Текст книги "Варяги и Русь. Разоблачение «норманнского мифа»"

Эстское roots передает, стало быть, значение нашего шест, хребет, скала, как латинское crista значение петушьего гребня и горной вершины, как наше гребень значение горного хребта. Как германские народы понимали чюдь под именем Finne, скандинавские под именем Finnar, то есть луговых жителей, так эсты и финны называли шведов ротсами от слова roots, хребет, скала. Rootsmaa, Швеция – утесистая страна; Rootsmees, швед – обитатель утесов, горец. Точно в таком же смысле прозваны и хорваты обитателями горных хребтов, поляне от полей, древляне от дерев и т. д.

Окончательный свет на значение этнического эстского Roots, финского Ruotsi проливает то имя, которым прозвали себя шведские лопари. Шведа они зовут не шведом и не родсом, а Таrо, Таrоlats (купец) или Laddelats (обитатель страны, Landbewohner); себя же отличают названиями Ruothi и Ruotteladz. Гейер (еще производивший финское имя шведов от Рослагена) полагает, что это имя перешло, неизвестно когда, и на лопарей; г. Куник приводит замечание Гейера, но без объяснений. Я оставляю за шведским историком высказанное им, с осторожною небрежностью, предположение; факт, о котором он свидетельствует по собственному дознанию, стоит особенного внимания. Горные лопари в Швеции, называют себя Ruothi и Ruotteladz. Если принять, что они перенесли на себя генетическое, древнейшее имя шведов Rôds, hrôps или какое-либо другое, выйдет, что в то самое время (около половины IX века), когда славяне прозвались шведским именем Rôdhs-русь, лопари прозвались тем же туземным именем шведов Rôdhs-Ruotteladz; что, подобно славянам, они тогда же перестали звать шведов Россами; что, наконец, шведы, уступив свое родское имя, с одной стороны, славянам, а с другой, лопарям, отказались от своего древнейшего туземного наименования. Пусть верит, кто хочет, в эту фантасмагорическую, да и сверх того, на отжившем рослагенском мифе основанную операцию.

Приняли ли для себя шведские лопари имя Ruothi и Ruotteladz от эстов и финнов или сами прозвались этим, на общем им чюдском языке обозначавшим горных жителей именем, ясно, что начало его восходит к эпохе древнейшего их поселения на восточном берегу Скандии. Когда, оттеснив лопарей к северу, шведы заняли их места, имя Ruothi, Ruotteladz перешло у эстов и финнов (под формами Roots, Ruotsi) на новых поселенцев приморского Шеланда, как у греков скифское имя на разные, друг друга из Черномории вытеснявшие племена, как у литовцев имя Gudai (готы) на наследившую от готов днепровские земли, южную славянскую русь. Быть может, знатоки финских наречий приищут еще другие, более научные объяснения указанному историческому явлению; как отголосок мнимотуземного названия шведов Рôds’ами, эстское Roots, финское Ruotsi может отныне стать наряду с варяжским происхождением фарганов.

XII. Славянское происхождение Руси

Как у германских народов, племенные названия которых преимущественно основаны на исторических особенностях, на политическом или воинском значении племен, так названия славянские взяты по большей части от природных, местных отличий, т.е. от названий рек, гор, лесов, озер и т. д. Таковы народные и племенные – морава, хорваты, дубрава, загорцы, озеряты, полабы, полочане, чрезпеняне, бужане и пр. Законы исторической аналогии наводят на вероятность одинакового происхождения имени Русь.

Коренное рс,рьс проявляется по преимуществу в названиях рек, источников и озер у славянских народов. Удивленный необъятным множеством происходящих от этого корня славянских названий рек и лежащих близ них городов и селений, Шафарик производит эти названия от предполагаемого праславянского rusa — река, соответствующего по ономатопиитическому выражению подобным звукам и у прочих европейских народов. «Корень этого слова, – говорит он, – находится и в других, особенно древних языках, в том же смысле и значении; Байер, отличный знаток европейских и азиатских языков, говорит о нем: имена rа, ros из древнейшего общего языка перешли к скифам и к другим народам и значили реку; в кельтc. языке rus, ros значит озеро; с ним сродно и немецкое rieseln; и, быть может, слово роса, ras».

