Текст книги "Крест и меч"

– Думаю, что нехорошо тебе идти одному в столь дальние края. Пойдешь ты туда с верным попутчиком.

Изумился царевич:

– Неужели и ты хочешь отправиться к Арарату искать ковчег?

Вздохнул Геор и понурил глаза.

– Пошел бы я с тобой, да не одобрит того мой небесный покровитель святой великомученик Георгий, поручивший мне это место. Но скажу тебе: был я на Арарате перед тем как водвориться в этом ущелье и этой башне. И я свидетельствую: Ноев ковчег существует в почти неповрежденном виде. Корабль Ноя находится на краю высокогорного замерзшего озера, которое частично подтаивает лишь в очень жаркое лето. В это время можно видеть небольшую оттаявшую часть корабля, но остальное скрыто подо льдом. Так промыслительно оставляет Господь ковчег Ноя в сохранности до последних времен, когда придет в упадок вера и, по слову Господа, в людях оскудеет любовь. Я когда-то взошел на корму ковчега и в изумлении почувствовал всем сердцем своим, что Господь Иисус Христос, как новый Ной, второй Великий Плотник построил новый ковчег – святую Церковь Свою, и приглашает всех людей спастись от потопа греховного. Но люди, как и во времена Ноя, лишь смеются, продолжая свои нечестивые забавы и предаваясь грехам. После того я решил удалиться от мира и провести остаток дней своих в покаянной молитве и плаче.

Иуане приветливо улыбнулся.

– Слава Богу за это! Для Алании подвижники – большая редкость. Но вернемся к нашему разговору. Если ты не можешь оставить место своих подвигов, то кто же тот герой, что готов отправиться за тридевять земель? Кого ты, как говоришь, можешь дать мне в попутчики?

– Это Куще – файнаг фарст, пастух, что пасет овец на склонах Ахсада. Он будет тебе верным попутчиком.

Еще больше удивился Иуане. Когда-то давно отец рассказывал ему истории про приключения нартов, про жизнь удивительных людей, в том числе и тех, кого называли «файнаг фарст» – «человек со сросшимися ребрами». Это были удивительной силы люди, у которых ребра от рождения были сросшимися. Подобно железному панцирю защищали они грудь от ударов мечей и стрел. По преданию, эти люди обладали воистину титанической силой, до которой было далеко даже самому рослому багатару.

Когда Иуане подрос, он перестал верить в нартов, великанов и файнаг фарстов, считая, что все это – лишь выдумки и сказки. Поэтому он подумал, что гостеприимный хозяин, монах Геор, должно быть, немного свихнулся от долгого пребывания в одиночестве, хотя вчера он показался царевичу трезвым и здравомыслящим.

– Извини, отец! Но не выпил ли ты вина, пока я спал? Сначала ты говоришь, что я должен зачем-то последовать в Армению, на гору Арарат, в места, которые мне не знакомы, да еще находятся в ведении еретиков, а сейчас предлагаешь мне в попутчики файнаг фарста! Еще раз прошу у тебя прощения, но пойми меня правильно – как я могу тебе поверить?

Старец понимающе кивнул Иуане.

– А ты можешь не верить. Только поговори с этим пастухом Куще, и тебе сразу станет ясно, верить мне или нет. Это же нетрудно, правда? Если я понял тебя правильно, тебе торопиться некуда. Поэтому проведи с ним день, царевич, вместе попасите баранов, а когда он уснет, ты сможешь ощупать его грудь. Если же ты уверишься, что он на самом деле файнаг фарст, то сможешь поверить и мне. А если Куще окажется нормальным, обычным человеком, тогда ты поймешь, что все, что я тебе здесь говорил, – полная чушь. Ну так как, идет?

