Текст книги "Всё сбудется (сборник)"

Звери

Мария Эдуардовна считала себя человеком культурным. Когда дочке Юленьке исполнилось семь лет, она решила поехать с ней на экскурсию в Санкт-Петербург и показать ей этот город-музей под открытым небом.

Юленька – застенчивая, бледная, длинная, худющая, вечно сутулая, походила на испуганную цаплю. Ей очень хотелось отправиться из Москвы в незнакомый город, но больше Юлю привлекал поезд, потому что она никогда не ездила в купе вагона дальнего следования.

Мама Юли – всегда элегантно одетая, с безупречной гладкой причёской и прямой спиной балерины, серьёзно относилась к культурному воспитанию дочери. Перед поездкой она нервничала и, приходя с работы, прямо с порога спрашивала: – Ты смотрела альбомы? – она оставляла дочери красочные альбомы с фотографиями видов Питера, его дворцов, соборов, памятников и мостов.

После ужина Мария Эдуардовна садилась с дочкой на диван, брала альбомы и, указывая тонким пальчиком с маникюром под цвет платья на очередное фото, восклицала:

– Ну правда, великолепно! Ах, какая красота!

Девочка не понимала, почему мама так ими восхищается. Действительно красивыми она считала цветные картинки в альбоме для девочек под названием «Маленькая принцесса», где изображены прекрасные златокудрые принцессы в разнообразных пышных нарядах. Ещё Мария Эдуардовна заставляла дочку заучивать названия памятников архитектуры, петербургских улиц, площадей и фамилии знаменитых зодчих. Фотографии Петербурга девочке казались скучными, а запоминать ей тем более ничего не хотелось, но чтобы не огорчать маму, она говорила, что виды города красивые. А сама думала: «В этих дворцах, наверное, могли бы жить мои принцессы. Места всем хватит».

И вот наконец день путешествия настал. Даже не день, а ночь: поезд отправлялся в 23.50. В это время Юлька всегда давно спала. Когда Мария Эдуардовна с дочкой вышли из метро на станции «Комсомольская» на площадь перед Ленинградским вокзалом, им в ноздри ударил ужасный кислый запах помойки и бомжей – те спали прямо у мраморных колонн. Мама с дочкой быстро прошли это неприятное место и оказались в большом красивом зале, где громко звучала чудесная музыка – марш «Прощание славянки». От этого у них настроение улучшилось. Они прошли на перрон, нашли свой именной поезд «Николай II» и разместились в двухместном купе вагона. Драпировки на окнах, скатерть, покрывала, зеркала – всё украшали кисти и царские вензеля. «Вот оно, начинается. Я еду к царю во дворец!» – с замиранием сердца думала Юля.

Поезд тронулся. Мария Эдуардовна, зная, что завтра предстоит напряжённый день, выпила снотворное и сразу уснула.

Юлька забралась на свою верхнюю полку и решила этой ночью не спать, а смотреть в окно. Ей казалось, спать глупо – можно пропустить что-нибудь интересное. Но, конечно, под монотонный стук колёс она тут же погрузилась в сон.

Юленьке приснился её любимый синеглазый плюшевый мишка, которого она всегда укладывала с собой в постель на ночь. Странно, что мама сердилась и стыдила за это дочку:

– Стыдно, Юлия, тебе уже семь лет, ты школьница, а спишь, как маленькая, с игрушкой. И притом мишка старый, облезлый и фу, какой грязный, как бомж, его химчистка уже не берёт. Говорят, развалиться может в барабане, – назидательно говорила она, недовольно покачивая головой, и над бровью у неё появлялась морщинка. Когда мама сердилась на Юльку, она называла её полным именем. Мама даже прятала мишку от дочки. Но он всегда чудесным образом находился, и когда Юлька просыпалась, она всегда чувствовала щекой мягкий плюш его шёрстки.

Этой ночью в поезде мишка приснился Юльке в совершенно новом обличье: он вырос – почти одного роста с ней. Мишка стоял, наряженный в старинный камзол, украшенный лентами и золотой цепью, как часовой, перед высокой резной дверью. Тёмно-коричневая бархатная шерсть его благоухала и пушилась, как у кота Барсика после мытья шампунем.