Допуская отчасти основательность замечаний Байера и Шафарика, я, однако, вижу, что ими определено только ономатопиитическое значение коренного рс в тех словах индоевропейских языков, которые означают воду или течение воды. Форма, под которой каждый из европейских народов усвоил себе коренное рс, особое значение, которое он придал у себя производным от этого корня, наконец, историческая судьба этих производных, оставлены без объяснения. Слова θεός, deus, Teut, Tiv, Div также происходят от одного общего, древнего корня и представляют одинаковое значение во всех языках. Противоречит ли это происхождению народного германского имени Teutsch от первобытного Teut? Или мы не должны признавать народного германского начала в тевтонах Пифеаса и Плутарха, в названиях Теутобургского леса и Теутендорфа, потому что есть греческий город Θεοδοσία? У скандинавских народов первобытное alp, elb перешло в название рек вообще под формой еlf и elv. Заключить ли отсюда о нарицательном значении германского Elbe, славянского Лаба, а нордальбингов и полабов объяснять обитателями речных берегов? Между германским Teut и греческим θεός, между скандинавским elf и германским Elbe, как между славянским русь и кельтийским ros, существует различие имени от слова. У греков, латинов, германцев, кельтов производные от общего коренного рс сохранили первобытный смысл воды и течения; отсюда латинское ruo, rivus, германское rieseln, кельтское ros; отсюда, пожалуй, и наше славянское река. Но ни одно из этих слов не перешло в собственные имена рек и озер у греков, у римлян, у германцев, у кельтов. Откуда же у одних славян это множество названий рось, русь для славянских вод? Неужели это явление случайное, не представляющее особенного значения? Ошибка славянских исследователей и преимущественно наших русских состоит не в указании на очевидную связь между народным именем русь и коренными рось, русь в речных и местных названиях у всех вообще славянских народов, а в неверном и нелогическом производстве этих названий от народного, по всей Славянщине произвольно проводимого русь. Это значит отыскивать тевтонов в греческой Феодосии. Напротив, в производстве народного русь, от общеславянского рось, русь (при настоящем определении этих названий для славянских вод) я вижу столько же произвола и случая, сколько в производстве народного морава от Моравы, полочан от Полоты, нордальбингов от Эльбы (Albis).

Уже Нарбутт напал на ту мысль, что святые реки у будинов именовались ross. Оставляя в стороне схваченное с воздуха предположение о будинах и их переселении с берегов Волги на берега Немана, я останавливаюсь на двух фактах, имеющих особое значение для русской истории.

I. От Волги-Рось до Немана-Русь и до Куришгафской Русны все пространство земли, занимаемое словенскими и родственными им, по языку и по вере, литовскими племенами, покрыто реками, носящими названия Рось, Русь, Роса, Руса.

1) Волга-Рось. Агафемер, писавший около 25 лет по Р. X., говорит: «Reliquorum vero per Asiam fluminum et in diversa maria se emittentium Jaxartes et Oxus, et Rhymnus et Rhos, et Cyrus et Araxes Caspio mari miscentur». Г. Куник опровергает ‘Ρώς Агафемера Птоломеевым ‘Ρã, Аммиановым Rha, именами Волги, совпадающими с существующим и доныне у мордвы именем Волги-Rhau. Но разве прусское Memel исключает литовское Неман, германское Elbe славянское Лаба? Все, что можно заключить из разногласия между Агафемером и Птоломеем, между Эдриси и Аммианом, состоит в том, что одни получили свое название Волги от народа славянского, говорившего Рось, а другие от народа финского, произносившего Rhau. На древность существования имени Рось для Волги указывает и название роксаланов, т. е. приволжских аланов; этому имени Рось отвечает, может быть, и название Волги у Геродота ‘Οάρος, напоминающее венгромонгольскую форму имени русь – Orosz, Urus.

2) Оскол-Рось.

3) Неман-Рось. Так называется часть этой реки, протекающая волковский повет.

4) Неман-Русь. Название нижнего Немана (правого рукава его) до самого устья; иные называют его также Рось.

