Текст книги "Террариум для Царевны-лягушки"

Глава 5

Меланье было очень нехорошо. Она словно блуждала в дремучей чаще среди каких-то лесных чудовищ. Ей было нестерпимо больно и тошно, она приставала к живым существам вокруг с мольбой о помощи, но все только шарахались от нее и качали головами, не понимая, чего она хочет. От такой безысходности Меланье становилось еще хуже. В какой-то момент она уже не могла осознать, спит или бодрствует. И вот, наконец, она вырвалась из этого липкого неприятного забытья и открыла глаза.

Но радости Меланье это не принесло, потому что и в реальности ее окружали какие-то совершенно незнакомые люди, к тому же говорящие на непонятном языке.

«Я потеряла память! Что случилось?! Где я? Что со мной?» – не на шутку перепугалась Меланья, но, к счастью вспомнила, что потеряла сознание в машине. Она осмотрелась и поняла, что находится в большой палате, судя по обстановке больничной. На голых стенах висели какие-то листочки на польском языке, да еще часы, на которых было шесть часов неизвестно чего – вечера или утра.

В комнате стояли железные кровати, на них сидели и лежали женщины разных возрастов в страшных больничных халатах с какими-то жуткими, помятыми лицами. Некоторым ставили капельницы, две женщины сидели за столиком и резались в карты, остальные бесцельно блуждали по палате.

«Почему они все такие страшные? Все в такой жуткой больничной одежде? Я что, попала в психушку? За что?» – не понимала Меланья.

Она обратилась к одной женщине, затем к другой, потом перешла на английский язык. Результат был нулевой. Женщины безучастно смотрели на нее и ничего не отвечали.

«Вот ведь черт!»

Меланья встала с кровати и оглядела себя с ног до головы. На ней был короткий халат непонятной расцветки с зелено-фиолетовыми полосками, с большим трудом запахивающийся на груди. Она сунула ноги в тапки, явно мужские, и вышла из палаты.

Коридор больницы выглядел еще более убого, чем палата, хотя казалось, куда уж хуже… Пол, покрытый линолеумом, в нескольких местах проваливался, он был похож на морские волны. Больные аккуратно передвигались вдоль стенки, освещение было тусклым, стены облезлыми.

Меланья начала осторожное перемещение в сторону едва заметного света и поняла, что ее качает из стороны в сторону, но виной этому был не пол, а жуткое головокружение. Противно пахло какими-то химикатами, лекарствами и мочой.

«Я в Аду, – поняла Меланья. – Только почему никто не понимает, что я говорю? Здесь нет русских?»

Она проковыляла весь коридор и вышла на улицу. Шесть часов – это был все-таки вечер. Вокруг каменного ветхого здания буйно цвела растительность, такая же запущенная, как и сам дом. Кривые дорожки были посыпаны гравием.

Меланья ступила на дорожку и сразу же почувствовала острые камни под плоской и тонкой подошвой тапочек. Подул неприятный пронизывающий ветерок.

«Куда мне идти? Где мои документы? Где Георгий, в конце концов?! Такое ощущение, что меня за ненадобностью преждевременно сдали в Дом престарелых».

От невеселых мыслей, хороводом кружившихся в голове, Меланью отвлек задорный мужской голос, вещающий миру не менее задорные вещи. Она посмотрела направо и увидела двух рабочих. Судя по их спецодежде, мастеркам в руках и сильному загару, они постоянно находились на свежем воздухе. Парни со скучающими лицами и нулевым энтузиазмом пытались штукатурить отвалившиеся фрагменты фасада. Делали они это крайне неохотно, зато с большим энтузиазмом глазели по сторонам. Один парень громко сообщил другому:

– Ты посмотри, какая краля. Первый раз вижу такую куклу в этих краях… Вот это буфера, халат не сходится. Что она здесь делает?

– Этот же вопрос задаю себе и я, – почти не обиделась на такие слова Меланья. Какие уж в такой ситуации обиды. – Значит, русских строителей все же берут в Ад? Послушайте, где здесь врачи? Ни одного не вижу…

По тому, как сильно вытянулись лица рабочих, Меланья поняла, что они очень удивились.

– Свои… не силикон… За что в Ад попала, не знаю, – немного подумав, добавила она.

