Текст книги "Серебряное пламя"

Глава 12

За завтраком дети вели себя очень благопристойно, за исключением Эдуарда, который жизнерадостно, не обращая внимания на шепотом делаемые Женевьевой замечания, твердил звонким голосом:

– В комнатах пи-пи, в комнатах пи-пи.

– Трей объяснил родителям, что ребенок восхищен водопроводом в доме. Действительно, он провел целый час в туалете, наблюдая, как бьет вода из крана. Старшие дети покраснели, чувствуя неловкость от темы, поднятой Эдуардом за завтраком. Тогда Хэзэрд и Блэйз непринужденно стали расспрашивать о жизни в горах, а Эдуарда удалось отвлечь булочками с корицей, и вскоре разговор принял более непринужденный характер.

После завтрака все отправились наверх навестить Импрес, которой, несмотря на слабость, стало гораздо лучше. Температура спала, она поела немного куриного бульона, но была очень бледной.

Родители Трея были рады вновь видеть ее, как они сказали, вместе с семьей. Ослабевшая Импрес едва удерживалась от слез, видя их доброту, но была отвлечена забавными рассуждениями Эдуарда о загадочных трубах в доме.

Через несколько минут три медицинские сестры в комнате стали многозначительно покашливать и посматривать на часы. Блэйз тут же предложила детям пойти в детскую комнату с ней и Хэзэрдом, чтобы посмотреть, не следует ли отремонтировать оставшиеся там игрушки. В комнате остался только Трей, который так посмотрел на медицинских сестер, что они тут же оставили его наедине с Импрес.

– Ты не возражаешь? – спросил он, пододвинув кресло к постели. – Я хотел бы побыть наедине с тобой. Что касается этих сестер, то, несмотря на их компетентность, они напоминают мне фронтон собора Нотр-Дам. Очень уж они пугают меня. – Трей нежно взял руку Импрес, затем чуть сжал ее пальцы и прошептал: – Все хорошо, не так ли?

Импрес улыбнулась, глядя на высокого сильного мужчину, который держал ее руку, словно драгоценный китайский фарфор.

– Много лучше, но моя рука вовсе не такая хрупкая;

Чтобы показать, как он объективно относится к состоянию ее здоровья, Трей сжал ее руку с усилием, которое едва ли сдвинуло бы с места цыпленка.

– Я знаю, дорогая. Но ты заставила меня поволноваться.

– Боюсь, что причинила тебе много беспокойства, хотя детям кажется, что это было замечательное приключение. Если бы ты не сделал тогда снегоступы…

– Мы придумали бы что-нибудь еще.

Хотя он деликатно сказал «мы», Импрес знала, что без Трея никто на ферме не смог бы двигаться по глубокому снегу. И еще она была благодарна Трею за то, что тяжесть ее болезни он взял на себя. Гай в свои шестнадцать был слишком юн, чтобы выдержать такую ношу.

– Я у тебя в долгу, – сказала она со спокойной серьезностью.

– Справедливо, – ответил Трей с ухмылкой, сознавая, какое огромное значение приобрела Импрес в его жизни. Когда на обратном пути он боялся, что она умрет, то думал о том, как пуста будет его жизнь без нее. – Ты задумывалась когда-нибудь… – Он сделал паузу, поняв, внезапно пораженный, что он на грани предложить ей то, чего тщательно избегал все эти годы. – Я имею в виду… – Он еще раз запнулся, пытаясь обуздать неуправляемые эмоции, весь его опыт мешал ему говорить. – Как хорошо… нам вместе?

– Согласна с тобой, – сказала Импрес, ее взгляд был обожающим. Она всегда мыслила независимо и принимала свою впервые открывшуюся сексуальность как прекрасную добавку в жизни.

– Ну, тогда… – Трей откашлялся, и в первый раз Импрес поняла, что разговор носит серьезный характер. Сердце ее забилось. Возможно ли, что чувства Трея столь же горячи, как и ее? Можно ли представить, что самый привлекательный мужчина к западу от Красной реки решил забросить свои обычные игры? – Я думаю… – продолжил он.

Импрес могла бы облегчить ему положение, но если она ошибается, то потом разочарование будет ужасным, поэтому она решила молчать, хотя сердце ее неистово колотилось.