5) Куришгаф-Русна.

6) Рось, впадающая в Нарев с правого берега, ниже Остроленки.

7) Рось, впадающая в Szesczup с левого берега, недалеко от Нового места.

8) Русь или Руса в Новгородской губернии, впадающая в озеро. По сохранившемуся в некоторых списках летописи преданию, славяне прозвались русью от этой реки. Царевич Иоанн перед службой св. Антонию Сийскому: «Приписано бысть cie …многогрешнымъ Иваномъ, во второе по первомъ писатели, колена Августова, отъ племени варяжскаго, родомъ русина, близь восточныя страны, межь пределъ словеньскихъ и варяжскихъ и агаряньскихъ, иже нарицается Русь по ректь Русе». Густинский летописец говорит, что имя Русь производят «иныи отъ реки глаголемыя Рось».

9) Рось украинская, впадающая в Днепр с правого берега, ниже Канева. По этой «Рси» завел Ярослав поселение из пленных ляхов и ставил города.

10) Руса, впадающая в Семь.

11) Рось, впадающая в озеро Jeziorozy.

12) Эмбах-Рось, по Кодину у Шлецера.

Сверх того Роска в Волыни; Порусье или Порусья, падающая в Полисть и множество других.

II. Названия Русь, Рось для славянских вод проявляют особое религиозное начало и значение святости.

О русских славянах, как водопоклонниках по преимуществу, дошло до нас немало прямых и достоверных свидетельств как в летописи Нестора, так и в современных ей памятниках: переводе св. Григория Назианзина, правилах митрополита Иоанна и т.д.; для подробнейших указаний отсылаю к исследованиям Снегирева, Гануша, г. Срезневского и т.д. Принимая покуда преимущественное господство водопоклонения у русских славян за исторически доказанный факт, я в повторении одного и того же названия для рек и источников вижу явно религиозную мысль, тем более, что имя Рось, как нередко прилагаемое к другому речному имени (напр., Волга-Рось, Неман-Рось, Оскол-Рось и т.д.), обличает первобытно-нарицательное значение; а какое же могло оно иметь у славян водопоклонников, если не значение святости?

На это значение указывает и этимология словено-русского (только у руских славян существующего) названия русалок. Шафарик, a за ним Юнгманн производят их от русла; того же мнения и г. Буслаев. «Понятие о свете, – говорит он,— глубоко лежит в названии русалок и в веровании в эти существа. Хотя они живут в воде, но свет был начальной их стихией. Речное название руса, откуда русалка через форму русло ведет свое происхождение от слова русый, распространившегося не только на север, где находим фин. rus, красный, рыжий, но и на юг, так что у сербов руса постоянный эпитет головы: «и русу му ocиjeче главу». В значении же воды встречаем не только в чехах: nа potoku Rusawĕ, но и в кельт, rus, ros — озеро. В древнейшем периоде языка санскритского, именно в языке Вед, находим руçат – rutilans, глагол же рус остался и впоследствии, но только в значении ferire, occidere, с переменой же небного ç в ч перешел в руч lucere, splendere». Начальная мысль этимологии г. Буслаева, быть может, верна; но, если не ошибаюсь, основное смешано в ней с производным. По-санскритски ruć — splendere; в зендском языке raoć splendere и lux; отсюда, с одной стороны, производные russaeus, rutilans, русый, фин. rus и т.д.; с другой, значение блеска и света для вод и росы (cрвн. alp. elb, albus и формы Elf, Elbe) в индоевропейских языках. У славянских племен rue, raoc переходит из нарицательного в собственное, под формой Рось, Русь; здесь начало мифологического (славянского, а в теснейшем смысле, словено-русского) периода его. Этому периоду принадлежит существующее только в русском языке (подобно названию русалок) слово русло, быть может, первоначально божественное олицетворение русла; и русло, и русалка от речного, священного русь. «Овь реку богыню нарицаеть и зверь живущь въ шеи iaко Бога нарицая требу творить». Как от Немана и Свитязя немнянки и свитезянки, так от Реи или Русы, русалки. Литовская русалка именуется гуделкою, gudielka; но по-литовски guddusemme – украинская русь; gudas-русин; gudai-русь в множ. числе.

