Текст книги "Чокнутая будущая"

Глава 30

Смешно – прятаться от всех так долго, чтобы в итоге спалиться в придорожном мотеле, который даже не находился в черте города.

Опасения Антона оправдались. Нам достался номер средней паршивости: у тумбочек отваливались дверцы, сантехника подтекала, а на линолеуме были дыры. Но, по крайней мере, кровать не скрипела, белье было чистым, и все казалось весело, и ничего не огорчало.

Нас обоих подхватила та особенная беззаботность, которая бывает только после того, как ты сбросишь с плеч слишком тяжелую ношу.

Кажется, именно в ту ночь я с полной ясностью поняла, что влюблена. Влюблена страстно и безоглядно, и это откровение наполнило меня таким восторгом, который сложно было удержать в себе.

Я изливала свою любовь поцелуями и касаниями, я забирала Антона себе, присваивала, подчиняла. Растеряла последние остатки смущения, неловкости, неуверенности. Не думаю, что затрапезный номер мотеля до или после был свидетелем такого бесстыдства, но какая разница.

Я могла бы заниматься любовью вечно, да только к двум часам ночи жутко проголодалась.

Разумеется, доставка еды в номер здесь не предусматривалась, зато внизу работал круглосуточный бар, где подавались нехитрые блюда. Почти столовка.

В небольшом, по-дневному ярко освещенном зале было пустынно. Сонный дальнобойщик меланхолично хлебал суп за пластиковым столиком у окна. Два мужика тихо и смиренно принимали водку в углу.

– Хочешь выпить? – задумчиво посмотрев на них, спросил Антон.

– Хочу. Хочу коньяк, пельмени и селедку под шубой.

Себе он заказал того же. Первым принесли, разумеется, пузатый графин. В ожидании еды я немедленно тяпнула и тут же захмелела.

– Вот скажи мне, – пересев поближе к Антону и водрузив себе на талию его руку, я откинулась спиной на его грудь, – если бы прямо сейчас открылась дверь и появилась твоя вдовица в стиле Мэрилин, ты бы снова ее захотел?

– О, – расслабленный и умиротворенный Антон засмеялся, – теперь ты ревнуешь не только к воображаемым женщинам, но и к бывшим?

– Оно само собой ревнуется, – призналась доверчиво, – без моего участия.

– Совести у тебя нет, – вдруг заявил он.

– Нет. – Я кивнула, потому что сейчас была готова согласиться с чем угодно, а потом запоздало опомнилась: – А почему это нет?

Усталая официантка шмякнула на наш стол поднос с тарелками и ушла.

Никто из нас не пошевелился.

– Ты придумываешь всякую ерунду на ровном месте. А ведь я несколько месяцев каждые субботу и воскресенье сидел на работе и с ума сходил от того, что ты проводишь эти дни с мужем.

Прежде, может, всего каких-то несколько дней назад, меня бы взволновали эти слова. И что хуже всего, вероятно, я ощутила бы себя польщенной. Но сейчас стало только очень тоскливо, потому что легко могла представить себя на месте Антона и слишком хорошо понимала все, что он тогда чувствовал.

Разумеется, я и раньше спрашивала себя, как Антон переживает мои семейные выходные, но предпочитала в эти мысли не углубляться. Я тогда вообще жила, будто зажмурившись.

– Почему же ты молчал?

– А что я должен был сказать?

И правда, что? «Разводись, Мирослава»? Разве это не то решение, которое человек должен принять только сам, по собственной воле?

– Я боялась уйти от Алеши, потому что не была уверена, что ты останешься со мной надолго. Думала, что рано или поздно ты устанешь от этой сложной со всех сторон связи. Но, оставаясь женой твоего брата, я могла бы видеть тебя и дальше, хотя бы на семейных праздниках.

Он словно окаменел за моей спиной, потом коротко выдохнул и молча уткнулся носом мне в затылок. Два притихших голодных дурака перед целым подносом еды.

Дверь в бар открылась, и вошла Инна, о которой в этой круговерти я совсем забыла. Ну кто мог знать, что стоит помянуть бывших, как одна из них тут же появится?

