Текст книги "Чокнутая будущая"

Глава 24

– Пантенол! – крикнула я и всех напугала.

Алеша бестолково заметался по комнате, вспоминая, где у нас лекарства. Арина вытянула шею, разглядывая мою руку. Бесполезные люди.

Пришлось самой, еле удерживая близкие слезы, открыть шкаф, найти нужный флакон и запенить себя.

– Заинька, – укоризненно пропел Алеша, – ну что же так неаккуратно?

И почему раньше муж не бесил так сильно?

Злость плескалась во мне, так и норовя перелиться через края. Надо было срочно куда-то бежать, пока я совсем в ней не утонула.

– Что ж, не буду вам мешать, – сказала я торопливо, перешла в крохотную спальню, схватилась за колготки.

Довольно сильный ожог болел и мешал. С колготками в руках я подняла телефон, валяющийся на кровати. Укусила себя за губу, сердясь за то, что творю, и написала Антону: «Ты где?»

– Уезжаешь? – Алеша заглянул в спальню.

– Побудете вдвоем. Время только для отца и дочери, все такое. Вы редко бываете вместе.

– Я хочу в кино, – громко объявила Арина, – и пиццу! И… что-нибудь еще, пока не придумала.

– Это же из дома выходить надо, – огорчился Алеша, который любил в редкие выходные окукливаться.

Суббота оставалась единственным днем в неделе, когда он был ничем не занят. По воскресеньям, вторникам и четвергам он вел актерские курсы для детей и взрослых, первые днем, вторые вечером. По понедельникам, средам и пятницам у него шли спектакли. К тому же режиссер накануне предупредил, что Алеша вот-вот приступит к репетициям в комедии о двоеженце. Словом, муж мой был ужасно занят, и все его дела требовали огромной отдачи энергии. На дочь не хватало ни времени, ни сил.

Не хотела бы я, чтобы у меня был такой отец.

Если выбирать между никаким и периодическим, я выберу никакого.

Жадная девочка Мирослава, которой нужно или все, или ничего.

– Ладно, – пошла на попятную Арина, – давай смотреть кино дома, но тогда закажи пиццу и сыграй со мной в настолку.

– Договорились, – обрадовался Алеша, с удовольствием закутываясь поплотнее в свой халат.

Мой телефон хранил гробовое молчание.

Я написала снова: «Не будешь отвечать? Серьезно?»

– Кому ты все время строчишь? – спросил Алеша.

– Клиентка в третий раз меняет время приема.

– Не церемонься с ней слишком. Она либо ценит твои услуги, либо идет к черту, – посоветовал он и вернулся в зал, к Арине.

Послать к черту Антона, который совершенно точно не собирался даже начинать меня ценить, было бы хорошо. Да только я себя знала: у меня включился режим «хоть кол на голове теши». В этом режиме за борт летели правила приличия, здравый смысл и самоуважение.

– Так с кем там у Тохи свидание? – спросил Алеша. – С Инной?

Через открытую дверь все было прекрасно слышно.

– Ты что! С Инной давно уже все. Брата своего не знаешь? Он же никогда не меняет своих решений. Если Антон мне что-то обещает, то всегда-всегда это выполняет. Совсем не как ты, папочка. Может, тебя в капусте нашли? Может, ты приемный?

– Когда это я тебя обманывал? – неуверенно пробормотал Алеша.

– А кто клялся и божился, что придет на мой школьный спектакль? А кто потом не пришел?

– Ненавижу школьные спектакли. Беспомощность, помноженная на скуку.

Арина замолчала, явно расстроенная такой безжалостностью.

Уже переодевшись, я мельком глянула на себя в зеркало и обомлела – да в гроб краше кладут! Губы искусаны, под глазами круги, волосы всклокочены.

В лихорадочной спешке, которая требовала действий, пусть бессмысленных, но действий, так жалко было тратить время на всякие глупости, но я заставила себя замедлиться. Собрала гриву в хвост, воспользовалась помадой и пудрой. Я же так любила наряжаться и прихорашиваться, а сейчас это вызывало лишь раздражение.

Все потому, что мой телефон до сих пор хранил гробовое молчание.