От первобытно общего всем славянским племенам верования осталось известное у всех почти славянских народов под названием русалий, rusadla весеннее празднество. В толковании на 62 канон Трулльского собора Феод. Вальсамон (около 00 г.) упоминает о русалиях, как о празднестве, справляемом, по худому обычаю, во внешних землях; известие, относимое Шафариком к славянам болгарским.

Сюда, быть может, принадлежит и народное выражение «святая Русь», как отголосок нашей языческой старины. В книгах до XVI века не встречаем его; у Курбского: святорусская земля. Как у германских народов, так и у нас понятия языческие нередко переходили в христианские; миф об Иване Купале вошел в соединение с праздником в честь св. Иоанна и т. д.

«Нестор справедливо ведет происхождение моравского имени от реки Моравы, – говорит Шафарик, – название которой было так древне и уважаемо у славян, что едва ли есть славянская земля, где бы не нашлась или река, местечко, или область, носящие имя Моравы». То же самое можно сказать и о славянах-росопоклонниках. Как Морава, так и Русь – имя реки и народа.

На странное заявление г. Куника относительно предполагаемого им неславянства формы имени Русь я скажу только, что это имя составлено по первообразу и следует лингвистическим законам простых собирательных, – грамматической формы, принадлежащей к древнейшему слою языков; что, следовательно, нет ни малейшей причины принимать обязательно финского происхождения русских народных собирательных имен с окончанием на ъ. Форма чюдь, по всей вероятности, древнее племенных любь, ямь, пермь, весь; к какому же финскому первообразу должно ее отнести?

В другом месте, на основании принимаемой им за неизменное лингвистическое правило мнимой невозможности перехода звука у в звук о, г. Куник утверждает, что греки и мадяры, произносящие Orosz, узнали имя Руси не от славян, а от призванных славянами шведов-россов. Ученый исследователь, конечно, не обратил внимания на свойственную греческому языку наклонность к передаче своим ω звука у в словах, заимствованных из иноземных наречий. Мадяры произносят Orosz; персияне и татары Urus; немцы Riuze и Reussen; шведы Ryss, голландцы Ruysschen. Единственное заключение, которое можно вывести из различности этих форм, то, что каждый народ передает по духу языка своего имя другого народа.

ХIII. Словене и Русь

Исследователи, не хотевшие отличить полуученых затей печерского монаха от сокрытой в его летописи прямой и безыскусственной истории фактов, доводили систему его до безвыходных заключений. Шлецер допускает по Нестору, что тотчас после пришествия варягов имя руси превратилось в общеславянское народное имя, явление, которому у других европейских народов история определяет целые века. Это не мешало ему делить Олегово войско на русов, т.е. норманнов, и на словен, представителей всего прочего войска, не исключая чюди и мери, а в другом месте утверждать, что русами при Олеге и Игоре были еще одни только норманны, т.е. варяги. Одних норманнов под именем руси (до Ярослава включительно) понимают и последователи шлецеровского учения. У Круга норманнская русь везде противополагается славянам, под именем которых мы должны разуметь все славянские племена, подвластные варяжской династии. «Резкое отличие между собственною русью (норманнами) и славянами, финнами и т.д. продолжается до поздних годов XI столетия». У г. Кушка: «Так как и поздняя русь отличается у Нестора от славянских племен, мы и здесь должны («тем и русь корятся радимичем») разуметь под именем руси господствующее (норманнское) племя в противоположность славянам». По примеру Шлецера и Круга он приводит начальную формулу договоров: «Мы от рода русского» в доказательство существенного отличия руси (норманнов) от славян. Погодин: «Ясное показание отношений между русью и славянами: «Народ платил только дань, а жил по-прежнему в полной свободе».

Все эти исследователи подметили факт, действительно существующий в нашей истории, а именно, деление руси на словен и на собственную южную русь. Они, кажется, ошиблись только в определении причин и значения этого факта, относя к началу норманнскому коренное явление словенорусского быта. Настоящий смысл этого явления ясно высказан в летописи; от самого Нестора узнаем мы два начальных положения нашей истории:

1) Имя руси, как народное, принадлежит всем племенам союза восточных славян; как племенное, одному только югу.