Иуане задумался. Терять ему было нечего. Точнее, было чего – он почувствовал, что старое желание сходить в паломничество возобновилось с новой силой. И если, что было наиболее вероятно, этот пастух Куще окажется обычным пастухом, а не файнаг фарстом, он откажется от паломничества как от пустого занятия. Вот только путешествие на гору Арарат к Ноеву ковчегу, который был, вероятно, лишь легендой, а не реальной ощутимой реликвией, до сих пор казалось ему неразумным. Иуане посмотрел на монаха, который выглядел бесхитростным, и решился спросить:

– Расскажи мне, что за благочестивая легенда связана с поисками Ноева ковчега, чтобы понял я смысл своего паломничества. Ведь ты же сам говоришь, что опасное это занятие и Всевышний не одобряет эти поиски. Сейчас же, Геор, я не могу понять, на что именно ты меня подбиваешь!

– Да, ты прав! Поэтому я расскажу тебе легенду. Когда я был в Армении, где поклонялся местам подвига наших славных предков – святых Сукиасянцев, один армянский пресвитер рассказал мне, что подняться к Ноевому ковчегу можно только в случае, если Армении грозит какая-нибудь опасность. Именно поэтому, сказал он мне, Армения существует много веков и никакие завоеватели не могут духовно поработить ее.

Армянский пресвитер еще рассказал мне, что Ноев ковчег находили в разное время вблизи Арарата в самых разных и неожиданных местах, но никто не может сказать точно, где он. И всегда, когда Господь открывал ищущим ковчег, на то была какая-то причина: либо государственная смута, либо военная опасность, либо голод или еще что-нибудь, опасное для государства. У армян есть древнее предание, которого придерживается армянская знать и нынешний царь династии Багратидов. Когда их державе угрожает опасность, один из царских сыновей по благословению католикоса поднимается на Арарат к Ноеву ковчегу, где проводит несколько дней в посте и молитве, после чего ситуация в стране выравнивается. Армяне стараются не разглашать подобные вещи.

Ты ведь знаешь, царевич, что аланы духовно связаны с армянами – у нас общие святые – Сукиасянцы. Руководствуясь божественным провидением, ученики апостола Фаддея – Воскяны – пришли некогда в армянскую землю для проповеди Евангелия, представ пред лицом царя Арташеса и царицы Сатеник – аланской царевны. Воодушевившись проповедью учеников апостола, при дворе Арташеса крестились восемнадцать алан – все родственники царицы Сатеник, пришедшие в Армению вместе с ней из Алании и служившие во дворце. Они приняли христианское крещение в одной из четырех райских рек, Евфрате, и последовали за Воскянами в горы, где подвизались вблизи Арарата. По имени старшего из алан, Сукиаса, подвижники стали называться Сукиасянцами. Армяне, пребывавшие тогда во тьме язычества, пытались вернуть их во дворец, но попытка эта закончилась неудачей. Тогда армянские царевичи решили отомстить Воскянам и закололи их мечами. Сукиасянцы же удалились на гору. В честь их предводителя Сукиаса она стала называться Сукавет. В годы царствования Шапуха под Божьим попечительством они жили подобно диким овцам на склонах Сукавета, питаясь одними травами, молясь о благополучии тогда еще не просвещенной Армении и отводя от нее меч персидских правителей. Тела их стали похожи на замшелый камень, волосы висели клочьями, как у овец или коз. Лишенные всего, они жили лишь надеждой на Бога и непрестанно благословляли Его. Но однажды один армянский военачальник решил предать их смерти, потому что была у Армении война с Аланией. Святые, укрепившись небесной силой, перекрестились и пошли к тирану, чтобы принять смерть. Воины жестоко изрубили их своими мечами. И испустили они дух на руках ангелов, вступив в небесную рать в добром исповедании Отца и Сына и Святого Духа. Блаженные мученики пребывали на горе Сукавет сорок четыре года, питаясь не хлебом, а только силой и милостью Господа. Славно восприняли они мученическую смерть и получили от Христа Бога венец жизни.

Иуане хорошо знал жития святых Сукиасянцев. Он немного подумал, прежде чем ответить:

– То есть, ты решил, что мне следует прийти ко двору Ани и попросить благословение армянского царя, чтобы следовать к Ноеву ковчегу, как это делали и, как ты говоришь, делают царевичи династии Багратидов? Но почему ты считаешь, что то, что верно для армянской державы, будет верно и для Алании?

