Текст книги "Рассадник добра"

Женщина-птица коротко вскрикнула и мешком осела на пол. Через мгновение ее примеру последовал и серый следователь за мыслями, только движения его были гораздо медленнее и торжественнее. Словно все происходящее являлось частью какого-то ритуала. Машке стало еще более не по себе, и она вздрогнула.

– Не двигайся, – злобно клацнув клювом, буркнул следователь.

Машка замерла, напуганная неприкрытой угрозой, прозвучавшей в его голосе. Серый одобрительно кивнул и закрыл глаза.

– Я, жрец Верховного Брата, открываю себя Тиу и зову его стать мной, – сказал он.

– Я, жрица Верховной Сестры, открываю себя Таароа и зову ее стать мной, – неправильным эхом отозвалась женщина-птица.

– Тиу хочет знать о мыслях и действиях самки! – тоскливо и пронзительно крикнул серый, задрав голову.

– У Таароа нет ответа, – безнадежно отозвалась желтая женщина-птица. – Закрыты ее глаза, и Всезнающий не желает помочь ей.

Серый странно изогнул шею и заклокотал горлом, словно его душил кто-то невидимый. Женщина-птица вторила ему чуть тоньше, но так же противно. Машка не сдержалась и фыркнула. В то же мгновение все стихло. Серый вернул голову в нормальное положение и осуждающе взглянул на Машку.

– А что я? Я ничего... – неловко пробормотала Машка. У нее было такое чувство, будто она ненароком испортила важную религиозную церемонию.

– Ты права, – покладисто сказал серый. – Ты – ничего.

Слово «ничего» у него прозвучало так, словно Машка была пустым местом, а это, согласитесь, ужасно обидно. «Сам ты дырка от бублика!» – мстительно подумала она, но ничего не сказала, потому что оскорблять лицо, находящееся при исполнении, обычно чревато неприятностями. Даже если это лицо без фуражки и пернато.

– Прошу Яйцо, – совершенно обыденным тоном добавил следователь.

На крыше завозились, зашуршали, на пол упало несколько желтых соломинок и немного мелкого мусора. «Как бы на голову не нагадили...» – озабоченно подумала Машка, но сдвинуться с места не рискнула. Кто знает, что взбредет на ум этому пернатому психу? Может, у них прыжок на месте провокацией считается.

– Прошу восемь вспышек Истинного Желтка на самку, – уточнила женщина.

Машка закусила губу, чтобы не нарушить торжественности момента идиотским хихиканьем. «Интересно, – размышляла она, – а какой желток у них считается истинным: желтый или оранжевый? И как бы он тухлым не оказался...» То ли размышляла она очень громко, то ли очень отчетливо, но серый следователь встопорщил улегшиеся было перья и метнул на нее взгляд, полный ненависти. Богохульство вызвало у пернатого товарища неконтролируемый приступ гнева.

Истинным желтком у совцов считался явно не примитивный яичный. На весь зал полыхнуло желтым светом так, что у Машки защипало в глазах и на несколько секунд она совершенно ослепла. Запахло свежестью, как после грозы, а кожа головы начала зудеть с такой силой, словно полчиша вшей топтали ее своими мерзкими лапками. Машка не постеснялась бы почесаться, несмотря на все свое воспитание, однако не могла пошевелиться. «Опять! – с тоской подумала она. – Ну почему здесь всем неприятностям обязательно предшествует паралич? Это местный закон природы такой, что ли?» Постепенно неподвижность сошла на нет, и первым делом Машка как следует проморгалась, а когда зрение почти восстановилось, вопросительно уставилась на следователя. В позвоночнике неприятно покалывало.

– Все ясно. Ты смотрела на Ва-Рана оскорбительно, – заключил главный следователь.

– Я сделала это в порыве самозащиты! – попыталась оправдаться Машка.

Птицеголовый перевел на нее мертвый взгляд. Лицо его было безучастным, а глаза блестели, как чисто вымытые стекляшки.

– Разве я спрашивал тебя об этом? – слегка раскатывая букву «р», поинтересовался он. – Ты – прислуга некроманта, что хорошего можно от тебя ожидать?

