Текст книги "Колючая изгородь: повести и Карабахские были"

– Ты откуда?

– Из Бардинского района.

– А кто у тебя есть?

– Был брат, но погиб на фронте. Мать на пенсии, больна. Больше никого.

Он задал мне несколько вопросов, и каждый казался мне очень трудным, отвечал я путано, сбивался. Заметив мою растерянность, педагог вздохнул:

– С посредственной оценкой едва ли ты попадешь на литфак. Отличников много.

Меня как будто ошпарило, я вздрогнул. Вмиг так вспотел, что даже экзаменатор посочувствовал.

– Знаете что? – сказал он, увидев мои повлажневшие глаза. – На юридический мало заявлений. Может быть, туда будете поступать?

– Я сразу пришел в себя. А он продолжал:

– Видать, вам больше хочется на литфак… Но, честно говоря, ваше сочинение… – Он замялся: – Ну как, согласны учиться на юриста?

– Согласен, – ответил я, вздохнув.

Педагог взял мой экзаменационный лист и вписал жирную тройку.

– Завтра отправитесь на юрфак. Постарайтесь к следующему экзамену подготовиться серьезнее.

Серьезнее… Русского языка я не боялся и географии тоже. За несколько дней прочту учебник – и все…

Одним словом, экзамены я сдал. Стал студентом юридического факультета. Мне выдали студенческий билет. Честно говоря, я все время держал его раскрытым, смотрел на свою фотографию и сам себе повторял: «Я – студент!»

Могло ли быть большее счастье? Вчера я цеплялся за столбы «когтями», а сегодня студент! А завтра войду уже в мир науки!

О литературе я больше не думал, о ней попозже!

По Коммунистической улице спускался вниз, вдоль линии одиннадцатого трамвая. Мне казалось, все знают, что я студент. Мне казалось, что люди, глядя на меня, радуются вместе со мной. Как жаль, что мама еще не знает!

Дома тетя Бегим, бабушка, Гаджига и сестренка очень за меня обрадовались. В тот же день я дал в Барду телеграмму: «Мамочка, радуйся, я студент. Буду учиться на юридическом факультете. Твой Темир».

Волновался: а вдруг телеграмма не дойдет? Такой уж был характер нашей бардинской почты. И письмо еще написал.

Через два дня мне дали место в студенческом общежитии, на Колодезной улице. Я был очень рад, что у меня есть место, где жить. Но и беспокоился, и неспроста. Экзамены я сдал на «посредственно». Первый семестр, значит, стипендию получать не буду. Потому и беспокоился.

Если мама будет высылать мне пенсию, то сама на что станет жить? Может быть, я зря приехал учиться? Одним словом, не успел я начать учебу, а был уже, как мне казалось, в безвыходном положении. А может быть, поискать работу? И я стал всерьез думать об этом.

И вдобавок не представлял, чем же могу отблагодарить тетю Бегим за ее добро.

Взял свой чемодан. Бабушка взглянула мне в лицо, тетя Бегим молчала. Потом вынула из сахарницы деньги и засунула мне в карман.

– Ты знаешь, где наш дом, Темир. Не стесняйся, как проголодаешься или что-нибудь будет нужно, прямо иди к нам. Ты стал моим сыном. Дай Бог, чтобы по твоим стопам пошел мой Гаджига.

Делать вывод о человеке сразу нельзя. На евлахском вокзале боялся эту худую женщину. А сейчас…

Я в общежитии. В комнате нашей четыре кровати. Пока я был один; другие студенты, мои будущие соседи, разъехались по домам. До начала занятий оставалось еще больше недели.

А я не мог уехать. Зачем тратить деньги из-за недели?..

Сел и написал маме подробное письмо. Написал, что шесть месяцев не буду получать стипендию, но во втором семестре получу обязательно. Я не завалюсь. Это правда. Студент должен учиться хорошо и обязательно получать стипендию. Это его зарплата. Если рабочий ее не получает, значит, он работает плохо или же совсем не работает.

Словом, письмо написал, отправил и стал ждать начала занятий. Из общежития почти не выходил. А если и выходил, то только за хлебом.

К тете Бегим не заглядывал. Стеснялся. Вдруг подумают – ушел от них всего на какую-то пару дней и вот опять заявился.

Итак, теперь я студент!.. Дорогой читатель, пока лекций нет и свободного времени много, я расскажу, почему так стремился поступить на литфак.