В зале затевалась ссора – Арина требовала включить ей какой-то мультик, а Алеша настаивал на постановке театра «Глобус».

Бежать, быстрее бежать.

– Прости, – провожая меня, сказал Алеша, – дурацкие получились выходные. Вчера мы поссорились, а сегодня…

– Сам ты дурацкий! – завопила Арина с обидой.

Я выскочила за дверь с такой прытью, как будто за мной шайтаны гнались.

Пересчитывая ботинками ступеньки, набрала Антона.

Гудок. Гудок. Гудок.

Что я сделаю, если он так и не возьмет трубку?

Превращусь в Виряву, лесное чудище с грудями, закинутыми за плечи, с волосами, волочащимися по полу, с острыми зубами, терзающими людей. Стану бродить по городу и подменивать младенцев в их колыбельках.

Самый страшный страх моего детства вышагнул из книжек с картинками и обрел плоть в темном подъезде. Я так перепугалась собственных фантазий, что крупно вздрогнула, услышав в мобильнике у уха:

– Мирослава?

– Ты где? – резко повторила вопрос, который так и остался без ответа в переписке.

Пауза.

– «Мулен Руж», – ответил он странным напряженным голосом.

Я отключилась, вышла на свет и стала заказывать такси в приложении.

Вот, значит, куда занесло тебя, милый мой. Я-то думала, что такие заведения в пошлой обертке «дорого-богато», с намеком на фальшивый бурлеск, не в твоем стиле.

В старенькой «Гранте» я закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать.

Потому что очень не нравилась себе в этот день.

Потому что вела себя совершенно не так, как воспитывала меня бабушка.

Я бы совершенно не удивилась, вздумай она именно сейчас вернуться с того света, чтобы устроить мне знатную головомойку.

«Славушка, – произнесла бы она с непереносимой нежностью, а именно таким тоном бабушка всегда и ругала меня, – ну подумай сама: с чего бы тебе переживать из-за такого глупого мальчика. Может, ты тоже не очень умная?»

Это было в восьмом, что ли, классе. Моя первая отвергнутая любовь.

Совсем короткая, смешная, быстротечная, но тогда казалось, что обида выше неба. И шире моря. И глубже земли.

Мы доехали слишком быстро.

Вывалившись из такси, я некоторое время постояла, разглядывая огромный двухэтажный ресторан. Он переливался огнями, из динамика несся французский шансон.

Славушка, может, ты тоже не очень умная?

Самое время вернуться в свой тихий дом на окраине и забыть о разных глупостях.

Антон прав: ну не создана я для адюльтеров.

Подумав так, я решительно толкнула дверь в «Мулен Руж».

А гори оно все синим пламенем.

– Вы бронировали? – ко мне немедленно подскочила девушка-администратор в шляпке с цветами и в коротко-пышной варьетешной юбке.

– Бронировала, – мрачно подтвердила, – на Антона. Последние цифры телефона – 0671.

– Я вас провожу. – Заглянула в планшет, разулыбалась.

Причудливое было место. В общем зале со столиками девица на сцене исполняла цыганский романс.

 
«Очи черные, очи страстные, очи жгучие и прекрасные. Как люблю я вас, как боюсь я вас, знать, увидел вас я в недобрый час…»
 

Недобро усмехаясь, я поднялась за администратором по лестнице на второй этаж, полукругом опоясывающий общий зал. Здесь были отдельные кабинки для тех, кто желал совершать возлияния без свидетелей.

– Следующая дверь, «Монмартр», – проинформировала меня администратор и испарилась, взметнув на прощание юбками.

Слова «Очей черных» настигли меня и здесь: «Ох, недаром вы глубины темней. Вижу траур в вас по душе моей. Вижу пламя в вас я победное, сожжено на нем сердце бедное».

Хорошо исполнительница пела, с надрывом.

Я постучала в дверь и сделала шаг назад, оставив себе пространство для маневров.

Если бы я собралась на свидание… ну, с кем-то, кто не был братом мужа, то наверняка не обрадовалась бы таким гостям. Возможно, я бы даже буянила.

