Текст книги "РиДж"

– Ты ревновала его? – спросила она однажды.

– Очень.

– Я помню, тебя так трясло на поклонах, – насмешливо кивнула она. – Когда мы репетировали Avoir. Он тогда первый раз свернул колено и что-то причитал в телефон.

– Да, я принесла бинт. А потом видела, как вы танцуете.

– Ух, это было трудно! – она засмеялась. – Как я его ненавидела на репетициях! Он Монтекки! Враг! Балетный!

– Ненавидела?

– Да, это работает, – ответила она. – Мы ведь не воображаем себе Шекспира. Мы в Вероне. И каждый раз меня на лестнице ронял со ступенек враг. Однажды он так разбил мне губу, что я ударила его в ответ на репетиции, забыла на секунду, что он нечаянно. La belle Vérone.

– Мне казалось, он к тебе неравнодушен. И ты.

– Была одна ночь, – Рейчел остановилась, глядя на воду. – Тогда, когда он рассказал о тебе. Мы все видели, что у него что-то случилось, но школа русского балета – о да. Он молчал. Он занимался каждый день за час до начала, растягивался, тянулся на шпагат с подоконника и молчал. Я чувствовала его злость в драках. Думала, это злость. Но это была любовь.

Я села на парапет, мне страшно было поднять голову. Может быть, просить, чтобы о мертвом либо хорошо, либо ничего? Нет. Пусть говорит. Наконец-то я узнаю, что между ними было. C'est la Vérone.

– Он грохнул меня в поддержке так, что я рассадила локоть, думала, сломала. Реда уже ушел тогда, мы остались последние в зале. Я орала на него и требовала ясности. Что случилось, черт возьми. И он сказал, что его русалочка Марта уплыла.

– Так и сказал?

– She has swimmed away, – кивнула Рейчел весело. – Я не могла не запомнить такую фразу. Да, он говорил о тебе весь вечер. Я переодевалась, бинтовала ушиб, а он высовывался из мужской гримёрки и все рассказывал, рассказывал. Что ты руки за спиной складываешь, когда тебя обнимают, и что не умеешь говорить, и что ты любишь Париж, и про яблоки, и что ты христианин.

– Даже про христианство? Как это звучало?

– Я не помню, – нахмурилась она. – Как-то странно. Old school… Нет, не то.

– Так что же там за ночь? – не выдержала я.

– Да, той ночью мы шли до отеля. Он сказал, что не может идти в дом, где нет тебя. Что вас всегда там было двое.

Я молчала. Сцена его измены рисовалась мне тысячу раз, но только сейчас она обрела очертания. Что же, чайка Джонатан, может, сейчас я освобожусь от наваждения и перестану быть хрупкой Джульеттой. Хотя кто был Ромео до встречи с ней? Le roi de monde. Чего ты ждала? В месяце тридцать ночей, он сам тогда сказал.

– Эй, Марта, не ныряй, – рыжая Капулетти тряхнула меня за плечо. – Мы дошли до отеля. И да, я сказала, что он может ночевать тут. Посмотри на меня!

– C'est la Vérone, – прошептала я и заставила себя поднять голову.

Рейчел блестела глазами, удерживая улыбку.

– Он пошел к ребятам. Сказал – я Монтекки и гость на вашем балу. Как они смеялись! Реда говорил с ним на следующее утро. С того дня все мы знали, что и у нас есть Ромео.

– Мало ли у вас было романов, – сказала я, ещё не понимая, что меня любили.

– Между собой? Сколько угодно. Но ты была не из труппы. Не балерина. Не певица. Не француженка даже!

– Вы тоже никто не французы! – вскинулась я.

– В международном проекте это обычное дело. Реда всегда собирал танцоров из постановок других стран.

Она смотрела на меня сочувственно, но без жалости. Не унизительно, без слез, без лишних эмоций.

– Двадцать месяцев я прожила рядом с ним…

– Ты вычитаешь те два месяца без него?

– Нет. Я же не переставала его любить, когда мы поссорились. Я просто не могла тогда с ним быть.

– Сейчас ты тоже не можешь с ним быть, – заметила Рейчел почти весело. – Так и что ты делала в те два месяца? Без него?

– Работала, – ответила я растерянно. – Училась на курсах бортпроводников. Летала. Смотрела «Игру престолов», слушала музыку. Гуляла.

– Мы видели тебя в тот день, – сказала рыжая Капулетти, блестя глазами. – Шли пешком от дворца Конгрессов до Отеля де Вилль. Он без остановки говорил, как разрывается его сердце, как он нигде не может тебя найти, ездит в аэропорт Шарля де Голля и ждет, что ты появишься. И чувствует, в Париже ты или нет.

