Текст книги "Записки риелтора, или Нас всех испортил квартирный вопрос"

Вопрос был правильным. В то время ни одну справку в ЖЭКе не выдавали, пока ты не погасишь долг.

– Я заплатила этот долг из своих собственных денег.

– Вы па-а-асматрите, какие а-а-генты пошли! – протянула дама, обдавая меня презрением, как помоями. – А почему так уверены, что мы дадим вам разрешение? А если не дадим? Как вы вернете свои деньги?

От негодования дама трясла подбородками, рюшечками на груди и букольками на голове.

– Никак. Я их потеряю. В нашей работе часто приходится рисковать своими средствами, чтобы получить больше, – твердо сказала я. Это было правдой.

– А как вы гарантируете, что ваша клиентка получит свою доплату?

– Очень просто. Деньги будут заложены в ячейку на ее имя ДО нотариата.

Вопросы мне задавали минут двадцать. Потом снова попросили выйти вон. Мы с Ниной вышли. На следующий день мы получили разрешение на сделку.

Перед нотариатом при закладке денег в банке возник скандал. Головной покупатель, толстенький лысый мужчина в плаще мышиного серого цвета, орал на менеджеров, требуя внести в договор о закладке денег свои условия. Договор о закладке и выемке денег – основа основ сделки, священная корова для всех риелторов. В нем прописываются условия получения денег из ячейки всеми участниками сделки при любом исходе – если сделка пройдет успешно, если будет отказ в регистрации, если нотариат развалится, едва успев начаться, – такое тоже бывает, хотя и редко. Есть правила составления такого договора, единые для всех агентств.

– Вы все улучшаете свои условия на мои деньги! И должны писать то, что я вам скажу! – гневно кричал покупатель, прижимая к груди толстый старомодный портфель.

В очередной раз сделка повисла на волоске. Менеджер агентства, в котором он покупал квартиру, спокойная немногословная женщина средних лет, попросила нас дать ей возможность поговорить с клиентом наедине. Через десять минут он подписал соглашение, всем своим видом показывая, какое одолжение он делает всем присутствующим. Нотариат прошел без проблем, через день мы получили документы с регистрации.

Начались переезды. Нина заказала машину и перевезла вещи. А вечером мне позвонила покупательница Елена.

– Ты знаешь, что сделала твоя клиентка?

– А что она могла сделать? – с недоумением спросила я.

– Она увезла с собой входную дверь.

– Не может быть, – не поверила я.

– Приезжай, посмотри своими глазами. Мы с мужем проезжали мимо и поднялись на этаж. А двери нет. Акт приемки без двери не подпишу.

Я бросилась звонить Нине. Без акта приемки квартиры она не могла получить свою доплату, а я – комиссионные.

– Да, дверь увезла, – спокойно подтвердила Нина. – А что? Эту дверь ставил мой муж. Она к квартире не прилагалась, когда мы ее получали. А раз дверь моя, имею право.

– А если бы ты поменяла рамы и унитаз, ты бы их тоже взяла с собой? Нина, дверь надо вернуть. Денег тебе не получить, пока Елена не примет квартиру.

Дверь вернули, сделка была закрыта. Одна из многих тысяч сделок, проходящих каждый год в Санкт-Петербурге.

Глава 23
О том, как бывает наказуема честность

1999 год

Я не помню, откуда пришла ко мне эта клиентка. Но сделка, которую надо было провести, была мечтой любого агента – прямая продажа однокомнатной квартиры в спальном районе. Никаких тебе встречных покупок, выставляй в рекламу и держи карман шире – скоро и без особых хлопот в него посыплются денежки. Квартиры после кризиса были еще дешевы, а рынок – уже активен, все кипело и крутилось водоворотом.

Клиентку звали Ириной Николаевной. Слегка расплывшаяся фигура, всегда опущенные уголки губ, усталый недоверчивый взгляд, темная бесформенная одежда – типичная совковая женщина в возрасте под пятьдесят.

– Почему вы продаете эту квартиру? – задала я ей традиционный вопрос, и она рассказала мне свою историю.