– Тебе нужна помощь с детьми, – сказал Трей. Его заявление было двусмысленно, и Импрес благодарила небо, что не выпалила ему все о своей любви.

– Я высоко ценю твою помощь, – вежливо ответила она. Трей Брэддок-Блэк был поклонником женщин, и она очень глупа, что забыла об этом. Женщины восхищали его, но они должны были сменять друг друга, и только глупец мог думать по-другому. – Действительно, Трей, ты вовсе не обязан помогать. Я не ожидала, что ты чувствуешь какие-то обязательства по отношению к моей семье.

– О черт, – сказал он кратко отпуская ее руку и резко вставая.

Подойдя к окну, он облокотился на руки и мрачно стал рассматривать зимний пейзаж. Оторвавшись от окна, Трей повернулся к ней одним резким движением.

– Черт возьми, я не очень силен в этом, – сказал он коротко.

Боже, как могло случиться, спросила она себя, что каждое его слово так отличается от того, что хотелось бы слышать? Глядя на суровость его черт, напряженную позу, четко выделяющуюся на фоне окна, она призвала на помощь всю свою гордость и спокойно ответила:

– Понимаю. Никто и не ждет от тебя большего.

– Я поднимусь на ноги через несколько дней, и больше мы не будем злоупотреблять твоим гостеприимством. – Импрес не хотела больше слушать. Что бы он ни сказал, его слова больно ранят ее. – Трей, в самом деле, тебе нет необходимости обременять себя ответственностью за меня и детей.

– Это вовсе не связано с детьми, – продолжал он, казалось, совершенно не обращая внимания на ее слова, в его голосе слышались легкие повелительные нотки. – Хотя, – быстро добавил он, словно спохватившись, что говорит слишком сурово, – они мне очень нравятся. – Казалось, что он выбрался из глубокого внутреннего раздумья, посмотрел на нее и увидел страх в глазах. – С тобой все в порядке? – Воспоминания о ее безжизненном теле по пути на ранчо пришли ему на память. Присев рядом с ней с быстротой, которая говорила об его опасениях, он пощупал ее лоб. – Позвать доктора? У тебя начинается жар?

– Со мной все в порядке. – Как будто пережить величайшее разочарование в жизни обычное дело.

– Ты уверена?

– Я немного устала, – ответила она, желая, чтобы этот разговор прекратился.

– Я позабочусь о тебе, – ласково сказал Трей, погладив ей голову.

– Совсем не обязательно. Мы и так стольким обязаны тебе.

Импрес подумала об огромной сумме денег, которые он дал ей, их будет достаточно, чтобы семья могла встать на ноги; вспомнила, как он был добр к детям, как самоотверженно он доставил их на ранчо во время се болезни. Долг был без сомнения велик. И чем скорее она уменьшит его, тем будет лучше для всех.

– Я могу позаботиться о себе сама, – резко ответила Импрес, расстроенная до того, что ответ ее прозвучал грубо.

– Не будь такой обидчивой.

– Если мне нравится, то буду обидчивой.

– Делай как тебе нравится, – мягко сказал он.

– Спасибо – Ее тон никак не обнаруживал благодарности.

– Конечно. – Улыбка у него была доброй. – Я знаю, что от лихорадки люди становятся раздражительными.

– Черт тебя возьми, Трей, до чего ты понятлив.

– Я всегда такой.

– Так же, как я всегда была египетской принцессой. Если ты не возражаешь, я бы хотела отдохнуть.

И поплакать, подумала она.

– Понимаю, что другого выбора у меня нет.

– Ты можешь остаться и посмотреть, как я буду спать, но думаю, что у тебя есть другие дела.

– Я кое-что хотел спросить у тебя, – продолжил Трей, не замечая раздражения в репликах Импрес.

– Только не теперь, у меня болит голова – возразила Импрес нетерпеливо и громко, ее негодование на распутную жизнь Трея пересилило меланхолию.

– Выйдешь за меня замуж?

Ей хотелось закричать «да» так громко, чтобы было слышно в горах. Безоговорочное «да» без всяких сомнений и колебаний. Вместо этого она спросила:

– Теперь у тебя началась лихорадка?