Она огляделась, отвернулась, снова посмотрела на нас, будто не веря собственным глазам, а потом решительно двинулась к нашему столику.

– Вот блин, – сказала я.

– Он, – поддакнул Антон.

Я чуть отстранилась, чтобы дотянуться до подноса, и запихала в рот пельмень. Когда я ем, то глух и нем, верная тактика.

– Ну привет. – Инна села напротив нас. Она выглядела уставшей. – Ехала я ехала и вдруг поняла, что приехала. Ни километром больше, вырубаюсь. А можно мне салат? Семь часов за рулем.

Я молча жевала, но вилкой изобразила приглашающий жест. Моя селедка под шубой – твоя селедка под шубой.

– Привет, – вежливо произнес Антон. – Командировка?

– Чтоб ее, – с чувством воскликнула Инна и взялась за салат, одновременно призывая к себе официантку.

Ага, так она и разбежалась. Нет, тут принято заказывать на кассе.

Я подвинула Антону его порцию пельменей и скомандовала:

– Ешь, пока хоть что-то осталось.

Инна посмотрела на меня с интересом. Оценила вилку в левой руке Антона, то, что правой он так и обнимал меня, и на ее бледных губах появилась насмешливая улыбка.

– А ведь я знала, – торжествующе провозгласила она, – я с самого начала знала, что вы шпилитесь! Красные перчатки на кухне!

– Дались тебе эти перчатки, – пробормотала я.

– А что твой прекрасный муж? Слепоглухонемой капитан дальнего плавания?

– Бывший муж! Я подала на развод.

– Ого, – Инна отсалютовала вилкой, – мои поздравления, Антоша. Отбил жену у брата, вот это достижение.

– Спасибо. – Антон кивнул на полном серьезе.

А я прыснула – коньяк играл со мной странные шутки.

Ничего смешного, правда.

Но почему-то все равно смешно, с каким злобным видом она это произнесла.

– Какая у людей жизнь интересная… – Доев салат (порции здесь были крохотные), Инна зевнула, прикрыв рот ладошкой. – Прям санта-барбара. И что же, Алеша вас благословил? Хотя… если бы благословил, вы бы не ныкались по таким злачным местам, как это. Бедняжки.

Переглянувшись, мы с Антоном разлили себе остатки коньяка, чокнулись и выпили.

– Вообще-то, – язык у меня малость заплетался, – Инна имеет полное право говорить тебе любые гадости, Антон, а ты должен почтительно слушать.

– Правда? – заинтересовался он.

– Ты бросил женщину в ресторане! Ужас-ужас. Не поступай так больше.

– Никогда.

Инна покосилась на нас с отвращением.

– У меня от вас изжога, – неделикатно сказала она.

– И правда, пора спать. – Я не стала спорить.

О том, чем грозит Антону эта дурацкая встреча, я задумалась только на следующий день.

Вряд ли Инна, теряя тапки, помчится к Алеше с докладом. Кажется, Антон для нее остался в прошлом, что неудивительно. Она была яркой умной женщиной, с чего бы ей долго сохнуть по тому, кто так бесцеремонно с ней расстался?

Но город у нас маленький, слово здесь, слово там, готов скандал.

Близился полдень, но мы с Антоном все никак не могли до конца проснуться. Хорошо было бы встать, принять душ и отправиться на поиски какой-нибудь милой кофейни для завтрака, но двигаться не хотелось категорически.

Здесь, в этом дешевом номере, на кровати, которую скоро займет кто-то другой, было удивительно хорошо. Утро смыло ночные безумства, и мир казался чистым, новорожденным.

– Ты можешь делать все, что хочешь, – пробормотала я, перебирая его короткие жесткие волосы. – Говорить с Алешей или не говорить с Алешей. Все равно. Поступай, как тебе будет лучше.

– А тебе?

– Мне хорошо, когда тебе хорошо.

Он запрокинул голову, чтобы посмотреть на меня. По-утреннему небритый, все еще затуманенный ото сна.