– Тебе не обязательно представать перед престолом армянским. Если есть на то воля Божья, ты и сам достигнешь цели. Тем более, что греки находятся с армянами в постоянной вражде, а мы просвещены светом истины через Константинополь. Тебе стоит пройти в Армению тайно, под видом купца, вместе с Куще, и взойти на гору, пока еще не стало холодно и не пошел снег.

Бог открыл мне в молитве: если достигнешь ты Ноева ковчега, то это будет явным знамением, что помилует Господь Аланию и остановит смуту.

– Идет. Только с чего ты решил, что этот пастух Куще отправится со мной? Но даже если он и решится на это опасное приключение, куда он денет своих баранов?

Старец бросил в окно башни веревочную лестницу.

– Куще уже давно мечтает отправится в паломничество. Это человек чистой души и огромной силы. Раз в неделю он приходит ко мне и мы беседуем о Боге. Куще уже несколько раз предлагал мне отправиться с ним в путешествие, но я стар и боюсь, что не вынесу тягот пути. А ты вынесешь. Баранов и овец я возьму на себя. Только хочу тебя предупредить: ни в коем случае не говори Куще, что он файнаг фарст, потому что, если узнает он правду о себе, то скоро умрет. Люди со сросшимися ребрами и так обычно имеют несчастливую судьбу, не стоит им укорачивать и без того короткую жизнь.

– Да, отец мне говорил об этом, а еще он говорил, что нарта Сослана закаляли в волчьем молоке. – Иуане улыбнулся и взялся рукой за лестницу. – Хорошо, Геор, где я могу найти этого Куще?

– Скорее всего, он пасет свое стадо на восточном склоне Ахсада. Когда найдешь его и поговоришь, придете завтра утром вместе в мою башню, и я благословлю вас в путь. А теперь иди.

Попрощался Иуане с монахом, спустился по лестнице и пошел, благословляемый старцем из окна, на восточный склон Ахсада, где, если верить рассказу Геора, файнаг фарст Куще пас своих овец. Он добрался туда за несколько часов. Солнце успело уже подняться в зенит и дарило природе свое заботливое тепло. Начиналось бабье лето. Царевич снял плащ и повесил его на ветви приземистой дикой яблони. Он решил отдохнуть под деревом и попить воды из тыквенной фляги. Чуть-чуть отдохнуть…

…Неожиданно его заставил содрогнуться собачий рык. Обернувшись, царевич увидел, что в ста саженях за холмом несколько больших волков напали на крупную овчарку. Шерсть летела клоками. Овчарка отчаянно сопротивлялась, но было понятно, что ей не одолеть стаю диких зверей. Иуане поднял свой лук и уже хотел было выпустить стрелу по волкам, как увидел бегущего со склона большого косматого человека. По внешнему виду это был алан богатырского сложения, одетый в овечьи шкуры, наскоро сшитые друг с другом. Его крупное лицо было искажено гримасой ярости.

Царевич опустил лук. По всей видимости, это и был пастух Куще – сказочный файнаг фарст. Иуане понял, что волки напали на его собаку. И тут произошло нечто непонятное: Куще не стал бросать в дерущихся зверей камни, напрягать горло криками или размахивать посохом. Он просто кинулся в самую драку и стал расшвыривать серых хищников.

Вскоре один из волков отлетел на расстояние нескольких саженей и жалобно заскулил. Второй и третий были убиты кинжалом пастуха, который, впрочем, скоро и сам упал на траву. Окровавленные трупы волков мешались под ногами, и пастух боролся одними руками. Последний волк – самый крупный из стаи – вцепился в пастуха, пытаясь перегрызть ему горло. Овчарка лежала поодаль и тяжело дышала, высунув язык. У нее уже не было сил. Иуане подумал, что ему пора вмешаться, но тут Куще, а это был, скорее всего, он, схватил напавшего на него волка за холку обеими руками и оторвал от земли. Царевич не знал, как реагируют на это волки, но любая собака теряется, если перестает чувствовать под собою землю. Волк оцепенел и застыл в напряженном оскале. Тогда пастух встал на ноги, приподнял зверя еще выше, на уровень груди, и с размаха ударил серого о колено, переломив животному хребет. Увидев это, первый волк, которого отбросил пастух и который уже начал приходить в себя, зарычал и кинулся к пастуху. Из-за холма вдруг вынырнуло еще двое волков, и они все вместе ринулись на пастуха, держащего над головой большой кинжал.