– Ответь мне, – сказал Трей. Он жаждал услышать ответ. Трей Брэддок-Блэк, олицетворение богатства и власти, просил о согласии. – Пожалуйста, – добавил он спокойно, взяв ее за руку. Он не хотел, чтобы она покидала его.

– Ты уверен, что хочешь этого? – спросила Импрес. Сделанное им предложение никак не соответствовало девичьей мечте. Оно было сухим и резко отличалось от тех, которые случались в романах.

Он колебался меньше секунды, прежде чем ответил:

– Да.

Не было никаких страстных слов о любви, только загадочная пауза и единственное слово. Если бы у Импрес Джордан было больше опыта, она бы ответила утвердительно без дальнейших церемоний. Однако она была настолько непрактичной, что ей требовался минимальный набор слов о любви.

– Ты любишь меня? – спросила она просто, ее большие глаза были широко раскрыты. Воспитанная в богатой аристократической семье, она не могла не задать этого вопроса. Страсть требовала сказать «да», но там, где другая женщина без колебаний удовлетворилась бы короткой просьбой Трея, принимая во внимание его общественное положение, красоту и богатство, Импрес хотела видеть любовь.

Трей посмотрел на нее, на нежную красоту лица, гордо поднятый подбородок, на глаза, смотревшие на него с неприкрытой искренностью. Он неожиданно улыбнулся, чувствуя душевное волнение и понимая, что его свобода, видимо, в чем-то уменьшится.

– Я люблю тебя. Люблю очень сильно.

Она улыбнулась ему в ответ, улыбка у нее была сияющей.

– А ты не хочешь знать, люблю ли я тебя?

То, что она может не любить его, не приходило в голову Трею, привыкшему к женскому поклонению. Но он был менее самоуверен, чем казался, поэтому он любезно извинился и стал ждать ее ответа.

– Я люблю тебя, – сказала она ласково, с обреченным видом, – намного больше, чем люблю Кловер.

– Чего еще, – ответил он, непринужденно наклонив черноволосую голову, – может хотеть мужчина? – И он отпустил ее руку, словно в подтверждение того, что сделка состоялась и угроза принуждения миновала. – Если мы поженимся завтра, это не будет слишком быстро? Или тебе хотелось бы большую настоящую свадьбу? – В тоне отчетливо послышалось знакомое поддразнивание.

– А мы должны торопиться?

Сердце у нее забилось в ожидании ответа. Да, женись на мне прежде, чем мне станет страшно, и я передумаю. У меня никогда не было ничего такого, клянусь, и не будет по крайней мере десяток лет. Женись на мне завтра, прежде чем рассудок заставит меня отказаться от твоего предложения! Чувства Трея были также в диковинку для него, привычка избегать женитьбы и не связывать себя обязательствами была еще очень сильна. Словно он должен преодолеть врожденный предрассудок.

– Нет, конечно, нет, – ответил он.

– Я бы хотела подождать, пока окрепну. Потому что на собственной свадьбе надо все-таки стоять.

– А я не хочу ждать, – сказал Трей чуть хриплым голосом, трудно сказать от чего, от опасения или больше от облегчения, потому что она могла бы не отвечать вообще… Но его светлые глаза горели страстью – Самое позднее, на следующей неделе, ладно?

– Согласна.

– Мне самому сказать детям или ты сделаешь это?

– Вместе скажем. Они будут вне себя от радости.

– Значит, наши чувства взаимны, – ответил Трей с чарующей любезностью, думая, как удачлив он, что нашел в жизни Импрес, а с ней и счастливое будущее.

Яркий утренний свет подчеркивал бледность Импрес, глаза у нее были темными, как сосновая хвоя, и казались очень большими на осунувшемся лице. Бледность подчеркивалась белым цветом батистовой ночной рубашки, подушки и наволочки. Только волосы цвета дубленой кожи, в беспорядке разбросанные по подушке, выделялись ярким цветным пятном. Тонкие пряди закрывали лоб, виски и спускались до ирландского кружева на ночной рубашке.

Он не может потерять ее, внезапно подумал он с колющим страхом, и во рту сразу же стало сухо Чувство покровительства, совершенно новое для Грея, переполнило его. До Импрес ему не приходило в голову беспокоиться о ком-то еще в жизни, и в первый раз он понял, почему отец так яростно охраняет мать.

