Текст книги "Всё сбудется (сборник)"

– Ну что, так и не нашла свой 9-й «А»? – спросил Олег.

– Нет, а ты давно её видел?

– Недавно я сам смотрел фотографии и тоже пришёл в смятение от обилия воспоминаний, – сказал Олег, и глаза его мягко и тепло взглянули на Марину, первый раз за этот день. Когда муж приходил усталый и голодный с работы, они у него были почти совсем бесцветные, да он вообще смотрел не на Марину, а только в сторону кухни. Когда Олег сердился, глаза становились неподвижными, словно стеклянными, и не синими, а почти стального цвета. В эти минуты Марина сама боялась взглянуть в них. После ужина муж утыкался в газету или в телевизор. И вот сейчас он ей признался, что тоже недавно разглядывал фотографии. Они вместе наконец нашли эту злополучную фотографию 9-го «А» класса. Там в нижнем ряду слева от учительницы, сложив руки на коленях, сидела девочка с огромными стрекозиными глазами со смешной полуулыбкой на губах. Это была Марина, от которой её сейчас отделяет двенадцать лет. Та Марина, которая каталась с Борькой Якубовским на лодке в Измайлово. И она горько позавидовала той девочке на фотографии, позавидовала её красоте, её мечтам. Хотя если считать по общепринятым меркам, она должна быть сейчас гораздо счастливее той прежней Марины. У неё хороший муж, кооперативная двухкомнатная квартира, интересная работа. Она модно и хорошо одевается, много читает, ходит часто в театр, на концерты, у неё интересный круг общения, пользуется уважением на работе и, главное, любима мужем. Что ещё можно пожелать? А та девочка на фото была в смятении, разочарована в родителях, не верила в свои способности и силы, угнетало вечное безденежье – не было денег даже на книги, не говоря уже о театре. А из одежды у неё – только форма, и единственная чёрная юбка, перешитая из старой маминой, да ещё старый, севший от многих стирок серо-голубой шерстяной свитер, врезающийся под мышками и неприлично обтягивающий грудь. О боже, как она скованно себя чувствовала в этом одеянии, и как от этого страдала. Но на фотографии этого не видно, девочка на фотографии смотрит в будущее задумчиво, но смело, она верит, что впереди прекрасная жизнь.

А что же теперь? Марина подошла к зеркалу и внимательно вгляделась в себя. Но зеркало отражало только внешность: тут наметилась ещё одна морщинка около глаза, вот опять появился седой волос на макушке. Марина старалась подцепить его и вырвать, но нет, всякий раз упрямый седой волос оставался на месте, а вырывались ни в чём не повинные волосы, растущие рядом с седым – коротким и толстым. Марина рассердилась и отошла от зеркала. «Вот дура, и что я надеялась там увидеть?» Она боялась признаться себе, что как-то незаметно она из наивной, пугливой, восторженной и застенчивой девочки превратилась в уверенную, несколько даже ироничную особу.

Внешне действительно она мало изменилась. Фигуру всё также считала предметом своей гордости. Разве что персиковые когда-то щёки теперь побледнели, и в углах глаз наметились мелкие морщинки. Но вот глаза – да, глаза изменились. Раньше они всегда блестели, взгляд ясный, восторженный и немного удивлённый. Теперь не то. Глаза смотрят спокойно и холодно, даже равнодушно. В разговоре она заставляет себя делать заинтересованное лицо. Но это только дань вежливости. Ей всё почему-то кажется скучным и неинтересным. Или хотя бы вот недавно встреча с Борькой. Он так радовался, когда увидел её, так прыгал вокруг неё, так ухаживал, а она даже не оценила этого, не поверила в его искренность, даже заподозрила его в чёрных мыслях, когда он на секунду в толпе оказался к ней прижат слишком близко.

– Да, – подумала Марина, – я стала какая-то как неживая, как бы наблюдаю за всем со стороны, ещё над всем иронизирую, а самое страшное, что я ведь иронизирую всё больше над собой. Всё мне кажется ненастоящим, а может быть, ненастоящая как раз я сама и есть. Я превратилась в какой-то автомат: где надо сочувствую, где надо радуюсь, делаю только то, что должно, и так, как должно. Всё, всё, что вокруг меня происходит, не вызывает во мне никаких эмоций, меня по-настоящему ничего не трогает.