– Ты убиваешь меня, – шепнул еле-еле, – как будто стреляешь в упор.

Ну здрасьте.

Следующие несколько дней мы виделись так часто, что у меня почти не было времени сесть и как следует подумать об Антоне. Но я все равно постоянно думала о нем, копаясь в огороде, или принимая клиентов, или даже занимаясь любовью.

Я так мало понимала его, а хотелось понимать больше и лучше. Человек-головоломка, поразивший своей двойственностью с первого взгляда, постепенно складывался в общую картину, как пазлы. Как оказалось, его фальшивая плюшевость не была откровенным притворством, Антон действительно умел быть плюшевым – с племянниками, например. Или со мной. Но была в нем и стальная воля, а главное – полная и абсолютная ответственность за собственные решения. Он не спешил делиться своими переживаниями и метаниями, замыкал их внутри себя, не позволяя мне заглянуть за эту ширму целую весну нашего адюльтера.

Замкнутый, отстраненный, он предпочитал сторониться людей, помогал брату и его женам, но делал это так холодно и небрежно, что не вызывал никакой ответной благодарности. Да она и не была ему, по сути, нужна. Он отдавал долги даже не Алеше, а самому себе. Любил ли он брата? Безусловно, но одновременно и тяготился большим хлопотным семейством.

Помню, тогда я часто задавалась вопросом: что сложнее – молчать о своих желаниях или кричать о них во весь голос?

Алеша позвонил примерно через четыре дня, самым несчастным голосом сообщив, что из-за меня не может жить в собственной квартире, а вынужден скитаться по чужим углам.

– Как это? – не поняла я.

Первая клиентка должна была прийти через полчаса, в ожидании я поливала грядки, шланг так и норовил вывернуться, чтобы намочить меня, а не землю.

– Повсюду твои вещи, – объяснил Алеша и душераздирающе вздохнул, – это заставляет меня все время вспоминать тебя. Так грустно.

– Хорошо, как-нибудь заеду и все заберу, – пообещала я.

– А можешь сегодня?

Наверняка ему просто хотелось, чтобы кто-то прибрался в квартире и приготовил еду. Тот, кто просит развода первым, навсегда остается злодеем, поэтому я была согласна и приехать, и даже убраться, если понадобится.

– Сегодня так сегодня, – отозвалась я покорно. – Ближе к вечеру, ладно? У меня последняя запись на четыре.

– До вечера как-нибудь потерплю, – загробным голосом простенал Алеша.

И мне снова стало пронзительно жалко его, бедняжку.

Как ни странно, в квартире было чисто и пахло свежими булочками.

Ого! Алеша успел завести новую женщину, которая приняла на себя заботу о нем, или привлек к волонтерству кого-то проверенного?

– Тоха прислал какую-то тетку, – небрежно сообщил Алеша, красиво лежа на диване. – Бегала тут с тряпками, путалась под ногами…

Ой, кажется, я увлеклась, проводя пальцами по всем поверхностям. Сама себе напомнила сварливую свекровь, припершуюся к невестке с проверкой.

Торопливо спрятав руки в карманах платья, спросила виновато:

– Как ты?

– Отвратительно. – На меня Алеша не смотрел.

Он, конечно, придуривался, но была в нем и непривычная напряженность, которая прорывалась даже сквозь актерский драматизм.

– Но ты же собирался на море…

По моим прикидкам, чтобы собрать все свои вещи, мне должно было хватить одной спортивной сумки. Печальный итог короткого брака.

В крохотной спальне был только один шкаф, а в нем – несколько моих платьев, два свитера, джинсы и кое-какое белье. Крем для рук на прикроватном столике. Возможно, я подсознательно всегда стремилась занять в этой квартире как можно меньше места?

– На море! – Алеша повысил голос, чтобы его хорошо было слышно из зала. – С Лизой! Ты мне скажи – какой в этом смысл?

Я прошла мимо него в ванную.

Халат. Косметичка.

– Мы будем выяснять, кто прав, кто виноват, вот чем мы будем заниматься на море!