Много раз он слышал, как отец говорил: «Я не могу допустить, чтобы твоя мать чувствовала себя несчастной», когда какая-нибудь очередная проделка Трея становилась известной.

– Значит, на следующей неделе мы поженимся. – В его голосе опять слышалась страсть. – Подходит? – добавил он, вспоминая о своих манерах.

Импрес улыбнулась.

– На следующей неделе будет в самый раз.

– Отлично, – сказал он в заключение и нежно поцеловал ее в лоб. – Я скажу Мэйбел, чтобы она подобрала ткань для свадебного платья. Она должна начать шить его немедленно.

– Трей, – прервала его Импрес, – я не хочу большой свадьбы, мне не нужно особое платье. Мне хотелось бы чего-то простого, интимного, а не грандиозно многоактного спектакля.

– Чепуха. – Это был тон мужчины, уверенного, что его приказы будут выполнены наилучшим образом. – Ты – моя Импрес и должна быть одета соответствующим образом. У платья должен быть шлейф, на тебе надеты бриллианты – или ты предпочитаешь сапфиры? В наших копях добывают прекрасные образцы, они бледно-лилового цвета.

Освободив руку, Импрес подняла голову и посмотрела с мягким вызовом в глаза Трея.

– Трей, мне ничего такого не нужно. Мне нужен только ты.

Его руки мгновенно обняли ее за плечи, а голова склонилась так, что их глаза оказались на одном уровне.

– Ты… ты… – прошептал он. – Извини, в самом деле. Все, что ты пожелаешь. Я буду твоим. – Его серебристые мерцающие глаза не отрывались от нее, она увидела в них признательность, заботу и неукротимое желание. – Навсегда.

Чтобы узнать истинное счастье, подумала Импрес, было бы достаточно, чтобы он был ее только в этот момент… а он говорит, что будет принадлежать ей всегда.

– Я люблю тебя, – прошептала она. Слезы блеснули в ее глазах, и мир внезапно стал очень мал, чтобы вместить ее счастье.

Руки Трея гладили ее плечи, скользили по шее, нежно касались лица.

– Не плачь. Я буду заботиться о тебе, – сказал он нежно, – и о детях. Ты – моя жизнь. – Он мягко поцеловал ее, держа свои чувства под контролем, потому что Импрес была слишком слаба после болезни. – Если ты захочешь остаться в горах, мы построим новый дом и замечательную конюшню, посадим деревья, завезем все необходимое для фермы. А если выберешь жизнь под пальмовым деревом на Гаити, так и будет Все, что захочешь, я дам тебе.

Слезы закапали у Импрес из глаз. Ошеломляющая ответственность за детей, которую принял на себя Трей, ощущение его защиты, наконец, просто возможность опереться в тяжелую минуту на человека, которого она любит больше всего в жизни, – чего могла она еще желать? Казалось, беседка, увитая орхидеями, и вечная весна стали реальностью.

– Тебе вовсе не следует давать мне все, – сказала она, и губы у нее затряслись от полноты чувств.

Легким-движением пальцев он вытер ее слезы.

– Я хочу все дать тебе. Я хочу, чтобы ты была счастлива каждый день. Но больше всего я хочу, чтобы ты была моей.

– И я хочу этого больше всего в жизни, – радостно ответила Импрес. – И еще одно, – заявила Импрес, ее оживленные глаза сияли от радости, – ты должен любить меня всю жизнь.

– Ваш покорный слуга, мадам, – ответил Трей шепотом и обнял Импрес.

В этот момент очаровательного колдовства в комнату вторгся стук. Трей только крепче обнял Импрес.

– Уходите, – рявкнул он.

– Ваш отец хочет поговорить с вами, сэр.

Брови Трея удивленно приподнялись. Тиммс? Необычно. Почему не был послан лакей, Чарли или Джордж… Тиммса не использовали на побегушках.

– Должно быть, королевское повеление, – с иронией пробормотал Трей, осторожно опустив плечи Импрес на подушку. – Вернусь через минуту.