Ну, хватит философствовать, этак можно и далеко зайти – признав, что я неизлечимо больна душевной чёрствостью, но тщательно это от всех скрываю под маской вежливости и показной доброжелательности.

– Марина, – позвал муж, – что ты там притихла, иди скорее! Поёт твой любимый певец! Не помню, как его зовут. Ну, иди же скорее!

Марина вернулась в комнату, и они с мужем у телевизора тихо и спокойно закончили так дурно начавшийся вечер.

Прошло несколько дней. Марина ловила себя на мысли, что ждёт звонка от Борьки Якубовского. Она решила, что если он пригласит её куда-нибудь, то она непременно согласится. «Да и вообще, надо быть проще и отзывчивее к людям, – думала она. – Всё-таки Борька – друг детства».

Мужу Марина вкратце рассказала о случайной встрече, но он был занят своими мыслями и не проявил к её рассказу никакого интереса, да это и понятно: мало ли он сам встречает старых друзей и знакомых, которых давно не видел – мир тесен, как говорится. Но о том, что Борька приглашал её в Дом актёра, она, разумеется, мужу не сказала, во-первых, потому, что она отказалась, а во-вторых, может, он вообще больше не позвонит. Да и зачем зря расстраивать Олега, если вообще его сейчас может что-нибудь тронуть, кроме запуска его автомата на заводе. Марине немного стало жаль себя, что муж никогда её не ревновал.

Олег был увлечённым человеком и считался на заводе одним из самых одарённых и плодовитых изобретателей. Он часто дома обсуждал проблемы завода с Мариной. Но она только осуждала его за излишнюю страстность и «упёртость» в работе, и даже говорила, что если бы он был немного помягче, то, может, к тридцати годам при таких способностях был бы уже не конструктором, а начальником бюро, и зарплату бы побольше приносил.

– И вообще, Олег, – говорила Марина, – тебя на заводе не ценят, в НИИ (научно-исследовательском институте) ты бы давно уже защитился и разрабатывал одну большую интересную тему, которая бы вывела тебя на докторскую степень. А для завода изобретения вообще не нужны, там достаточно и рацпредложений!

Такими рассуждениями жена выводила Олега из себя. Он очень любил Марину, и понимал, что она ревнует его к работе, к ночным бдениям за чертежами и расчётами. Считал, что уделяет ей мало времени, но ничего не мог с собой поделать и продолжал эту борьбу с «ветряными мельницами», реально существующими. Это отнимало, конечно, много и сил и здоровья.

Марине часто приходилось идти в театр или на концерт с подругой или вообще одной, что, конечно, её огорчало и даже злило. Олег не мог понять, почему она походу в театр придаёт такое значение. Он там всегда скучал.

Олег не пил и не курил, что, конечно, не способствовало его контактам по работе. Он не участвовал в перекурах и не считал за честь выпить с начальством. Тем самым прослыл ещё и гордецом или, ещё хлеще, его называли «гнилой интеллигенцией», которая не хочет поддержать компанию. Так что и в «мужском общении» на работе Олег зарекомендовал себя как белая ворона. Олег по натуре был очень замкнут и трудно сходился с новыми людьми, не умел льстить и подлаживаться, и это, конечно, тоже не способствовало его продвижению по службе. У него было два школьных друга, с ними он изредка встречался, и этого ему вполне хватало для общения.

Прошло две недели, и Марине на работу позвонил Борька Якубовский. Он сказал, что только приехал из командировки, и что приглашает её сегодня в Дом актёра на просмотр нового итальянского фильма «Блеф». Марина согласилась, и они условились встретиться в полшестого на Тверском бульваре, чтобы прогуляться перед кино и поболтать. Марина позвонила мужу и сказала, что идёт в Дом актёра, и что придёт поздно. Про то, с кем она идёт, Марина умолчала. Олег ответил, что сам задержится на работе, и он рад, что ему не надо с ней идти.