Иуане решил вмешаться. Подняв лук, он быстро выпустил одну за другой три стрелы и поразил двух волков. На поле сражения остался единственный зверь среди трупов серых собратьев. Его холка вздыбилась, морда замерла в яростном оскале – волк и не думал сдаваться. Тогда пастух метнул в него свой кинжал и кровавая драма была закончена.

Пастух подбежал к своей собаке, а затем, набрав каких-то трав, начал натирать ими ее раны. Высоко в небе появились парящие орлы. Сначала их было два или три, затем собралось семь-восемь. Они медленно парили, опускаясь все ниже, словно перья из гнезда. Видели они с высоты битву с волками и решили полакомиться свежатинкой.

Когда пастух остановил кровь овчарке, Иуане решился подойти к нему:

– Бог в помощь, пастух. Не тебя ли зовут Куще?

Пастух поднял голову и просверлил царевича недоверчивым взглядом.

– Да. А ты кто такой?

– Меня зовут Иуане, – царевич приветливо улыбнулся, отложив в сторону лук с колчаном, полным стрел, и поправил свои черные усы. – Я гость твоего друга-монаха, что живет в сторожевой башне. Он сказал мне, что ты мог бы пойти со мной в Великую Армению к Ноеву ковчегу, который был построен по приказу Господню. Это вызывает у меня уважение – не у каждого хватит духа отправиться в столь далекий путь.

Взгляд Куще потеплел:

– Метко же ты стреляешь из лука, Иуане. Да подаст тебе Господь благодать Свою! Давай-ка пойдем к моему стаду и поговорим о Христе, Его Матушке и о деяниях святых. Слава Богу, ты добрый христианин, а не поганый нехристь, которых я ненавижу. Может быть, расскажешь ты мне что-нибудь новое и интересное о вере Христовой? Пойдем-ка! – Куще взвалил на плечи раненую собаку, и они вместе направились к отаре. – Я, Иуане, живу в большой пещере на склоне Ахсада. Пасу овец, зарабатывая этим себе на жизнь… – Затем пастух пояснил, что произошло на холме и чему свидетелем был царевич. – …Есть у волков особенный способ мести. Они употребляют его в отношении псов, но это относится только к кобелям – сучки не ведутся на волчьи ухищрения. Для такого дела из стаи избирается молодой, крепкий и шустрый волк, который начинает ходить, дерзко огрызаясь, перед кобелем, который досадил им чем-то, к примеру, убил их сородича. Вот и мой Буян не выдержал дерзости подростка и ринулся в погоню. А тот заманил его в овраг, где их уже поджидала стая! Не одного волка подрал мой Буян, а месяц назад и вовсе убил вожака стаи. Вот и решили серые отомстить ему. Дальше ты видел все сам. Но мы славно расправились с этой стаей, что давно досаждала мне!

Иуане улыбнулся:

– Рад был помочь тебе, Куще. А как давно ты познакомился с Геором?

– Сам я сирота, вырос у тетки. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, тетка дала мне десять овец и отпустила на все четыре стороны, потому что я дрался с ее сыновьями своими двоюродными братьями, даже с теми, которые были гораздо старше меня. Одному я нечаянно даже сломал ногу. Вот и отпустила меня тетка на все четыре стороны. Наградил меня Господь огромной силушкой, но стала она моим проклятием, потому что не могу я жить среди людей.