 
«Но не грустен я, не печален я, утешительна мне судьба моя. Все, что лучшего в жизни бог дал нам, в жертву отдал я огневым глазам».
 

Антон вышел, и я не сразу поняла, что с ним не так.

Батюшки мои, да он же пил! И это не было похоже на утреннее веселое Алешино опьянение.

Это было похоже на то, что Антон принимал на грудь в одиночестве и печали.

 
«Скатерть белая залита вином, все гусары спят беспробудным сном. Лишь один не спит, пьет шампанское – за любовь свою, за цыганскую».
 

Он не стал приглашать меня внутрь, наоборот, закрыл дверь за своей спиной.

– И что будешь делать дальше? – спросил устало.

 
«Подойди ко мне, ты мне нравишься. Поцелуй меня – не отравишься. Сперва ты меня, потом я тебя, потом вместе мы расцелуемся».
 

– Зайду поздороваться? – предположила я с вызовом.

Обычно аккуратная прическа Антона растрепалась, и несколько прядей падали ему на лоб. Ворот рубашки был расстегнут. Он стоял расслабленно, сунув руки в карманы брюк, смотрел на меня без злости – скорее, с любопытством.

– Мирослава, почему ты здесь?

– Потому что. – Между нами и так пролегало крохотное расстояние, а я его еще и сократила. У Антона не было галстука, хватать его было не за что, поэтому мои руки так и остались плетями висеть вдоль тела. – Потому что, кажется, в этой истории я – отрицательный персонаж, – сказала еле слышно, втягивая запах хмеля. – Потому что я не собираюсь тебя никому отдавать, проявлять понимание и благородство. И пусть это несправедливо, нечестно и неправильно – ты все равно должен любить меня. Особенно если я поступаю несправедливо, нечестно и неправильно. Ведь хорошая Мирослава кому угодно понравится, а я хочу, чтобы ты принимал меня и плохой.

– Не слишком ли много ты хочешь? – тоже тихо спросил Антон.

Что-то вспыхивало и гасло в глубине его радужки – символы, которые я была не в силах разобрать. Мне оставалось только любоваться этим загадочным звездопадом и загадывать желание. Вот бы он не прогнал меня навсегда.

– Очень много. Все, – согласилась я, стискивая зубы.

Ва-банк.

– Тогда заходи, – неожиданно предложил он и посторонился, пропуская меня в кабацкую кабинку с таким видом, будто это дворец арабского шейха.

Я расправила плечи, изобразила на лице дружелюбный оскал и пересекла порог.

Внутри было пусто.

Нет, стоял стол, диванчики, какая-то выпивка и еда, а из людей – никого.

– Твоя пассия еще не пришла? Опаздывает?

– Да нет, она явилась вполне вовремя.

Мне понадобилось много времени, чтобы осознать смысл его слов. Минута, другая, третья… Иногда я была тем еще тугодумом.

Опустившись на мягкое сиденье, смотрела на Антона и мечтала о множестве вещей сразу.

Придушить его.

Отдаться прямо на этом столе.

Уйти, чтобы больше никогда его не видеть.

Остаться с ним навсегда.

Устроить скандал.

Проплакаться.

Просмеяться.

Ничего из этого я не сделала. Только спросила угрюмо:

– Ну и что ты мне устроил?

– Не все в этом мире крутится вокруг тебя, Мирослава, – ответил он. – Вина?

– Да, пожалуйста.

Видели? Нет, вы это видели?

Такая воспитанная девочка.

Он разлил вино по бокалам, откинулся назад, разглядывая меня.

– Сегодня у меня не было сил на Арину, – сказал спокойно. – Впервые в жизни не было на нее сил. Я соврал про свидание и только потом сообразил – да она же доложит Леше прямо с порога. И тут мне стало интересно, как же ты отреагируешь.

Нет, все-таки придушить его хотелось больше, чем отдаться.

Стыд и срам, Мирослава!

Что мешало тебе с достоинством проигнорировать это событие?

Сделав глоток, я велела себе простить саму себя. Сотворила ерунду? Выше нос, дорогая. Всем можно гордиться, даже отсутствием гордости.

– Ну и как тебе результат? – чопорно уточнила я, расправляя юбку на коленях.