Как вы знаете, я учился в Барде, в двухэтажной школе. Крыша школы была покрыта асфальтом. Долгие годы ее грело шлице, обдувало ветром, покрывало снегом, поливало дождем, и она совсем обветшала. Так обветшала, что, когда начинался дождь, протекала вовсю и вода заливала даже первый этаж.

Мы к этому приспособились и так и учились. Сколько раз появлялся директор, смотрел на все это и уходил.

Нам казалось, что он должен что-то придумать, и крышу вот-вот начнут ремонтировать. Как же, отремонтировали! Директор приходил, уходил, уходил, приходил, вот и все. Однажды мне захотелось написать об этом стихи. И я действительно написал. И они, конечно, получились сатирическими. Это была как бы жалоба самой школы. Школа жаловалась, что ей стыдно, когда дождь барабанит по головам ее учеников. Одним словом, очень смешные получились стихи.

Этот случай помню так, словно он произошел сегодня утром. Как жаль, что стихи позабылись. Подписи под ними я пе поставил. Подошел тогда к обитой дерматином двери директорского кабинета и жеваным хлебным мякишем наклеил на нее листок со стихами. Думал: откуда директор узнает, кто написал? Не сообразил, что он наш новый учитель литературы и по почерку сразу поймет, кто автор.

Я только вошел в класс и уселся за парту, как меня пригласили к директору. Испуганно приоткрыл дверь его кабинета:

– Ибрагим-муэллим, вы меня вызывали?

– Да, подойди… Это твои стихи?

Язык мой еле ворочался.

– Я… Я написал…

– Знаешь, совсем неплохие получились стихи… И если будешь стараться, может быть, станешь у нас настоящим поэтом. Ты, Темир, написал правду! Только забыл, какое сейчас время, – нет асфальта, рабочих нет… А так, сынок, ты попал в точку!

Через два дня смотрю: у школы варится асфальт в большом чане, и крыша перестала течь. Когда я подходил к школе, она мне словно говорила: «Спасибо тебе, Темир, поэт Темир! Ты нас выручил…»

Оказывается, директор мои стихи показал в райкоме, и секретарь дал распоряжение немедленно заасфальтировать крышу.

Вот откуда пришло ко мне желание поступить на литературный факультет. Но что поделаешь! Не повезло… Попал на юрфак. Тоже не так плохо. Сотрудницы общежития, узнав, что я буду учиться на юридическом, шутя мне говорили: «Будете прокурором. Обязательно!»

* * *

Через несколько дней я получил письмо от матери. Что она писала? Эти письма храню до сих пор как память ушедших лет: «Дорогой сын мой Темир, когда читала твое письмо, сколько плакала – один Бог знает. Эх, если бы прочел брат это твое письмо…

Чтобы даже могилы не было бы на земле этого проклятого Гитлера! Всю жизнь л мечтала, чтобы вы оба были образованные… Ты исполнил, сын мой, мою мечту! Обо мне не беспокойся. Хочешь устроиться на работу? Ни в коем случае! Об этом и не думай. Я буду шить и шить! Каждый месяц буду высылать тебе свою пенсию. А вдобавок кое-что и еще пришлю.

Напрасно ты не приехал. Наверно, сильно устал от экзаменов. Милый мой Темир, свет моего дома, если бы ты на недельку приехал, я бы тебя подкормила.

Наверно, днем и ночью занимался, не успевал даже поесть. Милый мой, наверно, ты сильно похудел… Сын мой, а тетю Бегим поблагодарил от меня, придет время, я тоже поблагодарю ее за все… Сынок. Если бы ты знал, как соседи за тебя порадовались. Береги себя! Смотри не простужайся. Целую. Мама».

Помню, когда я в первый раз прочел это письмо, где мама писала, что я, верно, день и ночь занимался и поступил в университет, мне стало не по себе.

Вот и первое сентября.

Из общежития с новыми своими товарищами отправился на занятия. Наш факультет находился не в главном здании, а совсем в другом месте. На втором этаже ресторана «Новбагар». Почему он там находился, я не знал и сейчас не знаю…

Первые занятия, первая лекция. Из открытых окон доносилась музыка из ресторана. Сперва это отвлекало, а потом привыкли. Преподавали нам знающие педагоги. Наступила настоящая студенческая жизнь. Слушали лекции, потом почти весь день сидели в библиотеках.

