Текст книги "Всё сбудется (сборник)"

Татьяна Медиевская
Всё сбудется

© Медиевская Т. Ю., 2018

© Оформление ИПО «У Никитских ворот», 2018

Реализм перевоплощений
О книге Татьяны Медиевской

Проза Татьяны Медиевской – это настоящая энциклопедия взглядов одного человека на самых, на первый взгляд, простых людей, самые, как кажется, простые ситуации, но вся эта простота обретает новый объём благодаря художественным приёмам и эстетизации реальности через слово.

Конечно, Татьяна Медиевская реалист. Реализм – основополагающий для неё метод. Но есть в этом реализме некоторые чёрточки, которые превращают её текст в не вполне реальный, – какие-то намёки, чуть мистические подтексты, отсылки к провидению и року. Нет, автор не выходит за рамки метода, но придаёт ему особый смак, особые вкусовые качества, индивидуальные и запоминающиеся.

Рассказ «Роксана» с этой точки зрения крайне показателен. И здесь дело не только в сюжетном перевоплощении героини в её собственную собаку, а именно в перемене взгляда, в желании посмотреть на мир другими глазами, глазами других существ. И это работает очень эффективно, как мне представляется, и создаёт весьма любопытный творческий ракурс. Ведь волей-неволей выходишь на рассуждения о том, чем человек отличается от животного, и в лучшую ли сторону? Потому финальные соображения героини о том, надо ли становиться человеком, в рассказе «Роксана» как бы переходят в горе героя «Цирковой лошади», не могущего смириться с тем, что его любимый цирковой конь умер. Здесь есть игра смыслов, подтекстов, образов. То, что делает творческий образ автора цельным и даже концептуальным.

Медиевская очень тонко чувствует человеческие отношения, особенно в части отношений между мужчинами и женщинами. Браться за эту тему в литературе сейчас почти зазорно. Что ещё можно написать после Тургеневской «Аси» и «Тёмных аллей» Бунина? – вопрошаеттайно или явно почти каждый литератор. Но риторический масштаб такого вопроса обыкновенно никого не останавливает. Медиевская – не исключение. Но с задачей создания лирических рассказов она справляется хорошо. Стоит отметить, что лирическое настроение она создаёт порой не за счёт прямых эмоциональных пассажей, а с помощью композиционных уловок, или недоговорённостей, или же, напротив, неожиданных проговорок. Наиболее тонкий и пронзительный рассказ, выполненный в вышеуказанной стилистике, это «Тайна прикосновения». История героев очень человечна, и под авторским приглядом она развивается чувственно и приходит к непредсказуемой развязке. Непредсказуемость человеческих чувств вообще волнует Медиевскую. Как эмоции связать с принципами, желание с порядочностью, где здесь грань, нужно ли себя сдерживать, и как нам, в конце концов, понять самих себя? Все эти вопросы тонко ставятся в таких рассказах как «Невеста», «Гагарин». Выпуклость и узнаваемость персонажей Медиевской, скорей всего, и есть ключ к разгадке. Ведь она, как правило, в том, что человек выбирает свой путь, а не чей-то уже пройдённый или навязанный. А выбор этот связан с устройством его личности, с целым набором качеств и переживаний.

Не чужда Татьяна Медиевская и беллетристических наклонностей. Здесь важно сказать, что её любовь к быту определяется фанатичным вниманием к детали, здесь для неё деталь, сочетание деталей едва ли не важнее, чем сами герои.

И в этом сочетании деталей – особенно когда автор делится с читателем личными воспоминаниями и впечатлениями – столько трогательности, что иной раз при чтении чуть ли не слёзы наворачиваются (очерк «Вид из окна»).

Медиевскую можно назвать своеобразной импрессионисткой в прозе. И не потому, что она такой уж поклонник этого стиля, просто она щедро делится с читателями своими впечатлениями. Впечатлениями о тех удивительных местах, где ей доводилось бывать, впечатлениями о людях, с которыми пересекалась, впечатлениями о прошлом нашей многострадальной державы. И если её описания Испании, Иерусалима и других культовых мест на Земле полны однозначной яркости восхищения, желания сжиться с этими удивительными местами, то когда дело касается политических или социальных оценок, Медиевская осторожна и взвешенна, и оперирует инструментарием, свойственным адептам классицизма, коих в наше время не так уж и много.