– Ты все еще жестока и эгоистична, – протянул он, потом перегнулся через стол и поцеловал меня быстро и коротко. От неожиданности я даже забыла, что вроде как злюсь. – У тебя нет никаких прав вторгаться в мою личную жизнь, – добавил он, касаясь меня губами. – Ты замужняя женщина, а в романах с замужними женщинами всегда следует помнить, что от тебя она уходит прямиком к другому мужчине.

– Так что же? – Я запустила пальцы в его волосы, добавляя им беспорядка.

Он перехватил мою руку.

– Что за ожог?

– Неудачная глажка.

Антон подул на мое боевое ранение. Бережно. Аккуратно.

– Ты мне скажи – почему я так рад, что ты примчалась сюда?

– Потому что мы с тобой два жалких неудачника. Неудачника и идиота. – Я всхлипнула, засмеялась, оттолкнула его, обошла стол и села рядом, обеими руками стиснув его ладонь. – Как тебя вообще занесло в этот низкопробный «Мулен Руж»? Поприличнее места не сыскалось?

– Приличные – для приличных. Мы с тобой к ним каким боком?

Привалившись спиной к его теплой груди, я притихла, разом успокоившись.

После бури наступил штиль, мне стало сонно и лениво.

– У тебя период самоуничижения? – поинтересовалась я.

Он поцеловал меня в плечо, засмеялся.

– Нет, я горжусь собой, – ответил насмешливо.

Я предпочла не отзываться на эту едкость, спросила с притворным простодушием:

– А мной?

– А тобой – еще сильнее, – его голос смягчился. – Инна постоянно пыталась меня контролировать, и это только бесило. Твоя ревность пробудила во мне нездоровое самодовольство. Ого, подумал я, да она с ума по мне сходит.

– Да я вообще не ревнивая!

– Я заметил.

Наверное, это не то, что мечтает услышать трепетная девушка, но уж куда лучше, чем продолжать нездоровые самокопания. Поэтому я решила не изображать хорошую мину при плохой игре. Сама же приехала, никто меня на аркане не тянул.

– Ты ничего не заказывал сверх того, что уже принесли? – Я прижалась к нему плотнее.

– Что? Нет.

– Значит, официанты в ближайшее время здесь не появятся? – почти промяукала я.

– Мирослава, – выдохнул он бессильно и весело, а потом утянул меня к себе на колени.

Мы продержались два месяца.

Два месяца тайного романа, наполненного бездумной страстью, напрочь отрубившей мозги.

Два месяца беззаботной болтовни. Два месяца – никаких серьезных разговоров.

Круг молчания между нами все ширился и ширился, и к маю стало очевидно: мы загнали себя в ловушку, из которой не находилось ни одного нормального выхода.

Глава 25

Это было ясное весеннее утро, прозрачное, наполненное птичьим гомоном из открытого окна, гулом трамваев и солнечным светом. Тюлевая штора плескалась на сквозняке, отчего бестолковые солнечные блики так и мельтешили по Антону.

Он уже был полуодет, потому что открывал дверь официанту, чтобы забрать наш завтрак. Босой, в расстегнутой рубашке и строгих брюках, Антон переставлял тарелки с подноса на стол, и в неторопливой размеренности его движений присутствовала расслабленная леность. В те мгновения он казался утренним антонимом себя ночного, и я все смотрела и смотрела на него, похожая на кошку, приглядывающую за своей мышкой.

Я была еще обнажена – лежала на животе поперек широкой кровати, болтая ногами и поставив подбородок на кулачки. Простыни перекрутились, пропахли сексом, покрылись различными пятнами, но это безликое отельное ложе казалось мне самым лучшим местом на свете.

В ту весну мы часто сбегали в соседний город, который был куда крупнее и находился всего в двух часах езды. Там мы могли свободно гулять по улицам, ходить в кино и ужинать в ресторанах без страха встретить знакомых. Два часа дороги, казалось, переносили нас в совершенно другой мир. Мир, в котором не надо было оглядываться по сторонам.