Один из парней вскочил с земли и судорожно начал вытирать руки о свой комбинезон.

– Ой, извините, пожалуйста… Как-то неловко получилось. Я и подумать не мог, что вы нас поймете, я и представить не мог, что вы – русская.

– Представлять ничего не надо, – обрадовалась Меланья, нарочно строго смотря на покрасневшего парня. Жизненные силы быстро возвращались к ней.

– Дима, – протянул ей руку парень, пытавшийся вытереть ладони об штаны, что, впрочем, не принесло результатов – ладонь от этого чище не стала.

– Маша, – пожала ему руку она, тут же поправившись, – то есть Меланья.

– Это на каком языке? – вытянулся в струнку парень.

– Что?

– Маша – это по-русски, а Меланья – это на каком?

– Маша – это не я, я перепутала. А Меланья – исконно русское имя, и оно мое… кажется.

– А это Гриша, – махнул рукой на до сих пор молчащего напарника Дима.

– Очень приятно. – Меланье показалось, что ребята явно перетрудились под жарким солнышком, и теперь оба походили на чертей из табакерки.

– Вас мать родная не различит, – вырвалось у нее.

– Мать всегда различала, а вот отец частенько путал, – засмеялся Дима. – Мы близнецы. Я старше на десять минут. – В его устах это прозвучало, как минимум, «старше на один год».

– Ой, а я уж испугалась, что у меня что-то со зрением, а заодно и со всеми остальными органами чувств, – вздохнула Меланья и присела рядом с ребятами на рассыпающийся каменный порожек. – Закурить есть?

– Вы курите? Хотя что я спрашиваю какую-то глупость…

– Редко, – честно ответила Меланья и взяла протянутую ей сигарету слегка дрожащими пальцами. – Ребята, так вы кто? Братья-близнецы…

– Мы студенты московского архитектурного института… на практике, – ответил Гриша.

Меланья поняла, что различить их можно только по голосам. У Димы голос был выше и с визгливыми нотками, а у его брата – почти бас.

– А что вы здесь делаете? – спросила Меланья.

– Вот и мы часто задаем себе этот вопрос. Все нормальные люди поехали в Париж, Рим. А нас соблазнили Польшей. Мол, тоже все будет ништяк. Старый город, обалденная архитектура, очень интересные дома… И мы будем здесь чуть ли не в какой-то элитной бригаде изучать и реставрировать самые лучшие фасады.

– А вместо этого нас, как идиотов, загнали в эту тьмутаракань. Без девочек, без нормальных условий существования, без архитектуры, вообще! – дополнил его брат.

– Да, обидно, – согласилась Меланья.

И, глядя на ребят, затянулась сигаретным дымом. На мгновение она потеряла ориентацию во времени и пространстве. Затем из ее легких вырвался душераздирающий кашель. Дима глубокомысленно заметил, вынимая из ее рук окурок:

– Нет, сегодня явно не твой день для начала курения.

– Что за гадость?! С таким смаком некоторые курят, диву даешься… Нервы успокаивать… Да еще больше их испортишь!

– Если не идет, то не надо, – изрек Григорий. – А этот дом – городская муниципальная лечебница для каких-то асоциальных слоев общества.

– Что значит – асоциальных? – напряглась Меланья.

– Бомжи! – хохотнул Григорий.

– Ну, не совсем так… Хотя… Да, для тех, у кого нет прописки, нет денег на нормальную клинику, нет памяти, нет документов… – пояснил Дима. – Поэтому здесь иногда ходят такие личности – ужас! Страшно смотреть! Вот я, честно говоря, и удивился, когда увидел такую красотку в здешних краях.

Меланье осмыслить сказанное не дали, так как уступ, на котором она приютилась, резко обломился и она с треском приземлилась на гальку своей пятой точкой. От боли у нее в глазах потемнело.

– У-у! – завыла она.

Парни не на шутку перепугались. Встреча с новой знакомой не принесла им ничего хорошего, сплошной экстрим. Они переглянулись, и Дима сорвался с места, крикнув на ходу:

– Я за Верой, она тут единственная, кто по русски понимает!