– Не уходи… Я хочу сказать, как сильно тебя люблю, – попросила она, касаясь пальцем крыльев его прямого носа.

– Ты будешь делать это целую вечность, сразу же, как я вернусь, – с улыбкой сказал он. Наклонившись, Трей поцеловал ее в губы. – Не оставляй меня, – прошептал он.

Когда Трей открыл дверь, то увидел Тиммса, ожидавшего его с почтением в холле. Послав Импрес воздушный поцелуй, он плотно закрыл за собой дверь и удивленно поднял брови.

– Что еще стряслось, Тиммс? – спросил он.

– Ваш отец не сообщил мне об этом, сэр. – Но Тиммс понимал, что при обычных обстоятельствах его бы не послали за Треем. И он знал, что миссис Брэддок-Блэк плачет…

Глава 13

– Это выходит за всякие рамки, – ярость Трея была беспредельна. – Абсолютно за всякие рамки.

Сидя за столом, Хэзэрд посмотрел на Трея, который вскочил на ноги, вне себя от негодования, с набухшими на шее венами.

– Скажи этой твари, чтобы она поискала других козлов отпущения! – с негодованием закричал Трей. – Нет, лучше я сам скажу!

– Они угрожают Грею Иглу и Буффало Хантеру или любому другому из племени Абсароки. Дункан дал ясно понять, что им все равно, кого обвинять, – спокойно напомнил Хэзэрд, хотя сердце его сжималось от безысходности. Накануне он сделал еще одно предложение Дункану Стюарту, жесткое предложение, которое могло бы удовлетворить обычного шантажиста. Однако стало ясно, что тот рассчитывает на куда большую сумму денег, если в качестве жены Трея Валерия разделит его богатство.

– Нужно что-нибудь предпринять. Великий Боже, она же сама соблазнила их!

– Она белая женщина!

Трей стал расхаживать по комнате, понимая зловещий смысл последних слов отца.

– Даже суда не будет, не так ли?

– Индейцев, которых повесили в Масселынелле, не судили.

– Она не возьмет денег?

– Я уже пытался.

– Чертова баба! Интересно, от кого она ждет ребенка? Во всяком случае, не от меня.

– Ты уверен? – вопрос прозвучал тактично, и ответ означал для Хэзэрда многое. Он поддержал бы сына, невзирая ни на какие обстоятельства, но то, что ребенок мог быть от Трея, задевало его чувства.

Трей остановился и, посмотрев на отца, уныло усмехнулся:

– Послушай, я знаю, что говорят о моих взаимоотношениях с женщинами, но я не настолько безрассуден и тороплив. Да, я могу выпить очень много, но последний раз, когда я занимался с ней любовью, я соображал нормально; я полностью осознавал, что делаю и где нахожусь и… я не общался с Валерией уже четыре месяца. Как можно верить этой нахальной стерве!

– Думаю, что все согласны с тобой.

Трей вновь опустился в кресло напротив отца, развалился в нем и, пристально посмотрев на отца, сказал:

– Я попросил Импрес выйти за меня замуж. Хэзэрд поперхнулся от потрясающего известия и задержался с ответом.

– Что ж, повидаю судей Генри и Пепперелла завтра утром. Может быть, что-нибудь получится.

– Вряд ли, – спокойно ответил Трей, потому что их отношения с судьями были достаточно напряженные с тех пор, как в федеральном суде было принято решение об отмене права проведения железной дороги через индейскую территорию. Генри и Пепперелл имели виды на строительство железной дороги и потеряли кучу денег на этом.

Хэзэрд глянул на Трея.

– Значит, еще что-нибудь придумаем.

– Распутная сука, – прорычал Трей, зная, что ему не оставили выбора. Валерия и ее отец прекрасно продумали всю интригу. Едва ли кто так хорошо знал всю закулисную политическую жизнь и отношение влиятельных людей к индейцам, как Стюарт.

Хэзэрд отодвинул чернильницу, изображающую памятник Генриху XIII, потом неохотно поставил ее на место и, чувствуя неловкость, спросил:

– Ты женишься на Валерии, если это будет необходимо?

– Ты знаешь ответ, – кратко ответил Трей.