Разумеется, время от времени мы ночевали и друг у друга, но в родном городе меня не покидали опасения – что именно сейчас Алеша внезапно нагрянет ко мне или к Антону, или зачем-то примчится Римма Викторовна, или кто-то еще. Я по нескольку раз проверяла, закрыта ли дверь на замок и плотно ли задернуты шторы на окнах дома, и бог знает, какие еще вещи меня беспокоили.

Например, я редко садилась к Антону в машину, вздрагивала от неожиданных звонков. Казалось, что Инна вот-вот выскочит из-за угла, ослепляя нас вспышкой фотоаппарата.

Но все вокруг будто ослепли и оглохли. Однажды Алеша нашел у Антона на кухонной полке мои кольца – я сняла их, когда мыла посуду. И спросил только:

– Мирослава приезжала?

Антон ответил:

– Ага, привезла три бутылки вишневой наливки.

На том дело и закончилось, ведь мой муж прекрасно знал, что пью я редко, а самогоню часто, поэтому раздаю выпивку направо и налево.

В другой раз Алеша приехал ко мне в деревню среди недели, потому что богическая Римма приболела и спектакль отменили. И пришлось Антону срочно натягивать брюки и делать вид, что он чинит мне смеситель на кухне. «Какой молодец, – похвалил его тогда Алеша, – очень удачно, что твоя контора в двух шагах. Мне спокойнее за жену».

Думаю, что в аду Данте припасено специальное местечко для тех жен, чьи мужья отличались излишней доверчивостью. Но Алеше даже в голову не приходило, что мы с Антоном можем относиться друг к другу как-то иначе, нежели по-семейному.

Словом, нервы у меня все больше расшатывались, а привкус полыни от поцелуев Антона становился все горше.

Я понимала, что он никогда не заговорит со мной о разводе первым – потому что не мог так поступить ни с братом, ни со мной.

Слишком часто Алеша повторял, что я его последняя женщина, и кажется, даже сам в это поверил.

Он был не из тех людей, кто сказал бы: «А, ну раз так получилось, то ступайте и грешите». Нет, с Алешиной точки зрения, у нашего предательства не было бы срока давности. Даже если бы я объявила об отношениях с Антоном через год, пять или десять лет после развода, Алеша воспринял бы это как удар в спину. Для него младший брат был больше чем братом. Он одновременно был ему ребенком и защитником, памятью о родителях и надежной опорой. В его отношении к Антону намешалось многое: и обида за развод с Риммой, и благодарность за то, что Антон вытянул на себе их с Олегом в те времена, когда Алеша совершенно потерялся в пьянстве и жалости к себе.

А самое главное – Антон был едва ли не единственным достижением помимо театральных успехов, из-за которого Алеша по-настоящему собой гордился. Ведь он, совсем еще зеленый мальчишка, не бросил младшего брата, не отказался от него, а выучил и выкормил. Под настроение Алеша мог долго вспоминать и о детских ангинах, и о ботинках, которые становились малы раньше, чем появлялись деньги на новые, о двойках и пятерках, об олимпиадах и подростковых бунтах.

Что касается меня, то я боялась развода по той банальной причине, что Алеша до сих пор оставался самой прочной нитью, накрепко связывающей нас с Антоном. Как бы ни сложились с ним отношения, пока я жена его брата – Антон никогда не исчезнет из моей жизни.

Без карточных раскладов, без вопросов, без откровенных разговоров за эти два месяца я так и не поняла, почему он вообще связался со мной.

«Не буди лихо, пока оно тихо», – вот что говорила я себе обычно, когда становилось совсем невмоготу.

Но в то прекрасное апрельское утро чувство самосохранения тихо растаяло. Может, потому что Антон был таким расслабленно-спокойным, может, потому что прошлая ночь получилась особенной. Такой, будто мы на самом деле любили друг друга. Может, потому что солнечные зайчики так задорно прыгали по номеру отеля.

– Так и будешь валяться? – Антон оглянулся на меня. – Или хочешь завтрак в постель?

Я терпеть не могла есть в кровати – неудобно и крошки, поэтому охотно спрыгнула на пол и переместилась к столу, даже не подумав накинуть на себя хоть что-нибудь.

– Не продует? Закрыть окно?

– Оставь. Так сладко пахнет весной.

