Текст книги "Избранные письма"

С сердечною приятностью вспоминаю, что Вы в ноябре прошлого года посетили Сергиеву пустынь. Там, в храме Божием, при молитвах и песнопениях богослужения, Вы встретили день Вашего Ангела, благодарили Бога за прошедшее, молили Его о будущем – благодарили Ангела хранителя Вашего за прошедшее хранение, просили его сохранить Вас на будущее время земной жизни, и до конца этой жизни, и до самого входа в блаженство вечное – пред лицо Бога. После Божественной литургии Вы пожаловали в мои келии; там мы утешились взаимною любовью о Господе, беседою о Господе. Утешение на земле – видеть человека, боящегося Бога, приносящего Ему в жертву полученные от Него жизнь и способности! К несчастью, большая часть людей поступают иначе: дары Божии приносят в жертву сатане.

Благодарю милосердого Господа, приведшего меня отдохнуть в уединении от молв столичных. Уже не незнакомы мне чувства, посещающие человека в уединении. Потому-то так удобно и сманила меня пустыня уединения из Сергиевой пустыни, шумной. Укрепляет душу уединение, вдыхает в нее какое-то мужество, какое-то презрение к миру, чего в прикосновении с миром ощутить невозможно. Когда душа попрет тление отречением от тления, тогда все тленное без исключения делается тленным, а на весы сердца, которое не может довольствоваться ничем, нисходит духовное созерцание. Оно делает жителя безмолвной келии жителем, можно сказать, рая – вводит его в новый мир, пред которым здешний мир очень тесен, ничтожен. В тишине безмолвия душа плавает как бы в каком необъятном пространстве, смотрит на минувшее, на настоящее, на землю, на небо, на время, на вечность. Так в ясную погоду гуляет орел в недосягаемой высоте, в прозрачной лазуревой бездне.

Чем обширнее пространство, занимаемое ландшафтом, тем великолепнее зрелище. Хороши красоты, которые человек может выразить, описать словом, но несравненно выше те, которые превышают слово, приводят сердце в восторг, а ум как бы лишают способности действовать. Говорят: в Швейцарии с одной необыкновенной, утесистой высоты представляется взорам живописнейший, восхитительнейший ландшафт; некоторые путешественники, взобравшись на эту ужасную высоту, так были поражены великолепием зрелища, что от изумления не устояли на ногах, низверглись с высоты, разбились. Точно так действует духовное созерцание! – Кто внезапно увидит его – от изумления ввергнется в эту бездну, умирает для мира! – Не ожили вышеупомянутые путешественники: черные, деревянные кресты над прахом этих сынов Британии стоят у подошвы швейцарского утеса; я сказал бы: умерщвленный видением духовным для мира не оживет уже для мира. Увы! Я сказал бы несправедливо, а потому не могу сказать! Увы! Оживает человек и для смерти! Ожил Соломон для смерти! Ожил для нее Иуда! Ожили для нее многие!.. Увы! Как мы слабы, как переменчивы!.. Гляжу на нашу немощь, гляжу со слезами!.. Взоры мои ищут отрады, утешения – и внезапно они обращаются к пустыне, к уединению!.. Там, там всего безопаснее!.. Туда стремись – душа моя!.. Беги!.. Если ноги недостаточны для быстрого течения, возьми крылья! Несись!.. Лети…!!! Спасайся от челюстей зверя: мира! Будь подобна блаженной жене, побежавшей, улетевшей в пустыню, – той жене, которую видел зритель духовных тайн – Иоанн. Ноги – здравый о Господе разум; крылья – вера: машет ими, могучими крыльями, переносится чрез дебри, воды, степи, горы тот, кому их дал Христос. У Него будем просить веры; пример показали нам апостолы; они говорили и молили: «Господи, приложи нам веру».

Да дарует нам Господь на крыльях веры перелететь чрез житейское море и влететь в блаженную пристань – Небо.

Мне?!! Ничего не нужно! – Что нужно мне, что нужно для убогой души моей, того и просил: просил об увольнении меня в уединение.