За несколько лет до описываемых событий ее мать заболела. Парализованная после инсульта, она требовала непрерывного ухода. Все родственники, в том числе и брат Ирины Николаевны, поохав и выразив сочувствие, растворились в текучке собственной жизни. Семьи, работа, свои болезни – каждый выживает как может. Мать оказалась на руках у Ирины Николаевны. Она ухаживала за ней три бесконечных года. С работы пришлось уволиться. Муж, воспользовавшись предлогом – жены постоянно нет дома, – ушел к другой. Деньги быстро кончились. Ирина Николаевна продала все немногочисленные ценные вещи и ходила за матерью до последнего дня. После похорон она вернулась в свою опустевшую квартиру и заболела сама. Прихватывало сердце, начались бессонница и депрессия. Заняв денег, она легла в какую-то частную больничку. Обращаться к психиатру в районный диспансер она не решилась – испугалась постановки на учет. Нервишки ей подлечили, восстановили сон, выписали таблетки и отпустили с миром.

– Вы знаете, Татьяна Владимировна, половина пациентов, которые там лечились, были агентами по недвижимости, – сказала она мне.

– Верю, – со вздохом отвечала я.

Сейчас в недвижимости остались только те, кто прошел через фильтр жестокого естественного отбора. А тогда, в конце девяностых, в агентства потоком шли безработные женщины, не интересуясь, смогут ли они выдержать этот ритм жизни. Им нужна была работа, и они готовы были на все. Но цена, которую платили начинающие специалисты за полученный опыт, была очень высока. Статистика по текучести кадров в агентствах в те годы ужасала – из ста пришедших оставались три человека. Остальные уходили, ничего не добившись или не выдержав сумасшедшего напряжения, в котором живет агент во время сделки.

Через два года Ирина Николаевна снова вышла замуж и переехала к мужу. Свою квартиру она решила продать. Я выставила ее в рекламу.

В первый же день нашлось трое желающих посмотреть квартиру. Я назначила просмотр на следующий вечер. Первой пришла древняя бабушка в сопровождении пожилой дочери и агента – энергичного молодого человека. Квартира им сразу понравилась. Совершенно обычная квартира в панельном доме была отмыта Ириной Николаевной до зеркального блеска. Сверкали окна, кафель в ванной, линолеум в комнатах.

Посовещавшись буквально одну минуту со своими клиентами, агент сказал: «Татьяна, мы готовы внести аванс. Пообещайте нам, что вы не отдадите квартиру другому покупателю». И посмотрел при этом на Ирину Николаевну. Она вопросительно посмотрела на меня. Я пожала плечами.

– Раз вы первыми дали согласие, квартира ваша.

Ирина Николаевна согласно кивнула головой.

– Мы уже давно ходим, бабушка устала смотреть квартиры. Она соглашается, а квартира уходит к другим. Если мы и тут пролетим, я уже не знаю, что с ней буду делать, – понизив голос, сообщил мне агент. И добавил громко: – Цена у вас не изменится? Больше мы заплатить не сможем.

Они ушли, заставив и меня, и мою клиентку еще раз повторить обещание. Почти сразу на просмотр подошли другие покупатели. Квартира им тоже понравилась, но, узнав, что предыдущие клиенты уже дали согласие, они ушли, с сожалением посмотрев на вожделенные стены.

Последней пришла темноволосая дама, похожая на цыганку. Золотые кольца на пальцах, яркий шарфик на шее – вся она была броской, энергичной и напористой. С порога сообщила, что сама она из Краснодара, а квартиру покупает дочке, поступившей в этом году в институт. Не давая мне раскрыть рта и продолжая говорить, она пробежалась по квартире и решительно заявила, что квартира ее устраивает, и она готова ее купить.

– Вы опоздали, – я, наконец, смогла вставить слово. – Те люди, которые смотрели квартиру до вас, уже дали согласие.

– Но вы же еще не взяли у них денег? – спросила дама. – Тогда какая разница, кто вам внесет аванс.

– Они были первыми, – возразила я.

– Я готова заплатить больше, – предложила дама. – На двести долларов.