С Греем Иглом и Буффало Хантером они вместе обучались верховой езде, вместе охотились, ходили в походы в горы, вместе смотрели на звездное небо и загадывали свою судьбу. Они были как братья. В душе его жила верность своему клану.

– Как долго я должен буду состоять с ней в браке? – Это был вопрос, заданный холодным деловым тоном.

– Пока не родится ребенок. Не дольше.

– А что будет с ребенком?

– Думаю, Стюарт потребует, чтобы он был наследником.

– Мы согласимся с этим?

– Откровенно говоря, не вижу разницы. Заплатим ли мы сейчас, на что они не соглашаются, или позже. По крайней мере, люди из нашего клана останутся в безопасности. Ей не позволят появляться вблизи деревни. Мы наймем при необходимости белых охранников.

– Может быть, Валерия не согласится на развод.

– Я смогу соответствующей платой убедить судью. Законы о разводе более гибкие, чем те, что касаются повешения индейцев, насилующих белых женщин. В худшем случае добьемся развода другими средствами.

– Ни в чем нельзя быть уверенным.

– Кроме того, что Грея Игла и Буффало Хантера повесят, если ты не согласишься жениться.

– Я собираюсь поговорить с ней.

– Стоит попробовать.

– Что ты думаешь, если Валерия и ее отец исчезнут, не навсегда, конечно, хотя искушение слишком велико, но, скажем, предпримут длительное путешествие в Европу?

– Это было возможно во времена, когда я был молод мягко сказал Хэзэрд, -Возмездие врагам признавалось обществом. Но она женщина, женщина с ребенком. – Откинувшись в кресло, он устало закрыл глаза. – Мы попытаемся, – пробормотал он, – обращаться с этими людьми методами белых людей. – Он поднял голову, глаза у него открылись, и голос зазвучал резко и пронзительно: – Я обещаю тебе, что твой брак не будет долгим.

– Но если о разводе не удастся договориться полюбовно? – Трей не изменил своего положения, напряженный голос отца не трогал его, горькое разочарование в этот момент разъедало душу.

– Тогда, даю тебе клятву индейского воина, будут использованы индейские методы, чтобы избавить тебя от нелюбимой жены.

Трей понимал, что отец не собирался заставлять его жениться, но также осознавал, что долг требует этого. Жизни Грея Игла и Буффало Хантера были поставлены на карту.

– Прежде чем я скажу Импрес, я должен сам встретиться с Валерией. Может быть, после этого она переменит решение. – Ничего не изменилось в его позе, только угроза появилась в серебристых глазах.

Валерия встретила его так грациозно и любезно утром следующего дня, словно не слышала ничего о шантаже.

– Ты такой ранний гость, – сказала она низким воркующим голосом. – Уже завтракал? Хочешь кофе?

Трей стоял прислонившись спиной к двери, которую он плотно закрыл за собой.

– Хочу увидеть твою голову на серебряном подносе, Валерия, – прорычал он. – Собираешься приручить меня?

– Послушай, у тебя ужасное чувство юмора, – попеняла Валерия с тем особым южным выговором, к которому она иногда прибегала. – Проходи и садись, расскажи, как живешь. Видно, что ты совсем оправился после, ну, этого случая у Лили.

Голубые глаза внимательно осмотрели Трея. Он был одет во все черное, только лацканы сюртука были отделаны темно-зеленым шелком, да на шее висел, золотой амулет. Черные волосы, зачесанные назад, оставляли уши открытыми и подчеркивали высокие скулы и прекрасно вылепленные формы лица. Серебристые глаза были холодны.

Она не обратила внимания на прозвучавшую в его голосе угрозу, потому что чувствовала себя хозяйкой положения. На руках у Валерии были все козыри.

Трей подошел к ней.

– Пожалуйста, садись, – повторила она, указывая на диван, обтянутый тканью зеленовато-голубого цвета.

Мое розовое шерстяное платье, подумала она, прекрасно гармонирует с обшивкой.

К несчастью для нее, Трей был не в том настроении, чтобы оценить впечатляющий образ. Он пришел сюда, чтобы довести дело до конца, хотя понимал, что после отказа, полученного отцом, шансы у него невелики. Но решение было принято, поэтому он двинулся вперед, подошел и сел в кресло, напротив Валерии.