Юлька во сне окликнула мишку, а он отвернулся от неё и заплакал.

Наутро поезд прибыл в город на такой же вокзал, как в Москве, и с точно такими же бомжами на привокзальной площади.

Мама с дочкой нашли свой большой экскурсионный автобус и поехали в гостиницу «Москва», которая находилась на набережной напротив Александро-Невской Лавры.

Памятники, дворцы, мосты, набережные Юльке очень нравились. Санкт-Петербург оказался действительно царским городом, не то что родная Москва. Всё здесь пышное, старинное, сияет позолотой и нарядно оторочено, как чёрным кружевом, литыми чугунными решётками.

– Красота! Вот он опять передо мной, знаменитый и воспетый художниками и поэтами вид со стрелки Васильевского острова – неповторимый абрис силуэтов Зимнего дворца, Исакия и шпиля Адмиралтейства очерчен яркими как на гравюре линиями! – восхищалась Мария Эдуардовна.

Так началась их экскурсионная жизнь.

Юлька иногда замечала, что мама временами теряла свой учительский тон. Она вдруг мечтательно поднимала зелёные, как полосатый крыжовник, глаза к небу, говорила, указывая в окно автобуса:

– Здесь я бывала с твоим папой… – а потом долго молчала, задумавшись.

Это немного нарушало праздничное настроение Юльки, но мечтать о принцессах не мешало.

Но больше всего маму с дочкой поразил один случай, который произошёл на второй день их пребывания в Петербурге.

– Все посмотрели на часы! Через сорок минут должны быть в автобусе! Не опаздывать! Спускаемся на набережную. Сувенирные киоски – справа, туалеты – слева. Идём на осмотр легендарного крейсера «Аврора»!

Это из испорченного микрофона в автобусе привычно забарабанила по ушам скороговорка экскурсовода. Её звали Елизавета. В бледно-зелёных льняных одеждах она походила не на царицу, а на рыхлый, завядший кочан капусты. А лицо невозможно рассмотреть, его закрывала смешная, с огромными полями панама, которая, наверное, когда-то была кокетливой шляпкой.

Через минуту автобус остановился. Юлька с мамой выскочили из дверей одними из первых. Остальные туристы копались в своих вещах, искали фотоаппараты под нетерпеливые возгласы Елизаветы:

– Поторопитесь! Водитель здесь стоять не может. Большой штраф на турбюро!

Утро, погода прекрасная, безветренная. Небо ясное, вода неподвижная. Но солнце уже палит вовсю. Мама с дочкой спустились к воде на набережную.

– Смотри, запоминай, вот где красота! Какой вид: блестит излучина Невы, Спас на Крови, Исаакиевский собор! – патетически поучала дочку Мария Эдуардовна.

И вдруг они увидели медведя! Да, настоящего живого медвежонка, который сидел на задних лапах, как собака, в наморднике и на цепи, её держал невзрачный мужичонка, похожий на бомжа. Юлька с мамой подошли поближе. Рядом с мишкой грязная засаленная шляпа, на дне на рваной подкладке поблёскивает мелочь. А из шляпы торчит картонка с корявой надписью: «На корм животному».

Дочка сказала:

– Ма-а-м, мишке, наверное, жарко. Смотри, как он тяжело дышит. Мы с тобой в шортах и в маечках и то потом обливаемся.

Шерсть у мишки свалялась и кое-где висела клочками. Виду него жалкий, полусонный. Мария Эдуардовна даже подумала, что для того, чтобы медведь был спокойнее, хозяин, наверное, напоил его каким-то лекарством. Но дочке об этом не сказала, видя, как Юля с жалостью смотрит на замученное животное. От зверя дурно и резко пахло зоопарком. Да и хозяин тоже, кажется, не чище.

– Ма-а-м, дай рубль! – попросила дочка. Мама дала три рубля, и Юлька наклонилась и бросила в шапку монеты. Мария Эдуардовна спросила хозяина мишки:

– Как зовут зверя?

– Бонифаций, – ответил хозяин сиплым нетрезвым голосом.