Однокомнатная квартира в панельном доме стоила тогда 10 000 долларов. Комиссионные агентства – 6 %. Вроде бы немного – шестьсот американских рублей, но для того времени это была очень немаленькая сумма. Агент получал половину, и на эти деньги можно было спокойно жить целый месяц семье из трех человек.

Но двадцать минут назад мы с Ириной Николаевной обещали эту квартиру другим.

– Что будем делать? – спросила я клиентку.

Она старательно пыталась не встречаться со мной взглядом.

– Вы агент, вы и решайте.

Я вспомнила измученные глаза бабушки.

– Вы опоздали, – как можно тверже сказала я покупательнице.

Она долго настаивала, не желая терять квартиру. Потом ей все-таки пришлось уйти.

Перед нотариатом Ирина Николаевна устроила мне скандал.

– Из-за вашей честности я потеряла двести долларов! – выговаривала она мне оскорбленным голосом. – Для меня это большие деньги. Почему я должна их лишиться?

То, что она присутствовала при разговоре и соглашалась с моими словами, не имело значения. Деньги она действительно потеряла.

– Верните мне из своих комиссионных хотя бы половину этой суммы!

Я молча вытащила из сумки бланк и написала дополнение к договору. Она получила свои сто долларов. А я вынесла из этой сделки урок. И с тех пор, давая обещание покупателям принять аванс именно от них, добавляю: «Если кто-нибудь не заплатит больше».

Глава 24
Про бабу Зину и трех ее кошек, или История одного семейства

1999–2007 годы

Эта история включает в себя целых четыре сделки, которые я провела с членами одной семьи за восемь лет. Началась она в кризис, когда я в поисках работы объезжала город, записывая адреса квартир, расположенных на первых этажах домов в «проходных» местах – около рынков, вокзалов и станций метро.

Квартира, о которой пойдет речь, находилась на первом этаже сталинского дома у метро «Черная речка». Окна выходили прямо на трамвайную остановку, что делало квартиру совершенно неудобной для жизни, но придавало ей огромную привлекательность в глазах инвесторов – мимо тек нескончаемый людской поток. В таких квартирах с фасада пробивался отдельный вход, они переводились в нежилой фонд и использовались как магазины или мини-кафе.

Я позвонила в дверь со своим обычным вопросом, не хотят ли хозяева квартиры переехать в другую с увеличением жилплощади. Конечно, со стороны эта ситуация может показаться опасной. Приходит незнакомый человек и делает сомнительные предложения, в то время как все средства массовой информации переполнены рассказами о черных риелторах и их клиентах, оказавшихся на улице. Это все так. Но жильцы первых этажей к таким визитам привыкли – уверяю вас, в каждую квартиру, интересную с точки зрения инвестиций, постучался не один агент. Наверное, моя внешность вызвала у жильцов доверие. Начались переговоры.

В двухкомнатной квартире жила семья из трех человек – супруги с десятилетней дочкой. Супруги были инвалидами. Никита, глава семейства, тридцатипятилетний парень, был невероятно красив. Ожившая статуя из греческого зала Эрмитажа. В возрасте семи лет он попал под поезд и остался без обеих ног, ампутированных на середине бедра. По улице он передвигался на костылях, а дома, сняв протезы, ездил на дощечке с колесиками, отталкиваясь от пола руками. Анюта, его жена, полная улыбчивая женщина, в детстве переболела полиомиелитом и хромала на одну ногу. Замужем она была второй раз, и казалось, что ее болезнь совсем не мешает ей жить и чувствовать себя счастливой. Хотя проблем в их жизни хватало.

Анюта торговала с лотка бытовой химией, Никита покупал на оптовых базах товар и привозил коробки ей на точку на своей старой «девятке» с ручным управлением. Выручки вполне хватало бы на жизнь, если бы бóльшую ее часть Никита не пропивал с друзьями. Повод был всегда – сожаление о безвозвратно загубленном здоровье можно заливать алкоголем всю жизнь. Под глазами от бесконечных пьянок залегли черные круги, кожа на скулах казалась похожей на пергамент. Картину часто довершали немытые волосы. Данная от природы красота стремительно разрушалась.

