что что-то произошло. Но что? В космосе всё возможно. Недаром ее пугали: «русская техника на верёвочках».

Она как-то видела забавный мультипликационный фильм. Сначала взрывы «Авангарда», затем на опушку леса в фильме выехала лошадь с телегой. В телеге русский в косоворотке и с балалайкой. Остановились, он начал городить друг на друга привезённые банки, вот чиркнул спичкой, поджёг. Баночное сооружение дрожит и медленно отрывается от земли. Поползла вверх баночная пирамида. Зависла. Работник её озабоченно осмотрел: оказывается, зацепилась за веточку. Он оборвал веточку, и пошло-поехало. Выше и выше. И вот над миром, над Землей: «бип-бип-бип» – сигналит первый советский спутник.

Она потом всерьез спрашивала: примитивна ли русская техника?

Ей отвечали: нет, она – надежна, а иногда предельно упрощена, и это тоже служит надежности. Теперь ей нужно было вернуться в корабль, но ей было страшно, очень страшно. Софи вспомнилось охватывающая теснота и волны страха от сдвигающихся стен, накрывающие её с головой. Люк «Кванта», ведущий к кораблю, был закрыт, должно быть для проверки герметичности. И об этом никто её не спросил: закрыли и все. «Не реагируй на мелочи, приказала себе Софи, как советовали правила аутогенной тренировки. – Проведи урок и считай часы до того, когда всё это закончится».

Жан смотрел в иллюминатор. Но что за галлюцинации? К иллюминатору подходил корабль. Странный, без стыковочного штыря. Подошел, ткнулся в иллюминатор, отскочил, снова ткнулся, словно телёнок в брюхо матери.

Сергей продолжал возиться с аккумулятором и был чем-то недоволен. Он только буркнул на вопрос: перестыковываемся, не герметично состыковались в первый раз. Светильники он отключил, и в эту тень в отсеке была темнота. То, что Жану казалось необъяснимо странным, Сергею было очевидно с первого взгляда. Корабль оторвался со стыковочным фланцем станции. Из-за усталостных трещин он видно стал слабым местом комплекса, а Жан прыжками на дорожке скорее всего вогнал систему корабль-станция в резонанс, и расползлась усталостная трещина. Фланец разорвался. Корабль стал самостоятельным. От бездонного космоса их теперь отделял всего лишь люк «Кванта». А «Союз», не получив относительной скорости, болтался вблизи. Но если даже и получил, то поперек плоскости движения и будет вынужден дважды на витке возвращаться к станции.

В суете и неразберихе и из-за неопытности они только часть вещей перенесли в станцию, остальные были теперь безвозвратно потеряны с кораблём. Впервые станция оказалась с экипажем и без транспортного корабля, и как следствие этого – без возможности вернуться на Землю.

Связь с Землёй ожидалась с минуты на минуту. О ней заботился командир. Избыточность связных возможностей (УКВ, дециметровый и сантиметровый диапазоны, каналы телевидения) практически исключали отказ, к сеансу связи оставалось лишь подвести питание, да убедиться в наличии самих приемно-передающих устройств. Все это он успеет сделать в оставшиеся полтора часа, но помимо этого следует решить и психологическую задачу объясниться с пассажирами, сказать им ужасную правду или выдумать что-нибудь правдоподобное.

Сергей помнил, что со станцией в своё время была проблема, когда её поднимали на консервирующую орбиту. Тогда с ней изрядно помучились. Сбои объясняли эффектом активного Солнца и преждевременным старением.

Время от времени с кораблём пробовали проводить сеансы, подавали серии включающих команд, но станция быстро глохла, и на неё махнули рукой.

Сергей был типичным продуктом существующей системы. Из соображений секретности его инструктировали – видеть только своё и не обращая внимания на чужое, лежащее рядом, зачастую на соседнем столе. Как правило, он так и поступал, а теперь от знания этого «рядом» зависела их жизнь. Связь с Землей превратилась в условие их реального существования.