И его здоровый птичий клюв, и выдающаяся буква «р» – все напоминало Машке одного знакомого кавказца с московского рынка. «Интересно, они не родственники?» – вскользь подумала она. Птицеголовый посмотрел на нее и повел плечами. Если бы на его пернатом лице отражалось хоть что-то, Машка решила бы, что посол удивлен тем, что она еще и думать умеет. Разозлиться на это она себе не позволила.

– А при чем здесь Вилигарк? – удивилась Машка. – Ну некромант. Но он совершенно нормальный человек, и вообще, я на него просто работаю. Ничего больше.

– Некромантия заразна, – мягко объяснила девочке дамочка с бледно-желтым оперением. – Некроманты оттого так и называются, что для них не существует граней допустимого. Для них не существует ничего, кроме их желаний. Для некромантов неприемлемы запреты и исключения. У прочих магов они есть, но тот, кто долго общается с некромантом, рано или поздно становится таким же, как он. Ведь так жить гораздо легче. Не нужно запрещать себе что-то или ограничивать себя в методах работы. Некроманту можно все, даже то, чего в принципе нельзя.

– Странно. – Машка аккуратно опустилась в кресло, стоявшее за спиной. Она бы постояла еще немного, потому что чудное и холодное посольство не представлялось ей местом, располагающим к отдыху. Пожалуй, Машка не смогла бы здесь расслабиться, даже если бы это вдруг оказалось совершенно необходимо. Главный птицеголовый явно и невежливо демонстрировал ей свое плохое отношение. Но ноги болели неимоверно, пальцы на них даже сводило от усталости. – Я ничего такого в нем не замечала.

– Твой мозг несовершенен, – равнодушно обронил совец.

– Ра-Таст, не спеши, – остановила его желтая женщина. – Возможно, она говорит правду и ее хозяин не делал ничего предосудительного. Иметь возможность что-то совершить – это совсем другое, нежели совершать.

– Люди редко так делают, – отрезал Ра-Таст. – Поверь мне, я хорошо знаком с этим видом фауны Ишмиза. Одно время самец человека даже жил у меня дома. И он был очень, очень вороват и нечистоплотен.

– Ну и что?! – праведно возмутилась Машка. – Разве можно из-за одного неудачного опыта охаивать огульно всю человеческую расу? Может, вы бомжа какого подобрали!

– Продавец сказал, что это породистый и воспитанный представитель вашей расы, – холодно отозвался птицеголовый. – Если таков один из лучших, то остальные и вовсе не заслуживают внимания. Но то, как ты говоришь, мне нравится.

– Что именно? – поинтересовалась польщенная Машка.

– В твоей речи есть красивые сочетания слов, – объяснил совец. – Наш народ прекрасен сам по себе, и мы любим гармонию и красоту во всем. Я подумаю о твоей дальнейшей судьбе. Можешь идти в загон отдыхать. Яр-Мала, проводи.

Желтая поклонилась ему поспешно и кивнула на дверь. Спорить с совцом Машке показалось бесполезным: этот оказался еще более упертым, чем все остальные встречавшиеся ей доселе мужики. А чего еще ожидать от самца с куриной головой?

У охранника, стоявшего за дверью, морда была плоская, с коротким загнутым клювом и круглыми холодными глазами. Рядом с ним неподвижно сидела облезлая лисица, которую Машка поначалу приняла за чучелко. Лисица смотрела в одну точку, только уши ее чуть заметно подрагивали, чего, конечно, у чучелок не бывает, разве что в ветреную погоду. В коридоре ветра не наблюдалось совсем.

Машка неуверенно встала рядом с ними, ожидая Яр-Малу. Лисица медленно повернула голову и смерила ее презрительным взглядом. Потом вытянула шею и, брезгливо дернув усами, обнюхала ее руку. Дыхание лисицы было холодным и щекотным. Машка постаралась руку не отдергивать, а так же медленно и с достоинством отвести. Лисица фыркнула и снова посмотрела на нее со значением: мол, имей в виду, я слежу за тобой. Почему-то в Птичьей Башне каждый встречный спешил продемонстрировать Машке свое недоверие и превосходство.

Вскоре Яр-Мала выскользнула из-за двери и кивком велела Машке последовать за ней в зал.