Марина вспомнила вдруг, как она первый раз в жизни сознательно соврала.

Ясным апрельским утром по пути в школу во 2-й «А» класс Марина то весело перепрыгивала через лужи, то останавливалась, разглядывая камешки, сверкающие под прозрачными весенними ручейками. Еле успела к звонку. Вошла в класс, где душно, скучно, а за окном весна, и хочется гулять, прыгать, бегать. Наконец, последний урок чтения. Сидела, скосив глаза, украдкой наблюдая за синичкой на дереве в окне. Вдруг услышала грозный окрик учительницы Марии Александровны:

– Фёдорова, опять отвлекаешься! Иди к доске! Читай стихотворение!

Марина поднялась из-за парты, и тут осознала, что стишок не выучила. Ответила, что не готова.

– Почему ты не сделала домашнее задание? – спросила учительница.

Девочка молчала. Тогда она опять спросила ещё громче:

– Нет, Фёдорова, ты скажи нам, всему классу, почему ты не выучила урок? Отвечай!

И тут внезапно, сама от себя не ожидая, Марина сказала:

– Я не выучила стихотворение, потому что гуляла с младшей сестрой. Ей полгода. Я гуляла с коляской во дворе.

На самом деле Марина жила с бабушкой и дедушкой, которые ей помогали делать уроки. Девочка художественно врала. Но не совсем.

Уже неделя, как папина сестра привезла свою шестимесячную дочку, которая постоянно плакала, срыгивала, сикалась и какалась. Всё внимание бабушки было отдано не Марине, а малышке. Она ревновала. Конечно, никто Марину одну, семилетнюю, во двор с коляской не отпускал гулять. Про уроки бабушка в суете не напомнила, она и забыла.

Марина и не подозревала, что сможет так откровенно врать. Её охватил стыд и страх. Хотелось бежать или сквозь землю провалиться. Что сейчас будет?

Класс затих. Мария Александровна посмотрела на Марину, улыбнулась и сказала добрым голосом:

– Дети, берите пример с Фёдоровой! Она молодец! Помогает семье нянчить младшую сестрёнку! Садись, Фёдорова. После урока дашь дневник, напишу благодарность родителям, что воспитали хорошую дочь! Стишок выучи. Завтра спрошу!

Прозвенел звонок. Марина машинально собрала портфель и медленно пошла домой, не замечая ни красок, ни звуков, ни запахов весеннего ясного дня. «Я совершила гадкий поступок, а меня за это похвалили. Значит, можно врать и извлекать из этого выгоду! Как от этого тяжело! Как я об этом расскажу бабушке? Это невозможно! Стыдно!», – думала девочка.

Марина не помнила, как дошла домой, что говорила бабушке. К вечеру у неё поднялась температура, и она проболела до летних каникул.

Так закончился первый опыт вранья. Позднее Марина научилась врать, но поняла, что враньё, с одной стороны, помогает, но с другой, отнимает счастье жизни. Она стала другой!

А с другой стороны, слово «врач» произошло от слова «врать». То есть заговаривать боль. Но вот ложь – это совсем другое дело. Лгать плохо.

«Если так, то я вру, но не лгу!» – решила для себя девочка.

Марина пришла на свидание на десять минут позднее назначенного времени и, к её удивлению, Борьки там не оказалось. Она очень разозлилась на себя, что пришла, и хотела тут же уйти, но в этот момент к ней подошёл незнакомый мужчина и сказал:

– Вы Марина?

– Да, – ответила она.

– Вы ждёте Якубовского Бориса?

– Да, – с нетерпением сказала Марина.

– Я Кирилл. Боря поручил мне встретить вас, так как он немного задержится и придёт в Дом актёра прямо к началу просмотра, – с этими словами незнакомец протянул ей три бледно-розовые гвоздики. Он стал уговаривать Марину не отказываться от встречи с Борисом, расхваливая друга на все лады, а сам тем временем разглядывал Марину в упор и удивлялся, глядя на неё: «Наверное, это очередная пассия Борьки. Пожалуй, слишком худа, одета не по последней моде, и совсем почти без косметики, лицо бледновато, но глаза необычные, взгляд какой-то настороженный, слишком скована, не улыбается. Где он такую откопал? При пристальном взгляде мила, конечно, но совсем не броская, как какая-то Золушка. Ведь у Борьки были такие гёрлы, и зачем она ему понадобилась, что даже меня послал встречать с цветочками».

Марине не хотелось прогуливаться в обществе этого приятеля, и, чтобы отвязаться от него, она пообещала обязательно прийти к семи часам к Дому актёра.

Оставшись одна, Марина подумала, что вот прекрасная возможность никуда не идти, тем более что этот Борькин друг Кирилл ей очень не понравился. Но, подумав, она решила, что нельзя отступать на полдороге, и что, хоть и есть сомнения, но она обязательно пойдёт, увидится с Борькой и убедится сама, каким же он стал за эти годы, что они не виделись.

Марина рассеянно шла по бульвару и почему-то обратила внимание на светящееся окно парикмахерской, где в серебристых шлемах, как космонавты перед стартом, дамы сушили волосы, а мастерицы в розовых халатиках проворно щёлкали ножницами. И Марина, сама не зная почему, вошла туда. Через час оттуда вышла уже другая Марина, – ей сделали модную молодёжную стрижку и уложили волосы мягкими волнами, она подкрасила ресницы и губы, наложила немного румян на щёки. Изменив внешность, Марина почувствовала себя другой. Она гордо шла по бульвару, ловила на себе восхищённые взгляды прохожих мужчин и завистливые – представительниц слабого пола.

«Я сегодня очаровательна», – сказала она себе, подходя к подъезду Дома актёра, где толпился народ. Тут появился Борька Якубовский, он подхватил её под руку молча, провёл в фойе и уже там стал извиняться за опоздание, молил театрально о прощении, целовал ей руки и говорил, что готов прямо здесь в фойе броситься перед ней на колени. Марина опешила от такого натиска, от обилия комплиментов, так растерялась, что сначала не могла сказать ни слова, но потом всё-таки отшутилась, театрально-пафосно, что, конечно, она «всё-всё ему простила!». Они вошли в зал, где тут же потушили свет.

Фильм «Блеф» ей понравился – авантюрная комедия. Борька, правда, больше смотрел не на экран, а на Марину, и даже пытался несколько раз взять её руку в свою, но Марина делала вид, что не замечает этого, и, тоже невзначай, легонько освобождала свою руку. После фильма почти никто не стал расходиться домой, часть публики пошла в бар, часть – в кафе и ресторан. Боря предложил Марине поужинать, так как до сеанса они не успели попасть в буфет.

Было не поздно – половина девятого, и Марина, поколебавшись чуть-чуть, согласилась. В ресторане ей очень понравилось: уютные столики, вкусная, почти домашняя кухня, доброжелательные официантки. Борька остроумно шутил, рассказывал всякие небылицы. Они заказали бутылку шампанского, выпили за встречу. Вечер проходил очень мило, она много танцевала. Борьку здесь почти все знали, к их столику подходили актёры, режиссёры, драматурги, среди них были даже известные, он им всем с восторгом представлял Марину, и они все церемонно целовали ей руки и говорили пышные комплименты. Марина раздулась от гордости, как павлин. Она никогда не слышала столько комплиментов, и на неё ещё никогда не обрушивался такой успех.

К их столику подошёл известный режиссёр пожилой мужчина в чёрном бархатном пиджаке и в бабочке, и, напомнив бокал, сказал, глядя на Марину:

– Пью за прекрасную незнакомку, которая будто только что сошла к нам со старинной миниатюры восемнадцатого века. Пью за её чудные глаза, они прелестны, как цветы «анютины глазки»!

Это очень польстило Марине. А Бориса распирало от гордости, что его спутница производит такое впечатление. Марина приносила ему удачу. Боря, в то время как она танцевала, успел договориться о своих постановках с двумя очень влиятельными режиссёрами. У Марины голова кружилась от успеха – все наперебой приглашали её на свои концерты, спектакли, бенефисы.

Ах, могла ли она мечтать, что у неё будет вдруг столько знакомых знаменитостей. Марина не заметила, как опьянела. Вечер подходил к концу, в зале становилось всё меньше народу. Марина посмотрела на часы, и у неё всё поплыло перед глазами. Она ужаснулась, потрясла часы; нет, они ходили, и на них половина первого. Её охватил страх: Боже, она пьяная в ресторане так поздно! Что подумает Олег, где она! Он же волнуется. Господи, надо срочно позвонить! Она встала из-за стола, голова немного кружилась.

– Я срочно еду домой, где телефон-автомат? – спросила она не очень твёрдым голосом. Борис улыбнулся и ласково ответил:

– Конечно, пора, но сейчас, Мариночка, лучше не звони, муж наверняка спит, зачем его будить? Сейчас возьмём такси, и я тебя отвезу домой, не волнуйся, ты «немного много» выпила. Сейчас выйдем на улицу, и всё пройдёт.

Вышли, ночь, тепло, тихо, прохожих почти нет, изредка мелькают огни машин и мигают светофоры, такси не видно. На метро они уже не успели. Марина шла по улице Горького под руку с Борькой Якубовским, с удовольствием вдыхала осенний свежий воздух и поглядывала, не покажется ли зелёный огонёк такси. Борька при виде машины взмахивал рукой, но как-то неэнергично, и машины проносились мимо, равнодушные к Марининым тревогам.

Постепенно они дошли до бульвара. В фиолетовом сумраке ночи, через равные промежутки, высвеченные жёлтыми конусами света, выделялись отдельные деревья в пышной и яркой осенней листве. Всё, кроме них и полосок света на дорожке, погружено во тьму. Борька свернул в сквер. Рядом оказалась скамейка. «Давай посидим!» – предложил Боря. Он услужливо смахнул листья со скамейки, усадил Марину и сам устроился рядом.

«Зачем я села? Нужно же ловить машину, – подумала Марина. – Но сидеть так приятно, и я действительно устала», – оправдывала она себя. Марина посмотрела вверх. Сквозь ажурные контуры листьев светлело небо, и чуть заметна одна-единственная звездочка. Луны не видно.

У Марины всё ещё кружилась голова. Борька, болтавший без умолку весь вечер, притих. Некоторое время они сидели неподвижно и молчали, слушая шелест падающих листьев, скрип отдалённых шагов по дорожкам, свист шин автомобилей у светофора перед сквером. Марина смотрела на звезду и видела, как на неё постепенно наплывает чёрная туча, и вот ещё миг, и звёздочка скрылась совсем. Марина пошевелилась, в одной руке она держала сумочку, которая длинным ремешком зацепилась за скамейку.

– Тебе мешает твоя сумочка. Давай я уберу её пока в свою сумку, – сказал Борька, – так тебе будет удобнее. – Он раскрыл модную большую сумку-портфель и, убрав туда маленькую Маринину, поставил рядом с собой.

Марина боялась взглянуть на часы. «Как глупо, – думала она, – ночью на бульваре на скамейке сижу с Борькой, о существовании которого не думала столько лет». Хмель проходил.

– Ну, что будем делать? – спросила она. – Как ты думаешь доставить меня домой?

Он молчал, потом резко повернул её лицо к себе, запрокинул ей голову и поцеловал в губы. Марина задохнулась от неожиданности, рванулась и не смогла шевельнуть руками в крепких объятьях Бори. Бесконечно, как показалось Марине, длился этот жадный и жаркий поцелуй. Потом, отпрянув от Марины на секунду, он стал страстно покрывать её лицо и шею поцелуями. Марину охватил ужас. Навалившись на Марину всем телом, Борька страстно зашептал:

– Я схожу от тебя с ума! Умоляю, поедем, поедем сейчас ко мне. Ты видишь, я не владею собой, я весь дрожу!