Несколько долгих минут Меланья лила горькие слезы, держась за зад, а перепуганный Григорий нес всякую околесицу:

– Вот ведь трухлявый пень! Что толку, что мы тут с братом дырки замазываем? Реставрация! Какая, на фиг, реставрация?! Тут даже капитальный ремонт не поможет! Все надо сносить и строить заново! Денег на социальный объект нет! Вот дождутся, пока здесь люди заживо сгорят!

– Ой, не кричи… Мне сейчас плохо станет, – взмолилась Меланья и сквозь пелену слез увидела невысокую женщину в белом халатике, из-под которого торчали полные ноги, обезображенные варикозными венами. Рядом с ней стоял Дима и сбивчиво объяснял:

– Вот она. Знаешь, как навернулась?! Ужас! Аж треск стоял!

– Так вы русская? – на чистом русском спросила женщина.

– Не слышно, как я матерюсь?

– Пойдемте со мной, что-то вы мне не нравитесь… Вдруг сломали чего? Мальчики, помогите ей встать и дойти до приемного отделения.

Спустя какое-то время Меланья поняла, что лучше бы она лежала в беспамятстве и не терпела бы такие муки. В приемном отделении, как и все остальное не отличающемся чистотой и комфортом, на каком-то допотопном аппарате ей сделали рентген пояснично-крестцового отдела позвоночника, и Вера выдала ей:

– Перелом копчика! Ну, вы даете! Фактически на ровном месте…

– Не на ровном месте, а из-за трухлявости вашего здания! – возразила Меланья, корчась от боли. – Что теперь делать? Гипс?

– Кто же вам на это место гипс наложит? Тоже мне – придумала! – фыркнула Вера. – Ничего не поделаешь. Что называется – покой и все… само заживет. Больше не падайте!

Вера, при ближайшем рассмотрении, оказалась гораздо старше, чем показалось сначала. Просто она усиленно молодилась. Отсюда и эта нелепая молодежная стрижка, и сомнительно яркий макияж, и минимальная длина юбчонки.

– Чего вы вскочили-то? Коридор такой прошла… Вот и угробилась.

Вера вывела ее из приемного отделения на улицу, так как от боли, духоты и запаха медикаментов Меланье стало плохо. Только здесь у входа в социальную лечебницу было проведено хоть какое-то облагораживание территории. И даже была выстрадана импровизированная клумба с уже засохшими цветами, видимо, поливать их забывали. По обе стороны дорожки из потрескавшегося асфальта стояли скамейки. Слово «Присаживайся!» застряло где-то в Верином горле.

– Сколько будет заживать? – поняла ее Меланья.

– Месяц… как все переломы… наверное…

– Что значит «наверное»? – испугалась Меланья.

– Если не сдвинете ничего. При полном покое то есть.

– Понятно, – вздохнула Меланья и с тоской посмотрела на скамейку. – Я что, месяц не смогу присесть?! Ну уж нет! – И она аккуратненько присела бедрышком на край скамейки. – Как же болит…

– Надо думать, – согласилась Вера и расположилась рядом, доставая сигареты. – Будете?

– Нет! – слишком поспешно ответила раненая и контуженая, к тому же брошенная и забытая.

– Как вы сюда попали? – закурила Вера.

– Я бы хотела это услышать от вас.

– Ха! Знаете, вам повезло – я была дежурной медсестрой, когда вас доставили…

– А кто же меня доставил? – прищурив глаза, перебила ее Меланья. – Уж не надменного ли вида типчик со старомодной причесочкой из темных вьющихся волос? Такой колючий, равнодушный взгляд и глупая улыбочка? Уж не он ли?!

– Эко вас зацепило! – засмеялась Вера. – Надоела какому-то «папику»? Равнодушный взгляд! Осел он, значит! На такие-то формы мы – женщины – и то с завистью смотрим! А у него – равнодушный взгляд! – Вера сплюнула на землю и положила руку на живот.

– Черт! Наелась кислых щей, теперь язва моя обострилась! Кормят больных черт знает чем, а мы вместе питаемся… Не привезешь же им помои, а нам бутерброды с икрой? Вот и едим месиво из одного котла. Нет, мы, конечно, не должны есть больничную пищу, но ее столько остается. Вы, кстати, ели? Хотя вы только что в себя пришли! – махнула рукой Вера и встала с лавки. – Пойдемте ко мне, я все-таки полечу себе желудок.