2) Имя словен, исключительно племенное, принадлежит только Новгороду и его области; на Руси оно никогда не имеет общего значения народного славяне.

Аскольд и Дир, мниморусские выходцы из заморья, оставляют Новгород, притон мниморусской (варяжской) народности. Они говорят киевлянам: «И мы есмя князи варяжские», нерусские. При поселении в Киеве они призывают своих единоплеменников из Новгорода: «Асколъдъ же и Диръ остаста въ граде семь, и многи варяги скуписта, и начаста владети польскою землею». До сих пор мы не видим руси; но при выступлении из Киева в поход против греков русь является единственной действующей народностью, как в греческих летописях, так и в Несторовой; из Новгорода они вышли варягами; из Киева выступают, из Царьграда возвращаются русью.

«Въ лето 6389. Поиде Олегъ, поимъ воя многи, варяги, чюдь, словени, мерю, весь, кривичи». И здесь, при выступлении из Новгорода, исчисляются только северные племена; о руси ни слова; это имя является уже по водворении Олега в Киеве, переходя не от Олега на Киев, а от Киева на Олега и варягов его: «И рече Олегъ: се буди мати градомъ русскимъ. Беша у него варязи и словени, и прочи прозвашася русью».

Игорь посылает за море к варягам: «И посла по варяги многи за море, завя е на греки»; но из Киева идет с русью: «Въ лето 6452. Игорь же совокупивъ вой многи, варяги, русь, и поляны, словени, и кривичи, и теверьце, и печенеги» и пр.. Поляне-русь названы поименно в противоположность словенам-новгородцам.

Владимир из Новгорода: «Володимеръ же собра вой многи, варяги и словени, чюдь и кривичи, и поиде на Рогьволода». Ярослав из Новгорода: «И събра Ярославъ варягь тысячю, а прочихъ вой 40». Святополк из Киева: «Пристрой безъ числа вой, руси и печенеге». Ярослав на Святополка из Киева: совокупивъ русь, и варягы, и словене». Ярослав на печенегов из Новгорода: «Ярославъ събра вой многъ варягы и словени, приде Кыеву».

Имеют ли эти факты особое историческое значение? А если имя руси не случайным образом выпущено во всех местах Несторовой летописи, где дело идет о Новгороде и северных племенах, каким образом могло это имя исчезнуть для тех именно городов (Новгород, Полоцк, Ростов и т.д.), в которых находчиками были варяги? Каким образом, если имя руси было принадлежностью призванного племени норманнских родсов, именуются русью только перешедшие в Киев? Новгород и северные города были главным притоном варяжства, поселениями тех самых варягов-родсов, что вышли с Рюриком из заморья: «Ти суть людье ноугородьци отьрода варяжьска, преже бо беша словени»; а в других списках: «И суть новгородсти и людие и до днешняго дне отъ рода варяжска». «Я по темъ городомь суть находници варязи; а перьвии насельници въ Новъгородъ словене, Полотьски кривичи» и т.д. В Новгороде норманнская школа видит русский Bayeux: «Первые обитатели Новгорода и его области, – говорит Круг, – были некогда славяне; но в эпоху Рюрика там поселилось такое множество скандинавов, что языки обеих народностей слышались одновременно; даже нет сомнения, что некогда норрена была господствующим наречием». Куда же девалось имя руси для этих новгородцев-варягов, говоривших норреною еще во времена Святослава? Под каким именем (словен, или кривичей, или чюди) должны мы искать их в войсках Олега, Игоря, Владимира, Ярослава? Мы благодарны Нестору за его противоречия; забыв с первых строк летописи о своей системе происхождения Руси, он приводит факты в их настоящем, историческом виде; словенами зовет исключительно северные, русью — южные племена; о небывалой варяжской руси нет более и помину.