Марина онемела, попыталась хоть что-то выдавить из себя, но тщетно – Борис закрыл ей рот обжигающим поцелуем. Потом, простонав:

– Я хочу тебя! Едем! – он поднял её на руки и закружился с ней в упоении. Но не удержался на ногах, его занесло, и он стал падать, увлекая за собой Марину. Тут она наконец вышла из оцепенения. Марина выскользнула из его рук и со всей силой толкнула Борьку. Сама чуть не упала, но удержалась и бросилась бежать. Она слышала, что Борька со всего размаху упал, громко стукнувшись обо что-то. Но, пробежав чуть ли не до перекрёстка, она вдруг вспомнила про свою сумочку. Оглянулась в надежде, что Боря несёт их сумки. Но нет, на светлеющей дорожке никого не было. Марину жгли стыд и обида. Но за сумкой надо возвращаться.

То, что она увидела, когда подошла к тому месту, где они только что сидели, привело её в такой ужас, что она забыла, зачем вернулась. Подле чугунной урны ничком, распростав руки, в позе трупа неподвижно лежал Борька. Марине стало страшно. Она наклонилась над Борькой – глаза закрыты, окликнула его – молчание, стала тормошить, трепать по щекам, за уши, но Борька не реагировал. Тут Марина вспомнила, что у неё в сумочке есть духи. Оглянулась на скамейку – сумки не было. Она посмотрела под скамейку-там тоже пусто. Сумка исчезла. Борька без чувств лежит на холодной земле, видно, при неловком падении ударился головой об угол урны.

Да, было от чего прийти в отчаяние. «Ночью в сквере обворована, подле, может быть, бездыханного тела, – подумала Марина, глядя на себя как бы со стороны. – Надо его положить на скамейку, а то простудится, и идти вызывать "скорую помощь", – решила Марина и, собрав все силы, потащила Борьку к скамейке.

Когда Борька упал и увидел, что Марина убегает, и что он теряет её навсегда, то решил удержать её во что бы то ни стало. Борис не привык терпеть поражение от женщин. Он сегодня превзошёл самого себя, был так остроумен и так с ней мил. Доставил ей такое удовольствие этим вечером. Дал ей потешить своё женское тщеславие. Он весь вечер пытался ей говорить о своих чувствах, но она всё время переводила разговор на другую тему, или кто-то из любопытных проходил к их столику и просил представить его Марине. Боря считал, что он отлично разбирается в женщинах, и что к любой может найти ключ. И вдруг, так глупо, она вырывается и бежит. «Но я не сдамся, Марина будет сегодня моей!»-упрямо решил Боря и вытянулся как труп подле урны. «Посмотрю, что она будет делать?» Он готов был расхохотаться, когда Марина заботливо пыталась привести его в чувство и тащила его за подмышки на скамейку. Боря представлял себе картину, как он сейчас очнётся и слабым голосом попросит отвезти его домой. И ей ничего не останется, как выполнить его просьбу, не бросит же она его. Ну а уж у него дома, Борис уверен, что ему не составит уже труда покорить Марину. И что она оценит его нежность и страстность, его умение зажечь в женщине необузданную чувственную жадность наслаждения. «Да, в постели я бог!» – «скромно» считал он. Но эти все победы в прошлом, а сейчас он думал о Марине, уже предвкушал, как будет ласкать её маленькое упругое тело. Борька даже застонал от игры воображения.

«Да, сценарий неплох, – подумал он, – пора очнуться». И вовремя. Марина наконец с трудом устроила его удобно на скамейке и уже хотела бежать за «скорой помощью». Боря открыл глаза, застонал и увидел, как она обрадовалась.

– Ну, слава Богу, ты жив! – сказала она ласково.

Борька добросовестно играл с трудом приходящего в себя больного: закатывал глаза и умирающим голосом стал просить отвезти его домой.

– «Скорую» не надо вызывать, – сказал он, морщась, прикладывая руку к затылку и сдерживая стон якобы невыносимой боли. Марина была так напугана и растеряна, ей было так жаль Борю, что она, конечно, согласилась. Потом сказала, что пропали сумки. Он не понял.

– Да, конечно, тебе не до этого, и мы сейчас поедем, но, Боря у нас украли твою сумку, а в неё ты положил мою. Ты полежи спокойно, а я сейчас поищу.