Метаморфозы с исчезающим контактом он объяснил тотальным замыканием, то исчезающим, то самовосстанавливающимся. Он понимал, что необходимо напрямую подвести питание. Но к чему и как подключить передающий борт? Схем под рукой на станции не было. Где их искать? Кроме того, запанельные пространства представляли собой забитую кладовку. Все побывавшие на станции экипажи (около полусотни человек) пытались многое сохранить для себя, не отправляя в пиропереработку с очередным отходящим грузовиком, пожалеть совершеннейший научный прибор, оборудование, с которым сроднился в долгом полете и которое выбросить не поднималась рука. И поэтому многое отправлялось до лучших времен в запанельные пространства, наслаивалось в его нишах и неровностях. Это делало невозможным доступ к проводке даже в случае полнейшей схемной ясности.

Инструкцию по расконсервации они обнаружили сразу, как вошли в станцию. Привязанная на самом видном месте, она распушилась «аккордеоном» в невесомости. Но где остальная документация? Её следовало искать.

– Разлетаемся по модулям, – командовал Сергей. – Каждый берёт светильник с удлинителем. Цель поиска – инструкция в красной обложке: «Ремонтные и профилактические работы».

Бортовую библиотеку оказалось было найти не сложно. Обнаружили её в технологическом модуле.

– Открываем «Средства связи»: замена радиопередатчика. Жан, читай, а я буду действовать. Погоди, кабель подведу…

Что здесь можно прочесть? Квадратики, крестики, а если встретятся слова, то на птичьем языке. Жан и Софи были озадачены. Они гордились знанием русского языка. Для них знание языка было предварительным условием. Но то, с чем встретились они в бортжурнале, поставило их в тупик, однако не смутило Сергея.

– Читайте, как есть, – весело командовал он. – Ничего особенного. Это полётный язык. Записано экономно и коротко. «Вкл.» означает включить, «Откл.» – выключить. Поначалу писали «Выкл», но по связи путали, неясно получалось. Читайте, как есть, я разберусь.

Во всем имелись свои проблемы. Многоштырьковые разъёмы подходили лишь каждый к подобному, но им повезло и к сеансу связи всё-таки удалось соединить блоки связи с источником питания, и теперь осталось дождаться этих волнующих минут.

– Заря, как слышите? Это – «Близнецы».

Сергей назвался позывным, как положено, хотя не всё ли равно как теперь называться. Они – одни космосе.

С их позывными вышла история. Ушли, канули в Лету времена героических позывных. Им предложили выбрать самим, и они заспорили. Софи предложила выбрать «Фламинго» не из-за красоты звучания. Он ей напоминанием незабываемое тихое утро – нежнейший перламутр, и над зеркальной гладью залива летящие фламинго. Это случилось с ней на Багамах и было даром небес, даривших беспричинное счастье картиной неведомых фламинго, бесшумно скользивших над розовой водой в её первом взрослом учительском вояже. Фламинго летели слаженно и бесшумно, точно души ушедших над землей. И позывной стал бы для неё воспоминанием. Она спросила:

– Нравится?

– Ничуть.

Славное было время. Спорили по любому поводу до умопомрачения.

– Почему?

– Клюв у них – подозрительный, а окраска – вызывающая.

Вот и толкуй. А Софи нравилась редкая неуклюжая грация длинноногих птиц, милым казался клюв, удивительными перья цвета зари, не перекрашенные эволюцией.

– Это не аргумент.

– Вот полюбуйтесь, – не поленился притащить Жан «Двадцать тысяч лье под водой». – Сейчас прочту о любимом блюде Виталия.

– Но это здесь причём?

– Нет, вы послушайте. Из хейлин – костистых рыб с прозрачной чешуей, синеватого цвета в красных пятнах… Их внутренности, – читал с удовольствием Жан, – приправленные молоками мурен, мозгом павлинов и языками фламинго, составляли дивное блюдо… Вот так, – резюмировал Жан, – а мне, представьте себе, не хочется обзываться блюдом.

– Ради бога, – не обиделась Софи, – а ваши предложения?