Зачем ее позвали обратно, Машка так и не поняла. Обсуждение ее поступка и дальнейшей судьбы все еще продолжалось. Полуптицы-совцы разговаривали так, как будто Машки в комнате не было вовсе или она внезапно превратилась в деталь интерьера.

– Ее взгляд не мог оскорбить Ва-Рана, – ворковала желтая Яр-Мала. – Она же еще ребенок, совсем незрелый. Разве можно ставить ей в вину ее детский страх?

– Она достаточно созрела, чтобы размножаться! – отрезал серокрылый следователь. – Ее психическая атака нанесла Ва-Рану сильную травму. Он еще долго не сможет завести себе подругу.

– Я могу объяснить уважаемому Ва-Рану, что человеческое существо, испугавшееся его и представившее его себе в таком неприличном виде, не самка, а только глупый детеныш, – упорствовала Яр-Мала.

«Какая она милая!» – растроганно подумала Машка.

– Она может иметь детей! – Ра-Таст повысил голос. – Следовательно, она человеческая женщина, а не детеныш. Восприятие этой извращенной самки стало причиной расстройства Великого Посла. Этого достаточно для наказания!

– Растик... – примирительно проворковала желтая жрица, – мы оба прекрасно знаем, что Ва-Ран не вполне нормален в сексуальном смысле. Обе его предыдущие жены только-только вошли во взрослое состояние, причем со второй женой это утверждение могло быть оспорено, настолько она была незрела.

– Ты хочешь рисковать нашей миссией? – прокудахтал Ра-Таст. – Хранитель Яйца благоволит к Ва-Рану, считает его скорлупой своего сердца. Если самка может завести детенышей, значит, она достаточно провела времени на земле, чтобы считаться взрослой. Я сказал.

– Тебе не жаль ее? – спросила Яр-Мала.

– Я не имею отношения к астолльскому отделению клуба любителей животных, – любезно проинформировал ее следователь. – Состояние Посла критическое, нам следует заняться подготовкой публичного обряда. Исцеление должно наступить.

– Должно, – со вздохом подтвердила желтая жрица Таароа.

«Ну ладно, – сказала себе Машка. – Вы у меня дождетесь! Я этого вашего посла вонючего так исцелю, мало не покажется!» Правда, конкретного плана действий у Машки пока не было, но ведь план дело наживное. Главное в таком деле – желание. Желание у Машки было, и очень сильное.

По узким коридорам Башни гуляли сквозняки. Откуда-то тянуло горелым маслом. Яр-Мала двигалась быстро. Казалось, ее вовсе не интересует, идет ли за ней пленница, однако, когда Машка попыталась слинять в боковой коридор, желтая жрица издала негодующий клекот.

«Похоже, у нее, как у Дегрена, глаза на затылке», – грустно подумала Машка.

Перед тем как ступить на лестницу, ведущую в подземелье, совка замедлила шаг, да так резко, что Машка чуть в нее не врезалась.

– Постоим немного, – велела Яр-Мала голосом, лишенным всякого намека на эмоции.

Машке было все равно, и она покорно остановилась. На стене перед ними висел портрет, на котором был в полный рост изображен совец со строгим черно-белым оперением и в старомодной шляпе пирожком. Если бы не клюв и перья, он был бы точной копией начальника Машкиного жэка. От нечего делать она принялась внимательно его разглядывать. В руках совец держал полураскрытую папку с документами, что делало его еще более похожим на обыкновенного бюрократа. Однако совка смотрела на него с благоговением.

– Попроси его о прощении, – нарушила она наконец молчание. – Тиу строг, но справедлив. Я думаю, он пожалеет тебя. Ты ведь и вправду еще совсем маленькая.

– Ничего я не маленькая! – обиделась Машка. – У меня опыта побольше, чем у некоторых взрослых, избалованных хорошей жизнью! То есть, если так надо, я, конечно, попрошу прощения... Язык не отвалится.

– Не языком, – терпеливо сказала Яр-Мала. – У бога прощения нужно просить сердцем. У вас ведь есть сердце, верно?

– А это бог? – удивилась Машка. – Что-то не похож...