До Бориса медленно стал доходить смысл сказанных ею слов. Он замер и вспомнил, что, действительно, когда Марина убежала, ему показалось, что на скамейке чего-то не хватает. Но эта мысль только мелькнула и исчезла. Нужно было разыгрывать комедию, и потом мысли его потекли уже совсем в ином направлении. Борька тут же забыв весь свой спектакль, бодро вскочил и с криком:

– Как украли! Проклятье! Я теперь пропал! Это катастрофа! – стал обшаривать всё вокруг, ещё и ещё раз заглядывал под скамейку, ворошил ногой листья, обегал все ближайшие скамейки. Ничего нигде не нашли.

Он подошёл к Марине, она сидела на скамейке, неестественно выпрямив спину, устремив на него остановившийся взгляд своих почти фиолетовых глаз. Боря взглянул в них и прочёл такую ненависть и презрение, что ему стало страшно. Но всё же отметил её очарование штампованной фразой: «И в гневе ты прекрасна!» В этот момент Марина была действительно очень хороша: голова гордо вскинута, щёки пылают, глаза казались огромными и сверкали праведным гневом.

Марина медленно встала со скамейки и, размахнувшись, хлёстко ударила его со всей силы по щеке. Боря стоял молча. Она замахнулась второй раз, но Боря поймал её руку, поднёс к губам, поцеловал и упал перед ней на колени.

– Прости! – сказал он, опустив голову, умоляющим тоном. – Прости, я гадок и мерзок. Убить меня надо, какая же я скотина! Марина, прости, ну не смотри так на меня. Не знаю, наверное, я псих. У меня и правда года два назад было что-то с нервами, – Борька то скулил, как побитая собака, то казалось, что он сейчас зарыдает в голос от отчаяния. – Мало ты мне ещё наподдала. Ведь всему виной то, что редко меня, подлеца, бьют, – продолжал Борька, пытаясь разжалобить Марину.

– Вставай, не ёрничай, – сказала Марина, с отвращением выдернув свою руку, которую он держал во время покаяния. – Хватит с меня «художественного театра», а аплодисменты ты уже от меня получил. Какая всё это гадость. Лучше скажи, что делать с сумками?

Боря тут же выпрямился и, подумав, неестественно ровным голосом сказал:

– Необходимо сейчас пойти и заявить в милицию о пропаже.

– Как в милицию, зачем? – удивилась Марина, – ведь сейчас ночь.

– Что у тебя было в сумке? Документы, деньги были? – перебил он её.

– Документы? Нет, денег рублей пятнадцать. Но ещё…

Он перебил её и закипающим злобой голосом сказал:

– А у меня там было всё! Ты понимаешь, теперь всё-всё пропало. В сумке и паспорт, и авиабилет на завтра в Саранск. Марина, я не могу тебя оставить. Прошу, давай сходим в милицию, а после я отвезу тебя домой. – И добавил с какой-то теплотой: – Пойми, пожалуйста, это очень, очень важно и серьёзно. Я сейчас действительно не шучу.

И они пошли в милицию, по пути туда перебирая вслух всё, что было в их сумках. У Бори кроме паспорта и билета пропали ещё пропуск, визитные карточки, деньги рублей семьдесят и, главное, ключ от квартиры друга, где Борька временно сейчас жил, пока тот в заграничной командировке. И ещё, о чём Борька сокрушался больше всего, так это две записные книжки, где все телефоны, все его связи, без которых он совсем пропадёт. Он лепетал с неподдельным стоном:

– Марина, это катастрофа! Это конец!

Марина брела рядом с ним. Как же ей не хотелось идти в милицию! Но надо. Ей очень жаль, конечно, и свою чёрную лаковую сумочку, она недавно её купила, и то, что в ней было: годами собираемая дорогая французская косметика и духи Anais, немодные, но золотые часы, японский зонтик, ключи, квитанция из химчистки на дублёнку, записная книжка и масса мелких других необходимых женских вещичек. Борька говорил ей, что они только заявят в милицию, так скорее найдут сумки, и он тут же отвезёт её домой на такси, у него, к счастью, в джинсах есть деньги.

Марина шла и молила бога, чтобы показалось такси, и тогда она бы уехала, и пусть бы Борька сам шёл в милицию. Но остаться совсем одной в ночном городе она боялась: если нельзя доверять старому другу детства, то что можно ожидать от чужих людей. И она покорно шла за Борькой.