Раньше проживал я в одном селе, помогал местному кожевнику мять шкуры. Однажды выпил пива, заиграла силушка. Подрался я с парнями и опять одному руку сломал, другому ногу, не говоря уже об ушибах и ссадинах. Подошел тогда ко мне старейшина и посоветовал, чтобы я ушел из села и жил один, а не то убьют меня, невзирая на мою богатырскую силу. Не дожидаясь, пока жители селения соберутся на ныхас и вынесут мне приговор, ушел я прочь в поисках новой жизни.

Так я очутился здесь, на Ахсаде. Пасу овец, продаю шерсть, мясо и сыр. На вырученные деньги покупаю зерно, мед и хлеб. Отца же Геора я встретил еще в первый год моей жизни здесь. Он покрестил меня в горном потоке и научил Иисусовой молитве, а также молитве «Отче наш». Так и живем мы на одной горе, встречаясь по воскресеньям у него в сторожевой башне.

Я защищаю его от разбойников, а он помогает мне, скрашивая мое одиночество и вразумляя меня высокими истинами христианства…

Иуане и Куще подошли к большой пещере, возле которой паслась отара овец голов в пятьдесят, рядом бегало несколько овчарок. Пастух с любовью занес раненую собаку внутрь пещеры и положил ее на циновку:

– Что же ты, старина Буян, не порвал в клочья этих волков? Совсем постарел! – Куще перевязал тряпкой раны пса и вышел наружу, где Иуане ждал его, присматривая за овцами. – Ну что, гость мой, предлагаю тебе попасти овец вместе со мной, ужин и ночлег с меня.

Казнь кагана

Восходящее солнце освещало крыши домов и дворцов столицы Хазарского каганата – степной красавицы Итиль. Ночь осторожно отступала. Светило воров – луна – растворялась в голубизне просыпающегося неба. Золотые лучи новорожденного солнца стирали с улиц ночную грязь. Послышался протяжный голос муэдзина, сзывающий на молитву последователей Магомета, а христиан звали на утреню удары била. В хазарских синагогах начиналось чтение Торы. Грешники плелись дремать в свои жилища или, пытаясь очиститься от ночных грехов, шли вместе с праведниками в дома молитвы, пряча от стыда свои одутловатые лица от их светлых очей. У центральных ворот ночная стража сменялась дневной. Стражники отправлялись спать, со смехом пересказывая события минувшей ночи, которая была насыщена грехом, как спелая слива мякотью. Заступившая дневная стража лениво наблюдала, как в город вереницей движутся сотни караванов со всевозможными товарами, привезенными со всех концов земли. По великой реке с севера, как и с юга, от Каспия, шли груженые ладьи. Итиль называли городом тысячи и одной лавки – торговля для многочисленных жителей столицы Хазарского каганата была естественным и постоянным делом.

Тысяча домов этого сказочного города служили пристанищем для любителей всевозможных удовольствий. И лишь один дом на тысячу был домом молитвы. Вино, опиум и гашиш в изобилии употреблялись в специальных курильнях, где танцевали изысканные танцовщицы, услаждая богатых посетителей, возлежащих на больших подушках. На постоялых дворах, где останавливались купцы со слугами, военачальники и другие благородные персоны, музыка не утихала ни днем ни ночью. Перед заходом солнца один итильский мулла заключал браки на одну ночь или на сутки, что привлекало многих сластолюбцев и при этом считалось законным у некоторых последователей Магомета. Любители азарта находили утешение, играя на золото в нарды или шахматы. Бывало, что проигравшегося тут же продавали в рабство, если он не успевал в отчаянии заколоть себя кинжалом.

Богатство – всегда хорошая почва для греха. Но с первыми лучами солнца, как нечисть, расходились-разбегались грешники кто куда и просыпались мастеровые и торговые люди. Оживали все шесть итильских базаров. К ним направлялись груженые доверху тележки, запряженные ишаками и лошадьми, верблюды, как одногорбые, так и двугорбые, лошади, запряженные в повозки, и мускулистые носильщики, тащившие по улочкам города огромные тюки. Купцы стягивали весь свой товар в предвкушении удачной торговли.