«Как же он сюда добрался с медведем к "Авроре"?» – подумала Мария Эдуардовна.

От этих мыслей её отвлёк знакомый командный голос их гида, усиленный мегафоном:

– Быстро, быстро, заходим на крейсер, сейчас наша очередь!

Мама с дочкой побежали и присоединились к экскурсии.

На обратном пути они помахали мишке рукой, и вполголоса прокричали:

– Пока, Бонифаций!

Спустя два часа экскурсии по Васильевскому острову они оказались в пробке при въезде на Дворцовый мост. Автобус потыркался медленно вперёд и остановился. Время шло.

В салоне экскурсионного автобуса комфортно, не жарко, работает кондиционер. Мария Эдуардовна и Юлька, скучая, смотрели по сторонам в огромное лобовое стекло. Но никаких красот города они не видели, потому что вид на Дворцовую набережную перекрывал грузовик, а прямо перед автобусом стоял в пробке рейсовый троллейбус, на заднем его стекле чётко выделялась цифра 10.

И вдруг, присмотревшись, мама с дочкой увидели, что на задней площадке этого троллейбуса стоит на задних лапах медведь.

– Это же наш мишка Бонифаций! – одновременно воскликнули они, вытянув шеи.

Хозяин прижимает морду медведя к стеклу заднего окна. Цепь он намотал себе на руку, и всем своим тщедушным телом пытается придавить его к поручню. Зверь крутит головой – вырывается. Хозяин натягивает цепь и почти душит его. Казалось, слышно, как зверь рычит, пытаясь разинуть шире пасть в наморднике. Все пассажиры троллейбуса в панике отпрянули к передней части салона.

А из динамика экскурсионного автобуса громко неслась песня о Ленинграде на стихи Мандельштама в исполнении Пугачёвой: «Я вернулся в мой город, знакомый до слёз…»

«Бедные, – у них там внутри, наверное, страшная жара и духота: троллейбус раскалился на солнце», – переживали мама с дочкой.

Сквозь стекло автобуса, будто в немом кино, они наблюдали, как оба – и хозяин, и медведь – выбивались из последних сил: человек пытался удержать зверя, а зверь – озверел. Он отчаянно рвался на свободу из этого ада. У хозяина от натуги надулись жилы на грязной шее и руках, а рот искривился в злобном оскале. – Ещё минута, и он не сможет справиться со своим «кормильцем»: или он мишку задушит, или тот вырвется и кинется на пассажиров.

Казалось, будто в троллейбусе незримо витал страх – страх зверя и пассажиров.

Страх сковал и Юльку с мамой, когда они взирали эту немую картину ужаса из комфортабельного автобуса, под задушевные звуки уже другой песни о Ленинграде: «Город над вольной Невой, город нашей славы трудовой…»

И тут Юлька заплакала. Ей стало жалко мишку…

Когда по приезде домой в Москву Мария Эдуардовна коротенько по телефону рассказала эту ужасную, по её мнению, историю про мишку одной своей приятельнице, та долго смеялась и сказала:

– Вот спасибо! Рассмешила!

После этого Мария Эдуардовна задумалась: «Может, зря я всё так драматизирую? Может, это уже смешно?»

Одноклассники

Как подумаешь, пять лет ездила в институт, пять лет – на работу, и всё в такой давке, и так до пенсии, и никакого просвета, – охватывает отчаяние. Со страхом отгоняешь эту мысль. Да уж, лучше не задумываться, лучше отвлечься. Вон крашеная блондинка в ультрамодном плаще, наверное, из валютного магазина «Берёзка», и сапоги обалденные, но к плащу не подходят. Да, хоть и безвкусно одетая, но «фирменная девочка». И где только люди всё берут? В магазинах, если что и «выкидывают» модное, то такая очередь, что даже если хватит сил её отстоять, то наверняка уже твоего размера не достанется. Опять мрачные мысли, всё брюзжу, как старуха, и в такой солнечный тёплый осенний вечер. Как, наверное, хорошо сейчас в парке», – так думала Марина по дороге с работы.