Он засмеялся и все-таки накинул мне на плечи свой пиджак.

– Уже мечтаешь о перцах и томатах, Мирослава?

– Знаешь, как прекрасно цветут плодовые деревья в моем саду? Такое ароматное белое облако. А потом придет время для черемухи, сирени, чубушника. И так, неделя за неделей, новая красота будет сменять уходящую. Что может быть лучше этого?

У меня на завтрак были круассаны с ветчиной и сыром, у Антона – овсянка и бутерброд с икрой. Большой кофейник, молоко и крупный виноград.

Из-за таких побегов в другой город Антон безбожно прогуливал работу среди недели, отдуваясь за это по выходным, в мои семейные дни. Поэтому следовало все-таки поторопиться с завтраком, чтобы он успел в контору хотя бы к десяти-одиннадцати.

Но на меня напала странная медлительность, я все тянула и тянула, не спуская с Антона глаз.

– Что такое? – удивился он. – Нет аппетита? Плохо себя чувствуешь?

– Ноги, глаза или волосы? – спросила я.

– Что?

– Грудь у меня так себе, ну ты и сам видел. Волосы хороши, прабабкино наследство. Ноги тоже вполне приличные, по крайней мере, длинные. Хотя к коленкам есть вопросики, если честно. Глаза… на любителя, конечно. Когда-то я мечтала о голубых, будто небо. В детстве пыталась покрасить их гуашью, вот слез было! Так что внутри я, вполне возможно, блондинка. Метафорическая, в смысле. Фактически-то нет.

Антон даже про овсянку свою забыл, а надо сказать, он всегда очень серьезно относился к завтракам. Подперев щеку рукой, он с интересом взирал на меня. Кто его знает, может, думал, что я прямо сейчас пройдусь мокшанскими вихлявицами.

Так-то ничего сложного, знай себе маши руками и ногами под народную музыку.

– Мирослава? – на всю мою тираду Антон отреагировал коротким вопросительным знаком.

– Такой сложный вопрос? Ноги, глаза или волосы?

– Главное – хвост, – произнес Антон глубокомысленно. – Прости, радость моя, прежде мне и в голову не приходило оценивать тебя по фрагментам. Я как-то привык к людям при полной комплектации.

Недовольно что-то мявкнув себе под нос, я вяло отковырнула кусочек круассана и прохлопала тот момент, когда Антон пришел в движение. Не смотрите, что он весь из себя флегматик, иногда он бывает весьма проворным. За последнее время я вообще много что о нем выяснила.

К сожалению, главным из этих открытий оставался тот удручающий факт, что все свои мысли и чувства этот сухарь предпочитал держать при себе.

Ойкнув, я поняла, что меня сдвинули с места вместе со стулом. Антон приобнял меня за талию и потянул вверх, усадив на стол. Сам же опустился на стул, с которого так бесцеремонно меня выдернул. Я пристроила ступни на его колени, усмехаясь бесстыдству позы. Можно было, конечно, потянуть его за волосы, совсем чуть-чуть. Этого хватило бы, чтобы Антон оказался прямо… как это, простите, пишут в романах? Чувственные лепесточки?

Захохотав, я все-таки сдвинула колени, и Антон немедленно обнял их.

– Почему мне кажется, что ты тянешь время? – спросил он тем особенным добрым голосом, который у него появлялся, когда я вела себя пугающе. – Не хочешь возвращаться?

– Или, – шепнула я, склоняясь ниже. Почти сложилась пополам, как циркуль. – Или я просто спрашиваю тебя, почему ты здесь, со мной, а не продаешь гробы?

– Переживаешь, как бы я не разорился?

Нет, вы тоже это видите? Да он просто ловко уворачивается от вопросов, отбивая их, как опытный теннисист мячики.

Я рванулась из его рук, Антон, разумеется, меня не отпустил.

– Тише, – сказал он, – тише, не брыкайся. Если бы ты знала, сколько раз я и сам задавал себе подобный вопрос, то поняла бы, что он давно уже набил оскомину. Мы обсуждали, почему я с тобой, с моим психологом…

Я так обалдела, что мигом перестала ерзать и уставилась на Антона во все глаза.