– Я бы назвался эпишурой, – задумчиво произнес Сергей, – Есть такой мелкий рачок – труженик в Байкале. Очищает воду озера.

– Тоже мне рачок-ассенизатор. Жан, а по-твоему?

– Например, медуза…

– Холодное, липкое, скользкое, – вздрогнула Софи, – и голова Медузы-Горгоны…

– Ну, пусть «лягушки».

– Французов и так дразнят лягушатниками.

– Дураки дразнят. Лягушки – символ овладения стихиями. Земноводные овладели землей и водой и проникают в третью, в квинтэссенцию – космос.

– И просто: на позывной отвечаем – ква-ква.

– Скорее, уорр, уорр.

Долго ещё спорили, потом решили выяснить свои знаки зодиака. И оказалась, что Жан – Овен, Софи – Телец, Сергей – Весы. Даты сложили, поделили на три и вышли «Близнецы».

– Близнецы, это – не плохо.

– И мне нравится.

– Решено. Отныне мы – «Близнецы».

Наверху сначала поморщились: «Близнецы» были уже. Потом махнули рукой. «Близнецы», так «Близнецы». Софи откопала сведения про «Близнецов». Они – сыновья Зевса и Леды, покровители дружбы. Появление на мачтах огней Св. Эльма считалось знаком посещения Близнецов их сестрой – Еленой Прекрасной. А попутно поинтересовалась Овном, Тельцом и Весами.

Золотое руно принадлежало Овну. Златорунный Овн спасал внуков бога ветров Эола: внука спас, а внучку уронил в Геллеспонт. Так что очень надеяться на Овна – Жана не стоит. Исаак Ньютон написал книгу об аргонавтах, отправившихся за золотым руном. По-Ньютону, описание действительного плавания стало основой древнегреческого мифа.

Верховного бога Нового царства Египта Амона – Ра изображали с головой Овна, греки отождествляли Амона-Ра с Зевсом. Словом, Жан, видимо, далеко пойдет.

С собой Софи предпочла не углубляться, назвала только лишь звезду Альдебаран, да Крабовидную Туманность – остаток вспышки Сверхновой в 1054 году – с теперешней нейтронной звездой. Весы сами по себе были символом уравновешенности и справедливости – комплементом Сергею.

Итак, Близнецы. Но близнецов зодиакальных было двое – Кастор и Полидевк, и у них получился «третий лишний», но кто? Они заспорили: бывает ли трое близнецов? Бывает, но редко; тройня в сотню раз реже двойни. Ну, так что же, будем считать себя редкими людьми.

– Заря, это – Близнецы. Слышите меня?

Сергей вызывал, но Земля не откликалась, и тут ему в голову пришло, что зоны теперь сдвинуты и нужно дождаться следующего витка.

В это время в подмосковном Центре управления полетами творилось невообразимое. Зал управления космическими аппаратами не напоминал теперь прежнее строгое учреждение, а был скорее похож на биржевой операционный зал. Десятки опекаемых автоматов с графикам и их движений и перечнем обслуживающих команд исключали возможность логического понимания их функционирования и представляли собой набор тщательно спланированных выводов анализа и ответных команд. Со стороны работа зала казалась жизнью гигантского замкнутого муравейника.

На дисплеях операторов, а временами и на центральном экране разноцветные точки отражали движение аппаратов по орбитам, проектирующимся голубыми синусоидами на карту мира. Сменный руководитель полета наблюдал, как правило, сводную картину, а отдельные операторы только курируемый объект. Столбики цифр сообщали о нём всё, что требуется, но были китайской грамотой для непосвященного. Оператор связи с пилотируемым кораблем появлялся в зале лишь в узкие интервалы окон связи, проводя остальное время в опостылевшей комнате вспомогательного персонала служебной зоны Центра, в курилке или в буфете. В этот раз он еле успел к текущему сеансу связи, потому что буфетчице нужно было принять товар, и ей было наплевать на все эти графики, расписания и сеансы. У неё, мол, свои собственные заботы.