Троллейбус остановился. Марину в толпе понесло к подземному переходу. Краткий миг «свежего воздуха» на поверхности и спуск по ступенькам вниз, мимо останков древней стены Китай-города. Её всегда удивляла эта музейная редкость в подземном переходе. Привычное шарканье сотен ног, запах влажной пыли, синюшный отсвет неонового освещения на лицах встречного потока людей. Марина шла легко и уверенно, радуясь, что хоть какое-то время не в давке. И что в руках у неё только дамская сумочка, в отличие от других женщин, которые почти все были нагружены, «как ломовые лошади».

На работе весь женский коллектив упрекал Марину, что она не любит своего мужа, то есть не носится во время работы по магазинам в поисках продуктов и не прёт каждый день с работы по две сумки, как все, а вызывающе выходит с работы налегке. «Она же не кормит своего мужа, морит его голодом! У него есть любовница», – злословили сотрудницы на её счет. И каждый раз Марина оправдывалась, что она всё покупает в универсаме около дома. «Ну что там можно купить? Только то, что никто не взял», – с издёвкой возражали ей. И заверениям Марины, что у них в районе хорошее снабжение, никто не верит. Но почему, собственно, нужно обжираться? У всех появился какой-то культ еды. Только и слышно, какую рыбу кто достал, или какую замечательную солянку кто приготовил. А потом сами удивляются, почему они полнеют.

– Мариночка, как тебе удаётся сохранить такую фигуру? – сладкими голосами спрашивают они. – Ты, наверное, скрываешь от нас секрет какой-нибудь чудодейственной диеты? – вкрадчиво улыбаясь заплывшими глазками, интересуются некоторые.

– Есть надо меньше! – хочется крикнуть им Марине, но она в ответ только загадочно улыбается.

Ну, бог с ними.

Вдруг Марина услышала, что кто-то сзади в толпе выкрикивает её имя. Она даже не замедлила шага, легко ступая новыми туфлями, с удовольствием шурша светло-кремовым плащом, который очень шёл к её длинным каштановым волосам. «Марин в Москве много. Это не меня», – мысленно проговорила она. «Марина! Марина!», – звал мужской голос всё ближе и ближе. И когда она уже хотела толкнуть ногой дверь в метро, около самого уха она услышала: «Марина!», – и тут её кто-то сильно дёрнул за руку. Она резко, с возмущением обернулась.

Перед ней стоял мужчина неопределённого возраста потёртой наружности. Со слегка одутловатого лица сквозь модную оправу очков на неё вопрошающе смотрели очень тёмные глаза. Толпа напирала. Держа Марину за руку, он отвёл её в сторону к телефонам-автоматам, где было свободное пространство. Затем, отпустив руку и покраснев, что было заметно даже в полумраке подземного перехода, сказал:

– Марина, ну что же ты меня не узнаёшь? А я тебя сразу узнал. Бегу за тобой с самого начала тоннеля. Окликнул, а ты не обращаешь внимания. Как я рад тебя видеть!

Пока он это говорил, Марина рассматривала его, мучительно пытаясь узнать. Ей было неловко, что он так радуется неожиданной встрече, а она так долго не может его опознать. Марина понимала, что это не розыгрыш, не способ познакомиться. По его искренней радости она чувствовала, что нельзя уже притворяться, что она его не знает. Обоих охватывает отчаяние: её от того, что она его не узнаёт, а его – что он начисто забыт. Он даже побледнел от волнения, повернул вполоборота голову, тряхнул, видимо, когда-то пышными кудрями, снял очки… И тут, как из тумана, как из дымки, медленно стали проступать забытые черты лица: ямочка на подбородке, длинные ресницы. Вспомнилась его характерная манера при разговоре разводить руками и театрально прижимать их к груди.

– Как, Борька Якубовский, ты в очках! – воскликнула Марина. Она не смогла сдержать волнения и боли, которые отразились у неё на лице в тот миг, когда туман рассеялся. Невероятно.

Перед ней стоял сам Борька Якубовский – кумир школьного драмкружка, неотразимый красавец и воображала. Господи, что за десять лет может сделать с человеком время? «Неужели и я так изменилась», – подумала она, оторопело глядя на Борьку.