Меланья с трудом поднялась со скамейки и поковыляла вслед за медсестрой в корпус. Хорошо, что не пришлось долго идти, дежурка находилась сразу же по левую сторону. В кабинете творился жуткий хаос, громоздились кипы пожелтевших бумаг, тюки с бельем, по виду которого ни в жизнь было не понять, чистое оно или нет. Также в это небольшое помещение были воткнуты драный, давно списанный диванчик и стол с покосившейся столешницей.

– Садитесь, – снова забыла Вера, указывая Меланье на диван.

Та все так же осторожно подчинилась. Сидеть на мягком оказалось еще более неудобно, чем на твердом. Вера с трудом открыла перекошенную форточку. Окно, видно, не мыли уже несколько лет. Сквозняк поднял столб пыли, и Меланья чихнула.

– Да, здесь бы прибраться не мешало… – согласилась Вера. – Да мне все некогда. Дел невпроворот. Я по совместительству сестра-хозяйка, только и занимаюсь заменой описанного постельного белья или измазанного нечистотами на чистое.

Меланью даже затошнило от ее слов. А Вера вытащила из-под стола коробку, достала из нее бутылку и, дунув в стаканы сомнительной чистоты, разлила водку. Не дожидаясь тоста, чоканья или хоть каких-то комментариев от гостьи, Вера залпом выпила водку.

– Ох, хорошо! Просто – душевно!

Меланья так и осталась сидеть с открытым ртом и полным стаканом.

– Как-то не так я представляла лечение желудка. Да что там говорить, вообще лечение, – сказала она.

Вера налила себе вторую порцию и мрачно посмотрела на свою собеседницу.

– А ты не паникуй раньше времени! – перешла она на «ты». – Кто тут из нас медик? Между прочим, язву и раньше спиртом лечили. Пусть не в таком количестве и пусть с яичным белком и солью. Но у меня свои рецепты. Большая язва, а то и две! Поэтому больше водки! Полная дезинфекция! Доказали, что язву вызывают какие-то бактерии, а они спирт не любят, то есть он их убивает!

– Логично, – согласилась Меланья и посмотрела на свой стакан.

– Не смотри – пей! И боль пройдет! Тебе полезно!

– А что со мной? – спросила Меланья.

– Так вот… – махнула вторую порцию Вера. – Тебя привез какой-то польский дядька, совершенно не подходящий под описание, которое ты дала.

– Водитель грузовика, то есть фуры, – поняла Меланья.

– Да, машина была не из легковых, перегородила нам тут все. «Скорая» припарковаться не могла, – согласилась Вера. – Он тебя и сдал, сказав, что тебя не знает, что вроде ты русская, что подобрал по дороге… Мол, была ты с мужиком. Стоп! Уж это не с тем ли, о котором ты так нелестно отзывалась?

– С ним…

– Вот! Мол, он бросил вас, то есть развел. Денег не отдал и сам исчез, а тебе после этого резко стало плохо, и водитель очень испугался. Тебя всю дорогу рвало, а потом ты вообще отключилась. Вот он и дал задний ход, свернул с дороги и отвез тебя сюда. Так ты оказалась у нас. Как и многие наши пациенты. Без имени, без документов, с загадочной историей…

Меланья выпила водки и усилием воли удержала ее в себе.

– А мне можно пить? – поздновато спросила она.

– Тебе? Да, что с тобой станется? Отравление у тебя было, желудок промыли, лекарства вкололи. Продезинфицируешь все внутри. А вот про перелом копчика врачу не говори, а то мне влетит, что не уследила. Я сегодня дежурная и за порядок отвечаю! У нас нехватка медицинского персонала, – сообщила Вера и вылила остатки водки себе в стакан. – Хорошо?

– Хорошо… Только я одного понять не могу… – допила от горя и боли свою водку Меланья.

– Чего?

– Ты говоришь, что я без документов.

– Ну, так и есть.

– Так со мной же и сумка была, и паспорт, и деньги… – захлопала длинными ресницами Меланья.

– Не было ничего.

– Вот ведь паразит! Водитель упер!

– Денег много было? – спросила медсестра.

– Достаточно.

