Текст книги "Маленькие рассказы"

Волшебная скрипка

Так случилось, что в геологическом поселке, где мы жили, в клубе показали подряд четыре фильма, в которых по сюжету задействован музыкальный инструмент – скрипка. Возможно, что и это обстоятельство сыграло свою роль. Просто, когда мы вернулись в город, наша старшая дочь Люля самостоятельно сдала экзамен и была принята в класс скрипки. Купили инструмент, смычок, канифоль, папку для нот. Каждый день Люля брала смычок и, положив скрипку на плечико, буквально пилила смычком струны. Я переживала, что звуки, получаемые при этом, могут расстроить и даже разочаровать нашу Люлю. Очень тепло вспоминаю людей, которые были нашими соседями в то время.

Наконец-то наступил день – первое сентября! Положив скрипку в футляр, сложив в папку все канцелярские принадлежности, мы направились в музыкальную школу. Все было замечательно, единственное, с чем не согласился педагог – это размер инструмента. Она достала из шкафа маленькую скрипочку, сыграла на ней «Полонез Огинского», дав понять, что инструмент издает прекрасный звук, и убедила нас произвести обмен. Звуки музыки настолько очаровали нашу Люлю, что она забыла об окружающих. Еле дождавшись конца урока, она торопливо уложила маленькую скрипочку в свой футляр, торопливо попрощалась с педагогом и, выйдя на улицу, помчалась домой. Обхватив обеими ручонками инструмент, она летела, никого не видя и не слыша вокруг. Она была изумлена тем, что учительница так легко поменяла свою волшебную скрипочку на нашу грубовато-ревущую и стонущую большую скрипку. Неописуемый восторг переполнял все ее маленькое существо. Люля ворвалась в квартиру, сбросила с себя куртку, вскрыла футляр, достала, теперь уже свою, волшебную скрипочку и, прижав ее к себе, нежно поцеловала несколько раз. Но, что Это???

И без того большие Люлины глаза округлились и стали огромными. Волшебная скрипочка издавала те же скрипучие, стонущие и ревущие звуки. Прекрасной и нежной мелодии полонеза не получалось. Ребенок был в таком состоянии, словно на него обрушилась снежная лавина. В смятении и ужасе она смотрела на меня глазами, полными слез. Я ласково обняла свою дорогую Люлечку:

– Дружочек, ты будешь играть! Ты будешь играть Вивальди, Паганини, но для этого надо учиться и много-много работать!

Прошло время… А сейчас моя взрослая дочь Юлия (лауреат и дипломант городских и республиканских музыкальных конкурсов) говорит эти же слова своему сыну, когда он, играя на пианино, огорчается неудачам…

Божий одуванчик

Всю жизнь я, как Штирлиц, больше всех на свете жалею детей и стариков. Сегодня мне предложили работу – ухаживать за женщиной, перенесшей тяжелую операцию. По описанию это был «божий одуванчик». Я испекла тортик, так уж получилось, что мой первый рабочий день совпал с 80-летием моей подопечной. Позвонив, я вошла в старенькую квартиру. С недовольным выражением лица меня встретила маленькая, сухонькая старушка. Она обвела меня недоброжелательным взглядом:

– Красивая. Наверное, белоручка! До тебя у меня была женщина, все умела, ловкая такая. Кого эти сволочи мне послали? – с этими словами она села в кресло и стала звонить знакомым, сожалея о предыдущей женщине.

Убравшись в квартире и по желанию именинницы сварив суп, манную кашу, я пригласила ее к столу. Жадно поев, удивившись тортику, предназначенному ей, она произнесла:

– Все было невкусно! Вот я раньше готовила, так пальчики оближешь! А это что – еда для свиней! А зачем ты надевала перчатки, когда мыла пол? Брезгуешь мной? – она с ненавистью смотрела на меня.

– Нет, нет! Что Вы? Дело в том, что с возрастом у меня появились проблемы: очень сухая кожа и от частого мытья – ухудшение.

Я убрала посуду, все перемыла, сменила все, что полагалось сменить, залатала дырку на рукаве ее кофточки, постирала чулки, потому что не было запасных. Вынесла вон пахнущие пакеты. После чего пошла, разыскала прачечную, где мне выдали старушкино чистое белье и приняли в стирку то, что я принесла в огромном пакете. Зашла в магазин купить хлеб, молоко и масло, в аптеке получила обезболивающее лекарство для старушки. (Узнав, чья я метапелет, очередь буквально расступилась передо мной).