Он успел к сеансу и, пропустив квитанции выданных команд, начал вызывать экипаж. Однако ответа не было. Передатчик включили с Земли, но экипаж так и не вышел на связь, а может и вышел в самом конце, что-то вроде прозвучало в шумах. Оператор «Зари» отписал замечания и рекомендацию включить ретранслятор и попытаться связаться с кораблем вне зоны прямой видимости следующего наземного пункта.

По данным пунктов слежения (только два из них были задействованы на этот раз) получалась противоречивая картина. Один из них подтвердил планируемую орбиту, второй посчитал орбиту несколько ниже и доложил о необходимости срочного маневра подъема орбиты. Впрочем, данные относились к витку после выведения, новые измерения теперь обсчитывались.

Криминала в невыходе экипажа на связь на восьмом суточном витке не было. Космонавтам обычно предоставлялось право самостоятельно решать: выходить им на связь с Землёй или нет? И, как правило, задёрганный и затырканный, оказавшись на рабочей орбите, он не связывался с Землёй, предпочитая свои дела, но при этом внимательно слушал. Поэтому оператор «Зари» несколько раз повторил рекомендации по маневру, а после сеанса поднялся в планирование – выяснить возможности ретранслятора. Теперь после перехода на хозрасчет требовались веские обоснования необходимости дополнительных затрат и трудно было однозначно сказать: удастся ли выбить ретранслятор?

После перерыва в связи случилось непредвиденное: объект наблюдения – «Союз» был потерян. Корабль провёл срочный маневр подъёма орбиты. В очередные окна он опять-таки не вышел на связь. Это внушало тревогу. В подобных случаях следовало действовать согласно Правилам международного космодвижения.

Были оповещены и запрошены международные службы движения. Но полученные вскоре данные ничего не прояснили и не добавили к известному. Корабль болтался на высокой орбите 462,7 километров (вместо заданной – 290 км) в 300 километрах впереди по полету от станции «Мир». Борт корабля был вначале выключен. Его включили с Земли, но стало еще непонятней. Всё было вроде бы нормально на корабле, но экипаж отсутствовал. Затем поступило уточнение, что атмосферы в корабле нет произошла разгерметизация.

Тщательная телеметрия подтвердила – чуда не будет, надеяться не на что. Кто-то ответственный должен был объявить теперь, что экипаж погиб. Специалисты по СОЖу[13]13
  СОЖ – система обеспечения жизнедеятельности.


[Закрыть] сформулировали вывод на профессиональном языке: о недопустимо низком общем и парциальном давлении; оператор «Зари» – об отсутствии связи в перечисленных сеансах, специалисты по комплексному анализу – о негерметичности отсеков корабля и невозможности штатного функционирования его систем. Видеокамера показала – СА пуст. Сменный высказался более определенно.

Заместитель руководителя полетом, вызванный в неурочный час, информировал высшее руководство. Вскоре в Центре управления собрались все: начальство и специалисты. Руководитель полета изложил безрадостную картину: экипаж в БО и мёртв. Атмосферы нет, и нет возможности определить начальное присутствие какой-то ядовитой компоненты, версия пищевого отравления тоже не имеет подтверждения, но все же психогенные нарушения, видимо, налицо и привели к непланируемым действиям: люк корабля открыт и непонятно находится ли экипаж в корабле или покинул его? Версию пищевого отравления не подтвердило контрольное вскрытие штатного рациона питания. Можно, конечно, было предположить, что космонавты что-то доставили в личном грузе, минуя контроль. Возможно, защитные средства (газовые баллончики), то ли психогенные – опьяняющие или наркотические? Высокая орбита и остаток топлива на торможение исключали возможность нормального спуска корабля. Для возвращения их тел необходим запуск корабля-спасателя.