– Я тогда летала из Орли.

– Орли? – удивилась она. – В международные рейсы?

– Я же сказала, я тогда только училась на бортпроводницу. Учатся в Орли. Там учебные самолеты.

– Да, в общем, я сказала, что тебя надо искать в Париже, и мы все бродили по музеям, галереям и туристическим местам. И он все время рыскал глазами, спрашивал: «Вы не видите девочку с косой? Я ищу девочку с косой!»

Я вдруг подумала, что девочка с косой – это и есть смерть. Для тех, кто говорит по-русски. Но этой рыжей ирландке я не смогу это объяснить. Она не знает, что такое коса у смерти и коса на моей голове, почему эти слова одинаковы в русском. Да и смерть в её родном гэльском языке наверняка мужского пола.

– Он говорил, что сделает тебе предложение, если найдет тебя, – донесся до меня голос Рейчел. – Он успел?

– В общем, да, – пробормотала я, вспомнив его беспомощное «ты бы вышла за меня замуж?».

– А ты согласилась?

– Нет. Я не успела.

– Не успела сказать одно слово?

Я молчала, глядя перед собой, и пыталась точно вспомнить, ответила я что-то или нет. В тот день был рейс, и я уже торопилась. Решила, что он шутит, и хлопнула дверью, потому что было обидно. Джонатан знал, что в среде христиан значит брак, но никогда этим не заморачивался. Мне оставалось только жить с ним его жизнь.

– Подожди, а ты не беременна? – спросила вдруг Рейчел, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.

Я даже не нашлась, что ответить, только молча вытаращилась на неё в ужасе.

– Нет, я имею в виду, от него… Бывает же, что не сразу обнаруживается. А всего месяц прошел, ну вдруг… Нет? Это жаль, – пожала она плечами. – Представляешь, какой подарок, если бы у тебя осталась жизнь.

У меня осталась жизнь.

У меня появилась Франция, рабочая виза, работа в Air France. Мюзикл «Ромео и Джульетта», который я всё ещё хожу смотреть бесплатно. Международные рейсы в Шанхай, Сеул, Бостон и Токио. Лететь девять часов до Токио оказалось не так утомительно, как я думала, и в Японии уже скоро начнется весна, и я увижу это знаменитое цветение сакуры.

И все это – моя собственная жизнь. Конечно, её подарил Джонатан, без него я бы никогда не увидела Париж, но ведь всё это никуда не исчезло. Он просто взял меня с собой, чтобы эта жизнь могла начаться.

– Emmene-moi, Jonathan le goeland… – сказала я вслух.

В этот момент откуда-то снизу с Сены донесся такой резкий крик чайки, что мы обе вздрогнули. Потом я поспешно перегнулась через парапет, выглядывая птицу, передавшая мне привет от Джонатана, но видно было только, как несколько белых перышек качаются на волнах.

– Juliette est en vie? – спросила негромко Рейчел, внимательно наблюдая за моим лицом. – Джульетта жива?

– Да, – ответила я по-русски, но она поняла и тоже кивнула.

Внутри болело.

Болело во время брифингов, на взлете и на посадке, со стуком шасси о посадочную полосу эта боль на секунду выплескивалась за грудную клетку, и приходилось делать несколько глубоких вздохов, чтобы собрать её, разлившуюся по салону. Болело на прогулках по Парижу, болело во сне и ранним утром, когда я открывала глаза и снова не видела Джонатана на коврике у кровати с лентой для растяжки. Я причесывалась в комнате, где его не было, пила кофе, глядя на Париж, в котором больше нельзя было случайно наткнуться на него у фонтанов Тюильри, и покачивалась, чтобы убаюкать эту плещущуюся боль.

В остальном мир был такой же. Так же здоровалась консьержка. Так же пахло круассанами из булочной, так же были ночные рейсы и дневные, так же хотелось спать днем в выходные. Спать вообще хотелось постоянно из-за смены часовых поясов, так что я училась спать в любое свободное время и моментально просыпаться при первом же писке будильника, чего раньше никогда не умела. В сухом воздухе салонов самолётов мне постоянно мешали электризовавшиеся волосы, а ещё неприятно было краситься помадой.

В одно утро я запуталась в своих волосах ремешком от часов, которые не сняла после 12-часового рейса из Нью-Йорка, и без особых эмоций и мыслей в духе «Джонатан никогда не простит такого» отхватила приличную прядь ножницами. Ему все равно ничего во мне не нравилось, кроме моих волос, а теперь мне совсем не нужно ему нравиться. Эта мысль была нелепой, но боль от нее укачивалась и складывалась в комок позади ребер, пока меня стригли в салоне, цокая языком от восторга по поводу длины моей косы.