Отдельно хотелось бы выделить эссеистику Медиевской. С этим сложным жанром доводится совладать далеко не каждому даже крепкому писателю. Медиевская в эссе как рыба в воде. И здесь проявляется одно из главных свойств её творческой натуры. Это постоянная жажда перевоплощения как способ борьбы с духовной смертью. Эссе «Другой Чацкий», хоть и несколько парадоксальным образом, подтверждает эту мысль. Попытки перелицевать систему взаимоотношений героев «Горя от ума», реконструировать другое развитие событий выглядят очень интересными и ещё раз подчёркивают не только авторскую свободу, но и предельную пытливость к любому текстовому материалу.

Помещённые в самом конце книги крошечные новеллы открывают нам Медиевскую как мастера поэтического штриха на пространстве прозы.

Ещё я бы обратил внимание читателей на гибкость и естественность диалогов во всей книге, на естественное дыхание речи и в каждом произведении разумно выстроенную форму.

Чтение Медиевской сродни ощущению плывущего по неспешным волнам, не боящегося шторма, но понимающего, какая гигантская глубина внизу. Только эта глубина у Медиевской направлена вверх, к непостижимому и бездонному.

Максим Замшев, главный редактор «Литературной газеты»

Роксана

После почти бессонной ночи я очнулась и, ещё не открывая глаз, почувствовала какую-то странную перемену в себе и вокруг. Попыталась натянуть одеяло к подбородку и наткнулась не на пуховое одеяло, а на что-то мохнатое. Открыла глаза и увидела у себя на груди лапы моей собаки.

– Рокси, сдурела? – воскликнула я. Перед глазами замелькали собачьи лапы, а вместо своего голоса я услышала лай. Села, огляделась. Я не в спальне, где заснула с мужем, а в гостиной на диване. Принюхалась, почуяла дивные запахи еды и мужа. Страшно захотелось есть. Ловко соскочив с дивана, подбежала к миске, и обнаружив, что она пуста, направилась к большому зеркалу. Себя я в нём не увидела. На меня внимательно смотрела моя собака, английский кокер-спаниель. Я поворачивала голову в поисках себя, Роксана тоже. Я истошно закричала, но вместо крика из меня вырвался громкий лай и вой, переходящий в скулёж.

Из спальни вышел возмущённый муж.

– Рокси, что ты разлаялась? Воскресенье, 9 утра! Лиза! Лиза! Ты где? – громко звал он меня.

Муж меня тоже не видит! Я вбежала в спальню и убедилась, что меня нет на кровати. Захлебываясь собственным криком-лаем, обежала раз десять всю квартиру, утомилась, умолкла и легла на собачьем коврике в прихожей.

Муж позвонил моей сестре, выспрашивая, не у неё ли я. Он подошёл ко мне, погладил, почесал животик, что мне очень понравилось, и сказал:

– Роксана, собачка моя, красавица, мама пропала. Я тебя покормлю, – достал из пакета сухой собачий корм и насыпал в миску. Я с удовольствием всё съела и потребовала ещё. Муж швырнул мне кусочки сыра.

Я легко читала мысли мужа: «Телефон, ключи, сумочка, очки-дома! Куда жена могла пойти? Что делать?».

Муж привычно взвесился на напольных весах, расстроился. В любимую чашку он нацедил капучино из кофе-машины и медленно пил его, заедая сухими галетами, сыром и курагой, изводя себя диетой. На столе перед ним лежали два мобильника – его и мой. Он смотрел на них в ожидании звонков.

Муж пытался припомнить вчерашний вечер. Всё как всегда. Поужинали мирно, каждый посидел за своим компьютером и легли спать. Припомнить, о чём говорили, что ели на ужин, он не мог.

Муж досадовал на то, что сегодня, видно, не удастся обдумать наклёвывающийся проект. Не мог сосредоточиться – не до этого. «Может, Лиза так пошутила? Сейчас только десять утра. Может, не паниковать? – уговаривал он сам себя. – Надо звонить. Но кому, куда? Не в полицию же заявлять. Он же не идиот, добровольно приглашать к себе домой бандитов».