Специалистам было известно, что в настоящий момент такого корабля не было ни в России, ни в США, готовился корабль «Гермес», но его грузовые возможности не позволяли вернуть «Союз» целиком и требовали специальной отработки действий астронавтов. Во всяком случае доставка на Землю тел членов экипажа откладывалась на неопределённое время. Об этом и шёл теперь разговор перед тем, как подключить к судьбе «Союза» правительственные сферы.

С комплексом «Мир» давно связи не было. Станции слежения относили его к крупнейшим пассивным объектам вблизи Земли. Теперь к нему добавился и неуправляемый «Союз».

Командир экипажа «Мира» – Сергей Мотин решал в это время психологическую задачу. Его поведение в зонах связи напоминало собой знаменитый розыгрыш с автоответчиком: «Ждите ответа». И теперь уже, когда ждать больше смысла не было, предстояло решить – как известить о случившемся экипаж?

Его собственный опыт подсказывал – толку в откровении нет. Пока управляешь ситуацией и её контролируешь, всё идет как следует, но стоит встретиться непонятному, угодить, как говорится, в переплёт, и человек нервничает. Неподготовленный может вообще запаниковать. А вся разница лишь в том, что нужно верить (и может быть, убедить других), что это запланировано или результат собственного решения: мол, ты так решил.

Пожалуй, Жан в восторге от пребывания на станции. А Софи? Как её убедить? У женщин лучше развито чутье, и написанное у тебя на лице женщина может прочесть.

Помимо этих проблем были разные, практические. Сергей торопился осмотреть и законсервировать модуль «Квант», превратить его в буферную полость, чтобы от сорванного люка и изломанного фланца их отделял теперь целый отсек.

«Квант» был из поры активной молодости Мотина. Он был пристыкован к «Миру» 12 апреля 1987 года и буквально набит телескопами – тремя рентгеновскими и ультрафиолетовым, здесь был свой спектрометр, датчики астроориентации – солнечный, звездный, инфракрасная вертикаль, визир, но самое главное – в нём находились гиродины для управления комплексом. Конечно, был здесь и собственный пост управления. Все это было нужным и могло понадобиться, но пока он станет лишь буфером, погранзоной для комплекса, его контрольной полосой. «Квант» станет на время и их пограничной собакой, предупреждая не лаем, а контрольным сигналом спад давления.

Как во всяком обжитом помещении на стенках модуля были развешены различные мелкие предметы, инструкции и инструменты. Одни на резинках, другие на ворсовках, в пакетах, засунутыми в «патронташ». Сергей теперь, не мудрствуя и не разбираясь, запихивал всё в большой пластиковый мешок. Он просмотрел и запанельные пространства и «залежи» в нишах и углах.

В станции всё ещё было холодно, и одной из проблем стало повышение температуры, а пока они напялили на себя всё, что нашли – шерстяные костюмы и носки, мягкие унты – «унтята», как их ласково называли космонавты.

Оттягивать объяснение было некуда, а Сергей ещё не решил, не выбрал меры необходимости и доверия.

– Итак, – произнес он, когда они собрались в единственном скудно освещенном помещении – кают-компании, так Жан обозвал базовый блок, потому что им нужно привыкать теперь ко всему, в том числе и к названиям. – Итак, дорогие друзья и участники экспедиции, подведем промежуточный итог. Нам повезло, мы – на станции и успели убедиться, что комплекс пригоден для жизни, хотя и требует внимания. Позвольте сообщить вам некоторые сведения…

Сергей взглянул на Софи и Жана и, понимая, что времени плести кружева вокруг да около у него нет, решил пойти ва-банк.

– Нам сообщили, что в космос после нас стартовал еще один пилотируемый космический корабль…

Ура, – крикнул было Жан, но Сергей остановил его порыв и добавил:

– Полет этот не рекламировался. Возможно, причиной его конфиденциальности была разведывательная миссия, но сразу после запуска этот секрет полишинеля был раскрыт. Корабль потерпел аварию. Астронавты просят о помощи. «Союз» наш способен состыковаться с их стыковочным узлом. Отдав бедолагам наш корабль, мы спасем им жизнь. Кроме нас помочь им в космосе некому. Надеясь на ваше гуманное решение, я, чтобы сэкономить время, отстыковал наш корабль. Он в окрестности станции. Сохраняя корабль для себя, мы автоматически состыкуем его со станцией или отправим с миссией спасения.