– Ну тебя же никто не заставляет лететь, – пробормотала я, задумчиво вертя в руках флакон духов.

На донышке осталось совсем чуть-чуть. Выбросить? Забрать?

– Я бы с куда большим удовольствием полетел с тобой. – Алешин голос прозвучал так близко, что я торопливо вскинула взгляд и увидела его отражение в зеркале.

Он стоял в дверях.

Никогда у меня не было приступов клаустрофобии, а тут случился. Ванная комната, вернее, совмещенный санузел был таким крохотным! Я будто оказалась запертой здесь.

Откуда эта внезапная паника?

– Алеша, – проговорила я как можно спокойнее, – ну какое еще море, мы с тобой разводимся.

– Из-за Тохи, да? – тихо спросил он. – И давно ты с ним спишь?

У вас когда-нибудь случались приступы удушья? Это когда воздуха не хватает, а в глазах стремительно темнеет.

Флакон со звоном упал в раковину, когда я уцепилась за ее края обеими руками.

– Что? – хрипло повторила, изо всех сил стараясь удержать себя на ногах.

Я тянула время, конечно. Потому что мысли испуганными мышами прыснули в разные стороны.

Это Антон должен был (ну или не должен, кто его знает) обсуждать такое с братом! Это их отношения, для меня этот брак давно закончился! Я могла выйти из этой квартиры и никогда больше не видеть Алешу! А вот Антону как-то придется налаживать с ним отношения.

– Не валяй дурака, – так же тихо сказал Алеша, и я запоздало сообразила: да он в бешенстве! Он едва-едва сохраняет остатки самообладания или – что куда более вероятно – делает вид, что сохраняет. Он же артист! Он же умеет!

Добродушные люди, которые терпеть не могут ссор, в ярости страшны. Им срывает крышу стремительно и напрочь.

Я собиралась никогда не признаваться. Стоять насмерть. Отрицать до абсурда.

Но прямо сейчас я молчала, глядя в побелевшие, полные боли и злости глаза Алеши в зеркальном отражении.

Какой ответ будет хуже для Антона? А какой лучше? Почему у меня нет времени – ни подумать, ни посоветоваться, ни раскинуть карты? Почему так страшно? Почему я понятия не имею, что делать? Почему должна принимать решения не только за себя, но и за Антона? Почему нет кнопки «сохраниться»?

– Так когда это началось? – повторил вопрос Алеша и шагнул вперед, окончательно напугав меня.

Так мало места. Так много гнева.

Глава 31

– Дай мне пройти, – голос был чужим, незнакомым, – выпусти меня. Алеша, пожалуйста.

До него все никак не доходило. Он стоял, кажется, не видя и не слыша меня толком.

– Алеша, мне страшно.

Моя паника наконец докатилась до него – он побагровел, задохнулся, стиснул косяк.

– Что?! Что ты себе надумала?

– У тебя глаза белые! – крикнула я почти в истерике.

Алеша медленно, будто не веря в происходящее, отступил назад, и я бросилась из ванной к выходу. Обувь? Плевать на нее.

С замком никак не получалось справиться.

– Что ты себе вообразила, Слава, – загремело за моей спиной. – Как ты могла… Да я никогда… даже на сцене… – он говорил все тише и тише, пока не замолчал совсем.

Оглянувшись, я увидела, что он сидит на диване, его плечи мелко дрожали.

Сердце стиснуло жалостью, горечью, совестью.

Вернувшись в гостиную, я опустилась на пол в нескольких метрах от него.

– Алеша…

– Я-то думал, что больнее мне ты уже не сделаешь.

От разбитости его интонаций я невольно всхлипнула.

– Прости. Кажется, это была паническая атака.

– Паническая атака? – Алеша поднял голову, глядя на меня. Радужка вернула свой голубой цвет, но теперь в его глазах стояли крупные слезы. – Значит, все это правда?

А он что, не знал наверняка? Что ему рассказали, кто это сделал?

Я молчала, не желая ляпнуть лишнего.

Антон наверняка уже решил, что делать, знал, как объясниться.