Принесла все старушке и с сожаленим сообщила ей о том, что мое время закончилось и мне пора уходить.

– Я же говорила, слишком культурная, провозилась… Очень медленно работаешь. Ничего не успела сделать и уходишь. Я этим сволочам говорила, что 2 часа – это мало! Я до мэра дойду, ты будешь у меня 3 часа работать. И запомни, ты должна быть мне преданной. Соседей не слушай, эти суки готовы срать мне под дверь. Ты должна меня защищать!

Она зарыдала, но тут же спокойно продолжала говорить о преимуществе работы именно у нее:

– Ты еще увидишь, что у меня совсем нечего делать, у меня ты будешь как на курорте…

Попрощавшись, я закрыла за собой дверь. Никуда не хотелось заходить. Я поехала домой от этого ветхого и озлобленного одиночества…

Библиотека

Это просто безобразие какое-то! Опять библиотека закрыта. Томка ходила туда как на праздник. Дом, в котором располагалась библиотека, был старинным, из красного кирпича, тяжелая дверь с красивой витой ручкой, чугунная лестница с ажурными перилами. Стоило маленькой Томке, с трудом открыв дверь, оказаться внутри, как начиналось представление. Томка превращалась в красивую леди и, вытянув носочки, шагала по ступенькам волшебной лестницы. На Томку веяло дворцовой прохладой, гулкое эхо повторяло шаги девочки, которая бережно приподнимала подол красивого платья. Осторожно открыв дверь с табличкой «Библиотека», стоя на пороге, чтобы ее видела Эльвира Николаевна, Томка произносила:

– Доброе утро!

И, положив прочитанную книгу, проходила к полкам, взбиралась на стремянку и начинала поиски. Томка ходила в библиотеку почти каждый день и Эльвира Николаевна поняла, что девочку привлекало, поэтому предоставляла своей маленькой читательнице возможность самой выбрать книги. Томка научилась читать в пять лет, а в восемь лет уже прочитала Сервантеса, Золя, Моэма. Эльвира Николаевна, увидев выбранную книгу, осторожно замечала:

– Тома мне кажется, что тебе еще рановато это читать.

На что у маленькой Томки был заготовлен ответ:

– Это мама просила для себя, – и уносила книгу домой.

Книга нравилась ей тогда, когда Томка находила себе роль и место в ней. Особенно ей пришлась по душе толстенная книга в старинном переплете «Крестоносцы». Это было ее время, ее люди. Томке было так легко и интересно среди них, их жизнь была ей так знакома, поэтому эту книгу она читала даже ночью в постели, светя фонариком под одеялом. После знакомства с новыми героями, она возвращала пережитую книгу. И вот на тебе!

Томка была мала и не задумывалась о том, что люди могут болеть, что у них могут болеть маленькие дети. Томку очень раздражала неработающая библиотека. В эти минуты Томка становилась жесткой, ей испортили праздник, ей сорвали представление, ее лишали возможности расширить круг своих знакомых из числа литературных героев. Вот, и в этот раз, все кипело в ней от гнева. Придя домой, она взяла лист бумаги и размашистым почерком написала:

Объявление.

Срочно требуется библиотекарь. Администрация.

Взяв с собой клей, она приклеила объявление на дверь библиотеки. Прошла неделя. Томка опять пошла в библиотеку, чтобы наконец сдать прочитанную книгу. Начавшийся праздник не был испорчен, и после всех церемоний юная леди положила книгу на стойку. Эльвира Николаевна посмотрела на девочку мягким взглядом и сказала:

– Тома, зачем ты это сделала?

Томке не было стыдно, но на всякий случай она опустила голову и ее не стало видно из-за стойки. Эльвира Николаевна продолжала:

– Люди стали беспокоиться, звонить.

Томкина голова не появлялась.

– Тома, ну скажи, что ты больше не будешь так делать.

В душе Томка была удовлетворена всеобщей обеспокоенностью, поэтому из-за стойки послышалась миролюбивая речь:

– Я больше не буду писать объявление, – вздохнув, с чувством собственного достоинства произнесла Томка, и прошествовала к полкам с книгами.