И дам Вам маленький отчет о уединении. Это – тихая, мирная смерть прежде смерти, которая – непременный удел каждого человека, которая для грешников, для рабов мира – люта. В уединении сглаживаются постепенно с ума человеческого впечатления, начертанные на нем предметами мира – и ум постепенно теряет свое общение с миром. Он глядит на мир как бы из страны загробной, как бы с того света. Чтоб пояснить себе это – подумайте о Китае, потом взгляните на себя, посмотрите – какие отношения ума и сердца Вашего к этой стране. Вы увидите в душе Вашей только понятия темные, от одного сказания, – понятия, чуждые жизни, которую им дает взор на предметы, общение с ними, близкое сочувствие ко всему. Вы увидите, что сердце Ваше к этой стране – так же мертво, как бы к стране вовсе не существующей или существующей только в баснях. Таким кажется мир для отшельника, для жителя пустыни дальней и глубокой. Все живущие в мире представляются ему не как постоянные жители, а только как путешественники. И точно: живем – путешествуем! Одни идут скромно пешком, другие скачут на конях, иные несутся на быстрых колесницах; конец – один для всех… Но так мало житель уединения смотрит и этими взорами на мир, как мало житель Петербурга думает, заботится о Китае. Больше, существенно, единственно занимает его тот мир, куда он переселится: этот мир – вечность. Отворились широко врата его пред изумленными взорами души, и взоры души жадно устремились в эти беспредельные пространства, тонут в них, заглядываются на вновь открывшееся, доселе незнакомое, вполне неизвестное доселе зрелище, приковались к нему, не могут оторваться… Вечность!.. Туда утекли все предшествовавшие нам времена; в этой пропасти скрылись все миллионы людей, сменявшиеся поочередно на лице земли; пред нею, пред ее взорами родился мир, размножилось человечество, образовались племена, народы, царства; пред ее взорами уже многие цветущие царства обратились в пустыни, многие покрылись ею; пред ее взорами пустыни безлюдные, леса дремучие, болота непроходимые соделались цветущими жилищами человеческого общества, многочисленного, образованного, шумного… На все это смотрела, смотрит равнодушно с холодной суровостью – вечность. Ничто ее не насыщает и ничто не насытит. Все в ней должно исчезнуть: все – ее жертва; на все глядит она, как жаркое вешнее солнце на хрупкий, слабый вешний снег… А на вечность смотрит, засматривается в безмолвии, в тишине своего уединения, отшельник. Наставленный этим зрелищем, он признает, называет все временное, как учит называть его Св. Писание, суетою; он убеждается, что назначение человека – не для земли, а для Неба. И Небо открыло нам в Евангелии, каковы должны быть небожители. С этим законом Бога Вышнего справляется ежечасно Его истинный служитель – справляется, не уклонились ли ум и сердце куда в сторону, не исполняют ли какую другую волю, волю мрачную, волю злобную, волю тленную… При такой жизни Небо нисходит на землю, а вместе с ним нисходит в эту юдоль тьмы, скорбей и плача – утешение, блаженство Небесные.

Получил Ваше письмо – и известилось моему грешному сердцу немедленно отвечать на него. Экстраординарного ничего с Вами не случилось. Уж никто так не смирит наставника, как наставляемые им! Это общая участь. Следовательно, Вам нечего ни удивляться тому, что было, ни смущаться им. Значит, Вы – с душевной пользой! И нынешнее письмецо Ваше какое-то причесанное, как головка у мужичка после баньки, – такое смирненькое!

Прошлого письма Вашего я испугался! Такое умное, многомысленное, высокое, пышное! – Как бы целый гвардейский корпус парадировал на Царицыном лугу! – Я и не смел отвечать. Как ни прочитаю – возьмет ужас, и не отвечается. Степан принуждал, принуждал меня, как на пашне пахарь принуждает тощую клячонку тащить соху, – твердил, покою не давал: «Что ж Вы Н. не отвечаете?» – Нет как нет! Не ответилось! И у клячонок, видно, свой норов бывает.

О следующем тоже не хотел было я Вам писать… да уж зачал писать, так нечего делать, заодно напишу. Покаяние, которого, как Вы описывали в прошлом письме, Вы сподобились коснуться – было только самообольстительное мечтание. Думали да думали, да наслушались, да умны, да не смиренны; в головушке-то и возмечталось, выстроился в ней волшебный замок. А всей беде я причина: читал Вам кое-что не под силу и тем сбил Вас с толку. «От плод их познаете их», – сказал Господь. Какой был плод этого состояния, которое душа сочинила сама себе, которым польстила сама себе? Этот плод был напыщенность, одна пустая, во всем смысле слова пустая напыщенность, выведшая Вас из обыкновенного Вашего состояния! Писали Вы к великому старцу – тот, как живущий на небеси, не разобрал, что Вы пишете про болвана, отвечал Вам про Ивана, утвердил Вас пребывать в Вашем мечтательном покаянии, полагая, что в Вас действует видение покаяния, как в нем – то видение, которое дивная благодать Божия, даруемая инокам, уже преуспевшим в безмолвии. Христианам, живущим посреди мира, не должно касаться возвышенных иноческих деланий, особливо безмолвнических. И Господь заповедал: «не вливать вина нова в мехи ветхи». Вино новое расторгает мехи ветхие, само проливается и уничтожает мехи; делания иноческие, когда за них возьмутся миряне, сами пропадают и приносят душевную пагубу делателям своим.