Но объясняться пришлось мне.

Двигаться вслепую, памятуя о старом добром принципе «не навреди».

– Почему именно Тоха, Слав? Я мог бы, наверное, понять обычную измену. Ты девочка молодая, красивая, живая… Это было бы мерзко, но я пережил бы. Пережил же я Римму… Но Тоха? За что ты меня так ненавидишь? Я был настолько ужасным мужем?

– При чем тут ты? – Его слова так сильно жалили, что я бесконтрольно теряла остатки разума.

– При чем тут я? – вскинулся он. – А разве Тоха был не для того, чтобы меня наказать?

У вас бывал этот дурацкий момент истины? Стрелка вправо, стрелка влево. Тик-так. Твоя жизнь меняет ритм.

Отказаться от Антона прямо сейчас?

Утешить Алешу прямо сейчас? Заверить, что именно он – главный герой?

Но я не могла.

Для меня он был второстепенным персонажем. Если подумать, давно уже, возможно, со дня свадьбы.

– Алеша, – промямлила я, – это не имеет к тебе никакого отношения.

– Ну коне-е-ечно. – Его губы скривились. Отвращение. Презрение. Недоверие. – Можно подумать, если бы Тоха не был моим братом, ты бы хоть когда-нибудь к нему полезла. Мрачный гробовщик с деньгами, но не миллионер же. В нем нет ничего, что могло привлечь тебя. Нет, моя дорогая, это только мне назло. Но никак не могу понять, что я тебе сделал. Не изменял, не обижал, соглашался жить так, как ты хотела.

– Однако тебе ничто не мешает растить детей на деньги мрачного гробовщика, – оскорбилась я, цепляясь за обиду как за спасательный круг.

Лишь бы не слышать это печальное «за что ты так со мной?». Я никогда особо не задумывалась о чувствах мужа, гоняясь за Антоном, как за синей птицей.

– Тоха придурок, подлый, подлый, – бормотал Алеша, не реагируя на меня. – Красивая женщина предлагает себя… к тому же комплексы… Подростковая влюбленность в мою жену… реванш… закрыл гештальт, поганец. Убирайся, Слава, – вдруг велел он, снова закрывая лицо руками. – Если решишь все же рассказать, зачем ты это сделала, напиши. Не хочу больше тебя видеть. – Я встала с пола, забрала сумку из ванной. – Когда ты начала спать с ним? – грубо спросил Алеша. – Когда я попал в больницу?

Почти угадал – именно тогда я влюбилась в Антона в первый раз.

Ничего не ответив, я кое-как нацепила кеды, сминая пятки, вышла в подъезд, тихо закрыв за собой дверь.

Села на ступеньку, пытаясь натянуть обувь нормально, завязать шнурки. Пальцы дрожали. Потом затрясло уже меня всю.

Бедный, бедный Алеша.

Бедный мой Антон.

Вдруг испугавшись, что бывший муж выскочит из квартиры – побежит за водкой, например, – я взвилась на ноги и слепо понеслась вниз, пару раз чувствительно приложившись бедром о перила. Сумка оттягивала плечо.

На улице замедлилась, только когда свернула к остановке. Брела, разглядывая асфальт. Пульс колотился, как ненормальный. Телефон выпадал из рук.

– Антон…

– Что случилось? – быстро спросил он. – Ревешь?

– Не реву. Я заезжала к Алеше, ему кто-то что-то рассказал о нас. Не знаю кто и не знаю что. Но он в бешенстве и совершенно раздавлен.

– Где ты сейчас? – Удивительно, насколько Антон становился тихим и спокойным в напряженные моменты.

– На остановке.

Он помолчал, потом спросил бесцветно:

– Почему ты поехала одна? И к отцу тоже в одиночку рванула.

– А с кем мне надо было ехать? – не поняла я, все еще прокручивая в голове произошедшее. – Прости, приехал автобус, перезвоню.

К счастью, людей было мало, и мне удалось пристроиться на сиденье возле окна. Прислонившись виском к стеклу, закрыла глаза, стараясь удержать слезы.