Так сложилось, что много лет спустя в библиотеку к Эльвире Николаевне стали ходить Томкины дети…

Белочки

Девочки проснулись. Эничка перелезла в кроватку к Сашеньке. Стоят, ручками держатся за бортики. Входит мама:

– Ой, мои девочки проснулись! Вы похожи на белочек!

Эничка подхватывает:

– Мама, покорми своих белочек! Мама, возьми меня на ручки!

– Эничка, ты стала большая, хорошая девочка!

В соседней комнате что-то с грохотом упало. Сашенька, испугавшись, заплакала. Эничка погладила Сашеньку по головке и обняла:

– Сашенька, не плачь! Не надо бояться! Потому что это наш папа!

Входит папа. Эничка обращается к нему с грустными нотками в голосе:

– Я не возьму тебя на ручки. Ты стал большой, хороший такой!

После утренних процедур и завтрака все разбрелись по комнатам, чтобы заняться своими делами. Прошло минут десять, Эничка недовольным голосом жалуется маме:

– Мама! Мамочка! Я читаю азбуку, Сашенька на горшочке сидит, ты гладишь белье, а папа, как дура, лежит на диване и смотрит телевизор!

Было очень неожиданно и даже смешно, но Яна, спохватившись, убедила Эничку, что папа лег отдохнуть на пять минут, после чего поедет на работу. Папа очень хороший, а слово «дура» какое-то не очень хорошее…

Наступил момент прощания. Все три девочки собрались в прихожей и наперебой объясняются папе в любви:

– Папа, я тебя очень люблю! – Эничка прижалась к большой папиной руке.

– Папа, я тоже тебя очень люблю! – раздается Сашенькин бас.

– Папа, мы тебя все очень любим! – произнесла Эничка. И, тут же, повернувшись к маме, «поставила» точку в церемонии прощания:

– Ну, все мама, закрывай уже дверь!!

Белая птица

Она наконец-то насмелилась и бросила опекать все: дачу, квартиру, сотрудников и новых клиентов своей лаборатории. Билет на самолет лежал уже в сумочке, и она занималась собственными сборами, тем более, что была необходимость обновить свой гардероб, приобрести нечто обаятельное и привлекательное для отдыха в санатории на Черном море.

Ей даже легче стало дышать, когда она приняла решение ехать. Не переставая улыбаться, она бродила по улицам города, посещала магазины и была счастлива. Когда завершились работы по упаковке чемодана, она набрала номер телефона Геннадия, сообщила ему о дате и времени вылета и попросила отвезти ее в аэропорт. Он был не в курсе происходящих событий, поэтому огорчился свалившейся на него новости. Их общение длилось уже восемь лет, они любили друг друга, но он являлся партийным деятелем, а это значило, что его работа, личная жизнь контролировались. Геннадий не отваживался на развод еще и потому, что знал: жена, озлобившись, никогда не разрешит ему видеться с детьми.

Лидии иногда казалось, что наступает предел чувствам, эмоциям, и тогда она решалась на разрыв с любимым человеком, потому что ощущение одиночества постоянно преследовало ее, то есть все восемь лет, будучи любимой и любящей женщиной, она, по большому счету, была Одна. Потом, проходило время, страсти утихали, и она снова входила в прежний ритм: ждала, скучала, ревновала, беспокоилась и переживала. Наступило утро больших перемен, так она определила для себя начавшийся период в ее жизни. Проводы были не затянувшимися, задержки рейса не произошло, полет прошел нормально. Спускаясь по трапу самолета, она успевала нежиться под лучами знойного южного солнца.

Администратор зарегистрировала Лидию, вручила ей ключи от гостиничного номера и предупредила, что ужин состоится в ресторане. Лидия была счастлива, все ей нравилось, выглядела она восхитительно: высокая, стройная, бросающаяся в глаза, белая, бархатистая кожа, карие с поволокой глаза, красивые и волнующие губы и светлый, очень мягкий волос. Одета она была в белый костюм классического стиля. Все это подчеркивало ее индивидуальность, приковывало к ней взгляды любопытных женщин, очарованных и восхищенных мужчин. Она грациозно «проплыла» к указанному столику. Сидевший мужчина поднялся, предложив ей свободный стул, восхищенно произнес: «Боже мой, к нам с небес спустилась белая красивая птица!» Бедняга перестал есть, он не сводил с Лидии глаз и, не переставая восхищаться, все говорил и говорил комплименты… Он был элегантен и красив, ее трогали его внимание и предупредительность.