– Кофе? – еще раз спросила Валерия. – Чай? Или чего-нибудь покрепче? – добавила она тоном любезной хозяйки.

Изменений в ее фигуре пока нет, отметил он, быстро обежав взглядом ее платье, и это улучшило его настроение. С последнего раза, когда они были вместе, прошло четыре месяца.

– Нет, благодарю, – сказал Трей и откинулся назад в кресле.

– Не хочешь ни кофе, ни чаю, ни спиртного? Тогда скажи, – нежно промурлыкала она, – чему я обязана.

– Валерия, я думал, – он сделал паузу, – что ты выглядишь по-другому.

– Скоро буду, – сказала она хладнокровно, не меняя позы.

– Послушай, – прорычал он. – Последний раз я встречался с тобой четыре месяца назад, и между нами тогда ничего не было.

– Ты так уверен? – лукаво спросила она, ее руки спокойно лежали на коленях. – Ты же потерял сознание.

– Уснул. В этом есть разница. Но я помню все, что случилось и чего не случилось. Мы оба знаем, что ребенок не от меня, Валерия.

Она улыбнулась, нимало не тронутая его прямым вызовом.

– Это только твое слово против моего, не так ли? – спросила она рассудительно. – Всем известна твоя, – ее брови слегка поднялись, – очаровательная репутация. В отличие от моей. – Она спокойно разгладила юбку на коленях, и продолжила:-Я невинная мисс Стюарт и учусь в воскресной школе, Трей, солнышко. – Она оторвала взгляд от складок на юбке и прямо посмотрела в лицо Трею.

– И спишь со всеми напропалую, – зло добавил Трей, не замечая ее призывного взгляда. – Буффало Хантер, Грей Игл, дюжина других. Красная кожа возбуждает тебя, не так ли? Может, нам составить заверенный под присягой список твоих индейских любовников?

– Им никто не поверит, – спокойно ответила она. – Они индейцы. Бог мой, они же живут в вигвамах.

Глаза Трея стали ледяными.

– Но они достаточно хороши, чтобы спать с ними. Она улыбнулась.

– Не так хороши, как ты, мой дорогой. Но ведь ты, кажется, слышал об этом и раньше?

Не обращая внимания на ее комплимент, Трей очень спокойно спросил:

– Все-таки, почему я, Валерия?

Она не стала притворяться, что не понимает вопроса. Ее прекрасное лицо дышало искренностью.

– Потому что я люблю тебя и хочу, чтобы ты женился на мне, Трей. Все очень просто.

– Ты не можешь знать, что такое любовь, Валерия.

Все что ты хочешь, – это быть миссис Брэддок-Блэк.

– Разве это не одно и то же?

Он почувствовал неудержимое желание ударить ее по лицу.

– Сколько тебе нужно, – сказал он тихо, контролируя себя с огромным трудом, – чтобы найти другого «отца»?

Ее полные губы, которые он хорошо помнил, скривились.

– Иногда ты ведешь себя как варвар, Трей. Или как невоспитанный купец.

– Но все же достаточно воспитанный, чтобы не произносить те слова, которые мне бы хотелось, Валерия. Я не хочу жениться на тебе.

– Но я хочу выйти за тебя замуж.

– У тебя есть возможность получить вместо этого деньги.

– Все деньги? – спросила она приветливо.

– Стерва, – прошептал он, и на скулах у него заходили желваки.

– Тем не менее, это не мешало тебе заниматься со мной любовью.

Он пристально посмотрел на нее, пылая гневом.

– Если бы я знал, что цена этого женитьба, я бы ни за что не стал спать с тобой.

– Жизнь слишком легка для тебя, Трей, дорогой. Ты получал все, что тебе хотелось. Любую женщину. Ты несметно богат. – Она посмотрела на него из-под полуприкрытых век и слегка улыбнулась.

– Мне бы хотелось.

– Что ж, ты получишь, что хочешь. Но я найду выход.

– Мечты, радость моя. Неужели ты думаешь, что это предложение возникло внезапно? Надеюсь, ты понял: у тебя нет другого выхода.

– От кого у тебя ребенок? – резко спросил он.