И ведь даже некого винить.

Автомобиль Антона стоял в кармане возле конечной остановки. Я едва не прошла мимо, но сумка на плече вдруг стала невесомой, а потом и вовсе куда-то исчезла. Оглянувшись, я увидела, как Антон закидывает ее на заднее сиденье.

– Ой, – удивилась я, – думала, ты к Алеше помчишься.

– Ну вот еще, соваться под горячую руку. Я отправил к нему Римму, у нее крепкая нервная система.

– Это она все рассказала?

– Понятия не имею, не спрашивал. Да и какая, собственно, разница. – Он оценивающе посмотрел на меня, подумал и вдруг обнял прямо на улице.

Я машинально дернулась, потом сообразила: теперь-то уж что.

И с облегчением растеклась в его руках.

Для справки: мрачные гробовщики умеют обнимать женщину так, что жить сразу становится проще.

– Завтра заеду к Лехе, – по дороге сообщил Антон, – не переживай слишком сильно. А то на тебя смотреть больно, дрожишь, как побитая собака.

Сравнение было так себе. Я немедленно велела себе собраться.

Тяжелый автомобиль полз по узкой дороге. На этот раз Антон не подбирался к моему дому огородами, а собирался зайти с главного входа. Я представила, как объясняю соседке тете Наде, что махнула не глядя одного брата на другого, того, кто помоложе, и нервно хихикнула. А что скажу Гамлету Ивановичу? Да вся деревня будет еще долго зубоскалить над моей личной жизнью. Хорошо, что братьев только двое, а было бы их семеро? Это ж никаких нервов не хватит.

– Ты не против, если я оставлю у тебя кое-какие вещи? – буднично спросил Антон. – Надоело на работе переодеваться.

– Угу… А?

Если подумать, мы гораздо чаще ночевали в моем доме, чем в его квартире – от меня Антону было ближе добираться до работы. Казалось, его нисколько не смущали скрипучие половицы, лай соседских собак и предрассветная петушиная перекличка. Даже полутораспальная кровать вместо широкой Антоновской двушки не мешала крепко спать. Конечно, в лихорадке любовной горячки рай и шалаш не сильно отличаются друг от друга, но когда-нибудь наше постоянное возбуждение схлынет.

Ну тогда и будем думать, как жить дальше.

– Располагайся, как тебе удобнее.

Автомобиль гордо остановился прямо перед домом. Как пить дать, если он останется здесь на ночь – а он останется, – то утро у меня начнется не с кофе, а с визита тети Нади. Возможно, она даже позвонит моей матери, которая, между прочим, даже не поинтересовалась, нашла ли я отца.

Антон забрал из салона мою сумку и – тут я вытаращила глаза – внушительный чемодан из багажника.

– Второй месяц с собой вожу. – Он опасливо покосился на меня, самоиронично и несколько криво усмехнувшись.

Я зазвенела ключами, открывая калитку. Выглядит как декларация о намерениях. Должна ли я спросить что-нибудь, или это будет слишком навязчиво? Как будто я требую гарантий.

Антон похлопал рукой по забору.

– Поменять бы, да? – задумался.

От такой хозяйственности я даже выронила ключи.

– Обалдел совсем? – жалобно протянула я. – Иди вон на кладбище своем заборы меняй.

– Кладбище не мое, а муниципальное, – возразил он, поднял ключи и потащил барахло к крыльцу.

Я шла за ним и ругала себя за то, что давно забросила практику вытаскивать по утрам карту дня. Была бы хоть предупреждена об уготованных мне испытаниях.

В дом заходить не стала. Прошлась по участку, разглядывая розовые кусты. Они хорошо пережили зиму и пошли в бурный рост, скоро появятся первые бутоны.

Какими бы жестокими ни были холода, времена, жизнь всегда берет свое. Алеша оправится после ран, которые я ему нанесла, а у меня однажды исчезнет противное ноющее чувство в груди. Вот бы провалиться сквозь землю.

Подошел Антон, обнял меня сзади. Уже так привычно уткнулся подбородком в ямочку на плече.