– Это Тиу, бог-брат, наш создатель, – с изрядным священным трепетом в голосе поведала птица. – Ты нечаянно оскорбила одного из близких ему совцов. Если ты попросишь, он обязательно заступится за тебя.

Совец в шляпе не производил впечатления существа, способного на сострадание и всепрощение. У него был такой вид, словно все Машкины проступки, прошлые, будущие и даже те, которые она только мечтала совершить, записаны на одном из листочков в его папке. Но, считая, что попытка – не пытка, Машка сосредоточилась и постаралась почувствовать себя виноватой.

– Я ненарочно, – шмыгнув носом жалобно, сказала она. – Извините, я не знала, что совцы такие нервные. И вообще, я привыкла думать для себя, а не для окружающих. Кто же знал, что он такой параноик, что читает чужие мысли, даже когда спит?

Портрет безмолвствовал, как Машка и ожидала.

– По-моему, Тиу не принял твои извинения, – вздохнув, сказала Яр-Мала. – Какие-то они не слишком униженные.

– Вот еще! – фыркнула Машка. – Буду я унижаться перед каким-то портретом, разбежались! У людей, знаете ли, гордость есть.

– В этом-то ваша основная проблема, – отозвалась совка. – Идем. Я покажу тебе наши темницы. Надеюсь, в загоне тебе будет уютно.

Машка тоже на это надеялась, хотя и не рассчитывала. Они спустились по лестнице и, миновав охрану с сонными лисицами, вошли в длинный коридор.

– Это твой загон, – Яр-Мала толкнула дверцу, лишенную какого бы то ни было замка. – Тебе здесь непременно понравится.

Машка скептически хмыкнула и пробормотала, слегка перефразировав своего любимого литературного героя Гека Финна:

– Надеюсь, мне понравится сидеть на горячей сковороде, если я посижу на ней подольше.

– Здесь слишком жарко для тебя? – обеспокоилась жрица Таароа. – Я велю принести холод. Прости, я никогда раньше не держала дома людей, да и в Башне они не слишком частые гости.

– Здесь нормально. – Машка вздохнула. – Тесновато, конечно, и грязновато, но в целом ничуть не хуже обыкновенного московского «обезьянника». Видимо, требовать полагающегося мне по закону защитника тоже бесполезно?

– Твой защитник – я, – терпеливо пояснила Яр-Мала. – А закон здесь воплощен в Ра-Тасте.

– А, ну тогда, конечно... – скептически отозвалась Машка. – С таким законом не поспоришь.

– Веди себя тихо, не беспокой охрану, – велела Яр-Мала, выходя из загончика. – Чуть позже тебе принесут еды.

Машка кивнула. Потом прошлась по своей камере и, тщательно обследовав тонкий матрас в углу на предмет нежелательных кровососущих соседей, устроилась на нем, скрестив ноги. Было слышно, как возится лиса с ненормально пониженной температурой тела возле выхода из коридора. Похоже, сейчас в тюремном блоке содержалась одна Машка – все остальные двери в коридоре были открыты. Охранник с лицом филина на свою сторожевую лису не обращал никакого внимания: она и сама, видимо, прекрасно знала, что ей нужно делать в случае Машкиного побега.

Время близилось к ужину, а Машка так и не пообедала. Живот подводило все основательнее. Ничто не смущало Машкин желудок – ни неуютность загона, ни отсутствие стола. Немедленно вспомнилась Айшма и ее булочка. Подъедание заначки Машку приободрило, хотя всего одна булочка для растущего организма – это безнадежно мало. «Начинать стоит с малого, – оптимистично подумала Машка. – Вот и Яр-Мала говорила, что меня здесь кормить будут. Стоит только немного подождать, и мне обязательно притащат чего-нибудь вкусненького!» Словно в ответ на ее попытки позитивно мыслить скрипнула дверь и в загончик бочком протиснулся серо-коричневый, сильно линялый совец неопределенного пола. На его голове красовался хохолок, массивный клюв и маленькие глазки наводили на мысль о принадлежности гостя к мужскому полу. Однако узкие ступни, выглядывающие из-под подола длинной выцветшей юбки, противоречили этому. На правом запястье тускло поблескивал браслет из десяти тонких цепочек, а в руках посетитель держал объемистую миску.