– Не знаю, произвел впечатление порядочного человека. Да и зачем ему тогда светиться и привозить тебя сюда? Скинул бы на обочину, да и поехал бы дальше. Ему выгоднее, чтобы тебе не оказали медицинскую помощь.

– Не все пойдут на убийство! – не согласилась Меланья. – И еще я одного не понимаю…

– Чего? Где ты так траванулась?

– И это тоже. Но сейчас не это главное…

– А что может быть главнее того, что так отравилась, что чуть не померла?! – удивилась раскрасневшаяся Вера.

– Мой парень… Как он мог поступить так со мной? Хуже, чем с бешеной собакой. Мы же были вместе, мы были одной командой. Он видел, что мне плохо. И бросил именно в этот момент. Это же бесчеловечно! Оставить женщину, доверившуюся тебе, в машине, с незнакомым мужчиной, в чужой стране, в полуобморочном состоянии. Как он мог? Он казался странным типом, но уж точно не подлецом. – Меланье захотелось плакать.

– Все мужики сволочи! Странно, что ты поняла это не в двадцать лет, а только сейчас, – вздохнула Вера. – Мой четвертый… или третий? Или четвертый муж? Тьфу! Неважно! Он был поляком, но помимо этого был большой сволочью… Мы познакомились в Воронеже, где я жила, он привозил товар на рынок. Останавливался у меня, говорил слова, которые мы, бабы, очень любим слышать. Ты понимаешь, о чем я? Это мне сейчас ясно, что он просто экономил. Не надо было платить за гостиницу, и баба под боком, и койка, и жрачка! А потом бизнес у него навернулся, ну он и разыграл из себя несчастного Ромео, пропадающего без своей Джульетты и страстной любви. Как он меня уговаривал! Я-то медсестрой всю жизнь работала, он обещал, что и в Польше буду работать в больнице для русскоговорящих! Представляешь? Я-то и поверила! А потом, все-таки заграница! Родители у меня к тому времени уже умерли. Сын, которого я родила рано, в шестнадцать лет, жил отдельно. Вот я и рванула шесть лет назад сюда за любимым. А мой Ромео оказался нищим крестьянином на заброшенном хуторе, и ему требовалась хозяйка, а по совместительству повариха, уборщица и просто ломовая лошадь. О любви речи сразу же прекратились, работать медсестрой в той глуши просто было негде. А без знания польского языка меня бы никуда и не взяли. Это я теперь понимаю. А ведь приехала сюда наивной дурой в сорок лет. Так и пахала с утра до вечера, руки превратились в почерневшие культяпки. Жуть!

– А вернуться домой? В Россию? – спросила Меланья, на минуту даже позабыв о своих злоключениях и о боли в копчике.

– Так я же сдуру, поддавшись на его уговоры, продала свою двухкомнатную квартиру в Воронеже и отдала деньги ему на «поправку бизнеса». Ой, какие же мы бабы бываем дуры! Ужас! Ты радуйся, что твой слинял на начальном этапе. Не завязла еще, как я. Сама себе же и отрезала пути к отступлению! Денег своих я больше, конечно, не увидела. Возвращаться мне было некуда. Не сыну же на голову, у него тогда только ребенок родился. А тут картина «явление блудной мамы» из фильма «Короткое польское счастье». Нет, не могла я вернуться. Так и решила, что это мне наказание свыше. Муж пьянствовал с мужиками, собирал всю пьянь в деревне, они о чем-то громко говорили на своем языке, а я обслуживала. И как-то до меня дошло, что это они меня обсуждают и надо мной смеются. Я поняла, что надо что-то делать. И выход был найден. У меня была одинокая старая соседка – полька. Она сначала меня никак не признавала, а потом, видимо, пожалела, увидев, как я пашу и днем и ночью. Я стала помогать и ей в огороде, так как полоть она не могла, у нее жутко болели суставы, а она начала меня учить польскому языку. Ох, лучше бы я его не учила! Я ведь стала понимать, что эта скотина говорит про меня своим дружкам! А соседке я стала делать уколы и лечить суставы, ей становилось значительно лучше. Она умерла у меня на руках в возрасте семидесяти восьми лет. Последние два года мы с ней сильно сблизились. У меня, кроме нее, не было никаких знакомых, она научила меня языку, а я облегчала ей страдания от болезни и избавляла от одиночества. Неожиданностью оказалось то, что за год до смерти соседка свою халупу и счет в банке завещала мне. Наверное, она хотела хоть как-то помочь, – глотнула водки Вера. – Извини! До сих пор ее вспоминаю! И в храме, когда бываю, всегда за нее свечку ставлю. Ну и пусть католичка! Бог – один для всех нас, людишек!