Хитроумный рахдонит Менагем имел несколько больших лавок в самом центре столицы, где торговал золотом, драгоценностями и благовониями. Он встал поутру, когда мусульмане спешили на пятничный намаз, и дал лавочникам несколько указаний. Затем он отправился на центральную площадь, ко дворцу кагана. Менагем вечером должен был присутствовать на приеме у царевны Русудан. Чувствовало его сердце, что в каганате скоро грядут большие перемены. Сегодня все жители Итиля были возбуждены, потому что вчера глашатай объявил о том, что в полдень состоится известный хазарский обряд «всесожжение». Это обычно помогало установить в стране мир и порядок, но что-то подсказывало Менагему, что в этот раз священное лукавство не сработает.

Новый воинственный народ – печенеги – ударили своей конницей с востока, разграбили несколько хазарских городов и заняли три крепости. Печенеги не были простыми степными грабителями и готовились не больше, не меньше, как к завоеванию каганата. Подняла голову и языческая Русь – князь Игорь изгнал хазарских сборщиков дани и сам наложил дань на северные славянские племена. Внутреннее благополучие каганата зависело только от притекающих в государство богатств, а они таяли день ото дня. Участились грабежи торговых караванов со стороны диких горцев и неуправляемых степняков. Воинственные мусульманские народы рвались к контролю за Дербентом. Византийцы успешно справлялись с болгарами и безжалостно подавили восстание черни в Каппадокии. Ромеи не уставали плести интриги против каганата, раздраженные изгнанием из Алании греческого духовенства. Роман Лакапин не признал Саурмага законным царем и призвал всех христиан поддержать законного эскусиократора Оса Багатара. В ущелье, где тот остановился со своим отрядом, с каждым днем прибывали все новые аланы, как верные, так и раскаивающиеся в своих заблуждениях.

Подданные Аарона II не чувствовали себя в безопасности и искали причины многочисленных бед, обрушившихся на Хазарию. Сюда можно было включить и чудовищное по силе землетрясение, случившееся вскоре после атаки печенегов, что до основания разрушило два хазарских поселения. К тому же, не за горами были холода, когда торговля замирает, а казна пустеет. Аарон II не знал на что в будущем он будет содержать армию.

Первыми начали смуту христиане Итиля, проповедуя на площадях, что все беды в Каганате – это справедливое наказание Божье за то, что при помощи хазар новый аланский царь, трон под которым шатается, как во время землетрясения, изгнал ромейское духовенство. Местный епископ не боялся обличать Саурмага как вероломного и подлого сластолюбца. В своем дворце Саурмаг завел гарем, чем вызвал неудовольствие и христиан, и иудеев, а раздражение мусульман тем, что даже на официальных приемах часто появлялся в пьяном виде. С каждым днем его популярность падала, а законный царь Ос Багатар возвращал утраченное влияние. В Хазарском каганате жило много алан, и они пытались определять политику в государстве. Они поддержали Итильского епископа и послали в Магас посла к Саурмагу с требованием распустить гарем и прекратить растранжиривание казны и прочие бесчинства, иначе гнев Божий падет как на Аланию, так и на Хазарию. Они грозили Саурмагу не только гневом Божьим, но и острыми мечами.

Мусульмане каганата тоже поговаривали о гневе Аллаха. Ведь их пророк Магомет предупреждал о коварстве евреев – сегодня они гонят христиан, завтра, дескать, возьмутся и за них.

Арабы давно подбивали кавказских мусульман сделать весь край мусульманским с помощью военной силы. В каганате строились одна мечеть за другой. Учитывая, что наемная армия хазар включала множество мусульман, ситуация в столице была весьма взрывоопасной.