Я улеглась в ногах у хозяина, думая о случившемся, понимая, что это кошмарный сон, и он когда-нибудь закончится. Но когда?

Вся семья обожала Роксану. Она у нас пять лет. Раньше мы не заводили собаку. Муж не хотел: в юности его укусила овчарка. Когда дочери выросли и вышли замуж, супруг захандрил: всё ему стало не мило – ни я, ни дочки, ни работа творческая. Я не знала, что делать. Пожаловалась сестре, та посоветовала подарить ему собаку. Так появилась у нас Роксана – прямая родственница королевских английских кокер-спаниелей. Шерсть чёрная, шелковистая, волнистая, на спине будто мантилья из белых и серых кружев, грудка мраморного окраса, аккуратный хвостик с белой кисточкой, головка на лебединой шейке с белой звездой на лбу. А длинные, до плеч, широкие пушистые чёрные уши, большие карие глаза с поволокой, точёный профиль и королевская грация придавали нашей Роксане почти портретное сходство с Натали Гончаровой.

Все, все, кто её видел, восхищались нашей собакой.

Никому из нас – ни мне, ни мужу, ни дочкам – не досталось столько любви и ласки, сколько нашей собаке. Муж оставил хандру, с удовольствием выгуливал Роксану перед работой, а вдвоём мы гуляли с ней перед сном. Часто и дочки присоединялись к нам. Рокси гордо выгуливала нас. Счастье пришло в наш дом. А как она радовалась, когда я приходила с работы! Лучшего собеседника, чем Роксана, трудно вообразить: внимательно выслушает, не спорит, не возмущается, всегда всё понимает.

Признаюсь, что я, замученная семейными проблемами и заботой, иногда в шутку завидовала Роксане.

И вот я превратилась в нашу собаку!

А сейчас легко читала мысли мужа: «В чём Лиза ушла? Все её вещи на месте! Куда жена могла пойти? Что делать?»

А что делать мне? Куда делась я? В кого переселилась душа Роксаны? Об этом страшно даже подумать.

Неожиданно мне захотелось в туалет. Я прибежала в ванную комнату, и оценив, что запрыгнуть на унитаз и удержаться на нём у меня нет шансов, с громким лаем подбежала к входной двери. Хозяин понял, ловко защёлкнул на моей шее ошейник, пристегнул к нему рулетку. Он уже было открыл дверь и вдруг как закричит:

– Чёрт, чуть не забыл! – и водрузил мне на лицо намордник, который сдавил мне нос. От боли и обиды я громко закричала, то есть взвыла, зарычала, залаяла и не замолкала ни в лифте, ни в подъезде. Пытаясь сбросить намордник, я мотала головой, но тщетно.

Хозяин извинился за намордник:

– Надо, Рокси, надо! Забыла, как тебя догхантеры отравили, а мы с мамой помним.

Мы выскочили на улицу, где я без всякого стыда присела на газоне. Хозяин собрал какашки в целлофановый пакет и выбросил в урну, думая о том, какой он хороший.

– Не до гулянки, – строго сказал он, – сделаем кружочек по скверу и домой. Надо маму искать!

Я бежала на поводке перед хозяином, весело помахивая хвостиком, с наслаждением внюхиваясь во всё, что попадалось по пути. «Сколько ароматных записок!» – думала я, моментально считывая их. Тут появился отвратительный пегий соседский беспородный пёс-мой злейший враг. Мы бросились с громким лаем друг на друга. Хозяева с трудом растащили нас. Я долго огрызалась и грозно облаивала всех встречных собак.

– Что с тобой, Рокси? – отчаянно вопрошал муж. – Жена пропала, так ещё с собакой что-то творится! Наверное, тоже переживает.

Муж звонил дочерям, сестре, ему и мне звонили по работе, он отвечал, что я вне зоны доступа.

Вечером вся семья соберётся и будет решать, что делать.

Дома хозяин освободил меня от ошейника и намордника, в тазике помыл мои лапки, животик и кое-как обтёр полотенцем.