Наступило молчание.

– Как бы то ни было, мы на станции. Пусть она не очень удобна пока, но уверен, мы её освоим. Каждый теперь решает сам.

– А сколько, – спросил осторожно Жан, – придется нам тогда пробыть в космосе?

– Не знаю точно, но думаю: месяц-два. Земля должна подготовить новый космический корабль.

– А почему не воспользоваться этим? – спросила Софи.

– Да, почему?

– Этим, – хмыкнул Жан. – Этот разделится при возвращении. Опускается только спускаемый аппарат.

– Ах, да, – вспомнила Софи. Об этом говорилось на лекции.

– Так как?

– Я за, – произнес Жан. Все в нём прыгало от радости. Да, что может быть лучше возможности пожить в станции.

Софи пока было страшно возвращаться снова в корабль. Одно только воспоминание о его тесноте ужасало её. Но как же они не услышали про чужой старт? Наоборот, столько писалось о запрещении полётов, о вековых запретных диапазонах, о дроблении обломков, о самоочищении низких орбит. И что это за полёт? Впрочем, столько секретов связано с космосом. Но она все-таки спросила:

– А что станет с теми людьми, если мы откажем им?

– Они погибнут.

– Да, кто они? – воскликнул Жан.

– Неважно кто, – перебила его Софи, – позвольте мне забрать из корабля вещи.

– Друзья, – торжественно произнёс Сергей, – я верил в вас… Наш корабль ещё рядом, но подарив бесценный наш корабль, мы неужели не расстанемся с меньшим – с личными вещами? Стыковка с повторной расстыковкой потребует время и топливо. Вода у нас есть и воздух для смены атмосферы, запасы еды на станции. В ней предусмотрены и регенеративные системы. Нам предстоит обжить станцию. Это островок жизни в космосе. Обитаемый остров.

– Тогда, – предложила Софи, – нам нужно назвать его. Теперь это наш обитаемый остров.

– Но он ведь «Мир», – возразил Жан, – стал миром для нас.

– Но мир – слишком многое. Земля тоже мир. А мы – кусочек её. Мы будем ждать прибытия корабля, и следует запастись надеждой, и я предлагаю, сказала Софи, – так и назвать – островом Надежды.

– Или Модулем Доброй Надежды, – хмыкнул Жан. – базовый блок станет Африкой, а его южная оконечность – Доброй Надеждой. И будут модули Америки и Австралии. Вот где только юг? Будем голосовать или прогнозировать?

– Нечего прогнозировать. Я говорила об острове Надежды, а он в архипелаге Шпицберген. И это север, а не юг. Когда-то край Ойкумены считался именно там, а теперь он здесь.

Забавны были Мотину эти споры. «А модули, хоть горшком назови», – думал Сергей, хотя имя станции было ему напоминанием, и не хотелось старого ворошить. Да, неприятно начинать экспедицию с вранья, но что поделаешь? Приходится обходиться с пассажирами, как с детьми, а детям не скажешь пришла беда… в отдельных модулях следует предусмотреть автономную жизнь на случай разгерметизации – разместить воду и продовольствие. А есть ли оно в действительности? Нехорошо получилось с кораблем. Он мог неудачно отойти (поперёк плоскости орбиты) и станет снова и снова возвращаться и как тогда это объяснить?

Но как бы там не было, нужно продолжать действовать и жить. Они собрались в центре станции у раскладного стола, фиксируясь по-птичьи. Для этого было достаточно жердочки, только зацепиться. Минуты первых впечатлений прошли, и все почувствовали голод. Сергей достал соки, консервы. Жан, помогая ему, поставил банку на стол, надавил консервным ключом по-земному, желая её проткнуть, и взлетел к потолку.