Слухи дошли до наших глухих, тихих мест из шумного и светлого Питера такие: какая-то преумная и презнатная дама писала прекрасноречиво письмо к какому-то монаху о зримом ею в себе необъятном числе ее согрешений и будто тот монах, как видится не академик, отвечал ей: «Матушка! На грехи свои смотреть так тонко не с твоим носом»… Слух выдаю за слух; было ли то или не было, о том ниже рассуждать дерзаю; и позволяются ли в Питере, столице просвещения и образованности, такие грубости – знать не знаю. А если б меня спросили, каков совет монаха даме столичной, то я бы отвечал со всею провинциальною откровенностью: «Совет грубенек, да верненек, и надо бы этой даме такой совет на стенке зарубить и крепко-накрепко его держаться». Покаяние, приличествующее благочестивому христианину, живущему посреди мира, сосчитываться ежедневно вечером со своею совестью. И предовольно! Если христианин будет стараться жить по заповедям и ежедневно проверять себя, то мало-помалу стяжет сокрушение духа, которое еще далеко отстоит от покаяния – видения. Вам приходила (извините за деревенские выражения: хороши, метко в цель попадают!) только дурь, гордая дурь! Мне она известна, сам в ней непрестанно: а потому Вас предостерегаю.

В преподавание советов не надо бы Вам очень пускаться, а со смирением от них отказываться. Когда же принудят, то сказать нечто слегка, предоставляя дело Богу. Очень Вы святы: как раз человека и на распятие! Да и распинать-то не умеете: только мучите напрасно. Все Вы хотите разумом да собою взять, а надо – верою да Богом.

14 ноября 1847,

Бабайки

Успокойтесь! Земная жизнь христианина растворена утешениями и искушениями. Так устроил Промысл Божий! Утешения поддерживают на пути Божием, а искушения упремудряют.

Общество, беседа с людьми благочестивыми приносят существенную пользу. Но для совета, для руководства недостаточно быть благочестивым: надо иметь духовную опытность, а более всего духовное помазание. Таково об этом предмете учение Писания и отцов. Советник благочестивый, но неопытный скорее может смутить, нежели принести пользу. Не только из среды мирян, из среды монашествующих крайне трудно найти советника, который бы, так сказать, измерил и взвесил душу, с ним советующуюся, из нее, из ее достояния, преподал бы ей совет. Ныне советники и руководители больше преподают совет из себя и из книги. А первого совет, тот-то особенно полезен и действителен; он близок к душе ищущей приютиться под сению совета – своего ей; это она чувствует. Св. Исаак сказал: «Ничего нет каждому полезнее, как совет свой». И совет чуждый, хотя по-видимому состоящий из благих и разумных слов, приносит душе лишь мучение, расстройство. Она чувствует его несообразность, чувствует, что он чужд ей. «Суть», говорит Писание: «иже глаголюще уязвляют, аки мечи: языцы же премудрых исцеляют» (Притч. 12, 18).

Прибегайте больше к чтению святых отцов; пусть они руководствуют Вас, напоминают Вам о добродетели, наставляют на путь Божий. Этот образ жительства принадлежит нашим временам: он заповедан, предан нам святыми отцами позднейших веков. Жалуясь на крайний недостаток в богопросвещенных наставниках и советниках, они повелевают ревнителю благочестия руководствоваться в жизни своей отеческими писаниями. «Совет святых – разум» (Притч. 9, 10). Старайтесь не увлекаться рассеянностью. Если же случится увлечься ею – по немощи, сродной всем нам, человекам, – не предавайтесь унынию. Неподательность несвойственна человеку на земле – ниже жителю глубочайшей пустыни и уединения. Переменчивость и увлечение действуют непременно в каждом человеке – и в строжайшем отшельнике. Тем более живущему посреди мира, посреди всех соблазнов невозможно не увлекаться. Не желайте от себя невозможного, не требуйте от души Вашей того, чего она не может дать. Врачуйте Ваши увлечения покаянием, а недостаток делания Вашего восполняйте сокрушением духа. Бог да благословит Вас!