У меня был покупатель на их квартиру. Денег, которые он готов был заплатить, хватало на трехкомнатную встречку, и еще оставалась небольшая доплата. Трешка нужна была в том же районе и на первом этаже – лифтов в пятиэтажных сталинках, как правило, нет.

– Знаешь, ребенок подрастает, ей нужна своя комната, а нам с Никитой тоже отдельные спальни не помешают, – говорила мне Анюта тайком от мужа. – Он последнее время пьет все чаще. Приходит ночью и падает как бревно до следующего вечера. А потом опять уходит, иногда до утра. А я боюсь.

– Чего боишься?

– Бабушка с нами жила, умерла полгода назад.

– И что?

– Она ходит по ночам.

– Где ходит? – не поняла я.

– По квартире ходит. Шаркает ногами и кашляет.

– Ты ее видела?

– Нет, но слышу часто. Я боюсь.

– Так выйди, посмотри. Может быть, это просто паркет скрипит. Вон он у вас какой рассохшийся.

– Какой паркет, – махала на меня рукой Анюта. – Шаги такие тяжелые. И кашель. Точно как у бабушки. А выйти я не могу, ты что! У меня от страха инфаркт будет! Я накрываюсь одеялом с головой и дрожу, пока все не утихает. Перевози нас отсюда скорей.

Встречку мы нашли за неделю и внесли за нее аванс. Это была трехкомнатная коммуналка в одном из соседних домов. Не слишком быстро (коммуналка есть коммуналка), но квартиру подготовили к нотариату, и сделка состоялась. Анюта с Никитой переехали в новое жилье. Получив доплату, они начали ремонт. Никита стал меньше пить и больше бывать дома. Он побелил потолок на кухне, оклеил стены моющимися обоями, отбил в ванной старый кафель и разобрал сгнивший паркет в маленькой комнате. Анюта заказала мебель для кухни и сшила новые занавески. Казалось, жизнь начала налаживаться.

Закрыв сделку, я распрощалась с ними и занялась другими клиентами.

Анюта позвонила мне через полгода.

– У меня умер отец, – сказала она, поздоровавшись и перекинувшись со мной парой дежурных фраз о жизни. – Мать осталась одна и все время болеет. Ездить к ней очень неудобно. Ты можешь продать ее двушку и купить однокомнатную рядом с нами?

Так я познакомилась с бабой Зиной. В этой жизнерадостной старушке все было круглым – лицо, голова, тело, даже кулачки, усыпанные мелкими коричневыми пятнышками. На голове – вечный платочек и вылинявший фартук на круглом животике.

Ее квартира заслуживает подробного описания. У риелторов есть такое понятие: квартира с дефектами. Наиболее часто встречающиеся дефекты в старом фонде – это слишком узкие комнаты (так называемые «чулки»), окна комнат, выходящие прямо в стену соседнего дома, черные лестницы, ступеньки в которых круты и узки, – не то что рояль, а обычный холодильник еле удается поднять на этаж.

В новых домах тоже существуют недостатки. Квартира бабы Зины обладала всеми мыслимыми дефектами сразу. Во-первых, она была над аркой. Считается, что в таких квартирах холодные полы – как ни утепляй перекрытия, а все равно будет холоднее, чем когда живешь над другой квартирой. Во-вторых, окна у нее выходили на козырек. Знаете, при советской власти строили иногда такие длинные дома с высоким первым этажом, в котором находились почта, сберкасса, ателье и прочие службы быта. Над этим этажом иногда устраивали бетонный козырек, на который смотрели окна квартир второго этажа. На широченный козырек в бабы-Зинином доме выходили окна аж восемнадцати квартир. В-третьих, квартира была рядом с лифтом. И в-четвертых, состояние ее было ужасным.

У бабы Зины было три кошки. Вернее, один кот по кличке Рыжик, одна кошка Муська и еще одна кошка – их общая дочка, которую баба Зина не смогла пристроить никому из знакомых и оставила себе. Наглый толстый кот старательно метил все углы, гадил где попало, трахал Муську и свою дочь и иногда позволял бабе Зине чесать себя за ухом. Вонь в квартире стояла неимоверная.