Сергей на это ему ничего не сказал, потому что, что не говори, а лучший учитель – жизнь… Консервы здесь можно есть по-земному, но не крошить. Ведь крошки могут составить главную беду, оставаясь в воздухе. Вот соки из туб выжимались без проблем. Наконец с едой было покончено. Банки и тубы были завернуты в полиэтилен и засунуты под резинку стола до лучших времён разрешения проблемы отходов.

Они проплыли рабочим отсеком, над пультом первого поста и очутились в коротком переходном отсеке. Со всех сторон в нём были иллюминаторы. Отыскав Землю, Сергей поманил Жана и Софи. В круглом окне иллюминатора поворачивалась под ними Земля, медленно, как проплывают над головой облака, когда лежишь на земле, неотвратимо и солидно. Софи пришло прежде всего в голову вычитанное в воспоминаниях космонавтов: «полет – катание по облакам».

Облака, облака, в разрывах Земля. Реже Земля без облаков. Жану она показалась неумело раскрашенной акварелью. Бросалось в глаза, что поверхность Земли будто мыли и тёрли щеткой и оставили много следов. Здесь прошлась, вероятно, тёрка ледника. Ой, как вытерты северные районы. А эту поверхность скомкали. Словно скомканная копировальная бумажка со складками гор. А географией здесь и не пахло. Не могла Софи определиться при всем своём опыте разглядывания карт.

Пока пассажиры «Надежды» продолжали наблюдения и из переходного отсека доносились их ахи да охи, Сергей принялся за срочные работы, которые не мог отложить. Нужно было проверить герметичность буферной полости. Поднять давление в «Кванте» и поставить его на выдержку. Затем вынести в «Квант» всё ненужное, сделав его кладовой. А что нужно и что не нужно? Трудно сказать. На станции поработало около полусотни человек, двадцать кораблей пришвартовывалось к её причалам. Они приходили полными с Земли и изменяли интерьер, наполняли отсеки комплекса. Последний «Прогресс» стал и толкачом, проработав до выработки топлива, и станция вознеслась так высоко. Но помимо этих задач каждый «Прогресс» в конце концов становился мусорщиком, в него складывали ненужное. А что ненужное? В их положении, пожалуй, всё – нужное, как у Робинзона Крузо, но в первую очередь – кабели.

За панелями – масса проводов: одиночные и собранные в жгуты, они напоминали серпантин. Их длина составляла десятки километров. Они ныряли в тело станции и появлялись в запанельной тесноте, мешая постигнуть законы электрической «кровеносной» системы комплекса, отыскать в ней возможный тромб и, устранив его, наладить кровоток.

Нужно посерьезней заняться вентиляцией: проложить воздуховоды, проверить газовый состав. Воздух в станции, как в нежилом помещении, был сырым и прохладным. Необходимо поднять температуру. Но сначала законсервировать «Квант».

Сам «Квант» был напоминанием о дальних временах, об отряде космонавтов, о ЦУПе, где он дежурил тогда оператором «Зари». «Квант» не состыковался тогда ни с первой, ни со второй попытки. Что-то мешало стягиванию и был сделан специальный выход, о результатах которого космонавты отвечали уклончиво: мол, что-то обнаружилось в стыковочном узле.

Потом в этом самом модуле Саша Александров штопал прохудившийся скафандр, и это казалось ирреальным, они ему сочувствовали, а Центр управления в эти дни напоминал гудящий улей, в котором одни работали, другие присутствовали, создавая атмосферу праздничного завершения труда, и это с удовольствием вспоминалось теперь.

События несли Софи, как воды строптивой речки весной во время походов. И некогда оглянуться, понять, повлиять на события – тебя несёт. Всего лишь за несколько часов из практичной женщины, удачливой учительницы, звезды предстоящего телешоу, национальной невесты на выданье она превратилась в узницу орбиты. Огромная, равнодушная планета катилась мимо, и даже следов людей не было на ней, дорог, городов, примет цивилизации, а был несоизмеримо огромный небесный шар, который будучи заселён, не изменился ничуть и выглядел так со стороны, словно все погибли, и жизнь сохранилась лишь в их металлической капсуле-острове, болтающейся рядом с Землёй.