– Ваш ужин, – торжественно объявил он. Голос у него оказался определенно мужской: грубый, низкий и прокуренный.

– Что это? – поинтересовалась Машка, – Вы уверены, что люди это едят?

Еда в миске выглядела чрезвычайно подозрительно. Конечно, она не пыталась сбежать и даже не шевелилась, но это вовсе не гарантировало ее съедобности.

– Тушеные листья готоба. Они очень питательны и совершенно безвредны для людей, – пожав плечами, ответил гость. – Не хотите, я унесу. У меня семья большая, мне пригодится.

– Нет-нет, – торопливо остановила его Машка. – Я буду есть.

Взгляд, которым наградил ее слуга, был холоднее воды в стылой ноябрьской луже. Но даже он не заставил Машку отказаться от своего намерения.

На вкус тушеные листья хищного цветка ничем не отличались от прокисшей квашеной капусты. Мерзкий металлический привкус делал блюдо еще более экстравагантным.

– Да, нам явно друг друга не понять, – пробормотала Машка, с трудом пережевывая совецкую капусту. – Если совцы считают, что люди должны есть такую гадость, они совершенно в нас не разбираются!

В коридоре царила мертвая тишина. Слуга, принесший ей еду, сразу же ушел, а охранников с их странными сторожевыми животными слышно не было. Только Машкино натужное чавканье нарушало безмолвие тюремных камер. Сидя на тонком матрасе, Машка тоскливо смотрела на недоеденную капусту и жалела себя.

Прошло несколько часов. За это время Машка успела доесть противную капусту, потребовать эксперта по защите прав человека, попроситься на прогулку, симулировать нервный приступ и обморок. На охрану ее спектакли впечатления не произвели, и Машка окончательно выдохлась и расстроилась. Хотелось спать. Глаза слипались, голова не работала совершенно, а в правое ухо на пределе слышимости самым что ни на есть убаюкивающим образом мурлыкал невидимый кот. Здоровому сну мешало только одно: живот ни в какую не желал соглашаться на пребывание в нем килограмма совецкой капусты и болезненно возражал. Его возражения не давали Машке уснуть вот уже несколько часов, когда в коридоре раздалась ночная серенада. Машка поднялась с неудобной лежанки и осторожно выглянула за дверь. Мало ли, может, это не ей поют и своим неуместным любопытством она кому-нибудь свидание сорвет? Но песня предназначалась именно ей. Правда, исполнитель не рассчитывал на то, что она ее услышит.

– Спишь ли ты, детка, спишь ли ты, крошка? – вполголоса напевал бывший покойник, тихонько постукивая по полу длинным когтем.

Ботинок на нем не было и костюма тоже, только разноцветная набедренная повязка, густо увешанная крохотными кусочками вяленого мяса, – сразу и не скажешь, что посол. Монстр монстром. Вид у экстравагантно одетого человека-птицы был удивительно пошлый и похабный, как у мультипликационного злодея-людоеда. Крылышки жалко свисали с плеч, похожие на неровные обрывки плаща.

– Не сплю, – сумрачно отозвалась Машка.

– Почему? – опешив, спросил Ва-Ран.

– Живот пучит, – охотно объяснила она. – Капусты этой вашей синей много съела. И знаешь что?

– Что? – послушно переспросил Ва-Ран.

– Это такая гадость! – закончила Машка, ужасно довольная тем, что посол попался на старую шутку.

Но, кажется, птицеголовый урод вовсе не оскорбился. Он хлопнул глазами по-куриному и спросил:

– А если я вылечу тебе живот, ты будешь спать?

– Нет, – разочаровала его Машка. – Тогда я буду дебоширить и требовать адвоката в лучших традициях американских детективов. Жаль, бутылки нет.

– Я мог бы тебе принести, – томно пообещал Ва-Ран, – если ты согласишься кое-что для меня сделать.

Он явно не смотрел американских детективов. Машка взглянула на него с жалостью и вздохнула.

– Дурилка ты пернатая. Бутылка мне нужна, чтобы ее разбить.