Наконец дворец Аарона II посетил константинопольский раввин Шима – один из мудрецов рассеяния. Рабби выразил неудовольствие тем, что хазарская знать до сих пор не выражает доверия раввинистической традиции и Талмуду:

– Поверь мне! Этим и объясняются все беды твоего государства, великий бег Аарон II! Усвоив Тору, ты не познал ее смысл, скрытый в Талмуде, как будущий плод в цветке. Христиане тоже приняли Тору как преддверие своего мнимого завета с Богом. И мусульмане чтят ту же Тору, только в несколько измененном виде. Никто во вселенной не осмеливается идти против Торы, но чем ты, царь, отличаешься от христиан и мусульман? Тора – это одна нога, Талмуд – вторая. Сколько же ты будешь еще хромать, великий царь хазарский? Когда вернешься домой, к Богу?

Дружелюбно улыбнулся в ответ хазарский бег:

– Одна наша нога – Тора, а вторая – вера наших отцов. Мы не хромы и не слепы. Разве ты не видишь? Мы, тюрки, – дети степи. А дом тюрка там, где копыта его коня. Хазары похожи на евреев только тем, что мы такие же скитальцы, как и вы. Но наши и ваши скитания не одинаковы. Наш бог – небо. Наш дом везде, где наша власть, тогда как евреи не имеют своего дома. Сегодня мы владеем большими землями, завтра следа нашего не останется во вселенной. Такова наша судьба, и мы принимаем ее такой, как она есть. Да, мы чтим субботу, молимся перед менорой и читаем в синагогах свитки Торы. Но не нужно думать, высокоученый Шима, что мы просвещены евреями. Хазары издавна верили в Единого, называя Его Тенгри, но не имели закона, потому что не было в нем нужды. Приняв ваш закон, мы продолжаем служить Тенгри. Кровожадные империи и самовлюбленные народы, окружающие нас, хотели уничтожить нас только за то, что мы находились в вере отцов наших. Приняв Тору, мы стали для мусульман «людьми Книги», которых нельзя уничтожать. Для христиан мы ценны тем, что не перенимаем у вас Талмуд и имеем общих пророков. И для вас мы свои, хоть и не можете вы до конца признать нас. Но нам и не нужно этого – и ты, и я знаем, что хазары – тюрки, а не евреи.

Мудрец рассеяния покачал головой.

– Нет, не так. Вы не тюрки, вы евреи. – Рабби Шима достал из кармана письмо и развернул его. – Вот заключение мудрецов Израиля, подписанное первосвященником и князьями изгнания. – Рабби начал читать с половины письма: —…Отныне хазар следует считать евреями из потерянного колена Израилева – Иссахарова. Сказано в Писании: «Иссахар осел крепкий, лежащий между протоками вод». Итиль находится как раз между протоками великой реки, и нам горько видеть, что Иссахар – упрямый, но крепкий осел, отказывается от старшинства Иуды. Но мы прощаем хазар и обнимаем с отеческой и братской любовью, радуясь, что отыскались наши братья в безбрежной степи. – Рабби Шима широко улыбнулся и посмотрел в глаза Аарону. – Ваша отеческая вера в Тенгри всего лишь забытая вера в Бога, явившегося нашему общему отцу Моисею. Одичали вы в степи и забыли про Тору, но Бог не забыл про вас, возлюбленных детей Своих, возвратив вам закон. Теперь вы должны познать смысл закона, отраженный в Талмуде. Вы, Аарон, не парша на теле Израиля – вы наши братья. – Рабби Шима помолчал. – Если вы присоединитесь к нашей традиции, мы найдем деньги для строительства в Итиле иудейского храма – точной копии храма Зоровавеля, что разрушил безбожный Тит. После этого чаяния все евреи вселенной будут связаны с вами. Объединив наши усилия, через несколько столетий мы сможем вселиться в Эрец Израиль, отвоевав Иерусалим. Что скажешь, царь?

Задумался Аарон. Евреям так нужна была Хазария, что они готовы были включить какой-то тюркский народ в сообщество Израиля. Сейчас у евреев была большая сила, несмотря на то, что Византия объявила им войну. У них были деньги, карманные правительства, но не было своего государства. И как плацдарм для отвоевывания Иерусалима мудрецы рассеяния выбрали Хазарский каганат – его страну. Аарон думал, напряженно морщась, – ведь от его ответа зависело многое. Рабби Шима не прерывал его молчание, прекрасно понимая, какое предложение он сейчас озвучил, и дожидался ответа. Свою речь бег начал осторожно и медленно:

– Мы очень ценим, что вы признаете нас, хазар, евреями из колена Иссахарова, но я прошу скрывать это до времени. Сейчас нам не до принятия Талмуда или строительства храма. На дворе смута, и нужно остановить ее.