Быстро летящее время уже приблизилось к грани 1847 года, скоро перелетит чрез эту грань, и год, который мы доживаем, поступит в число лет минувших, невозвратимых. Из бесчисленных событий его некоторые запишутся на скрижалях истории на память долговременному человечеству, некоторые сохранятся в воспоминании на столетие, на полустолетие, некоторые сохранятся еще на менее продолжительное время; большая часть погрузится в бездну забвения – в ней потонут, погребутся, исчезнут.

Скоро промчался 47-й год, так же скоро промчится и 48-й; скоро протекут многие годы, пожирая друг друга, приходя на смену друг другу. И мы незаметно пролетим пространство жизни на крыльях времени, незаметно прилетим к самым вратам в вечность!.. Старюсь – мне представляется, что время сделалось торопливее! Спешит, спешит!.. Остановись! Дай нам вглядеться в себя и подробнее узнать волю Божию, приготовить себя к вечности как к вечности! – Не внимает неумолимое! Не удостаивает умоляющих его – ниже взгляда! Летит!.. Человеки! Вам заповедал Бог: «бдите!», вам сказал Бог о времени: «дние лукави суть». – Пред вступлением в поприще 48-го года приношу Вам искреннейшее, сердечное желание всех возможных благ, доставляемых верою Христовою, которых Бог внушил искать Вам. Приобретайте их, приобретайте всеми делами благочестия! В основании же всех дел должна лежать истина; так в основание здания кладут твердый, краеугольный камень! Хранится богодарованная, богооткрытая человекам святая Истина в Священном и Святом Писании. Здание добродетелей, когда зиждется не на этом основании, вполне непрочно, непотребно.

Очень рад, что Вам так нравится в Москве, особливо по причине святынь, которыми богат этот древний христианский город. Но и в таком прекрасном месте должно наблюдать за своим сердцем, при свете, который издают из себя Священное Писание и писания святых отцов, а отнюдь не при нашем собственном свете, поврежденном падением, зараженном прелестью, или при каком-нибудь другом ложном свете. Пишете: «Вы не можете знать, что в душе моей происходит. Мне кажется, что человек сам, если желает освидетельствовать душу свою и вникнуть по совести в ее движения, может лучше всех себя узнать». На первое я согласен: по греховности моей и слепоте ума, происходящей от греховности, я не вижу себя – тем менее вижу других. Поэтому стараюсь вникать и вникать в учение Священного Писания, принимая его в том смысле, в каком объясняют его святые отцы, в каком принимает святая Церковь, а не в том, какой ему дают бесы и последователи их. И бесы толкуют Писание на погибель и прельщение внимающим им! Авось при свете, при истинном свете, который издают из себя Евангелие и святая Церковь, сколько-нибудь увижу себя, увижу тьму мою, увижу слепоту мою! «Сердце мое заблуждает, и беззаконие погружает мя, душа моя стоит во страсе», – говорит видевший себя св. пророк Исаия (21, 4). Зрение себя является в нищете духа, не в самодовольстве и самонадеянности.

Вторая половина вышеприведенных Ваших слов испугала меня! В ней что-то опасное! Не останавливаюсь написать Вам слова преподобного Дорофея, пришедшие теперь мне на память: «Ненавидит враг глас утверждения: понеже всегда хощет погибель нашу. Виждь – чего ради любит составляющих себе: понеже помогают диаволу, сами себе наветы творяще. Аз ино падение не вем иноку, но от еже веровати своему сердцу. Неции глаголют: сим падает человек, или сим. Аз же, яко же рех, ино падение бываемо кому не вем, разве от сего. Видел ли еси кого падша? Увеждь, яко себе последова. Ничтоже сего тягчайше, ничтоже губительнейше», и проч. Угодно узнать всю статью? Прочитайте ее в книге аввы Дорофея, под заглавием «О еже не составляти свой разум».

Господь да хранит Вас от всех невидимых сетей миродержителя и да спасет Вас во славу Святого Имени Своего.

27 декабря 1847,

Бабайки

Сердечно участвую в постигшей Вас скорби! Милосердый Бог Сам да утешит Вас! Да утешит Вас мысль, что невинный юноша, чистый, как Ангел, не успевший оскверниться никакими нечистотами земными, ушел, унесся в безопасное пристанище, в небо. Там ничто и никто не будет наветовать его благополучия! Тихо и счастливо текущая, неутекающая, неумаляющаяся вечность преобразилась в день один для наследников блаженной вечности. Там несменяющаяся радость, там неумолкающий праздник, там пир, уготованный от века и на веки Царем Царей – Богом. Туда поспешно отлетел юноша, призванный великим Учредителем пира, Создателем человеков. Кто может воспротивиться всемогущему призванию Всемогущего? Лишь тварь услышит повеление Творца своего – спешит мгновенно раболепно исполнить его. Очами веры посмотрим на милого юношу, шествующего по воздушным пространствам к небу! Очами веры посмотрим на чистого юношу, водворяющегося на небе и от радостей его забывающего о всем земном! Проводим его горячею молитвою и горячими слезами! Принесем в память его молитву и слезы! Земля – страна плача; небо – страна веселия. Небесное веселие вырастает от семян, посееваемых на земле. Эти семена: молитва и слезы.

Примите мои слезы в участницы слез Ваших, и Вы причаститесь того духовного утешения, которое присылаю Вам в этих строках. Все мы – кратковременые странники на земле! Всем нам предлежит отшествие отсюда! И неизвестен час, в который востребует нас Бог из нашей гостиницы. Употребим земную жизнь на приготовление себя к вечности; приготовим себе блаженную вечность. Вечная судьба наша в наших руках, потому что Бог воздает каждому по делам его.

Вы уверены в той любви и преданности, которые Вы насадили в сердце Вашего недостойного богомольца.

Примите мое усерднейшее поздравление с наступающим Новым Годом и вместе с приближающимся днем Вашего Ангела. Господь да благословит всю жизнь Вашу, да сказует сердцу Вашему Свою святую волю, благую и совершенную. Преуспевайте, преуспевайте в делах милосердия! Здешняя жизнь – точно поле, усеянное различными посевами хлеба и овощей, усаженное многочисленными, разнородными плодовитыми деревьями и кустарниками; люди – точно делатели; один способен водиться за виноградными лозами, другой за овощами, иной сеять хлеб, иной землю, иной – лишь исторгать терние. Каждый да трудится в том участке добродетелей, к которым он способен, к которым призван Богом, являющим призвание Свое разумному созданию теми способностями душевными, теми средствами, которые Он даровал этому созданию. Прекрасен участок, нива милосердия вещественного; делатель его вместе и подвизается, и наслаждается. «Милуяй нищаго, – утешительно наставляет нас Писание, – взаим дает Богови, по даянию же его воздается ему» (Притч. 19, 17). Преуспевайте на ниве Вашей: сейте милостыню, жните утешение, очищайте от плевелов пшеницу Вашу, приготовляйте жертву чистую, чтоб Царь Царей, воззрев на нее Своим испытующим и всевидящим оком, признал всю ее достойною небесной житницы. «Куй неискушенное сребро, – научает богомудрый, – и очистится чисто, всех убивай нечестивых от лица Царева, и исправится в правде престол Его». Престол Царя Бога – душа человеческая, а нечестивые, которых здесь заповедуется убивать – помыслы и ощущения тщеславия, человекоугодия, враждебно и татебно покушающиеся отнять у человека мзду небесную льщением, мечтанием мзды земной, человеческой. Обличаются они, эти невидимые враги, наветники нашего спасения, пред лицом Царя – откровенным законом Божиим, Евангелием, – и может истинный слуга Царев убивать нечестивых, просвещаемый и ободряемый светлым лицом Царя Небесного.

Не остановлюсь в этот день принести пред Вас приятное воспоминание о почившей К. Т. Воспоминание о ней осталось жить в моем сердце. И часто при таком воспоминании грустно рассуждал я о судьбе души ее. При нынешнем путешествии моем встречаю в Бородинском монастыре слепую старицу, пораженную жестокою простудою, живущую там с двумя дочерьми. Г-жа игумения, познакомив меня с ними, сказала наедине: «Они живут на иждивении К. Т., положившей им ежегодный пенсион». Вы не можете себе представить, какое утешение пролилось в душу мою при этих словах! Имею надежду, что К. на небе участвует в жребии праведных! Я знаю некоторые ее добрые дела; этого не знал; узнав его, я как будто стяжал богатое приобретение! Говорил некогда святой пророк Даниил царю Вавилонскому Навуходоносору, которому угрожало наказание от Бога: «Царю, совет мой да будет тебе угоден, и грехи твоя милостынями искупи и неправды твоя щедротами убогих: негли будет долготерпелив грехом твоим Бог» (Дан. 4, 24). Верую, что покойная К. искупила душу свою! Верую, что Бог милостив к ней.