– Зинаида Алексеевна, с запахом надо что-то делать, – говорила я бабе Зине.

– Ох, Танечка, да разве ж с этим что-то сделаешь? Он же, паршивец, весь паркет зассал. Это ничем не отмыть! Разве что новый пол настелить.

Денег на ремонт квартиры у бабы Зины не было совсем. Открыв дверь в ванную, я остолбенела. Стены и потолок были черными и при этом покрыты языками желто-зеленой плесени.

– Дед лежал парализованным два года. Сосед сверху нас заливал, а я от больного отойти не могла. Не до сантехники мне было, – объясняла баба Зина причину такого состояния санузла. – Но потом трубу поменяли, и все давно высохло.

Плесень действительно была сухой, но от этого выглядела не менее устрашающе.

Квадратная десятиметровая кухня была сплошь оклеена картинками из журналов. Снизу все они были разодраны кошачьими когтями. От картинок рябило в глазах, и устойчиво пахло дешевой рыбой.

Эту квартиру мне предстояло продать.

– Ты понимаешь, что дорого ее никто не купит? – спрашивала я Анюту, которая выступала в переговорах со стороны матери как имеющая опыт продажи квартиры.

– Понимаю, – вздыхала она. – Но даром-то тоже отдавать не хочется. Матери купим однокомнатную, а на сдачу я буду доделывать ремонт у себя. Встречку надо искать в строящемся доме.

– А куда денется баба Зина, пока дом будет достраиваться?

– Поживет у нас. Выделим ей и ее кошкам одну комнату.

Мы определили цену, и я выставила квартиру в рекламу, прибавив к этой сумме 500 долларов.

– Эту разницу в цене я буду сбрасывать на просмотре, как только покупатель откроет дверь ванной – сказала я Анюте. – Вроде как деньги на замену сантехники.

Начались просмотры. Народу приходило очень много. Дело в том, что на Малой Охте, где жила баба Зина, типология жилья весьма скудна. В основном этот район застроен сталинками и панельными хрущевками. Сталинки – очень дорогое жилье. Хрущевки – дешевое. Промежуточных вариантов почти нет. Дом бабы Зины был как раз этим редким промежуточным вариантом. Он был значительно дешевле сталинки, но существенно лучше хрущевки.

Люди приходили, втягивали носами воздух, заглядывали в ванную, смотрели в окно на козырек и уходили. Никто не хотел это покупать. Некоторые задавали вопросы.

– А в окна к вам тут не лазают? – спрашивал мужичок в старенькой дубленке и шапке пирожком. – Не опасно квартиру оставлять без присмотра?

– Нет, – простодушно говорила баба Зина, – такого у нас не бывает. Соседские дети по козырьку носятся, это да. А в квартиру никто не лезет.

Я хваталась за голову и после просмотра умоляла бабу Зину ничего не объяснять покупателям.

– Я сама им все расскажу, Зинаида Алексеевна! Зачем вы лишнее говорите? У вас это прозвучало так, как будто дети с козырька не слезают. Можно подумать, вы их тут каждый день видите.

– Нет, не каждый день, – растерянно говорит она. – Почитай, за три года один раз и видела.

– Ну вот видите, не все так страшно. Не надо пугать клиентов! Вы лучше квартиру перед просмотрами проветривайте подольше, а то ведь запах чувствуется.

Баба Зина кивала, соглашаясь, и я уезжала домой.

Однажды на просмотр приехала супружеская пара. Я уже ждала их у подъезда. Из потертого трехсотого «Мерседеса» выпорхнула дамочка в шубке из голубой норки и вышел мужчина в добротной дубленке. Мы поднялись на этаж, и я позвонила в дверь. Из открывшейся двери на нас хлынул поток ужасающей вони. Баба Зина варила кошкам рыбу. Дешевый мороженый минтай, оттаивая и развариваясь в кастрюле, пах так, что желудок выворачивало наизнанку. Запах смешивался с запахом кошачьей мочи и становился невыносимым вдвойне.