– Да, – протянула Меланья. – Поучительная история.

– На деньги соседки я купила в городе комнатку и устроилась по специальности. Правда, больница так себе, сама видишь, но зато я себя человеком чувствую. Да, и еще! Мой суженый-то после моего отъезда другую-то дуру не нашел и совсем спился, хозяйство запустил. И умер.

– Умер? – удивилась Меланья.

– Уже с год как. От гипертонического криза, меня-то рядом не было, никто не помог. Он хоть и не оставлял завещания, а все его имущество перешло мне, как к законной жене. Конечно, не бог весть что, но вкупе со вторым участком соседки я смогла более-менее выгодно продать все и купить однокомнатную квартиру и подержанную машину. Теперь чувствую себя очень даже неплохо. А комнату я сдаю и имею добавку к небольшой зарплате. В данный момент у меня живут двое студентов из России. Люблю я все-таки своих соотечественников, ностальгия у меня… Как хорошо, что ты оказалась здесь, то есть это, конечно, плохо. Просто давно я так душевно не сидела. Поговорить-то не с кем по-человечески. Другими друзьями после смерти соседки я так и не обзавелась.

Меланья поняла, что и выпить водки-то Вере толком не с кем.

– А что теперь будет со мной? – спросила она.

– Хороший вопрос. Думаю, что я отвезу тебя на своей развалюхе в Варшаву в российское посольство. Я знаю, где это. Там тебе помогут с документами и отправят домой. Твои злоключения закончатся, и в новую историю не попадешь.

– Договорились. – Меланью развезло от водки. – Все равно бы я сейчас секретаршей работать не смогла.

– Секретаршей? Что ты говоришь?

– Сидеть я почти не могу, да и кофе подавать – с большим трудом, – вздохнула Меланья.

Дверь в кабинете Веры противным скрипом оповестила о пришедших посетителях. Ими оказались студенты, неудачно попавшие на практику.

– А… дармоеды! Заходите! Меланья, подвинься, дивана на всех хватит, – распорядилась Вера. – Поели? – грозно спросила она.

– Что бы мы без тебя, Вера, делали, – ответил Дима, косясь на Меланью. – Ну, как ты?

– Жива. Сидеть больно…

– До свадьбы заживет, – прервала их Вера. – Выпить хотите?

– Конечно! – оживились парни.

Меланья увидела вторую бутылку водки, словно по мановению волшебной палочки возникшую из-под стола.

– А восемнадцать лет есть? – хитро посмотрела на ребят Вера.

– Ну что ты? Нам по двадцать четыре года! Ты же видела наши паспорта! Мы же на последний курс перешли! – сказал Дима, а Вера смотрела на Гришу.

– Видела, видела… Ладно, поухаживайте за дамами, разлейте понемногу…

– Я больше не… – попыталась было отказаться Меланья.

– За знакомство! За здоровье! За отсутствие айсбергов на нашем пути! За счастливый и не очень счастливый случай, который свел нас вместе. У каждого своя история.

Против такой тирады Меланья возразить не смогла. Вера же вытащила коробку конфет и ловким резким движением ее раскрыла.

– Берите! Понимаю, не лучшая закуска к водке, но это единственное, что приносят иногда благодарные пациенты или их родственники.

Они пили, заедая теплую, противную водку не менее противными мягкими шоколадными конфетами. Но все равно настроение у компании резко улучшилось, все стало казаться родным и очень добрым. Меланье, правда, приходилось периодически подавлять рвотный рефлекс в неокрепшем желудке. Она только одного не могла понять – показалось ей, что между Верой и Гришей что-то есть? Взгляды, которыми перебрасывались Вера и Гриша, Меланью наводили на подозрение. Конечно, возникали мысли типа «он же в сыновья ей годится». Хотя сейчас было такое время, что разница в возрасте мало кому мешала.