– Ах, очки, это недавно, – донёсся до Марины его голос. Он нервно снимал и надевал их на нос. – А ты молодец, отлично выглядишь. Поверь, ты совершенно не изменилась. По-моему, стала ещё красивее, – сказал Боря, сочно произнося каждое слово голосом, привыкшим делать женщинам комплименты.

По мере того как он говорил, Марина заметила, что шок от первых минут встречи у него проходит. Растерянность исчезла. Боря уверенно взял её под руку и повёл к выходу из перехода наверх. Марина, сделав несколько шагов, сказала сердечно:

– Я тоже очень рада нашей нечаянной встрече, но мне очень некогда: нужно ехать домой.

– Да мне и самому некогда. Ой, я ведь не один, – спохватился он. – Только не уходи, я сейчас.

Боря отошёл в сторону, к стоящему неподалеку приятелю. Тот с недовольным видом его выслушал, махнул рукой и скрылся в толпе. Боря быстро вернулся к Марине и сказал:

– Я тебя провожу.

– Пошли, – ответила Марина, поворачивая обратно в метро.

Они ехали на эскалаторе, стоя друг против друга: Марина на верхней ступеньке, Боря на нижней, не спуская с неё восторженных глаз. Мимо них торопливо спускались по лестнице пассажиры, задевая их кто сумкой, кто локтем. Внизу мелькала, шевелилась разноцветная толпа, разделённая металлическими турникетами на две неравные части. Боря, боясь, что Марину оттеснят, взял её за руку. Продираясь в этом живом муравейнике к поезду, Боря, пытаясь перекричать многоголосый шум, спросил:

– Ты кто? Кем работаешь?

– Я патентовед, – ответила Марина.

– А что это такое? – недоуменно спросил он.

– А ты кто? – вместо ответа шутливо, в тон ему спросила Марина.

– Я эстрадный режиссёр, – ответил Боря.

– А это что такое? – не замедлила парировать Марина.

Он засмеялся и спросил:

– Конечно, замужем?

– Конечно, – ответила она, – а ты?

– Был, развёлся, есть сын, – ответил он серьёзно.

Наступила пауза. Марина себя чувствовала с ним как-то скованно, этот его шутливый тон казался ей наигранным, неестественным. Разговор не клеился, да и обстановка, мягко говоря, не располагала. Лавина людей, в которой они находились, штурмом брала то двери приближающегося поезда, то ступени перехода на другую линию. Боря бодро занимал её разговорами. А Марина смотрела на него и почти ничего не находила от прежнего Борьки.

Нет, ничего ужасного в нём не было, даже наоборот. Его можно назвать интересным, представительным, как говорится, мужчиной. Среднего роста, одет хорошо – с этакой элегантной небрежностью, хорошие манеры – всё это бросилось в глаза. Но Марина отмечала ещё и другое: начал полнеть, ссутулится, лицо одутловатое, наметился двойной подбородок, а взгляд какой-то неприятный мутно-тусклый, при почти не сходившей с его лица радостной улыбке, предназначенной ей.

Боря острил по поводу транспорта:

– И разве это мыслимо, каждый день такие перегрузки испытывать хрупкому и нежному созданию! Нет, творческие личности, к коим я смею относить себя, такой опасности своих боевых подруг не подвергают.

И всё в таком же духе. Несколько раз он даже довольно сильно прижимался к Марине, как бы охраняя её от напирающей толпы. Ей стало обидно и за себя, и за прежнего Борьку Якубовского. А с этим ей уже не хотелось разговаривать. Они вышли из метро и подошли к очереди на автобус.

– Дальше меня не провожай, – сказала она.

– Дай мне свой телефон, – попросил он, доставая записную книжку.

Марина продиктовала свой номер телефона и для приличия спросила:

– А твой? Запиши на листочке. Я, кажется, книжку забыла, – соврала она. Звонить, конечно, она ему не собиралась.

– У меня нет телефона, я живу то здесь, то там у друзей. Квартиру оставил жене с сыном, – ответил он смущённо.

Затем Боря взял бережно руку Марины и театрально, но с чувством поцеловал два раза в запястье и в ладошку.