Нет, сам факт наличия у Антона психолога меня не особо удивил. Если все время совершать только взрослые и ответственные поступки, то без мозгоправа всяко не обойтись. Но то, что он проговаривал с ним нашу связь, лишило меня остатков душевных сил.

Возможный диалог мигом вспыхнул в моей голове:

«– Доктор, насколько я безумен, если запал на такую девицу?

– Э-э, батенька, да тут требуется лечение в стационаре. Добро пожаловать в психушку».

Замотав головой, чтобы отогнать образ Антона в смирительной рубашке, я уточнила сердито:

– Серьезно? Ты прорабатывал меня на терапии, как какую-то травму?

– Ты очень травматичная женщина, Мирослава. – Антон смягчил безжалостность своих слов короткой серией поцелуев моих коленей. – Но нет, дело не в этом. Я боялся, что увлекся тобой, потому что затаил обиду на Леху. Это было бы несправедливо по отношению к тебе.

– Даже если и так, – сказала я мрачно, – не смей избавляться от этой обиды. Еще не хватало, чтобы ты достиг той степени просветления, когда вместо травматичной любовницы заводишь милую женушку и троих детишек.

Хмыкнув, он встал, чтобы мы оказались лицом к лицу. Оперся руками о стол.

– Нет, ничего такого, – спокойно признался Антон. – Правда в том, что ты мне просто нравишься.

– Просто нравлюсь? – повторила я торжествующе.

Нет, милый мой, это было совсем не «просто». Ради простого «просто» ты бы не загнал себя в этакий тупик. Я нравилась тебе так сильно, что ты изменял со мной не брату – ты изменял самому себе. Каким человеком я была, если радовалась этому?

– Мне кажется… – продолжил он с отчаянной честностью, пронзающей меня насквозь, как копье. Видели ли вы прежде человека, который никогда не говорил о своих чувствах открыто и делал это, возможно, впервые? – Мне кажется, я захотел тебя потому, что ты первая захотела меня. Сначала я никак не мог въехать – то ли ты издеваешься, то ли просто порочна, раз снова и снова так безбожно меня провоцируешь. Я думал и думал над каждым твоим словом и поступком, пытался понять, для чего ты такое творишь. А однажды спросил себя: что, если это правда? Что, если ты искренна?

– Спонсор нашего романа – твое мужское самолюбие? – Я нежно погладила его волосы, скулы, губы. – Разве прежде никто не вешался тебе на шею?

Вместо ответа он засмеялся.

А я думала о том, что мне все равно.

Так долго искать ответы, а услышав их, понять: да плевать. На все плевать.

Главное, чтобы Антон оставался со мной.

Позже, когда мы возвращались домой и я дремала, время от времени приоткрывая глаза и лениво поглядывая на дорогу, мне вдруг пришла в голову новая мысль.

– Ты понимаешь, что ты со мной, потому что я с самого начала знала, что так и будет? Если бы не то гадание в кустах, мы бы никогда не сблизились. Я подогнала свое будущее под расклад. И что тогда первично: курица или яйцо? Ты сам делаешь свою судьбу, потому что знаешь ее наперед, или судьба уделывает тебя, подкидывая подсказки, по которым ты забредаешь прямо в болото?

– А есть разница? – Антон снисходительно почесал меня под подбородком.

– Ну это вроде моя работа – разбираться в таких штуках.

– Главное, больше никогда не гадай на нас.

Я посмотрела на него. Антон аккуратно вел машину, но было в его профиле что-то очень упрямое.

– Не хочешь знать, чем все закончится?

– Нет. У этого уравнения все равно нет верного решения.

Это было правдой. Карты обещали мне, что наша встреча изменит меня и всю мою жизнь, но они не обещали счастливого финала.

Порой жизнь словно замедляется, мгновения тянутся долго-долго. Такой была та весна – бесконечной, бескрайней, подарившей мне так много самых ярких эмоций.

Но потом события, словно спохватившись, понеслись мне навстречу, нагромождаясь и сбивая друг друга.

Наверное, я так хорошо запомнила тот день, потому что именно после него все полетело кувырком.