Только из этого основного факта могут быть объяснены иные, доселе неистолкованные или превратно понятые особенности нашей истории. Таково сохранившееся у Нестора народное предание или сага о наволочных парусах для руси и кропивных для словен. Шлецер и Круг за ним полагают, что имя руси означает норманнов, а словене все остальное войско Олега; г. Соловьев, что «под именем руси здесь должно принимать не варягов вообще, но дружину княжескую, под славянами остальных ратных людей из разных племен». Но где же и когда употребляет летопись имя словен (новгородцев) в его ученом общеславянском значении XIX столетия? И то не для одних славянских племен, а вместе с ними и для чюди и мери? Мы не имеем права, вопреки здравому смыслу и неизменному словоупотреблению наших летописей, предполагать в имени словен на возвратном пути не тот же самый смысл, что при выступлении в поход. А что словене в исчислении Олегова войска («поя же множьство варягъ, и словенъ, и чюди, и кривичи, и мерю, и поляны, и съверо» и т.д.) означают новгородцев, кажется ясно. Как Новгород-словене во главе северных племен (словене, чюдь, кривичи, меря), так поляне-русь поименованы в главе южных (поляне, север, древляне и т.д.). Народному преданию, взятому без сомнения, из песни, не было дела до «Великой Скуфи» грамотея, ученика византийцев; оно знает только объемлющие все русские племена названия русь и словене, и прямо указывает на древний антагонизм юга и севера. «И рече Олегъ: исшийте пре паволочиты руси, а словеномъ кропийныя… «И въспяша русь пре паволочитые, а словтьне кропийныя, и раздра я ветръ; и ркоша словене: имъмся своимъ толъсти-намъ, не даны суть словеномъ пре кропинныя». При всей испорченности Несторова текста здесь видна одна основная мысль; умышленное унижение Олегом словенского племени перед новогосподствующим русским; Новгорода перед Киевом.

На том же этнографическом делении Руси основана и древнейшая терминология Русской Правды. «Еще в Правде Ярослава, — пишет Круг,— русы и славяне формально противополагаются друг другу». Погодин не мог, разумеется, впасть в эту ошибку, ни принимать выражение словенин в общеславянском значении. Для согласования текста со своею системой он обращает Русскую Правду в волостной, новгородский устав. «Русская Правда, – говорит он,— написана в Новгороде, ибо в первой статье сказано: аще ли будет русин… любо словенин, и пр. Словенами назывались только новогородцы; в Киеве были бы упомянуты поляне, в Чернигове северяне» и т.д. И в другом месте: «Правда называется Русской, следовательно, она принадлежала руси. Какой руси? Той руси, которая отличает себя от туземцев в первой строке документа: если будет русин, словенин…» и пр., т.е. норманнской.

От документа юридического мы вправе требовать некоторой точности. Если русин означает норманна, а словенин новгородца, значит, что в Правде, данной киевским князем, нет места для туземцев, славян киевских, черниговских и т.д.? Положим, что Ярослав норманн, что Правда дана в Новгороде и одним новгородцам: разве между ними и южными племенами сношений не было? А в таком случае, какую пеню платил новгородец за убиение полянина и обратно? Или Киев, Чернигов и пр. были вне права? Древнегерманский закон исчисляет не только туземные, но и иноземные племена; по праву ринуарских франков платилось виры за салийского франка 200 сол.; за бургундца, аламанна, фриза, баварца, сакса 60; за римлянина только 00 сол.

Дошедший до нас под заглавием Русской Правды юридический устав есть, вероятно, первый письменный свод древних законов, искони известных на Руси под названием Русской Правды. Быть может, первоначальная, изустная редакция статьи о душегубстве восходит к эпохе древнейшего деления Руси на словен и на русь; но и в XI веке выражения русин-словенин были совершенно понятны, как обозначавшие с полной точностью все племена, входившие в состав русской народности. Таковы были на юге (кроме коренных четырех русских племен), и слившиеся уже с собственною русью, славянские племена уличей, тиверцев, хорватов и т.д.; на севере Новгород и кривичи, чюдь, меря, мурома и прочие данники (быть может, также вятичи и радимичи) были вне права, если не принадлежали к одному из исчисленных в первой статье званий, т.е. если не были ни гридями, ни купцами, ни мечниками, ни ябетниками, ни изгоями. Варяги и колбяги подлежали, без сомнения, особому праву, определенному особыми условиями.