Ходить стриженой было удобно. Волосы все равно остались почти до пояса, но их вес уменьшился в два раза, так что я привыкала к ощущению легкости на голове. И в голове. Никаких мыслей и не было, только боль толчками стучалась внутри, когда я ходила по тем же местам, где мы раньше бывали вдвоем. Таких мест было много. Я останавливалась, мотала остриженной головой, пила ещё больше кофе. От боли прятаться не хотелось. Она осталась на том месте, где раньше была моя болезненная ежеминутная привязанность к Джонатану, и не так уж мало походила на ту, которая мучила меня в первый месяц его отъезда в Азия-тур. Да, тогда его не было, и было больно. И сейчас его нет, и это больно. Дышать. Дыши, Марта, учись говорить.

На второй месяц этой боли Рейчел перестала мне звонить. Начались показы РиДжа во Дворце Конгрессов, хореография была уже не прославленного Реды, а кого-то другого, и вообще ажиотажа было несравненно меньше. Просто еще один спектакль.

Я пошла на финальный показ, больше от осторожного интереса, как поведет себя боль, жившая уже каким-то отдельным зверьком внутри меня. Зверек мог дремать подолгу, а потом кусать меня неожиданно, то от вида афиш «Ромео и Джульетты», то от звуков русской речи в аэропорту. Но чаще всего это случалось на рассвете, если я была не в рейсе. Так начинался день, в котором Джонатана снова не было.

Я знала, что Реда отбирал состав хореографии строго по типажам внешности (помимо танцевальных данных). Рейчел говорила, что он не поставил её в Монтекки именно потому, что у всех девочек Монтекки должны быть кудрявые или волнистые волосы, а у нее – прямые. Звучало это, конечно, неубедительно. Наверняка Реда поставил её в Капулетти потому, что она не могла быть никем иным в Вероне.

Однако новый хореограф, похоже, не был таким принципиальным визуалом, а может, не имел времени или финансирования на новый кастинг, потому что Рейчел и в самом деле в последний день показа РиДж была дублёром Смерти. Рыжая зеленоглазая Смерть, она стояла за кулисами, загримированная до меловой белизны, волосы её тоже были припудрены и стелились среди белых полос её наряда.

– Ты здесь, Марта? – она повернулась ко мне. – Я надеялась, что ты придёшь.

Мне не хотелось говорить, просто здорово было находиться среди них, красно-синих жителей Вероны, разделившихся на два клана за кулисами и уже враждебно поглядывавших друг на друга, хотя десять минут назад они буйно все вместе хохотали в гримерке, обмениваясь шлепками ниже спины (никто не знал, откуда эта традиция, но соблюдалась она свято перед каждый открытием занавеса).

– Как ты? – Рейчел упорно не сводила с меня глаз. – Тебе больно?

– Да.

– Только не уходи до конца спектакля, – предупредила она меня.

Я в самом деле думала, что не высижу в зале и моя боль зверьком загрызет меня изнутри при первых же знакомых звуках.

Но почему-то этого не случилось.

Была та же музыка, драки в Вероне, бал в масках и белых нарядах, те же знакомые наизусть песни, слезы Джульетты, бешеная круговерть «Королей мира», надменная Смерть, и так же Ромео и Джульетта в конце поднялись с надгробия, когда занавес снова пополз в разные стороны, и вышли на поклоны бушующего зала. Мюзикл не стал другим без Джонатана. Скорее, без хореографа Реды он стал другим. Не таким страстным, не на грани безумия и гротеска. Просто очень красивая история трагической любви, которую мы все рассказываем друг другу в разных странах.

«Упадёт занавес, и вы выйдете на поклон», – говорила я себе, сидя в вагоне RER. Рейс в Шанхай был утренний, но домой на остаток ночи ехать не хотелось, лучше пораньше быть в аэропорту, выпить кофе, посмотреть, как отрываются от земли на взлётной полосе боинги, покачать ещё чуть уменьшившуюся после спектакля с рыжей зеленоглазой Смертью боль внутри.

И готовиться выйти на поклон в салоне перед очередным рейсом в Шанхай, где мюзикл «Romeo et Juliette» больше не показывают.

Санкт-Петербург – Москва – Париж,

2019–2021

* * *

Автор выражает свою искреннюю благодарность за помощь в создании этого текста артистке мюзикла «Romeo et Juliette» Светлане Ларченковой (Исаевой), артистам балета Ивану Тараканову и Дмитрию Кондрину, учителю французского Ивану Калёнову, Ольге Каплун, Александру Самохину (Аллару), Анне Гарановой, Рите Шинкар, Марине Цветковой и всем, кто верил в создание этой книги.