– С нашей стороны мы поможем, но мудрецам рассеяния нужно знать наверняка, что ты сам думаешь. Каков твой образ мысли?

– Мой образ мысли почти совпадает с твоим, вот только Всевышний дал мне власть над каганатом, поэтому я должен остановить смуту любыми способами. Мне нужно принести в жертву кагана ради того, чтоб в каганате установился порядок…

Рабби Шима ушел из дворца бега неудовлетворенным, хотя и понимал правоту Аарона. Наверное, действительно не было другого способа исправить положение вещей, кроме как всесожжение.

В каганате этим приемом не злоупотребляли и за всю историю использовали всего несколько раз. Обряд всесожжения заключался в том, что кагана приносили в жертву на центральной площади Итиля рядом с его дворцом. Сначала кагана торжественно закалывали, обмазывали кровью рога жертвенника, а затем сжигали в печи жертвенника. Поскольку никто никогда не видел лица кагана, вместо него умерщвляли другого человека, впрочем, в первый раз был принесен в жертву настоящий каган, посмевший выступить против усиливающейся власти бега Булана и против принятия им иудейства. Бег Булан вынудил кагана пойти на это под угрозой умерщвления потомства. Следующие каганы были уже гораздо сговорчивей и не вмешивались в политическую жизнь каганата, довольствуясь титулом главы государства.

Через какое-то время Булан понял, что показательная казнь кагана, замаскированная под жертвоприношение, надолго успокоила хазар и придала им ощущение уверенности в завтрашнем дне. После этого был придуман ритуал всесожжения, ставший вскоре похожим на грандиозное представление. На всесожжение приглашались послы государств и именитые гости. Для народа же не хватало площади – горожане взбирались на крыши соседних домов, чтобы понаблюдать за казнью. Для всесожжения на площади устанавливался жертвенник, который стоял на пирамиде из пятнадцати ступеней – приблизительной, уменьшенной модели Иерусалимского храма. После обряда жертвенник возвращали во дворец, а пирамиду разбирали по частям и раздавали жителям, которые разносили их по своим жилищам, уверенные, что это сохранит их дома от болезней и воровства.

На этот раз было решено, как и раньше, принести в жертву «замену» кагана. Люди, которые знали обо всех подробностях этого представления, предпочитали держать язык за зубами. Избранный на смерть был смертельно больным вельможей, он верил, что, очистившись огнем, будет вечно пребывать с Тенгри. Перед тем как отправить его к пылающему пламени жертвенника, Аарон пришел во дворец кагана, чтобы лично поговорить с вельможей и подбодрить его:

– Тенгри видит твой подвиг, друг мой!

Вельможа сидел на полу своей комнаты, обхватив голову руками и корчась от невыносимой боли. Бег вытащил было из кармана пузырек с опиумом, но избранный в жертву печально покачал головой:

– Смерть – момент возвышенный, хочу принять ее со светлой головой.

Аарон кивнул, затем прочитал завещание, которое подготовил судья, и согласился с требованиями вельможи – тот просил больших привилегий для своего рода и пожизненного обеспечения жены. Бег и обреченный вельможа поговорили совсем немного, потому что обреченный торопил смерть, страдая от боли. Актер был настроен мужественно, и было видно, что он сыграет свою роль достойно. Его облачили в белые одежды кагана – символ ритуальной чистоты – и накрыли лицо покрывалом, а на голову водрузили тиару. Выбеленная ткань закрыла его не только от глаз слуг, но и самого бега.

В это время в комнату вошел великий каган, одетый, как простой служащий дворца. Он с подобострастной улыбкой поприветствовал бега, а затем и вельможу теми же словами, что и бег: