Текст книги "Серебряное пламя"

– Мы нашли ее, – сказал он.

Трей тщательно и не торопясь, как его учили с детства, осмотрел участок, прислушиваясь, не раздастся ли лай сторожевой собаки, оценивая вероятность нахождения в хижине вооруженных людей. Он вытащил из кобуры кольт и проверил, легко ли поворачивается барабан на морозе, потом отстегнул винтовку, чтобы проверить, есть ли в магазине патроны, и, пришпорив Рэлли, двинулся вперед в долину.

Гай наконец-то собрался с духом спросить у Импрес, где она раздобыла такую кучу денег. Он хотел спросить об этом еще с той минуты, как она появилась с подарками и припасами, но тогда сестра не пожелала ничего объяснять, и он испугался, видя, как она помрачнела.

На этот раз Импрес пристально посмотрела на Гая, который сидел рядом с ней у камина на стуле, который мама купила где-то во время их блужданий, помолчала, прежде чем ответить, хотя сотню раз репетировала ответ.

– Я собиралась устроиться на работу в Елене, чтобы заработать на еду и семена, – начала она, говоря полуправду, не упоминая, где и кем она собиралась работать, – когда выстрелили в человека. Так случилось, что я оказалась рядом в это время… – Еще одна полуправда. Она не объяснила, как близко она была и в каком положении. – Я сумела помочь ему, и он выжил. Его семья очень богата. Они дали мне денег за то, что я спасла ему жизнь.

– Как он был застрелен? Тяжелая рана? – Гай был юн, и такие драматические подробности его интересовали.

– Бесчестно, – ответила Импрес, вспоминая залитых кровью Трея и Фло в тот вечер. – Он был ранен в спину.

– Какая трусость! – с негодованием закричал Гай, юношеский идеализм зазвучал в его пылком восклицании. – Негодяя, надеюсь, поймали и повесили?

– Не будь же таким кровожадным, Гай, – остудила пыл брата Импрес, глядя в его широко раскрытые от возбуждения глаза. – Нет, не поймали. Но, думаю, поймают.

– Почему ты так думаешь? Если он сбежал, его могут не найти.

Импрес вспомнила разговор, который слышала одним утром, когда Блю, Фокс, Хэзэрд и Трей обсуждали возможность законного наказания Джейка Полтрейна за предательский выстрел. Все пришли к единому мнению, что, если не удастся привлечь его к ответственности по закону, они сделают это сами в свое время. Они совершенно определение без уверток и уклончивых слов, решили взяться за дело. Джейк Полтрейн должен поплатиться. Больше всего ее поразило в разговоре не обсуждение возможности самой мести, а твердая убежденность, что отмщение Джейку Полтрейну неотвратимо. Голос X зэрда был мрачен, когда он произнес:

– Я не верю в неотвратимость закона, но мы дадим суду шанс выступить первым. Однако, если eго не приговорят к повешению, то… – То, что подразумевалось за словами Хэзэрда, было абсолютно определенным.

– В этой семье смешанная кровь, – объяснила Импрес, – и они очень хорошие следопыты.

– Настоящие индейцы! – зачарованно воскликнул Гай при мысли о мести дикарей. – Они снимут с него скальп, когда поймают?

– Боже, Гай, какой ты жестокий. Сейчас уже не снимают скальпы.

– Некоторые племена еще поступают так. Папа как-то говорил мне. Он сказал, что слышал об этом, когда спускался вниз, в долину.

– Это только слухи. Нет никаких скальпов, – соврала она.

Да, Импрес знала, Трей говорил ей, что за скальпы индейцев хорошо платят, хотя и тайно. В Южной Дакоте, рассказывал, он, не так давно платили за индейский скальп двести долларов, а женские скальпы ценились еще дороже. И затем она вспомнила разговор четырех мужчин в спальне Трея в то утро, их длинные до плеч волосы, безупречно изваянные лица, негромкий разговор об убийстве Джейка Полтрейна. Этот образ заставил придать больше убедительности ее лжи Гаю.

– Папа рассказывал, что они выходят на охоту из резервацией, он видел однажды целую группу на мосту. Но они скрылись. Папа говорил, что они крадут лошадей.

– Я не знаю ничего об индейцах, и ты не знаешь ничего, кроме слухов. За два года нас ни разу не беспокоили. Ни разу. Поэтому Мы можем быть уверены, что Кловер их не интересует.

– А другая лощадь… Она хорошо выглядит – Голос Гая поднялся на целую октаву. – Это индейская лошадь? Ты получила ее от семьи со смешанной кровью?

– Ее нужно будет вернуть. Я одолжила ее, чтобы доставить груз.

– А когда ты ее вернешь? Можно я поеду с тобой? Ах, как здорово было бы поехать летом, вернуть лошадь и поблагодарить! Она смогла бы опять увидеть Трея. И тут же ей вспомнились женские голоса, рассказывающие, что она есть для Трея. Нет. Она никогда не вернется. Через несколько дней он забудет ее ради других женщин. Думать об этом было ужасно.

– Не знаю, – ответила она неуверенно. – Может быть, мы ее никогда не вернем.

Хотя она осознанно сказала «одолжить», она не |видела возможности вернуть лошадь.

В то время как Трей обследовал конюшню, а Импрес и Гай обсуждали щекотливую проблему денег, Дункан Стюарт вернулся домой с празднества, устроенного Обществом за изменение Монтаны. Общество основали жадные до денег люди, занимавшиеся лесозаготовкой и мечтавшие спилить все деревья в штате. На мероприятие пригласили законодателей в надежде, что они поддержат это стремление.

– Он исчез, – заявил Дункан рассерженно, подходя к столу и открывая бутылку бурбона.

Плеснув виски в стакан, он сделал большой глоток, прежде чем повернулся и посмотрел на дочь, которая не собиралась вступать с отцом в длинные обсуждения. Она удобно развалилась на диване, обшитом серебристым атласом, в полном вечернем одеянии, так как только что появилась дома после обеда в узком кругу. Отпив из бокала шампанское, она осторожно поставила его на стол и, спокойно посмотрев на взвинченного отца, сказала:

– Об этой погоне много говорят в городе.

– Тебя это не огорчает?

Она пожала плечами, отчего тонкая ткань сильно декольтированного платья затрепетала.

– А должно было бы? – сдержанно спросила она.

– Ты так спокойна.

– Нет никакой необходимости волноваться и спешить.

– Что, если он замерзнет? Человек едва оправился от раны.

– Отец, подумай, он же наполовину индеец и знает, как выжить в горах. – Она грациозно взмахнула холеной кистью.

– Но ведь он поехал за той женщиной?!

– Да, за той, что продавала себя у Лили. Ты считаешь ее достойной соперницей? Думаю, что нет. И пожалуйста, папа, будь мужчиной, ты же должен понимать разницу между нами.

Дункан откашлялся и с молчаливым удивлением посмотрел на дочь, в очередной раз пораженный ее циничным отношением к жизненным ценностям.

– Его тем не менее разыскивают.

– Я уверена, что он найдется, – успокаивающе ответила Валерия. – Что ты скажешь насчет того, чтобы поговорить с Хэзэрдом через одну-две недели? Трей уже достаточно здоров, чтобы обзавестись женой, так что, думаю, тебе следует изложить наши предложения отцу Трея и дать ему немного времени, чтобы привыкнуть к ним. Ему придется как-то замять историю с Греем Иглом и Буффало Хантером.

– Если Хэзэрд Блэк не очень обеспокоен интересами своего клана, идея не сработает, как ты понимаешь.

– Если интересы его клана ему безразличны, нам следует подумать о другой идее, не так ли? Но Хэзэрд именно таков. В этом все дело. А я уж постараюсь сыграть оскорбленную девицу в суде. И ты и я знаем, как правосудие относится к индейцам. В Миссуле недавно повесили четверых. А эти семеро в Массельшелл? Что может быть хуже индейцев в суде? Ты же все понимаешь, папа. – Она протянула ему бокал с шампанским.

Керосиновая лампа у камина замигала, и в комнату ворвался порыв холодного воздуха. Импрес и Гай одновременно повернулись к двери.

В дверь влетели снежинки и закружились в водовороте на деревянном полу В узком дверном проеме стоял Трей, голова которого касалась притолоки, а пальто из бизона делало его еще более огромным. Шарф был закинут за спину, брови и ресницы заиндевели.

Он приехал. Ее охватило ошеломляющее чувство радости. Машинально Импрес встала, чтобы встретить его.

Трей вошел внутрь и прикрыл за собой дверь, кожаные сапоги бесшумно ступали по полу.

– Ты задолжала мне шесть дней, – спокойно сказал он.

Сердце Импрес при виде Трея отчаянно заколотилось. Какая неожиданность – его появление! И эти слова, произнесенные задеревеневшими от холода губами.

Гай поднялся со стула.

Кто это, Пресси? Откуда он? Какие шесть дней?

Трей посмотрел на мальчика, словно только что увидел его, затем повернулся к Импрес.

– Сказать ему? – В его тоне слышалась легкая угроза.

Между тем серебристые глаза внимательно обежали скудное убранство жилища. Трей уже осмотрел конюшню и, прежде чем вошел, заглянул в освещенное окно. Он убедился, что они одни, но осторожность никогда не мешает.

– Что такое, Пресси? – воскликнул Гай. – Скажи мне.

Трей снова посмотрел на Импрес, брови у него поднялись.

– Нет, – поспешно сказала Импрес, умоляюще глядя Трею в глаза. – Гай, я хочу тебя познакомить с человеком, о котором я тебе рассказывала.

Глаза Трея приоткрылись от удивления.

– Он тот, кому я спасла жизнь, – твердо заявила она.

– И сделала это с невероятным мастерством, – мягко добавил Трей.

– Его семья заплатила мне за это. За то, что я спасла его жизнь. – Импрес подчеркнула последние слова.

На лице Трея мгновенно появилась улыбка.

– Не только жизнь, но и тело, – добавил он. Импрес кинула на него раздраженный взгляд. Его нахальство не переставало изумлять ее.

– Гай, – продолжала она по-прежнему твердо, – познакомься с Треем Брэддок-Блэком. Трей, это мой брат, Гай.

Подойдя ближе, Трей чуть глянул в сторону Импрес, протянул мальчику руку и сказал без тени улыбки:

– Рад познакомиться.

– Добрый вечер, сэр, – запинаясь сказал Гай, пытаясь вспомнить хорошие манеры, которым его когда-то обучали. Его глаза не отрывались от огромного мужчины с двумя шестизарядными револьверами на поясе. – Вы наполовину индеец, – заявил он бестактно, затем покраснел мгновенно от своих слов и начал, запинаясь, бормотать извинения.

Трей мгновенно прервал его.

– Ничего особенного, Гай, – сказал он с улыбкой. – Я привык к этому и горжусь своим отцом.

– Пресси сказала, что вы охотитесь за человеком, который в вас стрелял. Вы его застрелите, повесите или привяжете на земле на съедение муравьям?

Трей выглядел изумленным. Бросив быстрый взгляд на Импрес, он сказал:

– Это сестра так говорила тебе?

– О, вовсе нет, сэр. – Гай посмотрел на Импрес, ища поддержки. – Я только подумал, что вы наполовину индеец и все такое прочее.

– Идея с муравьями мне нравится, – игриво согласился Трей. – Ты поможешь мне, если я разыщу мерзавца?

Глаза у Гая широко открылись, он весь задохнулся от счастья.

– Трей, прекрати, – сказала ему Импрес. – И, Гай, перестань смущать мистера Брэддрк-Блэка своими безумными идеями.

– У вас шестизарядные кольты? – Гая не удержало предостережение сестры.

Он никогда не видел человека, столь вооруженного и имеющего вид хорошего стрелка. Трей кивнул.

– Изготовлены на заказ?

– Да.

– Пресси привезла мне кольт, но он самый обычный.

– Любой кольт – прекрасное оружие.

– Можно мне посмотреть на ваши? – Гай не отрывал глаз от разукрашенных рукояток револьверов.

– Конечно, можешь даже примерить ремень с револьверами. – И Трей расстегнул ремень и протянул его мальчику.

– Не хотелось бы прерывать мужской разговор, – негодующе сказала Импрес. Обаяние Трея раздражало ее. Все влюблялись в него мгновенно. Немыслимо. Не только женщины. Все. – Может быть, Трей, ты расскажешь, что делаешь здесь.

– Я уже сказал, – мягко ответил он.

– Трей, посмотрите, он мне впору. – Гай застегнул ремень на последнюю дырочку, и тяжелый ремень опоясал его бедра. – Можно мне пострелять из револьвера? – возбужденным голосом спросил он.

– Не сейчас, – выразительно сказала Импрес и, повернувшись к Трею, повторила напряженным голосом: – Я хочу знать твои планы.

– Пожалуйста, – взмолился Гай.

– Гай!

– Попозже, Гай, – спокойно сказал Трей. – Постреляем попозже. Сейчас почти полнолуние. Если ты позволишь, я бы хотел поговорить с твоей сестрой.

– Пожалуйста! – Гай посмотрел на поджатые губы и горящий взгляд Импрес. – Я поставлю вашу лошадь в конюшню.

– Она уже там, но ты можешь накормить и напоить ее. Кроме того, принеси седельные сумки. – По привычке, воспитанной отцом, Трей положил в них смену белья, мокасины и всякую необходимую мелочь. – И я бы не отказался поесть.

– О, у нас есть еда, не так ли, Пресси? – быстро отреагировал Гай. – Пресси что-нибудь вам даст, а я займусь едой, когда разберусь с вашей лошадью. Я хорошо готовлю, когда есть из чего. Пока Пресси не было, мы ели овес три раза в день. С яичницей. Не так уж плохо, но Эдуарду такая еда не нравится. Мы все ждали Пресси и организовали дежурство, чтобы встретить ее. Хотите я покажу свои новые башмаки? – продолжал он, не обращая внимания на то, что Импрес умирала от смущения.

– Думаю, что мистер Брэддок-Блэк не очень интересуется твоими башмаками, – сказала Импрес, но было уже поздно, потому что Гай поддернул брюки и показал свои сияющие башмаки.

– Прекрасные башмаки, – сказал Трей, подумав при этом, что у него всегда была новая обувь.

– У нас осталась только одна пара, когда папа умер, ну, а каждому хотелось пройтись, – Гай внезапно замолчал, наконец заметив пристальный взгляд сестры. – Я лучше займусь вашей лошадью.

– Он слишком много говорит, – сказала Импрес, когда дверь за Гаем закрылась.

– Все дети таковы. – Трей улыбнулся. – Поэтому они так привлекательны.

– Он не ребенок. Боюсь, что он чувствует себя взрослым с тех пор, как… – Она заколебалась.

– С тех пор, как умер ваш отец?

– Да.

– Когда это случилось?

– Прошлым летом.

– Извини, но именно поэтому ты и оказалась у Лили? Импрес кивнула:

– И поэтому я не могу позволить возобновить наше соглашение.

– В этом нет необходимости. Ты заработала свои деньги. – В его голосе было понимание и сочувствие.

– Не уверена.

– К счастью для меня. – Улыбка, у него была обаятельная и приглашающая. – И раз уж мы коснулись этой темы, может быть, обсудим, как мы проведем оставшиеся дни, конечно с Гаем и Эдуардом вместе.

Его гнев, после того как он встретил Импрес, прошел. Пришлось совершить эту поездку, чтобы разобраться в причинах ее отъезда. У Импрес не было привычки спать с мужчинами, и ее внезапный отъезд мог быть связан с ее обязательствами перед детьми. Теперь его предположения подтвердились.

– Не забудь Эмили и Женевьеву, – добавила Импрес с особенной улыбкой, в которой была ласковая насмешка.

– Так есть еще дети? – Голос у Трея был изумленный, но он быстро взял себя в руки и спокойно сказал: – Да, конечно, ты ведь сказала там, у Лили, что у тебя есть сестры.

Он не привык иметь дело с детьми и не представлял, что дети сопутствуют любви. Об этом следовало бы подумать отдельно, решил он.

Импрес видела легкое потрясение, которое испытал Трей, и дала ему свою оценку. Секундное колебание доказывало его честность, но теперь все поменялось, он был у нее дома, ситуация в корне отлична от той, что была на ранчо, где семья Трея и слуги создавали преимущество для него. С четырьмя детьми и бедным жилищем, стремлением улучшить жизнь семьи она могла исключить его из своей жизни. Но она испытывала непреодолимое желание броситься в его объятия, хотя и пыталась безуспешно преодолеть это чувство, убеждая себя, что ей нет места в насыщенной жизни Трея. Для него это никак не могло быть любовью.

– Всего четверо. Братья и сестры, – разъяснила Импрес. – Боюсь, что твое путешествие просто бессмысленная трата времени.

Даже произнося эти слова, она чувствовала, как бьется у нее сердце, потому что видела, что Трей не расстегнул пальто. Его глаза, цвет которых напоминал ей лунный свет, глянули в упор на нее.

– Я едва не угробил лошадь по дороге сюда, так что четверо или сорок… – Он размотал шарф и, приподняв брови, произнес окончательный приговор. – Нужно просто время, – он как-то по-мальчишески ухмыльнулся, – чтобы приспособиться к этому.

Трей снял пальто и протянул его Импрес, у которой под его тяжестью подогнулись колени.

– Боже, как ты его носишь? – воскликнула пораженная Импрес. – Оказывается, ты намного сильнее, чей я думала.

– А ты слабее, – ответил он сдержанно. – Прекрасное сочетание, насколько я помню.

– Замолчи, Трей, дети могут услышать, – предупредила Импрес, испуганно глядя в сторону чердака, нервы у нее были на пределе. Когда он появился здесь из зимней темноты, подсознательно у нее возникла мысль, что жизнь началась вновь, и теперь, когда он стоял рядом, его присутствие подавило ее чувства, словно она оказалась в эпицентре урагана.

– Поцелуй меня, свирепый котенок, – прошептал он. – Этого будет достаточно. – Он приподнял Импрес вместе с пальто, так что ее губы оказались на уровне его лица, и поцеловал. Его губы были прохладны после долгого пребывания на морозе.

– Нет, – запротестовала она, – ты не должен. Импрес надеялась, что ее слова удержат Трея, а не подействуют на него, как красная тряпка на быка, и не ожидала, что поцелуй вызовет у нее воспоминания об их страсти.

– Тебе не следовало приезжать, – проговорила она в ответ па его поцелуй.

Забрав пальто, Трей небрежно переложил его на стул одной рукой, словно легкую детскую блузу.

– Тебе не следовало покидать меня, – сказал он, повернувшись к ней; голос у него теперь уже звучал мягче.

На нем была надета теплая рубашка с бриллиантовыми пуговицами, должно быть, сшитая из кашемировой шерсти и шелка, лучшего сочетания, спасающего от холода. Импрес почувствовала себя рядом с ним оборванкой. Контраст в их жизнях, даже с ее вновь обретенным богатством, был непреодолим. Даже во Франции у дочери графа де Жордана не было тех возможностей, к которым привык Трей. Привилегия и судьба создали его таким, каким он стал, а это рушило ее надежды на будущее.

– Я должна была уехать, – сказала Импрес, понимая, что он никогда не будет полностью принадлежать ей. – А тебе не следовало приезжать.

И сделав шаг назад, повернулась к нему спиной.

– Я должен был, – сказал Трей низким звучным голосом, так что слова отозвались эхом в комнате. Его сапоги бесшумно ступали по полу, когда он сделал несколько шагов к ней.

Он слишком близко подошел, подумала она с тревогой, попав в ловушку между столом и полками и спиной почувствовав стену. Запах Трея вновь заполнил ее ноздри, когда он поднял руки и твердо положил их на ее плечи, ладонями вниз. Он не знает, что такое «нет», подумала она, когда его лицо с бронзовой кожей склонилось над ней.

Она выглядит столь же опьяняющей, как и раньше, решил Трей, нежной и податливой, глаза выдают желание, даже если она отказывает ему. Он задумался, удастся ли им уединиться в этой заполненной детьми хижине. Едва ли здесь нашлось бы место. Их губы коснулись друг друга, рот у нее полуоткрылся, она сдавалась, что особенно возбудило Трея. А Импрес, почувствовав его плоть около своего живота, бессознательно застонала, и ее язычок коснулся его, но тут Импрес услышала насвистывание Гая у двери.

Импрес вырвалась, выскользнула из рук Трея и была на полпути к кухне, когда ее брат появился в дверях.

– Трей, как зовут вашу лошадь? – спросил Гай, отряхивая ботинки от снега. – Она прекрасна!

Он был полон юношеского энтузиазма, седельные сумки и походная складная койка Трея висели на его плечах.

Трей откашлялся, чтобы заговорить нормальным голосом, после того как наплыв его желания был прерван столь неожиданно и решительно, и повернулся к Гаю.

– Ее зовут Рэлли, – ответил он. – Она выиграла скачки в Елене среди однолеток, и вот уже два года ей нет равных в соревнованиях западнее Шеридана. Ты можешь покататься завтра на ней, – любезно предложил он.

– Вот это дело! Куда поставить вашу койку? – У Гая появился в доме настоящий западный герой, и он хотел разместить его как можно удобнее, надеясь, что он останется подольше.

Трей точно знал, куда бы ему хотелось поставить койку, но этот мальчишка был слишком юн, чтобы понять его, поэтому он ответил:

– Мы должны помочь твоей сестре приготовить еду.

Импрес стала открывать банки, находясь в состоянии нервного возбуждения, которое могло взорваться в любой момент. Зная ее характер, Трей стремился к уступкам.

– Между прочим, – спокойно сказал он Гаю, – мы сможем пострелять завтра. Я пока задержусь здесь, если ты не возражаешь.

– Возражаю?! – повторил Гай в полном восторге. – Ты слышала, Пресси? Он будет стрелять со мной и даст мне покататься на его лошади. Разве это не прекрасно, Пресси?! – Гай был в том возрасте, когда мужские игрушки, проявление искусства и отчаянной храбрости были поразительны и возбуждающи.

Это судьба, подумала Импрес; и это было то, о чем она не смела мечтать. Трей, которого можно было коснуться рукой. Трей улыбался ей, его чарам было невозможно сопротивляться, это было какое-то колдовство.

Это, черт возьми, означало жизнь. Теперь мир, в который ворвался Трей, был очерчен и постоянен. В этом мире, абсолютно реальном для них, а не придуманном, она свободна располагать собой. Раздраженная пустыми надеждами, Импрес сказала более резко, чем хотела.

– Прекрасно, но, может быть, ты лучше поможешь мне приготовить картошку?

– Конечно, Пресси, конечно, – быстро согласился Гай, его голос был полон счастья. – Увидишь, как я научился это делать, пока тебя не было.

Когда и Трей предложил помощь, отказ Импрес прозвучал менее резко, чем ответ Гаю. Она видела, как счастлив Гай в мужской компании. Мальчику было нелегко оставить их сложившуюся удобную жизнь во Франции и в возрасте одиннадцати лет взять на себя обязанности и ответственность, которые были ему не по плечу. Хотя он, как и Импрес, в силу своей молодости легче, чем родители, приспособился к новой жизни и тяжелому физическому труду.

По напряженному лицу Импрес Трей понял ее состояние и не стал настаивать, желая избежать дальнейших разногласий. Ощущение ее мягких губ и нежного тела было настолько живым и ярким, что какой-либо разлад между ними был для него немыслимым. Он поужинал в кресле у очага и через минуту уснул.

Держась только на силе воли во время тяжелого путешествия, Трей теперь был полностью выжат, его не до конца излечившийся организм оказался на пределе. И сейчас, казалось, он чувствовал, что достиг наконец желанной гавани, оказался там, где больше всего хотел, и его воля позволила ему расслабиться, потерять бдительность и уснуть.

– Помолчи, – упрекнула Импрес Гая, когда он заговорил слишком громко, – дай Трею поспать.

Во взгляде, которым она окинула спящего, была нежность. Она знала, каких усилий ему стоило следовать за ней в горы, каким упорством и мужеством нужно обладать, чтобы проехать в седле семьдесят миль по морозу, не оправившись после тяжелого ранения. Черт побери, наше неизвестное будущее, подумала она непроизвольно, и эту мерзавку Арабеллу Мак-джиннис. Импрес хотела его, а этот его семидесятимильный пробег, она надеялась, также означал, что он хочет ее больше, чем Арабелл и Люси всего мира. Глядя на Трея, распростертого в мамином кресле, она подумала, что, возможно, нет ничего более важного в ее жизни, чем его пребывание здесь.

Импрес позволила проспать Трею почти час, прежде чем разбудила его. Он улыбнулся ей, затем, как ребенок, потер глаза, чтобы окончательно проснуться.

– Я рад, что нашел тебя, – прошептал он, и ее сердце забилось от счастья.

Ужин протекал мирно и уютно, керосиновая лампа бросала золотистый отблеск на стол и на лица трех, молодых людей. Казалось, они были одни в целом мире, затерявшиеся в горах в темноте ночи. Расслабившись в столь располагающей обстановке, Импрес наблюдала с облегчением, как Трей с аппетитом ел все подряд, нахваливая их поварское искусство.

– Да, пожалуйста, – с улыбкой ответил он на вопрос, хочет ли он еще горячего шоколада.

Если бы мир исчез, подумала она, кротко улыбаясь ему в ответ, а мы остались бы здесь навсегда!

Пит, предупрежденный Импрес, не донимал Трея расспросами и только осторожно осведомился об индейцах, скальпах и кровной мести. Трей отвечал с серьезной искренностью. Было договорено, что утром они сделают мишени для стрельбы.

– Если только не нагрянет снежная буря, – сказал Трей.

– Ты так думаешь? – спросила Импрес. – Небо чистое.

. – Когда я ехал, ветер переменил направление. Это серьезный признак.

– Может быть, нам повезет, – заявил Гай с юношеским пылом, – и нас засыплет снегом!

– Может быть, – ответил Трей, намазывая на хлеб яблочный джем.

– Ну уж нет, – возразила Импрес, объятая противоположными чувствами, разум и ее желания пришли в полное противоречие. – Разве могла она надеяться, что Трей останется с ней надолго? – Тебе нельзя здесь задерживаться, – выпалила она и добавила, слегка запинаясь: – Твоя семья разве не будет беспокоиться?

– Я как раз не возражаю, если нас засыплет – сказал Трей с ясной, как летний полдень, улыбкой. – А семья моя прекрасно понимает, куда и зачем я поехал.

Это было, конечно, полуправдой. Мать очень переживает, но отец знает, что его сын может сам о себе позаботиться.

– Ты слышишь, Пресен? Трей не возражает! – Лицо Гая оживилось от радости. – Спорю, что вы отлично стреляете из лука, – заявил он в страшном, возбуждении.

– У нас будет время заняться многими вещами, – спокойно ответил Трей. – Первым делом нужно будет, и начнется буря, изготовить снегоступы, снег нам тогда не будет страшен. Разве не так? – спросил он.

– Так, – удрученно сказала Импрес, отчетливо понимая, что любая задержка Трея в ее доме обернется катастрофой для ее чувств. Он значил слишком много для нее. Надо серьезно поговорить с ним, но позже, когда Гай уснет.

Однако Трей уснул в кресле у огня до того, как ушел спать Гай. Напряженное путешествие в течение суток истощило бы жизненные силы кого угодно. Импрес накрыла Трея одеялом и долго сидела, разглядывая утомленно раскинувшегося на кресле бронзоволицего мужчину, бросившегося в догонку за ней, оставив свои непростые обязанности в родительском доме.

За все следует платить, размышляла она, если хочешь завоевать любовь самого богатого и красивого мужчины в Монтане; если бы не его богатство, все могло бы, конечно, сложиться по-иному, но питать привязанность к человеку, основывающемуся в своем отношении к ней только на чувственных мотивах, слишком противоречило прежним идеалистическим представлениям Импрес о любви. Да и разве не абсурд все их взаимоотношения, начиная с той первой встречи, когда судьба свела их как продавца и покупателя? Как получилось, что она полюбила его? И она нежно прошептала:

– Не оставайся слишком долго в зимней Монтане… или я никогда не позволю тебе уехать.

Через секунду она улыбнулась своему собственному предположению. Как будто можно посадить в клетку такого человека, как Трей!

Проснувшись утром, Трей почувствовал, что мышцы его одеревенели, но зато он ощущал себя отдохнувшим. Он глядел тесное помещение и, увидев Импрес, подкладывающую поленья в огонь, сказал:

– Доброе утро.

Она повернулась и улыбнулась. Трей улыбнулся в ответ.