– Ты нелогична, – обиженно сказал совец. – Бутылку следует опустошить, если тебе так уж хочется выпить. А потом сдать в пункт приема на первом этаже. За это дают деньги.

– И он еще будет меня учить бутылки сдавать и деньги зарабатывать! – саркастически воскликнула Машка.

Такого опыта у нее уж наверняка побольше, чем у пернатого посла. Ему вряд ли приходилось заботиться о своем пропитании. По крайней мере, ей никогда не приходилось встречать каких-нибудь послов в парке собирающими бутылки. Разве что они бомжами прикидываются, чтобы поддержать экономику своей страны.

– Конечно, не буду! – отчего-то обиделся посол. – Это не моя работа – учить тебя простейшим вешам. Разве я похож на твою наседку?

– У меня не было наседки, – печально отозвалась Машка, рассчитывая пробудить в подлом извращенце сочувствие. – У меня была только воспитательница в детском саду, которая била меня по голове ложкой.

– Правильно, – одобрил Ва-Ран. – Яйца обязательно нужно стукать по темечку, чтобы они быстрее проклюнулись. Не всякая наседка об этом знает.

– Ну тебя-то явно много стукали по темечку... – проворчала Машка.

И что он, этот птицеголовый, понимает в воспитании детей? А туда же, эксперта из себя корчит. Эх, так бы и скрутила его воробьиную бошку, да в суп!

Совец ойкнул и резво отпрыгнул от нее подальше. Машка виновато шмыгнула носом: она в очередной раз забыла, что телепатия не миф, выдуманный жадными до денег «экстрасенсами», а трагическая реальность. По крайней мере, этого мира.

– Извини, – сказала она примирительно. – Это была неудачная шутка.

– Больше так не шути. – Ва-Ран передернулся. – У меня нервы не эльфийские.

– У меня тоже, – немного подумав, сообщила Машка. – А между прочим, эти самые нервы мне в вашей Башне треплют уже целый день.

– Так то тебе, – сказал, пожав плечами, совец. – Это неважно, ведь у тебя нет перьев.

– Ну и что? – не поняла Машка. – При чем тут перья?

– Перья – это главное, – значительно сказал Ва-Ран и торжественно задрал клюв. Правильно, у него-то перья были.

– Ох, и в каком инкубаторе таких козлов разводят? – вздохнув, риторически вопросила Машка. Ей никогда не нравились существа, оценивающие окружающих исключительно по внешнему виду. Такой подход к делу она считала идиотским.

– Я покинул яйцо на благословенной равнине Шакатсу, и это было очень давно, – задумчиво пробормотал Ва-Ран. – Там не водилось козлов, только медлительные слизни торжественно переползали с листа на лист. И никогда мне не приходилось встречать столь странное человеческое существо, как ты. Люди, конечно, в принципе довольно странные, но не настолько.

– Безусловно, я уникальна, – не стала спорить Машка. – Но это не причина для того, чтобы держать меня здесь, словно экзотическое животное.

– Мы не держим животных силой! – оскорбился Ва-Ран. – Это жестоко. Мы же цивилизованный народ.

– Вот если бы ты не сказал, ни за что бы не догадалась, – серьезно сообщила ему Машка.

– Между прочим, об этом сказано во всех ознакомительных материалах, которые мы бесплатно раздаем на ваших ярмарках и даже доставляем в самые бедные семьи, – укоризненно сказал Ва-Ран.

– Подозреваю, что эти самые семьи давно приспособились заворачивать в них рыбу, – буркнула Машка. – В любом случае, я их не видела.

– Да, возможно, – согласился совец. – Как жаль, что ты не цивилизованное существо.

– Но-но, – взъерепенилась Машка, – попрошу без оскорблений! Между прочим, я поцивилизованнее некоторых! Когда один невоспитанный товарищ заснул на наших мешках с овощами, мы не запихнули его в сырой подвал, а со всем уважением отправили спать домой!

– Ты не можешь быть цивилизованным существом, даже если ты умна и воспитанна. – Лицо Ва-Рана ничего не выражало – с Машкиной точки зрения. Однако она справедливо полагала, что у птиц вообще довольно туго с мимикой. Голос же совца дрожал. – У тебя же нет перьев.