Я попила водички, забралась на диван и стала думать, как мне опять стать человеком?

И надо ли?

Цирковая лошадь

Представление в шапито заканчивалось под несмолкаемый шквал аплодисментов.

Бартабас-владелец и режиссёр труппы-статный, за пятьдесят, весь в чёрном, с гладким черепом, обрамлённым пышными бакенбардами, черты лица тонкие, взгляд иссиня-чёрных глаз пронзительный, привычно оглядывал себя в зеркале, нервно сжимая в руке телефон-ждал известий из Фонтенбло. Вся труппа артистов и лошадей шествовала по манежу с поклонами. Вбежал помощник с радостными возгласами:

– Ваш выход, маэстро! Слышите, как неистовствует публика? Мы покорили этих русских! Они просят вас!

– Как я выйду без Зингаро! Я без коня как без ног! – зло выкрикнул Бартабас.

– Маэстро, но публика не знает, что вы всегда на поклонах гарцуете на Зингаро. Возьмите любого коня! Доставьте счастье хотя бы першерону. Какой триумф! Мы – гвоздь театрального фестиваля Чехова. Труппа в восторге от усадьбы «Коломенское»!

Бартабас слушал эту тираду вполуха. Его мысли заняты Зингаро, чьим именем он назвал конный театр, покоривший весь мир уникальными балетными постановками с лошадьми. – Повторите для публики финал! – распорядился Бартабас. Перед гастролями его роскошный вороной жеребец сломал ногу. Бартабас недоумевал, почему на вопросы: «Как Зингаро?» – он получал какие-то невнятные ответы: «Произошло заражение, не заметили, но всё под контролем».

Бартабас вспомнил, как всё начиналось. Он сбежал из семьи в цыганский табор, а потом появился на Авиньонском фестивале с конём и крысой. Выступление странной троицы имело сногсшибательный успех, после чего организаторы предложили поставить для фестиваля спектакль.

Послышались финальные звуки оркестра. По манежу под оглушительные рукоплескания вихрем пронеслась убранная цветами цыганская кибитка с невестой. Не успели концы длинного шлейфа фаты белым облаком растаять над свадьбой, как покатилась повозка с гробом. Музыка резко оборвалась, как жизнь героев. И вот зазвучал вальс, и уже на манеже с непостижимой грацией, будто нимфы из балетов Петипа, танцует без всадников шестёрка лошадей сказочной красоты: нежно-персиковые с золотистыми, пушистыми, и лёгкими, как вуали балетных пачек, гривами и хвостами. Чудом с купола низвергнулся водопад, искрясь и сверкая в разноцветных лучах прожекторов. Зрелище уносило зрителей в мир грёз, счастья и тоски о бренности всего сущего, о краткости жизни.

Телефон маэстро подал сигнал о сообщении: «Конь умер». Бартабас нажал сброс с такой силой, что, казалось, треснет экран, потом размахнулся, чтобы швырнуть телефон об пол, но сдержался и, аккуратно положив его на стол, тупо уставился на свои сапоги.

Вбежал помощник.

– Маэстро, пора!

Бартабас появился на публике, прошёл, как робот, по манежу несколько кругов с вымученной улыбкой. Ноги вязли в песке. Он почти оглох от горя и оваций. Бартабас казался себе карликом среди лошадей. Мысль, что он никогда больше не выйдет на арену с Зингаро, казалась невыносимой, жгучей, отвратительной, тошнотворной. Эта мысль впилась в него как змея.

У входа в грим-уборную Бартабаса толпилась стайка возбуждённых корреспондентов. Маэстро сообщил, что даст только одно интервью, и наугад невидящими глазами выбрал светло-русую красавицу.