– Вера, у нас скоро практика заканчивается. – Гриша обращался исключительно к ней.

«Не показалось», – решила Меланья.

– Ну и что? Счастливого пути. – Вера напустила на себя самый безразличный вид на свете.

– Ну, началось… – закатил глаза Дима.

И Меланья еще раз утвердилась в своем подозрении.

– Поехали со мной, – обратился к Вере Гриша.

Та нервно закачала ногой и посмотрела на Меланью, понимая, что должна ей кое-что объяснить.

– Поклонник у меня, видишь, нарисовался. Молоко на губах не обсохло…

– Мне двадцать пять лет! Я – взрослый мужчина! – прибавил себе один год парень.

– А мне сорок пять!

– Ну и что?

– Между нами пропасть!

– Между нами любовь! – возразил он.

– Какая такая любовь! – фыркнула Вера.

– Раньше ты так не говорила.

– Хватит! Будь мужиком, раз так говоришь о себе! Было и прошло! Спасибо за доставленные минуты счастья и всего хорошего! У меня сын такой, как ты, и я виновата во всем, раз раньше об этом не подумала. Захлестнуло меня…

– Семейные разборки, – подмигнул Меланье Дима.

Она же себя чувствовала очень неуютно.

– Я переживаю за тебя, – сказал Григорий.

– А вот этого, мальчик, не надо! – вспыхнула она.

– Он не оскорбить тебя хочет, а предупредить, – вступился Дима.

– О чем?

– Вера, клянусь тебе… Этот дом скоро рухнет, – сказал Григорий. – Мы с братом давно уже это подозревали, но гнали нехорошие мысли из головы. Но вчера, реставрируя подвал, мы увидели очень глубокую трещину, которая уже ходит.

– Что значит ходит? – спросила Вера.

– Это значит, что скоро произойдет обвал. Вас тут живьем похоронит под грудами асбеста и кирпича.

Вера тупо посмотрела на Гришу, хлопая ресницами.

– Это ты сейчас придумал, чтобы я уехала с тобой?!

– Так и знал, что ты мне не поверишь. Я говорю правду! Счет на часы! – воскликнул обеспокоенный парень.

– Я подтверждаю каждое слово брата, – добавил Дмитрий. – Я тоже считаю, что здание обвалится. А вы не смотрите на нас, как на бедных студентов. Мы, между прочим, архитекторы, профессионалы. Идем на «красный диплом», последний курс.

Вера задумчиво отправила в рот сразу две конфеты и с трудом выговорила:

– То, что дом – дерьмо, мне давно известно. Уже было несколько комиссий, которые говорили, что здание аварийное, но ответственность за серьезное решение никто на себя не брал. Да и денег нам на такой глобальный ремонт никто не давал.

– Это чувствуется сразу, – подтвердила Меланья. – Хоть я и не архитектор и даже не маляр и плотник… Просто свежий взгляд со стороны, да и мой копчик – первая ласточка… А эти ребята – профессионалы и им можно верить…

Вера допила водку, громко поставив стакан, вытерла рот рукой.

– Все! Хватит пить! Раньше здание кое-как ремонтировали, приезжали непонятные личности. Согласна, архитекторы, прибитые сюда практикой, здесь впервые. Да и трещину эту я видела. Она появилась недавно.

– Ну, я же говорю! Я не могу уйти отсюда, пока тебе, Вера, грозит опасность. Пусть даже ты меня и не любишь! – воскликнул Гриша.

Вера закатила глаза, всем своим видом показывая, как ей надоел этот «детский сад». Но вслух произнесла:

– Хорошо! Еще раз просигнализирую в эксплуатационный отдел. Говорить с нашим директором бесполезно, он вообще знает с детства только одну фразу: «У меня нет денег».

– Ты так и не поняла! Дом рухнет сегодня-завтра, а твои обращения в эксплуатационный отдел затянутся на недели и месяцы.

Опухшее покрасневшее лицо Веры вытянулось. Стало понятно, что до нее наконец-то дошло сказанное ребятами.

– Что же делать?! Если мы сейчас побежим жаловаться на эту трещину, нас никто слушать не будет! Тем более, что вы все-таки не дипломированные специалисты и не поляки. Я имею в виду, что вы практиканты, и еще к тому же иностранцы!