Первобытное племенное деление Руси проглядывает и в сказании о Словене и Русе, как о прародителях русского народа. Следы предания, на котором основана эта басня, восходят к X веку, до времен Игоревых.

И у иноземных писателей встречаем намеки на этот самый исторический факт. Константин Багрянородный называет Новгород внешней Русью, выражение крайне счастливое и без сомнения переводное; у Нестора его уже не находим; в позднейших летописях говорится о верхних землях: «Изяславъ да дары Ростиславу что отъ Рускыи земле и отъ всихъ царьскихъ земль, а Ростиславъ да дары Изяславу что отъ веръхнихъ земль и отъ варягъ». Из арабских писателей, коих известиями, однако, трудно пользоваться, потому что под именем славян они часто разумеют волжских болгар, Масуди (943 по Р. X.) причитает ладожан, т.е. новгородцев, к русским племенам и знает, что словене и русь обитали в особом квартале города Итиля под управлением одного общего судии и служили вместе в хазарских войсках. К тому же источнику относим и смущавшую Эверса терминологию исландских саг, отличающих Русь от Гардарикии. Под названием Гардарикии они понимали всю Русь вообще; под названием Голмгарда Новгородскую область, словен. Собственную Русь, в племенном смысле, они называли Кенугард, т. е. Киевской областью, a в историях баснословных или позднейшего времени Русью. Отсюда, наконец, и двойное название руси у литовских племен; они понимали словен под именем kreewy; русь под именем gudai.

Ни летопись, ни история не знают на Руси двух друг другу противоположных народностей, скандинавскую и славянскую.

Делению руси на словен и на собственную русь отвечает у прочих славянских народов деление полабов на оботритов и лутичей, моравы на мораву и словаков, иллирийских словен на хорутан и словенцев. Но если в племенном значении словене противополагаются руси, в общем смысле они русь, как в общем смысле словаки морава, как мизийские словене болгары, иллирийские словенцы хорутане. Для Нестора русью являются все восточные племена, говорившие словенским наречием: «Се бо токмо словенескъ языкъ въ Руси: поляне, деревляне, ноугородьци, полочане, дреговичи, съверъ, бужане, зане седоша по Бугу, после же велыняне». О Новгороде он не мог бы сказать: «Отъ техъ (варяг) прозвася Русская земля, новугородьци», если бы действительно имя руси не было, в общем смысле, принадлежностью как южных, так и северных племен. Отсюда и выражение о Ярополке: «Слышавъ же се Володимеръ въ Новегороде, яко Ярополкь уби Ольга, убоявся бежа за море; а Ярополкь посадники своя посади въ Новегороде, и бе володея единъ въ Руси». По словам Всеволода Георгиевича, Новгороду следовало старейшинство во всей Русской земле.

Как общее достояние всей словено-русской народности в сношениях с иноземцами употребляются исключительно имена русь и русин. Олег, Игорь, Святослав договариваются с греками от имени руси, русин противополагается христианину. У Адама Бременского Новгородская область именуется Русью. В любекской привилегии императора Фридриха I в 87 г. новгородцы названы русью. У Гельмольда на берегах Балтики русь. В латинском тексте договоров Новгорода с Любеком и Готландом новгородцы именуются русью.

Смоляне, отличаемые, как и новгородцы, от собственной руси в летописи, названы русью в договорах 229 г. с Ригою.

В новгородской летописи под 34 г.: «Избиша корила городчанъ (т. е. новгородцев), кто былъ руси въ корельскомъ городе».

При выселениях русь всегда сохраняет общее народное имя; так – галицкие и венгерские русины; Русь Пургасова – в мордовской земле.

Из этих двух исторических данных о делении руси на словен и на собственную южную русь и, с другой стороны, об общности имени русь для всех словено-русских племен мы можем составить себе довольно верное понятие о значении имени Русь до Нестора и в эпоху его.

Как народное, оно принадлежность всех славянских племен, входивших в состав словено-русского союза. Только этим именем отличает себя русский народ в сношениях с иноземцами.