Подняв руки, он пригладил волосы и, откинувшись удобно на спинку кресла, спросил:

– Где же ты спала?

– Вон там, – ответила она, указывая на кровать в темном углу под входом на чердак, опрятно застланную цветным стеганым одеялом.

Потянувшись, он широко улыбнулся.

– Не думал, что мне придется спать в кресле.

– Ты можешь спать вместе с Гаем. – Импрес указала через плечо на противоположную стену. – Там раньше спали родители, и для вас будет достаточно места.

Увидев, что Гай спит среди разбросанных одеял, Трей понизил голос и пробормотал:

– Кажется, он крепко спит?

Импрес, свежая и молодая, стояла рядом с ним, одетая в знакомый костюм из фланелевой рубашки и брюк.

– Выбрось эту идею из головы, Трей.

– Она уже прочно сидит там, дорогая. – Его светлые глаза осмотрели ее всю, начиная от стройных ног до зеленых глаз.

– В этом домике у всех хороший слух. Помни об этом.

– Обещаю, – сказал Трей добродушно, – быть разумным.

Сбросив одеяло, он поднялся и посмотрел на нее оценивающим взором.

– Я соскучился по тебе.

– Ты говоришь это всем девушкам, – спокойно ответила Импрес, делая попытку в это утро удержать Трея на расстоянии.

Она так решила. Первое, не поддаваться красоте Трея и его обаянию, и второе, отправить его обратно как можно быстрее, иначе он только осложнит ее жизнь.

– Неправда, – сказал он очень негромко. – Тебе первой.

Все тщательно продуманные планы рухнули, Ей пришлось некоторое время собираться с силами, чтобы холодно ответить:

– Извини, но в это трудно поверить.

Подслушанный разговор, голос Арабеллы, клевещущий на нее, не давали ей покоя… Любой мужчина, который так популярен у женщин, должен знать все слова, которые говорят в подобающих случаях.

Трей, догадавшись, что творится в душе Импрес, понял, что сможет заставить ее поверить, только если будет держать ее в объятиях. Ее сдержанность, осторожность сразу исчезнут, когда он поцелует ее и будет нашептывать сладкие слова любви, преодолевая барьеры, которые она построила. Поэтому, обойдя грубо сколоченный стол с разномастными стульями, он приблизился к ней почти вплотную и нежно обнял.

Нет причин для холодности. Ее тщательно скрываемое прошлое теперь известно – братья и сестры, крайняя бедность, горькие воспоминания о былой респектабельности… Фамильные портреты семьи Жордан, серебряный подсвечник и шпага, висящая на стене. Зачем теперь суровая отстраненность? И он сказал об этом мягко, ласково прижимая ее к себе.

– Зачем сдерживать себя, радость моя? Я сказал то, что думал. Я действительно скучал.

Но она, разжав его руки, отодвинулась назад и сделала три шага в сторону, так что теперь их разделял стол.

Как ответить человеку, чья спальня была больше всего ее дома, и как сказать: «Я не проститутка, и хотя я была у Лили, но никогда не продавалась»? Как объяснить такому искушенному в любви человеку, как Трей, что она не способна просто играть в любовь, которая для Трея, если верить Арабелле и Люси, была обычной и частой затеей.

Слишком глубоко было ее чувство к Трею, чтобы позволить вновь вовлечь себя в эту игру. Ей следует быть стойкой. Она может быть такой, она знала это, поэтому подбирала теперь такой вежливый ответ, который, не раскрывая ее чувств, не смущая детей, которые могут прислушиваться, вместе с тем защитил бы ее. Но ее эмоции было не так легко подавить, и против своей воли она вдруг сказала:

– Я тоже скучала, Трей, но будь благоразумен, дети…

– Я устрою все с детьми, – сказал Трей тихо, наблюдая, как бьется жилка у нее на горле, напоминая, что он чувствовал ее всякий раз, когда целовал ее золотистую кожу около уха. Он знал, что она испытывает точно те же чувства, что и он. – Ты и я хотели бы быть одни.

– Нет, – запротестовала она, от его слов щеки у нее запылали огнем, слишком ее чувства легко сдавались перед его настойчивостью. – Ты не смеешь.