Застыв на пороге, дамочка демонстративно отвела локоть в сторону и двумя пальцами зажала нос. В квартиру она так и не вошла. Ее муж шагнул в прихожую, бросил по сторонам беглый взгляд и молча вышел. Я вышла вместе с ними. Не успела я доехать до дома, как зазвонил телефон.

– Танечка, ты больше ко мне этих… таких… в норковых шубах не води, – раздался в трубке дрожащий голос бабы Зины.

– Зинаида Алексеевна, мне ж по телефону не видно, есть у людей норковая шуба или нет, – возражала я. – Как вы себе это представляете? Я всех, кто звонит, должна спрашивать, придут ли они в шубе? Что люди подумают? Что их в подъезде раздевать собираются, а я под видом агента информацию собираю?

Баба Зина вздыхала, признавая мою правоту, и поджимала губы. Ей было обидно.

Время шло, покупателя не было. Баба Зина поила меня чаем и рассказывала про свою жизнь. Родители у нее умерли в начале 30-х годов. Девчонкой она приехала в Питер, жила в подвалах. Промышляла воровством – пройдя школу у профессионалов, стала карманницей. Потом попала в детдом, получила профессию. Выросла, вышла замуж. Анюта была у нее единственным и поздним ребенком.

– Старик мой умер, теперь вот одна-одинешенька, – жаловалась она. – Словом перекинуться не с кем. Вечерами с телевизором беседую. Черномырдин речь читает, а я ему говорю: «Что ж ты, старый дед, в телевизор залез? Тебе пора дома сидеть, внуков нянчить».

Всех желающих прийти на просмотр я по телефону аккуратно предупреждала о том, что они увидят.

– В квартире живет бабушка. Сами понимаете, на ремонт у нее денег нет. Поэтому состояние квартиры не очень… И у бабушки три кошки. Запах присутствует.

Часть покупателей отсеивалась сразу, а самые неприхотливые приходили, бросали беглый взгляд на обшарпанные стены и исчезали навсегда. Баба Зина мрачнела, сморкалась в платочек и, вздыхая, выгоняла кота из кухни – там запах был особенно силен.

До нового, 2000 года оставалось три дня. Мне позвонил мужчина. Я рассказала ему про квартиру, упомянув про кошек.

– Ерунда, – весело сказал он. – Три кошки? У меня самого две. Это не страшно.

«Наш человек! – подумала я. – Надо показывать, причем срочно».

Тем же вечером мы с покупателем приехали на просмотр. Он обошел квартиру, внимательно осмотрел все углы, пощупал трубы в ванной, открыл кран, проверяя напор воды, погладил кошку, поздравил нас с бабой Зиной с наступающим Новым годом, пообещал позвонить и… исчез.

Новый год наступил. Третьего января, когда все еще отсыпались после суматохи праздничных дней, ходили друг к другу в гости, приносили подарки, допивали шампанское и готовились к Рождеству, этот покупатель позвонил снова:

– Танечка! С праздником! Как вы встретили Новый год? Все ли у вас хорошо? – Он засыпал меня поздравлениями и вопросами, не дожидаясь ответа. А в конце добавил, как нечто само собой разумеющееся: – Завтра вы примете у меня аванс?

Агентство было закрыто до 10 января. Я позвонила директору.

– Деньги надо принять! – говорила я ему, поздравив с Новым годом. – Если покупатель передумает, эту квартиру я буду продавать до пенсии.

Агентство открыли, договор был подписан и аванс торжественно внесен в кассу – как-никак первая сделка только что начавшегося года. Валентин Александрович – так звали будущего владельца бабы-Зининой квартиры – был не совсем трезв, но добродушен, весел и полон ожидания намечающегося события. Он жил в коммуналке на Старо-Невском. Его сосед долго давал объявление о продаже квартиры и, наконец, нашел покупателя. Валентину Александровичу было предложено найти себе встречку самому, а сосед забирал деньги. Агента у них не было. Все документы к нотариату предстояло проверять мне. Но это была небольшая плата за счастье продать квартиру бабы Зины.