– Я тебе обязательно позвоню и приглашу на премьеру моего друга, очень модного режиссёра! – проговорил он каким-то неестественным патетическим тоном.

– До свидания, – сказала Марина и побежала штурмовать последний бастион на пути к дому. К остановке подъезжал её автобус – не двойной, накренившийся, свистящий по асфальту лысой резиной.

А конкурентов за то, чтобы оказаться в автобусе, много, как всегда в это время, и Марине пришлось приложить много ловкости и силы (если можно говорить о силе при весе в 50 килограммов), чтобы протиснуться в двери.

А там 10–15 минут мучений в сдавленном в лепёшку состоянии и в невыносимой духоте, и ты почти дома. Пристроившись на задней площадке к поручню, напрягая спину и отталкиваясь руками от заднего стекла, наклоняя голову от нависающих над ней могучих локтей представителей сильного пола, которые, казались, готовы были стереть её в порошок своими каменными спинами, Марина представляла собой жалкое зрелище. Со стороны она напоминала сжавшегося в комочек зверька, который ещё миг – и будет кусаться и царапаться. Но Марина об этом не думала, она ехала и предавалась воспоминаниям, как они с Борькой Якубовским сбежали в мае с уроков (он учился в 10-м, она в 9-м классе) и пошли кататься в Измайлово на лодке. Парк начинался сразу за школой. К прудам вела лесная дорожка.

Небо упоительно голубое, от лодки пахнет плесенью и сыростью, скрипят уключины, на носу их портфели. На вёслах юный, сияющий, неотразимо красивый Борька Якубовский. Великолепно сложен, лицо уже отливает загаром. Радостно сияют удлинённые, очень тёмные, как у персидских красавиц, глаза, обрамлённые кукольно-длинными ресницами, что как-то не вяжется с тяжёлым крупным подбородком. Якубовского все обожали в школе: и друзья, и учителя. Характер у него веселый, миролюбивый. Из всех трудных ситуаций он всегда мог выйти с помощью шутки или анекдота. Борька – страшный воображала, сам искренне считал себя чуть ли не совершенством, но даже этот недостаток его нисколько не портил. Он со всеми мил и доброжелателен. Марина никогда не видела его расстроенным или сердитым, казалось, что у него нет никаких проблем.

Марина попыталась вспомнить себя, какая она тогда была, но нет, не смогла. Только помнила, что она, сидя на корме, перекинула руку за борт и пропускала сквозь пальцы прозрачную зеленоватую прохладную воду. Как радостно смотреть на радуги, вспыхивающие между пальцами от солнечных лучей. Когда они проплывали в тени островка, Марина, перегнувшись через борт, стала вглядываться в глинистое дно: там изредка попадались то серебристый краешек консервной банки, то отливающая изумрудом бутылка, то ржавая железка. Она вспоминала, что ей тогда очень хотелось найти ключ.

Ну да, конечно, она даже тогда загадала, что если вдруг на дне увидит ключ, то это ей принесёт счастье. Борька смеялся над этой выдумкой и даже обещал нырнуть за ним в воду. Стояла чудесная погода, ласково припекало солнце. Борька потешал Марину: корчил рожи, куролесил, сам первый смеялся над своими шутками и анекдотами, которые сыпались из него как пух из подушки, легко и непринуждённо. Борька знал массу всяких смешных историй, и что самое удивительное, никогда не повторялся. Он дурачился: раскачивал лодку, хлопал вёслами по воде, обдавая Марину мелкими брызгами. Да, Борька всё умел делать с заразительным удовольствием, а этой прогулкой он просто-таки упивался.

Марина не была влюблена в него, но Борька ей нравился. Своё же отношение к Марине, он выражал странным обжигающим нервным взглядом, когда встречал её на улице, в школе или на драмкружке. Потом здоровался, обрушивал на неё какой-нибудь самый последний анекдот, и в его глазах уже не было ничего необычного. То, что Борька вдруг после второго урока подошёл к ней и предложил смотаться в парк, явилось неожиданностью. И странно, что она, примерная ученица, сразу согласилась. Она не знала, что они будут только вдвоём. Марина предполагала, что остальные ребята из их компании тоже сбегут с уроков. Марина, как и все девушки в этом возрасте, очень много читала и думала о любви. «А вдруг он станет объясняться мне в любви? Как мне повести себя?» – вот первое, о чём Марина подумала, когда они вдвоём шли к пруду. Но её опасения были напрасными. Борька ни разу не посмотрел на Марину тем нервным взглядом. Они веселились вовсю, и над озером звонко раздавался Маринин смех от его уморительных шуточек.