– Тут же столько народа… – протянула Меланья.

– Очень много одиноких стариков и больных людей, обиженных жизнью, – горько улыбнулась Вера. – Неужели их ждет такой страшный конец?

– Вера, очнись! Какой конец?! Ты сможешь спокойно жить, зная, что могла спасти людей и не спасла?! – прикрикнул на нее Гриша.

– А что я могу?! Если я начну эвакуацию, меня заберут в психушку. Да и куда я эвакуирую больницу? К себе домой?!

– У нас с Димой есть план. Ты только дай нам возможность его рассказать, то есть спокойно выслушай.

– Да и во время рассказа не кричи: «Да вы с ума сошли! Да это же – уголовщина! Да я никогда на это не пойду!» Просто дослушай до конца! – согласился с братом Дмитрий.

– Уже интересно, – хмыкнула Вера.

– А может быть, выйдем отсюда… Ну, пока мы будем слушать этот захватывающий рассказ, – робко подала голос Меланья.

– Точно! А то и нас тоже может накрыть! – согласился Дима.

– А я категорически не тронусь со своего места, пока не услышу план! – заявила Вера, правда вовсе не выглядевшая такой уж смелой.

– Тогда быстрее! – попросила Меланья, явно нервничая.

– Ты сама как-то сказала, что, пока дом не обвалится и кто-то не погибнет, здесь ничего не изменится. Вот мы и предлагаем…

– Кого-то завалить, чтобы спасти остальных? Пожертвовать одним во спасение большинства?! – взвизгнула Вера.

– Я просил тебя дослушать! Мы предлагаем завалить мертвых, чтобы спасти живых! Другого выхода нет, и не надо терять времени, мы с братом уже все продумали.

– А поточнее…

– Поточнее? Пожалуйста! Здесь, как и при любой больнице, есть морг? Мало того, он расположен не отдельно, а фактически соединен с основным корпусом. Вот мы и сделаем так, чтобы он рухнул. Сразу же приедут специалисты, работники прокуратуры. И будет реакция. Они уже не рискнут оставить живых людей в этом здании и всех переселят, – сказал Гриша.

– Как хорошо, что вы перечислили все, но вы не сказали, что я могу вас просто послать матом в известном направлении, – сказала Вера.

– А я считаю, что в словах ребят есть доля истины! – заступилась Меланья.

– А ты, наверное, сильно отбила свой копчик! – огрызнулась Вера.

– Вот именно! Я первая пострадавшая в этой больнице, и я представляю, что будет с людьми, если дом начнет осыпаться.

Вера задумалась:

– А водки больше нет?

– И не надо! – хором ответили ей три голоса.

– Ты же не пьешь! Что с тобой? – обратился к Вере Гриша.

Но она проигнорировала его напоминание.

– Как можно так аккуратно обрушить, чтобы никто не пострадал?

– Если там не будет живых людей, то можно.

– А если все здание поедет? – допытывалась Вера.

– А это доверь нам, мы знаем, как сделать так, чтобы рухнул только морг, – сообщил Григорий.

– Вы уверены в себе? – после непродолжительной паузы спросила Вера.

– На сто процентов, – кивнул Дима.

– Ведь если что, мы все сядем…

– Не сядем. Это единственный способ спасти живых, – сказал Гриша.

– И когда? – спросила Вера.

– Сейчас… то есть, дождемся ночи, – ответил Дима.

– А это будет что? Взрыв? – Голос Меланьи дрогнул.

– Никакой взрывчатки. В подвале приложить силу к нужному месту, и морг сам обвалится. Сколько там сейчас покойников?

– Не знаю, я не там работаю, – пожала плечами Вера. – Но не думаю, что много, больница вообще небольшая.

– А служащие?

– Двое. Но на ночь там никто не остается. Что там стеречь?

– Вот и отлично! Обвалится морг, вызовем соответствующие службы, и люди будут эвакуированы.

– Вот на этой «радостной ноте» и пойдем гробить покойников! – выдала Меланья и только сейчас поняла, что сильно пьяна, радуясь уже тому, что хотя бы осталось чем думать после такого количества выпитой водки.