Нотариат прошел спокойно, сделку зарегистрировали в ГБР, и баба Зина с кошками, комодами и геранями переехала на квартиру к дочке.

Кошмар начался сразу. Зять-алкоголик, живший вдалеке от тещи, позволял себе много вольностей. Оберегая мать от лишних волнений, Анюта скрывала от нее многое. Когда семейная жизнь дочери предстала перед ней во всей красе, баба Зина попыталась взять бразды правления в свои руки. Не тут-то было! Нашла коса на камень. Никита стал в позу. Он – хозяин! А баба Зина здесь никто – приживалка. Вдобавок вмешалась свекровь – мать Никиты.

– Никита – взрослый мужик, он сам решает, что ему можно! – кричала она, принимая в конфликте сторону сына.

Анюта звонила мне по три раза в день и торопила с подбором квартиры для бабы Зины. Подбор длился недолго – в двух остановках от них строился новый монолитно-кирпичный дом. Там и решили купить однокомнатную квартиру.

Мы с Анютой пришли в агентство, продававшее по переуступке нужную нам квартиру.

Как происходит продажа квартир в строящихся домах? Ведь квартиры как таковой в начале строительства еще нет. Продажи начинаются на этапе нулевого цикла – когда вместо дома существует только яма, в которую забивают сваи. Что же продают строители? Сразу оговорюсь, что сейчас законодательство изменилось, но в 2000 году то, что выставлялось на продажу, называлось «долей». У доли нет милицейского адреса – он присваивается позже, когда идет регистрация готового дома в ГБР. На этапе строительства ее местоположение в доме определяется в так называемых строительных осях с присвоением строительного номера.

Квартиры в строящихся домах продают разные продавцы. Это может быть сам застройщик (или заказчик строительства). Могут быть подрядчики и субподрядчики, с которыми расплатились квартирами за выполненный объем работ. Может быть частное лицо, уже оплатившее долю в строящемся доме.

Если продажа шла не от застройщика, а от фирмы, получившей долю по договору подряда, или от частного лица, это называлось переуступкой (цессией) доли. Купив долю, можно было зарегистрировать право требования этой доли в ГБР. Право требования доли – это аналог права собственности на квартиру.

Мы с агентом долго обсуждали договор цессии и все возможные осложнения при переоформлении.

– На каком языке вы разговаривали? – спросила меня Анюта, когда мы вышли на улицу. – Вроде бы по-русски, а ни одной фразы не понять!

До сдачи дома оставался еще год. Время от времени Анюта звонила и со слезами в голосе рассказывала о том, как они живут. Если даже спокойную флегматичную Анюту доводили до слез, значит, все было совсем плохо. Никита пил все больше, скандалы стали ежедневными. Ремонт в квартире никто давно даже не пытался доделать. Новая мебель на кухне покрылась слоем грязи, потолки стали серыми – курили в квартире все. Стены ванной комнаты так и зияли отбитым кирпичом, а в маленькой комнате уже год не было паркета. Баба Зина ходила, спотыкаясь о неровные доски черного пола. Животные усугубляли бардак. Роскошный огненный чау-чау, живший у Анюты с Никитой много лет, и их кот ошалели от трех кошек, приехавших к ним на постой. Начались драки. Наглый кот бабы Зины пометил все углы и зассал паркет уже и в этой квартире.

– Не могу больше! Не могу! – плакала Анюта в трубку.

Я сочувствовала ей, но помочь ничем не могла. Наконец дом был достроен. Бабу Зину перевезли в отдельную квартиру.

Она умерла от пневмонии через три года. Что стало с ее кошками, я не знаю.

Несколько лет у меня не было известий об этой семье. В 2006 году Анюта позвонила сама и без предисловий сообщила:

– Мы развелись.

– А что Никита? – осторожно спросила я.

– Девку себе нашел. Соплячку. Пьют теперь вместе.

– Где пьют?

– Да у нас же и пьют. И живет она у нас.

– Как у вас? – не поверила я. – У вас же ребенок!