Когда красавица вошла в грим-уборную, она увидела спину маэстро, сотрясающегося от рыданий. Девушка нерешительно помялась, кашлянула, но потом вышла, тихо затворив за собой дверь, бросив на прощание:

– Извините…

Тайна прикосновения

Всё началось в самолете Любляна – Москва. Лёха удобно устроился в кресле, просмотрел последние сообщения, убедился, что «всё путём»: предварительные согласования по контракту подписаны. Через неделю они с Никитой и Иркой отправятся в Гаагу на выставку, а через месяц запланирован Назаре в Португалии – лучшее место для сёрфинга. Никита с Иркой – его друзья, лучшие друзья, вернее, Никита. Они дружат с детского сада, а им уже по тридцать лет. Друзья всё делают вместе, то есть сначала Никита, а за ним – Лёха. Вместе поступали в университет, вместе женились, вместе развелись, вместе открыли фирму – Никита главный, а Лёха – его заместитель. Никита – голова, генератор идей, а Лёха – исполнитель, мотор.

Всего месяц назад Никита женился на Ирке. Молодожёны неделю как вернулись с Канарских островов. «Эх, и я бы мог, но друг оказался решительнее. Ну ничего, я тоже уже почти нашёл свою Ирку-тоже высокую, голубоглазую блондинку», – размышлял Лёха, когда самолёт готовился к взлёту.

Он выключил телефон и закрыл глаза, решив подремать, и тут услышал голос соседки:

– Вы когда-нибудь болели?

Лёха с удивлением уставился на дамочку-интеллигентку в соседнем кресле – лет за сорок-пятьдесят, кто их разберёт, в дорогом серо-розовом прикиде.

– Что за глупый вопрос! – резко и грубо ответил Лёха.

– Ещё Лев Толстой про врачей говорил: «Несмотря на то, что они его лечили, больной выздоровел», – не обратив внимания на реплику Лёхи, изрекла соседка.

– Смешно, – вяло отреагировал Лёха.

– Вот-вот, и я об этом! – подхватила назойливая дама.

– Что вы имеете в виду? О чём? Если про болезни, то извините, я вам не собеседник, – резко перебил её Лёха.

– Нет, в обсуждении болезней я сама никогда не участвую. Я хочу рассказать историю, – ответила дама, мягко и властно, тоном, не позволяющим возражений. – Ну что нам мешает жить и радоваться жизни? Только две вещи. Это болезни и плохой характер.

Ну, со своим характером мало кто сражается, а с болезнями все-и по-разному.

Можно, как я, не обращать на них внимания, но, обидевшись, они вскоре так достанут, что взвоешь. Я не оригинальна в своих проблемах: то голова болит, то спина, то бессонница мучает.

Ну, подумаешь – глотнёшь таблетку, намажешься мазью, если припрёт, то укол обезболивающий можно сделать. Но когда все эти средства перестали помогать, я взялась за кардинальное решение проблемы. Обшарила интернет и нашла: нейрохирургов, которые готовы за очень круглую сумму сделать операцию, и менее радикальные методы – разные виды массажей, от классического до китайского. Все эти массажи оказались пыткой, особенно китайский. Доктор из Пекина полтора часа пытал меня иголками, банками и давил на самые болезненные точки на теле. После я ходила вся в синяках. И все врачи – и европейские, и восточные – уверяли, что если больно, то это хорошо, и значит, они достали до правильных точек. Поспрашивала знакомых, оказалось, что все они время от времени мучили себя разными видами лечения от болей в спине, и с удовольствием и со знанием дела давали мне рекомендации.

Главный невропатолог нашей поликлиники, посмотрев мой магнитно-резонансный снимок позвоночника, посоветовал купить корсет и «ползти на кладбище». На курорте в Карловых Варах мне процедурой вытягивания позвоночника в бассейне чуть не сломали шею. В Пекине после подъёма на Великую Китайскую стену услужливая экскурсовод, чтобы снять усталость, вызвала в номер гостиницы тайских массажистов. Муж надеялся, что к нему придёт фарфоровая куколка – китайская принцесса, похожая хотя бы на официантку из чайной церемонии, а я так устала и хотела спать, что мне было всё равно кто.

Пришла парочка: она – квадратная коротконогая тётка, он – мальчишка лет восемнадцати. Пытка длилась полтора часа. Мальчик вцеплялся мне в волосы, выдавливал глаза, отрывал руки и ноги, над спиной я ему не дала издеваться. Когда эта парочка убралась, получив немалый гонорар, я зашла в ванную, сняла халат и в зеркале вместо себя увидела медицинский атлас акупунктурных точек на теле, и каждая горела красным электрическим светом. Как я выжила, не знаю!