Здорово, наверное, уметь загонять внутрь все чувства и не выпускать их наружу. Возможно, однажды я тоже этому научусь.

Сейчас мне оставалось только изображать невозмутимость и не жаловаться на мучительный стыд. Потому что, как бы я ни страдала, Антону в сто раз хуже.

– Хочешь, сыграем в карты на раздевание? – предложила преувеличенно бодро.

Он тихонько засмеялся.

– В баню хочу. Пропариться, пропотеть, смыть с себя все.

Это было хорошей мыслью, и я встрепенулась.

– Пойду затоплю.

– Я сам.

Серьезно?

Заинтересовавшись, я таскалась за ним по пятам, наблюдая, как он готовит растопку, носит дрова из сарая, заливает воду в котел.

Антон щедро залил полы и полки водой из шланга, надраил старое дерево, пока я сидела в предбаннике, подглядывая через распахнутую дверь за его бурной деятельностью.

Вот уж не думала когда-нибудь увидеть этого человека с тряпкой в руках. У него ведь клининговая фея есть.

– А бабушка говорила, – протянула я ехидно, – что если на сердце беспокойно, то очень помогает прополка грядок.

Он не дрогнул.

– Так и будешь хвостиком за мной ходить?

– Нельзя?

– Не скучно?

– С ума сошел? Я могу вечно смотреть, как ты шелудишься по моему дому.

– Что, прости, я делаю? – фыркнул Антон.

– Ты три-три, не отвлекайся.

Баня получилась что надо: жарко протопленная, влажная, наполненная запахом березы.

С моей точки зрения, Антон орудовал вениками чересчур осторожно, бабушка так со мной не церемонилась. Зато я от переизбытка чувств, кажется, перестаралась. По крайней мере Антон оценил мой талант парильщика как «чуть дух не вышибла».

Вы тоже думаете, что это не было комплиментом?

Но вот вам совет от Мирославы, которая пожила и многое навертихвостила: хорошая баня заменяет пять сеансов психолога. Ну или как минимум три.

Это сравнение напомнило мне кое о чем.

– Давно хотела спросить. – Мы пили липовый чай на кухне, остывали, обсыхали. – Когда и зачем ты начал ходить к психологу?

– После третьего Лехиного развода. Я и сам тогда не понял, как оказалось, что алименты за Арину – моя ответственность. Ладно, Олег, он ведь рос у меня на руках, но Лиза… была невыносимой. Я был готов на все, чтобы она перестала трепать мне нервы. Но в то же время так злился, что у меня даже мигрени начались. Мне нужно было на кого-то вывалить все свои эмоции, и я не смог придумать никого, кроме психолога.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я тут же. – Голова не болит?

Он едва-едва щелкнул меня по носу, тут же подул и тотчас поцеловал.

– Мирослава, я знал, что однажды придется объясняться с Лехой… примерно с того дня, как ты села на поезд и укатила в Москву.

– О, – изумилась я, – почему именно с тогда?

– Ты не представляешь, как сильно я тебе завидовал. Никогда не был способен на такие внезапные решения. Плюнуть на всех, уехать черт знает куда… И еще понял, что в итоге ты все равно поступишь так, как тебе хочется. А хотела ты – меня.

– Хах! – из меня сам собой вылетел смешок-выдох.

Женщина поскромнее сейчас смутилась бы, но я почувствовала гордость. Называйте меня Мирославой-завоевательницей.

Выпутавшись из простыни, я голышом вскарабкалась на табуреточку и приняла торжественную позу. Ну, как мне казалось.

– И что это? – с интересом спросил Антон, блестя глазами.

– Памятник самой себе, не видишь, что ли?

Засмеявшись, он подхватил меня под колени и пересадил на стол.

– Не сметь лапать монумент! Не сметь иметь монумент на кухонном столе!

Я смеялась и выкручивалась из его объятий, чтобы потом тут же прижаться плотнее, обхватить руками и ногами, ощутить его тяжесть на себе.

Может, я и была мерзкой распутницей, рассорившей двух братьев, но ведь это того стоило?