– Да плевать ему на ребенка. То девка ночует, то его мамаша.

Мать Никиты, красивая, но рано состарившаяся женщина тоже любила выпить. Трагедия, случившаяся с сыном, сломала ее в молодости. Но в то время, когда шла первая сделка, держалась она достойно – всегда подкрашенная, в аккуратной одежде, она не производила впечатления пьющей женщины.

– У нее же есть квартира!

– Она не работает, а квартиру сдает. Жить ей негде, вот и живет у нас. Надо разменивать квартиру.

Я приехала посмотреть, в каком состоянии находится то, что мне предстояло продать. И пришла в ужас. Есть у агентов такое выражение: «убитая квартира». Это квартира, доведенная до плачевного состояния. Квартира Анюты была убита вусмерть. В относительно приличном состоянии была только комната, в которой жила Анюта с дочкой. Да и там слой пыли на стеклах был таким, что дневной свет уже почти не проникал в комнату. Все остальное представляло собой натуральную помойку. Ободранные обои, гирлянды проводов, висящие по стенам, обмотанные пожелтевшей от времени изоляцией, все тот же отбитый кирпич в ванной и отсутствующий пол в маленькой комнате. В углу коридора лежала кучка уже окаменевшего кошачьего дерьма. И всюду грязь, грязь и грязь.

Я зашла в комнату к Никите. Пыльная занавеска закрывала окно. Несмотря на солнечный день, в комнате было полутемно. На продавленном диванчике валялась неубранная постель с бельем, не стиранным как минимум год. На колченогом журнальном столике светился экран допотопного монитора с какой-то игрушкой, поставленной на паузу. В углу на грязном матрасе лежала куча тряпья. Никита курил, сидя на табуретке перед монитором. Сказать, что он изменился, – ничего не сказать. Молодой красавец за несколько лет превратился в помятого запущенного алкоголика.

Куча тряпья в углу неожиданно зашевелилась. На матрасе спала женщина, не замеченная мной вначале. Это оказалась мать Никиты. Поднявшись, она, как сомнамбула, прошла мимо меня в туалет. Если Никиту узнать было трудно, то ее – невозможно. Тень человека. Оболочка, из которой вынули душу.

Я с трудом могла представить себе человека, который купит эту квартиру. Большие квартиры на первом этаже всегда продаются тяжело. Состоятельному человеку первые этажи неинтересны, а бедному не купить, потому что трехкомнатная сталинка стоит дорого на любом этаже. Я выставила квартиру в два раздела – жилую недвижимость и коммерческую. Под магазин продать ее было трудно – дом был отделен от тротуара палисадником. Но под офис вполне могли купить. Месяц шел за месяцем, покупателя не было. Редкие граждане, желавшие купить квартиру на первом этаже, останавливались на пороге, разворачивались и уходили. Несколько раз мы снижали цену, но эта квартира не привлекала никого. После просмотров Анюта хватала меня за рукав и с надеждой спрашивала:

– А как ты думаешь, когда ее купят?

Я не знала, что ей сказать.

– Я тут разговор подслушала, – как-то раз сказала она шепотом, – Никиты с его девкой. Она меня отравить предлагала.

– Да ладно, – не поверила я.

– Правда-правда. Обсуждали, как у меня квартиру отобрать.

– В квартире еще и Настя есть, – успокоила я Анюту. – Собственность-то у ребенка, а не у тебя.

– Я понимаю, но все равно страшно. Нажрутся и отравят. Ум-то давно пропит.

Мне тоже было страшно. Половина убийств в нашей стране совершаются в состоянии алкогольного опьянения. Кто даст гарантию, что беды не случится? Темна вода во облацех – в чужую душу не заглянуть.

Наконец чудо произошло – покупатель нашелся. Фирме, расположенной неподалеку, понадобился дополнительный офис. Владелица фирмы, пожилая, но невероятно стильная и ухоженная дама, даже не пошла смотреть квартиру.

– Что я, помоек не видела? – небрежно спросила она меня. – Переселяйте их скорее. Состояние меня не волнует – из квартиры мы все равно все вынесем, кроме капитальных стен.