Как племенное, имя Руси принадлежит южным племенам, искони признававшим старейшинство Киева; сначала только полянам, древлянам, северянам и, кажется, южным дреговичам; впоследствии и прочим, с ними слившимся югославянским народностям.

В теснейшем смысле Русью именуются только поляне и Киев; русский синоним киевского; Киев был настоящим центром Руси. Мы читаем у Нестора: «Бе единъ языкъ словенескъ: словени, иже седяху по Дунаеви, ихъ же прияша угри, и марава, чеси, и ляхове, и поляне, яже нынъ зовомая русъ». И далее: «А словенескъ языкъ и рускый одинъ, отъ Варягъ бо прозвашася русью, а первое беша словене: аще и поляне звахуся, но словеньская речь бе». Олег назван русским князем в смысле киевского, старшего: «А отъ перваго лета Михайлова до перваго лета Олгова русского князя, летъ 29; а отъ перваго лета Олгова, понеже седе въ Киеве, до перваго лета Игорева летъ 3».

Значением имени русь определяется и соответствующее ему словенское.

Словенами, в общем смысле, именуются славянские племена, признававшие областное старейшинство Новгорода, т.е. новгородцы с их подразделениями на псковичей, ладожан, новоторжцев; полочане и, быть может, верхние дреговичи; по крайней мере, при выступлении в поход из верхних земель в войсках варяжских князей не упоминается ни о полочанах, ни о дреговичах; они должны быть сокрыты под общим названием словен.

В теснейшем смысле словенами именуются одни новгородцы. Таково было древнейшее этнографическое деление Руси до половины XI столетия; Нестор знал о нем по преданиям и по дошедшим до него прежним запискам; в летописи деление на племена прекращается со смертью Ярослава; встречающиеся в известиях XII столетия племенные названия являют уже чисто географический характер. Причиной прекращения древнего порядка деления на племена было, с одной стороны, введение христианской веры, сравнявшей религиозные отличия племен посредством одинакового уничтожения народного и племенного языческих богослужений; с другой, возникшее отсюда (на размножении княжеского рода и колонизации северо-восточного края основанное) развитие вотчинного начала. Уже при Несторе имена словен, полян, северян сменились названиями Новгорода, Киева, Чернигова; по мере размножения новых центров княжений (в Ростове, Смоленске, Суздале и т.д.) русское имя, как принадлежность собственно днепровских земель, переходит из племенного в территориальное; отсюда неизвестные Нестору выражения его продолжателей: «Иде архепископъ новегородьскыи Нифонтъ въ Русь, позванъ Изяславомъ и Климомъ митрополитомъ». «Въ тоже лъто поиде Гюрги съ сынми съ своими, и съ ростовци, и съ суждалци, и съ рязанцы, и со князи рязаньскыми въ Русь». «Се ся уже тако створило, князь нашь убьенъ, а детей у него нету, сынокъ его въ Новегороде, а братья его въ Руси». Название Руси все более и более сосредоточивается на одном Киеве; в конце XII столетия является для Киева особое имя русской области: «Да то ты, а то Киевъ и русская область». Русским именем отличаются киевские князья от черниговских: «И пршде ту вся земля Половецькая, и вси ихъ князи, а изъ Киева князь Мстиславъ со всею силою, а изъ Галича князь Мстиславъ со всею силою, Володимеръ Рюриковичъ съ Чернеговци, и вси князи pycmiu и вси князи чернеговскии». Русским именем ругается Владимир Галицкий киевлянину Петру Бориславичу: «Поеха мужь Рускый объимавъ вся волости». С перенесением в Москву великокняжеского стола имя Руси, как областное, пропадает и для Киева. Здесь изумленный исследователь останавливается и спрашивает: что же сталось с народным именем русь? Где оно? Его нет нигде, потому что оно везде, отвечаю словами Пфистера на вопрос об исчезновении в средние века народного германского имени. Смоленск не Русь, но смолянин XIII века русин; Новгород не Русь, но новгородец XIV столетия русин. По соединении в одно целое всех частей государства при Иоаннах, собирателях Русской земли, русское имя, сокрытое для историка, но никогда не исчезавшее для народа, внезапно является общим, связующим наименованием всех частей обновленной и окрепшей России.