– Если бы даже знала, ни за что не сказала бы тебе. Но для всех, разумеется, ребенок твой, мой дорогой. – Раскрытие Клеопатрой Марку Антонию его отцовства не могло быть сделано с большим самодовольством. – Ты самый богатый и красивый бакалавр в Монтане, а я самая красивая девушка. Все прекрасно совпадает.

Он посмотрел на нее и увидел действительно красивую и вместе с тем холодную безжалостную женщину, хищную, как тигрица.

– Нет! – загремел он.

– Мне бы хотелось, чтобы свадьба состоялась… скажем, через три недели. Времени достаточно, чтобы сделать все приготовления. Я сама дам объявление в газетах и договорюсь с епископом. Что касается приема, по-видимому, отель будет маловат… придется снять танцевальный зал Клаудио. Да, там будет превосходно.

– Никогда, – грубо сказал Трей, поднимаясь. Он не был уверен, что сумеет удержать себя и не ударит ее, если задержится еще хотя бы на минуту. Он всегда знал, что у Валерии нет совести, но только теперь оценил ее безжалостность.

– На свадьбе должно быть французское шампанское… – Он услышал ее последние слова, закрывая за собой дверь.

Встреча Хэзэрда с судьями была не более удачной. Оба они вполне положительно восприняли бы «вклад в избирательную кампанию» за помощь в любом другом деле, кроме обвинения в изнасиловании. Если Валерия в открытую предъявит обвинение, общественное негодование перевесит любое судейское решение. Индейцам не прожить и недели, и ни один судья не может рассчитывать на то, что его после этого изберут. Поэтому при всей своей жадности, они ничего не могли сделать для Хэзэрда и были безутешны, отвергая его щедрое предложение.

Отец и сын встретились за ленчем в монтанском клубе и обсудили безуспешность предпринятых ими действий.

– Все бы ничего, если бы не обвинение в изнасиловании, – произнес Хэзэрд со вздохом.

– И если бы мы не были индейцами, – добавил Трей цинично.

– Здесь много всего замешано, – сказал Хэзэрд.-Если бы не наше богатство…

– И если бы Валерия не была столь жадной, – пробормотал Трей. – Она говорит о свадьбе через три недели.

– О Боже! – Хэзэрд мрачно посмотрел на сына. – А как же Импрес?

– Не представляю, как объяснить ей все это.

– Мы могли бы, – сказал Хэзэрд, глубоко вздохнув, – похитить Валерию и Дункана и держать их в горах. Однако будет много шума, особенно если кто-то еще входит в заговор. Лучше потянуть время в надежде, что они передумают. Но это, конечно, сомнительная надежда, учитывая их жадность. Дункан годами обманывал правительство по своим армейским контрактам. Он не тот человек, который прислушивается к голосу разума.

– А Валерия вообще не знает значения этого слова. Послушай, мне придется быть женатым самое большее шесть месяцев, может быть меньше. – Трей пожал плечами. – В этой ситуации у нас нет выбора. Теперь мне надо объяснится с Импрес. – Трей откинулся в кресле. – Но прежде мне нужно выпить.

Отец протянул руку и вновь наполнил стакан сына.

– Через шесть месяцев, – сказал он, – выпьем за развод.

Подняв стакан, Трей мрачно усмехнулся.

– Если я не придушу ее раньше.

– Валерия обладает непробиваемым бесстыдством, – сухо заявил Хэзэрд. – Когда ее отец ненадолго вышел из комнаты, она сделала мне интересное предложение.

– Я бы не стал, – заметил Трей сардонически, – задерживаться с ней вдвоем.

– Кажется, она оскорбилась, когда я сказал, что, на мой вкус, она слишком стара.

Трей засмеялся.

– Такая неблагодарность может стоить тебе еще одного миллиона. Ну а я, – наклонившись вперед, он потянулся за бутылкой, – я продан на шесть месяцев с потрохами. – Он осторожно наполнил стакан до самого верха и поднял его, приветствуя отца. – Смотри на это проще… все не так уж плохо. Она могла быть матерью моего ребенка.

– Ты уверен, что ребенок не от тебя?

– Это единственное, в чем я уверен в этом грандиозном шантаже в стиле Макиавелли, – сказал Трей с печальным вздохом. – Может быть, поэтому я не схожу с ума.