Марина так погрузилась в воспоминания, что чуть не проехала свою остановку, а это опасно, так как автобус шёл без остановок, и следующая уже в другом новом микрорайоне. Она «с боем» начала пробираться к выходу, уговаривая или расталкивая стоящих «насмерть» пассажиров, которые «тоже скоро выходят».

Радость от того, что успела выбраться из автобуса, заслонила в Марине все нахлынувшие воспоминания утраченной юности. Она отряхнула помятый немного в давке плащ и, чертыхнувшись на отдавленные туфли, заспешила в универсам за продуктами. Необходимо как следует подготовиться к приходу свёкра, ведь он бывает у них очень редко, а вчера вдруг позвонил и сказал, что хочет зайти в гости. Мужу по этому поводу Марина заказала в центре купить хороший торт типа «Гусиных лапок» или «Зденки». В универсаме она набрала столько всего, что когда нагруженная шла домой, проклинала свою неумеренную жадность, а виноваты во всём тележки на колёсиках. «Всё же надо! Берёшь себе и берёшь, веса не чувствуешь. Когда же в сумки все распихаешь, то, кажется, и с места сдвинуться не сможешь!» – ворчала про себя Марина.

Придя домой, она вспоминала встречу с Борькой Якубовским. Ей захотелось найти школьную фотографию 9-го «А» класса и посмотреть, какая же она была тогда. Но сначала необходимо быстро приготовить ужин, быстро прибраться, и ещё сделать массу всяких неотложных дел, и к тому же её всё время отрывал телефон. А времени в обрез, ведь скоро придёт свёкр, а у неё ничего ещё не готово, неудобно же после стольких лет замужества выглядеть неумелой хозяйкой.

Так в суете Марина отложила поиски фотографий на потом. Дня три она помнила об этом, но всё как-то было некогда, а потом и совсем позабыла.

Когда через неделю Якубовский позвонил Марине на работу и предложил встретиться и пойти посидеть в ресторане в Доме актёра, она отказалась, соврав, что сегодня вечером она занята.

Марина ехала домой по знакомому осточертевшему «боевому» маршруту и, проходя по подземному переходу на площади Ногина, вспомнила, как её ошеломила тогда встреча с Борькой. «Может, надо было с ним встретиться, зря я, наверное, отказалась», – с грустью подумала Марина. Этим вечером её ждало одно и то же: универсам, готовка, уборка и ужин с мужем перед телевизором. А если бы она пошла с Борькой в ресторан, то… «Ах, как, наверное, интересно он живёт. Встречаться с разными знаменитостями театра, кино, эстрады. Наверняка он бы мог мне рассказать про них массу всяких достоверных сплетен. Ну, сходила бы с ним в ресторан, ну что тут такого? А муж? Как бы я ему это объяснила? Интересно, позвонит он мне ещё или нет. Нет, сегодня я решительно не могу! Голова грязная и выгляжу неважно-спала плохо».

Когда Марина пришла домой, она, нарушив заведённый порядок, даже не переодевшись в домашнее махровое платье, взялась за поиски школьной фотографии 9-го «А» класса. Семейные фотографии валялись в беспорядке в чёрных пакетах, их было штук восемь или десять, и в каком из них могла находиться нужная ей фотография, Марина не знала. Она высыпала на ковёр содержимое первого попавшегося, самого большого и толстого пакета.