Это судьба! – решила Лидия и вся «ушла» в отдых: они вместе плавали, гуляли по набережной, бродили по улицам города, кормили друг друга экзотическими фруктами, пили вино, сидя за столиками в кафе и, наблюдая за игрой волн, говорили и не могли наговориться. Он был безгранично щедр, дарил ей цветы, подарки, он ее обожал и напоминал влюбленного рыцаря. Лидия никогда прежде не была так счастлива. Время, отпущенное для отдыха, неслось безудержной лавиной, круша все, что оставалось от прежней жизни. Они строили совместные планы на будущее. Они мечтали о семье, они жаждали обрести счастье и они верили, что обрели его. Все: и отдыхающие, и персонал наблюдали за развитием отношений этой удивительно красивой пары, все искренне радовались, что эти двое, уже достаточно взрослых людей, на глазах у всех стали счастливыми влюбленными, что им ничего не мешало любить, мечтать и восхищаться друг другом.

Работа Лидии была связана с командировками, поэтому, приехав домой, она сразу же выяснила возможность поездки в его город. Это было разрешимо, тем более, что в его городе были предприятия-заказчики. Она летела к нему не на самолете, а на собственных крыльях, радость и волнение переполняли ее, а сердце трепетало, и было готово вырваться наружу, при этом она была красива, как никогда!

Он встретил ее на старенькой машине, в салоне было неряшливо, чехлы были ветхими и от этого казались очень грязными. Он извинился за то, что не успел купить ей цветы. Он производил впечатление не очень удачливого среднего служащего, бросались в глаза боязливость, осторожность, неуверенность, ей даже показалось, что он стал меньше ростом. Он привез ее к себе домой, и она с сожалением отметила, что было бы лучше остановиться в гостинице. Лидия с искренним и не скрывающим любопытством рассматривала его нору, именно нору – это, как нельзя лучше подходило для определения его жилища. Она широко открытыми глазами смотрела на него и не находила его прежнего, своего любимого и дорогого, своего единственного, истинного рыцаря… Вся беда не в том, что он жил в провинции, а в том, что Он был провинциален по своей сути. Его обаяние в санатории Лидия сравнила с брызгами шампанского, которые ассоциируются у нас с праздничной новогодней, полной чудес и сюрпризов, ночью. Время, которое они провели вместе – это и была лишь одна волшебная ночь, а на большее он был не способен, у него просто не было ни сил, ни желания, ни денег. Да, еще диагноз, страшный по своей глубине – «Синдром холостяка». Он боялся смотреть ей в глаза, потому что знал, что ничего не может изменить в своей жизни. Он понимал, что ломает крылья своей белой птице и причиняет ей страшную, нестерпимую боль. Лидию бил озноб, она не могла говорить, с трудом, каким-то чужим голосом она произнесла:

– Умоляю тебя, отвези меня в гостиницу…

Бэкки – это я

Я всем своим видом давала понять, что ни в какой опеке не нуждаюсь, мне не нравится, когда кто-нибудь из семьи начинает поучать, а еще хуже, когда с плохо скрываемым настроением начинают выговаривать мне за прошлые провинности. Единственное, что может вывести меня из равновесия – это плачущий Алик. Ему уже пять лет, а я до сих пор не могу привыкнуть, что он становится совершенно взрослым мальчиком. Почему я так неравнодушна к тому, что с ним происходит, потому что иногда мне кажется, что он мой сын, и я обязана за ним ухаживать, а порой мы с ним так разыграемся, что я забываю о возрасте малыша, увлекаюсь и начинаю демонстрировать «высший пилотаж», чем привожу Альку в неописуемый восторг. После чего, с разбегу, бросаемся на ковер, лежащий на полу, поднимаем свои конечности кверху и блаженствуем. Так вот, в эти минуты мы словно два нашкодивших малыша и, когда приходят взрослые, я с интересом наблюдаю за Аликом, который дипломатично улаживает конфликтную ситуацию, возникшую из-за беспорядка в квартире. Я горжусь этим малышом, потому что, хотя он и маленький, но он ни разу не спрятался за мою «спину», не выдал меня даже тогда, когда я разбила любимый мамин кувшин. А мама – это такая деликатная женщина, она никогда не ругала своего малыша из-за каких-то черепков. Но, однажды, я так оконфузилась, и это могло стоить мне жизни. День был солнечный, и мне захотелось выйти на балкон, его перила были широкие, я свободно разместилась на них и стала наблюдать за происходящим на улице. От тепла по всему телу растеклась легкая истома, блаженствуя, я услышала шуршание крыльев маленькой птички. Инстинкт сработал, я прыгнула за добычей и, только грохнувшись о землю, вспомнила, что наша квартира находилась на четвертом этаже! Я еще находилась в шоке, а меня уже подхватила на руки, примчавшаяся на место катастрофы, мама Алика, вызвали на дом ветеринара, который успокоил, сказав, что я отделалась легким испугом и разбитой верхней губой. Меня пеленали, поили теплым молочком, следили за моим передвижением, в котором не было грациозности и ловкости, как прежде, но я обязательно поправлюсь и буду ловить и птичек, и мышек. Буду делать это из-за принципиальных соображений, нельзя очеловечивать животное, нельзя, чтобы кошка забывала свои прямые обязанности и выглядела при этом аморфным существом.

Меня успокаивало одно, когда Алик разговаривал по телефону со знакомыми, он с гордостью всем сообщал, что его Бэкки – самая спортивная кошка на свете, она умеет прыгать с четвертого этажа. Я с любовью смотрела на малыша и думала о том, что из него вырастет добропорядочный человек, если он в таком возрасте умеет восхищаться друзьями. В этом смысле мне очень повезло…

Безрассудство любви

Она получила очередное письмо, в котором он трогательно описывал природу, людей, его окружающих, и настоятельно просил решаться на приезд к нему. Они оба уже не выдерживали столь долгой разлуки. Оформив перевод на заочное отделение института, упаковав вещи, она полетела к своему мужу, славному, сильному, доброму и любимому. В салоне самолета было тепло и уютно. Закрыв глаза, она с улыбкой стала рисовать картинки их совместной жизни. Она была молодой и красивой, любила и была любимой. Ей казалось, что счастливей ее нет более женщин. Когда бортпроводница наконец-то объявила о снижении, все прильнули к иллюминаторам: мощной массой лес окутывал землю и, только, изредка, сквозь лесной массив, серебряной ниточкой тянулись реки и ручейки. Лесное богатство настолько поражало, что все оживленно и заинтересованно стали делиться впечатлениями, весело и шумно продвигаясь к выходу.

Первым ее встретило солнце, свет был настолько ослепительным, что она невольно зажмурилась. Оберегая глаза ладонью, словно козырьком, она увидела своего единственного и любимого. Он очень резко выделялся среди серо-черной толпы встречающих: стройный, в светлом костюме, с огромным букетом невообразимо красивых цветов.

– Господи! Помоги мне пережить это волнение, – уговаривала она себя, спускаясь по трапу самолета все ниже и ниже… И этот спуск символизировал ее жизненный путь в замужестве.

Ей придется пережить все: его неоправданную ревность, изматывающие подозрения, скандалы, побои. Пытаясь вызвать жалость к собственной персоне, он резал вены на руках, После чего, словно опомнившись от содеянного, ползал перед ней на коленях, вымаливая прощения. Ее любовь и самоотдача, рождение сыновей не смогли повлиять и укрепить его самодостаточность. Он устраивал суицид на глазах любимой женщины, ввергая ее в пучину страданий и жуткой безысходности. Испытывая на себе моральное и физическое насилие, она продолжала хранить в душе и нести по жизни его светлый образ. Благодаря этой «бережливости», она прожила с ним долгие четырнадцать лет и не выдержала.

Оставив ему всю недвижимость, забрав только детей, она все-таки уехала от него.

А он, как и в прежние, светлые времена, засыпал ее письмами, в которых писал о своих переживаниях, о любви к ней, о депрессии, часто одолевающей его. В каждом письме он оправдывал свои сильные чувства, которые из-за своей мощи иногда выходили из-под контроля. Просил, чтобы она поняла его и простила, потому что он очень скучает и не может жить без нее…