– Послушайте, вы же обещали не рассказывать про болезни. А сами? Где же история? – взмолился Лёха.

– А история в том, что я нашла чудесный способ исцеления! – гордо ответила назойливая дама.

В этот момент объявили, что борт совершил посадку в аэропорту Шереметьево. Собеседница включила мобильник. Ей позвонили, и она, не оглядываясь, быстро, пока ещё никто не успел встать с кресел, направилась к выходу.

Лёха достал свои вещи с верхней полки и ждал, когда проход освободится. Он осмотрелся, не забыл ли чего, и обнаружил в кармашке переднего кресла очки и папку с бумагами. Пришлось звать стюардессу, та посоветовала всё забрать и попытаться догнать хозяйку вещей у паспортного контроля, где её можно наверняка найти в длинной очереди. Но там её не оказалось. Разговорчивая незнакомка исчезла, а у Лёхи остались её очки и папка. По приезде домой он всё убрал в шкаф и за неотложными делами забыл и о находке, и о незнакомке.

За день до вылета Никита позвонил Лёхе и убитым голосом сообщил, что он не может лететь в Гаагу, что у Ирки болит спина, она лежит пластом и не может пошевелиться. Он долго рассказывал, как она упала со скейтборда, как её лечили, какой диагноз. В общем, хана, подытожил друг.

И тут Лёха внезапно вспомнил про очки и бумаги словоохотливой мадам. Может, в них есть какие-нибудь её координаты, подумал он. Кажется, она болтала про какую-то тайну исцеления. Ирка свалилась так некстати. Что делать? Лёха достал из шкафа папку назойливой дамы. В ней лежало несколько листов, написанных от руки.

О наслаждении

Общеизвестно, что у нас пять видов чувств: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание. С их помощью мы познаём мир. Искусства созданы человеком для развития и услаждения живописью, скульптурой, музыкой, танцем, ласковыми голосами родных, пением птиц, ароматом цветов, духов, изысками кулинарии. А осязание? Погладить по головке ребёнка, киску, шёлковую или бархатную ткань. Литература! Когда мы читаем книжку талантливого автора, попавшего в резонанс или диссонанс с нашим сегодняшним мироощущением, мы сквозь страницы внутренним взором можем и видеть, и слышать, и чувствовать запах и вкус.

А осязание? Как и какой вид искусства может воздействовать на наши тактильные чувства?

Что услаждает осязание? Автор книги говорит один на один с читателем, а повар – с гурманом. Музыка, запахи пронизывают всё пространство. А осязание? Есть ли искусство прикосновения?

Радостный трепет тела, когда мы погружаемся в ванну, море, речку; стоим под струёй душа, водопада, нежимся на солнышке, греемся пуховым платком, приятные ощущения от тонких тканей – шёлка или бархата. Что знают европейцы об искусстве прикосновения?

Индия знает! Аюрведа – знание жизни. Доктор аюрведы дарит счастье, прикасаясь к телу пациента. Это как танец ангелов с вашим телом. До встречи с доктором X я ощущала своё тело как заброшенный в чулан и забытый дорогой музыкальный инструмент, на котором никто не смог сыграть правильно даже простой гаммы. А доктор X смог бережно и терпеливо настроить инструмент и исполнить для меня симфонию – ликующую симфонию моего тела.

И после того, как «ангелы улетели», тело сохраняло память радости ощущения. Лечение наслаждением – вот девиз аюрведы. И главное, что этим искусством обладают только избранные – гении. Он так знает тело любого человека, так его любит, что силой этой любви изгоняет болезни и вдыхает силу и счастье. И человек вдруг понимает, что тело ему дано Богом не только чтобы заниматься спортом и голову носить, и наряжаться, а само может быть источником наслаждения. Но это не сексуальное наслаждение, а что-то другое… Что? Оно не требует ответных ласк, как в любовных играх с партнёром. Нет, тут что-то другое, необъяснимое словами, поскольку как нельзя передать мистический или сексуальный опыт, так невозможно и тактильный.

Shakti Ayrveda Genre Portoroz»

«Никакой конкретики – всё ахи и вздохи», – решил Лёха.

Он приехал к Никите. Ирка лежала в постели. Она уверяла, что у неё ничего не болит, пока пошевелиться трудно, но завтра ей станет лучше, обещала приехать мама, поэтому Никита может лететь в командировку. Друг отказывался её оставлять в таком состоянии. Спорили они, но в конце концов решили, что Никита полетит в Гаагу.

Лёха, чтобы развлечь Иру, рассказал ей про назойливую даму в самолете и отдал очки и папку. Ирка рассмотрела их и сообщила, что очки дорогущие, от Louis Vuitton, и папка тоже фирменная, нехилая – из натуральной змеиной кожи.

Утром друзья вылетели в Гаагу, где окунулись с головой в работу. Трудные шли переговоры. По вечерам просто валились с ног. На вопросы Лёхи про здоровье Иры Никита отвечал, что всё путём: тёща приехала, жене лучше, но предлагают операцию на позвоночнике. Жуть!

Вернулись друзья через неделю с очень выгодными контрактами.

По прилёте Лёха принял ванну, вырядился в фирменный костюм, рубашку и галстук, купленные недавно по совету жены друга. Он собирался на свидание с новой знакомой – тоже Ирой.

В этот момент позвонил Никита и деревянным, каким-то не своим голосом попросил срочно приехать к нему прямо сейчас. На вопрос «Что случилось?» – слышалось нечленораздельное «У-у-а, Ирки нет!» и рыдания.

Лёха так испугался, что, забыв о свидании, тотчас поехал к другу. Вошёл в квартиру. Никита сидел за столом и пил водку.

– Что случилось? – спросил Лёха.

– Видишь, жена ушла! – трезвым деревянным голосом ответил Никита.

– Куда ушла? – спросил Лёха.

– Вон, прочти записку! – обречённо ответил друг.

Лёха взял листок бумаги и прочёл: «Ники, я не хочу делать операцию на позвоночнике, а потом, возможно, остаться инвалидом на всю жизнь. Я решила найти этого индийского доктора. Вылечусь и вернусь к тебе здоровой! Люблю тебя!»

– А подробности есть? – спросил Лёха. – Когда написано письмо? Когда ты с ней последний раз разговаривал по телефону?

– Два дня назад, – ответил Никита. – Но она мне ничего не говорила, ни про какого индийского врача.

Тут он задумался, будто что-то припоминая, и, злобно взглянув на друга, завыл:

– А-а-а! Это ты рассказывал какую-то байку про дамочку в самолёте!

Никита вскочил из-за стола, бросился к Лёхе, то тряс его, то пытался душить. Лёха отбивался, а друг выкрикивал:

– Куда она уехала? Куда?

Лёха рассказал, что помнил из письма: этот доктор работал в Словении в каком-то отеле, но в каком, – не помнит. Он объяснил, что всё отдал Ирке. Лёха как мог успокаивал друга, что жена вернётся, как написала в записке, что надо набраться терпения и ждать, что прошло слишком мало времени.

Ирка не отвечала на телефонные звонки мужа целую неделю. Ни мать её, ни подруги ничего не знали. Никита взял отпуск и полетел искать жену. Он мотался из отеля в отель, пока не набрёл, как ему казалось, на след доктора X.

Спустя два месяца, после безуспешных поисков в Словении и Индии, Никита вернулся домой. В почтовом ящике он нашёл конверт с такой запиской: «Дорогой Ники, прости! Я не вернусь. Остаюсь в Индии навсегда с доктором. Не ищи меня. Жизнь моя без доктора X не имеет смысла. Прощай, прости, Ирина».

Никита на работу после отпуска так и не вышел. Запил. Он почти спился. Лёха стал генеральным директором фирмы, женился. Жену его зовут Ирина. Они систематически лечат Никиту в разных наркологических клиниках.

Есть в Словении небольшой отельчик в горах, где практикует один индийский доктор. Он приезжает нечасто. К нему надо записываться загодя. Говорят, у него красивая ассистентка. Русская, зовут Ира…