Машка отмахнулась.

– К черту перья!

Совец вздрогнул, воровато оглянулся, хотя доподлинно знал, что в камере никого, кроме них двоих, нет, – и прикрыл глаза руками.

– Что-то не так? – испуганно спросила Машка.

– Меня здесь не было, когда ты сказала эту ужасную вещь! – глухо произнес Ва-Ран.

«Видимо, богохульство или что-то в этом роде», – быстренько сообразила Машка. Ей вовсе не было стыдно или страшно: за время пребывания в этом чокнутом мире она привыкла к тому, что все время попадает в подобные дурацкие ситуации. Но ведь боги все понимают. По крайней мере, точно больше, чем люди и равные им по уровню развития нелюди. А потому боги на такую ерунду не обижаются.

Подождав немного проявлений божественного гнева и не дождавшись, Ва-Ран успокоился.

– Ты даже могла бы учиться в Расовом училище имени Таароа, – продолжил он, постучав по ее лбу средним пальцем. – Только у тебя нет перьев, и это все решает.

– Перья ничего не решают! – возмутилась Машка. – Главное, что у меня внутри.

– Внутри у тебя кишки и сердце, как и у всех людей, – рассудительно заметил совец. – Голова у тебя, конечно, светлая, но не всем это заметно, ведь у тебя же нет перьев.

– Да что ты к перьям этим привязался! – с досадой сказала Машка. – Разве это главное в человеке?

– В человеке, может, и не главное. Зато в совце – да, – заметил Ва-Ран. – Будь у тебя хотя бы несколько перьев, можно было бы даже обойтись без клюва. Я сам бы порекомендовал тебя в училище. Но у тебя нет перьев.

– А Карфаген должен быть разрушен, – пробормотала Машка и добавила уже громче: – Ну и что теперь?

– А теперь будет ритуал, – просветил ее совец. Некоторое злорадство, смешанное, впрочем, со смутным сожалением, промелькнуло на его птичьей морде. – Ты же не выйдешь за меня замуж, потому что ты – человеческая самка. А мой дух смущен и испорчен твоим отношением ко мне. Следовательно, будет ритуал.

– Меня что, сожгут? – с ужасом предположила Машка, немедленно начиная соображать, как бы ловчее двинуть противного совца по пернатой голове и сбежать.

– Нет, – ответил Ва-Ран и, не успела Машка облегченно вздохнуть, добавил: – Тебе отрубят голову. Я повешу ее в гостиной.

– Спасибо, – язвительно поблагодарила его Машка. – Всю жизнь об этом мечтала. Петух ты облезлый, а не мужик!

Ва-Ран вздрогнул, и атрофировавшиеся крылышки его трепыхнулись, словно пытаясь поднять своего хозяина в небо. Мысли Машки между тем обрели слегка паническую окраску. Бежать нужно сейчас, когда зачарованная сластолюбивым совцом охрана крепко спит. Оставалось нейтрализовать совца.

– Как ты сказала? Петух? – упавшим голосом переспросил Ва-Ран. – Ну все, теперь мне придется лечиться до конца жизни. Титул посла для меня потерян.

– Ты шокирован и твоя самооценка упала ниже плинтуса? – прозорливо предположила Машка.

– Я не знаю, что такое плинтус, – признался Ва-Ран. – Но уважение мое к себе умерло, похоронено и теперь воняет из-под земли, как всякий порядочный мертвец.

– Весьма поэтично, – оценила Машка, естественно и не привлекая внимания делая шаг в сторону.

– Так в минуты раздражения называла меня моя мать, – грустно сказал Ва-Ран. Глаза его уставились куда-то в невидимую даль. – Это нанесло моей личности непоправимый вред, но у малышей гибкая психика, и меня смогли вылечить от болезненных воспоминаний детства.

– Это тебе твой доктор сказал? – осведомилась Машка, ногой пододвигая к себе отхожее ведро.

– Да, именно он, – подтвердил Ва-Ран. – Умнейший, великолепный специалист.

– Никогда не верь платным врачам: они непременно докажут, что без их усилий ты скоро помрешь. На самом деле кто угодно может с чем угодно справиться сам, тем более здесь, где магии выше крыши, – посоветовала Машка и быстро стукнула Ва-Рана ведром по голове.