В милиции их встретил лейтенант. Он их выслушал, записал только паспортные данные Борьки и сказал, что найти вора невозможно, что вещи тот продаст, деньги истратит, а паспорт выбросит. Посоветовал не шататься ночью по улицам, а спать дома, как все добрые люди. С этими словами милиционер так многозначительно посмотрел на Марину, что она тут же выскочила из милиции как ошпаренная. Борька выбежал вслед за ней и тут, как из-под земли, на Маринино счастье, вдруг остановилось такси. Они сели в машину.

– В Химки! – глотая комок в горле, выкрикнула Марина. Водитель рванул с места, и Марина, уткнувшись в угол, разразилась безудержными рыданиями, пытаясь всхлипывать как можно тише. Но у неё не хватало сил сдерживать себя, всё её маленькое тельце сжалось в комочек и сотрясалось, как в лихорадке. Водитель понимающе присвистнул:

– У вашей жены, кажется, истерика. Есть валерьянка в таблетках.

Боря пытался её утешить, но не смел до неё дотронуться. Когда Марина немного успокоилась, он стал просить у неё телефон, так как у него теперь нет записной книжки, в которой был записан её номер.

– Боря, опомнись, зачем тебе нужен мой телефон? Ты спятил!

– А вдруг мне позвонят из милиции и сообщат, что поймали вора и нашлись наши вещи, – отвечал он рассудительным тоном. – Ну, и я в какой-то мере хочу возместить тебе убытки, ведь отчасти я во всём виноват.

– Убытки, возместить убытки, – передразнивая его, воскликнула Марина. – Ой, не могу! – она нервно истерически рассмеялась.

Потом Марина овладела собой и заговорила с Борькой уничтожающим ледяным тоном:

– Спасибо за прекрасно проведённый вечер в обществе богемы…

Марина зло кидала слова, не задумываясь о том, что их слышит водитель такси. Борька сидел подавленный, молчал.

Подъезжали. Марина объяснила таксисту, где свернуть и как подъехать. Когда машина остановилась, Марина открыла дверцу и, не прощаясь, побежала в подъезд. Поднялась на лифте, позвонила. Дверь тут же открыл муж.

– Что случилось, Марина? – спросил он, с тревогой глядя на неё.

– У меня украли сумку. Очень хочу спать, завтра всё расскажу, – сказала Марина и прошла в ванную. Взглянула на себя в зеркало. «О боже, ну и вид!» – подумала Марина. Глаза опухли от слёз, на щеках размазанные чёрные ручьи от туши, причёска смята. «Да, нечего сказать – старинная миниатюра восемнадцатого века. Ха-ха! Обыкновенная дрянь, вот ты кто!» – мысленно пыталась иронизировать Марина. Затем с остервенением стала намыливать лицо.

После ванны Марина хотела повесить в шкаф своё трикотажное платье, она отличалась большой аккуратностью, но не стала этого делать – от платья противно пахло сигаретным дымом, и всё, что на ней было надето в этот вечер, издавало тонкий и терпкий запах сигарет, и даже волосы и те тоже. Всё напоминало ей о кошмарном вечере. «Остаётся только вымыть голову, но нет сил», – подумала Марина. Она тихо прошла в комнату, забралась под одеяло и закрыла глаза.

Рядом Олег, успокоенный, что жена вернулась, тихо дышал, спал. А Марина лежала с закрытыми глазами и с ужасом перебирала всё происшедшее. Сон не шёл. Калейдоскопом крутились лица тех, с кем Борька её познакомил в ресторане, и сам Борька, то радостный и счастливый, то кающийся, с трясущимися как тряпочки щеками, а то она с содроганием вспомнила его жуткий, звериный оскал, когда он ей шептал на скамейке о своей страсти. Марина не могла заснуть, болела голова, хотелось пить. Она встала, приняла таблетку анальгина, две таблетки снотворного, запила их холодной водой из-под крана, и с мыслью, что всё-таки этот кошмар уже закончился, и она наконец дома, направилась в постель.