Они оказались будто бы в металлической, выброшенной за пределы Земли мастерской, и Софи, уподобившись рыбе, плавала по модулям, не чувствуя ног. Появись вместо них у неё хвост, и в этом тоже не было бы ничего необыкновенного. Она плавала, обходясь легкими прикосновениями и так, чтобы что-нибудь при этом не задеть, непрерывно вслушиваясь: однотонно ли шумят вентиляторы? Незнакомый звук её настораживал, а грохот у вентилятора испугал чуть ли не до обморока. Оказалось, что это билась о него приплывшая крышка контейнера.

Софи чувствовала себя словно в походе исключительной сложности с двумя детьми. Русские – дети независимо от возраста. Молчаливые и эмоциональные, не обладающие запасом терпения и работоспособности, с беззащитным характером, незащищенные обществом.

Как неправы упрекающие русских в нерациональности. Русские рациональны по большому счету. Но в отличие от большинства они не ищут личную выгоду и живут часто хуже, чем этого заслуживают, скромны, незаметны и бескорыстны. Нет, они вовсе не дураки. Они живут особой моралью, как святые, а потому требовательны к окружающим.

Скрывать русскому – сущее мучение. И Софи видела, что Сергей мучился. Опыт ей подсказывал: не спеши, не суетись, всё встанет на свои места. Да, есть пикантность в теперешнем положении: мужчина и женщина в цветущем возрасте, в расцвете духовных и физических сил оказались где-то за барьером человеческого, в особой ситуации, в которой тянет опереться и прильнуть.

А Жан? У него переходный опасный возраст. Подросток-бесёнок в 13 лет. В работе учительницы старших классов – нередки юношеские привязанности, однако подобное встречается и среди малышей. Подростки же – сущий порох в этом возрасте, и нужно следить за собой.

Жан был горд тем, что задуманное осуществилось. Он повлиял на события. Называй это, как хочешь, гипнозом, телепатией, однако желаемое он внушил. И ещё ему замечательно повезло. Во всяком случае следует остановиться, чтобы не спугнуть удачу, и сделать вид, что ему абсолютно всё равно.

Теперь он как бы очутился в одном из своих снов. Он часто летал во сне, и в нём впервые ощутил незабываемость парения, когда скользишь, разглядывая все под собой. Получалось, что он будто бы застрял в одном из подобных снов без возможности проснуться. Он наловчился отталкиваться от люка первого поста и плыть через весь жилой отсек вдоль станции до люка ПрК[14]14
  ПрК – переходная камера


[Закрыть]. И в этом длительном скольжении его чуть-чуть переворачивало по всем правилам эллипсоида Пуансо. Он понимал, что после трюков на беговой дорожке с этим новым аттракционом ему лучше не показываться. Но Сергей был занят чем-то в «Кванте», а Софи казалось напрочь прилипла к иллюминаторам ПхО[15]15
  ПхО – переходный отсек


[Закрыть].

Разное приходило Жану в голову. Будто это его возвращение. Словно и раньше он плавая жил, а, может, не он, а далёкий предок его. Должно быть, плавал он в воде. Так учили в кружке гидробиологии: человек – выходец из воды. Подтверждением этому кровь, составом та же морская вода.

А лягушкам лететь к планетам сам бог велел. Известна всем литературная «лягушка-путешественница». И полёт её – лишь дело техники. Технологию полёта предложит он. Замороженную лягушку в куске льда можно отправить хоть к звезде. Можно заморозить ее в ШК[16]16
  ШК – шлюзовая камера


[Закрыть], где она вместе с водой перейдёт в стеклообразное состояние. Можно выбросить её с водой в вакуум, где вода, испаряясь, образует корочку льда, а внутри она будет медленно остывать, и лягушка готовиться к долгому путешествию, как к обычной земной зимовке. Лягушки созданы для космических путешествий и что с того, если оно будет продолжаться миллионы лет.