Взглянув на фотографии, Марина призналась себе, что она не хотела раньше искать их не потому, что ей некогда, а потому, что её всегда охватывало щемящее чувство невозвратности прошлого. Она становилась сентиментальной и, к горлу подкатывал комок, и давно минувшие радости и печали вдруг переполняли душу. Вот пожелтевшее фото – ей пять лет, она на катке с родителями, все трое на фигурных коньках в блестящих костюмах тянут ножку в «ласточке» и улыбаются в объектив. Как молоды и красивы здесь её родители, какой любовью светятся их глаза. А через десять лет они разведутся и станут врагами. Каким ударом это было для Марины. Она вспомнила, как вдруг убедилась, что её мамочка с папочкой вовсе не идеальные люди. Вспомнила кошмар скандалов и раздела. Как каждый из них пытался оправдаться перед ней и доказывал свою правоту и просил принять свою сторону. Они так были поглощены собой, своей ненавистью друг к другу, что даже не заметили, что Марина однажды на два дня исчезла из дома. Она в день получения паспорта решила в первый раз полететь на самолёте в Самарканд. Нет, в Самарканде у неё никого не было. Просто она видела этот город по телевизору в передаче «Клуб путешественников», и мечтала там побывать. Тем более ей так надоели дрязги родителей.

Марина почти осуществила свою мечту. Выпросила у бабушки денег, собрала портфель, поехала во Внуково, купила билет, но из-за нелётной погоды просидела всю ночь и ещё день в аэропорту, а на другое утро, так и не дождавшись вылета, сдала билет и поехала обратно домой.

В Самарканде Марина побывала уже потом с мужем. Вот есть целая коробка цветных слайдов, где она чудесно смотрится на фоне Регистана и голубых куполов мечетей. Но это было потом, в её взрослой жизни. И её муж не знает, какое значение когда-то имел для Марины этот восточный город.

А вот и свадебные фотографии. Ну, в них вглядываться – тоже только расстраиваться. Все невесты хороши, а уж Маринин муж так постарался подобрать освещение, ракурс и поймал такое выражение лица, что с фотографии смотрит не Марина, а какая-то принцесса из сказки, предназначенная в жёны не ему, Олегу Петухову, начинающему инженеру, а какому-нибудь принцу Гаруну-аль-Рашиду. Правда, сам Петухов на принца ни в жизни, ни на фотографии совсем не похож – высокий, несколько худощавый, с почти не примечательной внешностью и довольно суровым выражением лица. Только привлекали глаза – ясные, чистые, неправдоподобно синие, взглянув в которые, невозможно было не поддаться их обаянию. Но фотография не могла отразить этого.

В дверь позвонили. Пришёл с работы муж и застал жену в большой комнате, сидящей на полу среди разбросанных фотографий.

– Марина, я голоден, сегодня не успел пообедать! – с этими словами он прошёл на кухню, где обнаружил на плите только пустые кастрюли. Он полез в холодильник.

– Я сейчас тебе приготовлю яичницу, – сказала Марина, пытаясь кое-как запихнуть фотографии обратно в чёрные пакеты. – Я пришла давно, но засиделась. Сейчас только переоденусь. Вот жалость – юбку всю измяла.

– Это на тебя не похоже, ты ведь такая аккуратистка. Странно, что ты плюхнулась на пол в новой юбке. Ты что-то искала? – спросил Олег, прожёвывая бутерброд с сыром.

– Да, хотела найти фотографию 9-го «А» класса. Но у нас такой беспорядок. Сколько раз я тебя просила, Олег, привести в порядок фотографии, ведь нам даже альбом подарили.

– Ты же видишь, как мне некогда. На работе творится чёрт знает что. Я беру чертежи домой. А ты ко мне ещё пристаёшь с альбомом! – последнюю фразу Олег не проговорил, а выкрикнул.

– Не груби мне, я не пристаю, а ты давно мне это обещал.

– Не знаю, что я обещал, а вот я надеялся, что мне сегодня обещан ужин, а вместо этого застаю жену в ностальгических воспоминаниях о 9-м «А» классе! – всё больше распалялся Олег.

Марина промолчала и загремела сковородкой.

После ужина они перешли пить чай в большую комнату, включили телевизор, и мир был восстановлен. Олег – сытый и довольный – пил чай со своим любимым абрикосовым вареньем, просматривал газету и смотрел телевизор, а Марина раскладывала фотографии, которые привели её к потере душевного равновесия.