Он неуверенно покачнулся, закрыл глаза и рухнул на пол Машкиного узилища. Переборов легкий приступ жалости и стыда, Машка неслышно выскользнула за дверь, оставив совца отдыхать в одиночестве и переосмыслять собственную жизнь.

Охранники вместе со своими животными крепко спали. Одна лисица даже похрапывала во сне, совсем не по-звериному перевернувшись на спину и растопырив лапы. На мгновение Машке показалось, что живот зверя пересекает длинный грубый шов, словно ее сначала разрезали надвое, как невоспитанный, но любознательный ребенок разрезает ножницами плюшевого мишку, а потом на скорую руку сшили обратно. Приглядываться она не стала и, стараясь не шуметь, побежала дальше.

В темном коридоре пахло пылью и старой бумагой, совсем как в школьной библиотеке. То тут, то там по стенам проскакивали зеленоватые искры, а потому Машка очень старалась их не задевать. Мало ли, вдруг эти ненормальные мутанты Птичью Башню ночью на сигнализацию ставят или подключают к местному аналогу электросети. Как шарахнет – потом лечиться умаешься.

– Где же у них здесь выход-то? – бормотала она, вовсе не надеясь получить у стен или темноты осмысленный ответ. Просто тишина, царящая ночью в Башне, действовала на нервы. Да и, говорят, так сосредоточиться проще получается.

– Выход везде! – Мелодичный голос заставил ее замереть на месте. – Только вот ты его не увидишь. Для знающего выход найдется в любом месте, невежда же будет тыкаться лицом в стены, но выход не откроется ему.

– Покажись, что ли, специалист по дверям нового поколения, – нехорошо улыбаясь, предложила порядком перетрусившая Машка. Впрочем, такая реакция была для нее вполне обычной: чем, если не здоровой злостью, глушить страх? Жалко только, что ведро она легкомысленно оставила в камере и в руках у нее не было ничего тяжелого.

Специалист ее иронии, видимо, не уловил. А может быть, понятие иронии было ему чуждым. Тьма коридора послушно выплюнула из себя тонкую легкокостную фигуру. Если бы не встопорщенные зеленые перья и клюв, голосистый мужчина был бы точной копией молодого, еще лохматого певца Киркорова. Перья же не оставляли сомнений в принадлежности данной особи к расе совцов. Только крылья за его спиной были гораздо больше и сильнее, чем у прочих виденных Машкой совцов. «Наверное, атлет», – решила она, потому как на ангела встреченный монстр точно не тянул. Она никогда не видела зеленых ангелов.

– У тебя нет причины уходить отсюда, – ласково сказал он.

– Но я хочу уйти! – возразила Машка.

– Желание не может быть причиной, – строгим голосом поправил ее зеленый совец. – Желая чего-либо, нельзя рассчитывать, что тебе это будет дано. Ведь у мира нет обязательств перед тобой.

– Спасибо! – язвительно поблагодарила его Машка. – А то я без тебя не знала. Значит, у меня нет причины уходить?

– Нет, – равнодушно подтвердил зеленый.

– Мне отрубят голову, если я здесь останусь. По-твоему, это не причина? – уточнила она.

– Это причина желать уйти, но не причина уходить, – любезно сказал зеленый.

Машка почувствовала, что пернатый атлет откровенно над ней издевается, и разозлилась еще больше.

– Слушай, – сказала она недружелюбно, – ты иди лучше отсюда, не мешай. А то как психану – и все перья из хвоста выдеру. На долгую добрую память.

К ее удивлению, совец не испугался и даже не обиделся. Он посмотрел на нее с интересом и вдруг рассмеялся. Смех у него оказался удивительно мелодичный и приятный. Видимо, у него не было хвоста. Потом он резко взмахнул рукой, и в лицо Машке полетел зеленый порошок с резким запахом. Увернуться она не успела. Нос немедленно заложило, как при насморке, Машка чихнула и провалилась в темноту.

– Тиу, я нашла ее! – услышала она затихающий где-то вдали веселый голос зеленого совца.