Мать каждый месяц переводила мне деньги, иногда даже больше чем пенсию. А я думал: а чем она живет, как живет? Честно говоря, я и на эти деньги едва-едва тянул. Иногда перебивался с хлеба на воду, но зато покупал книги.

Плохо ли, хорошо ли, но я был одет и не голодал. И спать было где.

После лекций мы все гурьбой бежали на кухню, кипятили чай, если не хватало стаканов, пили прямо из поллитровых банок. Брось в чай пригоршню сахара, и пей и ешь с черным калачом сколько хочешь. Многие студенты получали из дома посылки. Съедали их вместе. Одним словом, кто прошел студенческую жизнь, хорошо это знает.

Началась сессия. Сдав экзамены, взял свой фанерный чемодан и отправился в Барду, к матери.

Поезд повез меня на Родину. Ранним утром вышел в Евлахе, сел на автобус – и вот тебе Барда.

По обе стороны дороги высились черные, пропитанные мазутом столбы. Мои столбы. Сколько на них отметин от моих «когтей»…

Мать по-прежнему болеет, но все-таки на ногах. Ждала меня. Приготовила вкусный обед. На кровати разложены разноцветные женские платья, а швейная ручная машинка – на подоконнике.

Все соседи радовались моему приезду. Обнимали и говорили: «Темир, дай Бог, чтобы мы еще потанцевали на твоей свадьбе!»

Зима была бесснежной, но очень холодной. И, несмотря на это, я в пиджаке пошел в кино. В фойе, как всегда, полно народу. Повстречал здесь много знакомых, и мы весело беседовали. Шовги тоже здесь. Я уже говорил вам, он ведь стал студентом раньше меня.

Минуты радости приходят и быстро уходят…

Опять я со своим фанерным чемоданчиком. Мать плачет. Я молчал, думал: «Пусть поплачет, пусть успокоится ее душа…»

Потом она так забросала меня вопросами, что я терялся с ответами. Ничего не поделаешь – Сынок, как ты там будешь жить?

– Мама, и сейчас неплохо, но будет еще лучше. Ведь ты знаешь, с нового семестра буду получать стипендию, как отличник.

Она вновь меня обняла, а я почувствовал слезы на своей щеке!

– Милый, пришел, и мой дом вновь ожил, а теперь я опять останусь одна!

– Потерпи, мама, немножко, придет лето, и я снова приеду. А когда кончу университет, всегда будем вместе…

Мать хотела проводить меня до автостанции, но я ее не пустил, было слишком морозно.

Вновь я в автобусе. Машу рукой в окно. Кому? Конечно, всем моим деревенским друзьям. Говорю:

– До встречи, мои столбы! Моя Барда!

* * *

С Бакинского вокзала отправился прямо к тете Бегим. Шел с радостью, нес подарки. Меня встретили не так тепло, как ожидал. Подумал: «Что я сделал? Или что-то случилось? Или я долго у них не был и из-за этого? А может быть…»

Тетя Бегим налила мне чаю.

– Пей, сынок! Ты с дороги, верно, озяб. Как мать?

Она передавала вам привет и пожелание вашим детям долгой жизни!

Открыв чемодан, вынул айву, гранаты, банку с ежевичным вареньем, поставил рядом с самоваром.

– А где бабушка? – спросил я.

– Эх, сынок, уже два месяца, как нет бабушки… вмиг ушла из жизни, – Тетя Бегим вытерла слезы. А я молчал, думал о бабушке. Всегда, помнится, говорила: «Тяжкий день бывает коротким, сынок. После каждой темной ночи приходит светлое утро. Терпи, сынок, скоро и у тебя будет свой хлеб…»

Тетя Бегим молчала, а потом отошла, разговорилась:

– Сынок, ты нас почти забыл… Приходи, не стесняйся. Наша дверь всегда для тебя открыта…

Начались занятия. Прошли недели, месяцы. Наступил конец учебного года. Первый курс я закончил с отличными оценками. У меня, как и у всех моих друзей, начались каникулы. Но домой на этот раз я уже не поехал. Написал матери, чтобы она не обижалась. На два месяца поступил на работу в строительный комбинат.

Работа была сдельная. Как потопаешь, так и полопаешь… несколько потов в день сойдет.

Боже мой! Песок мешаешь с цементом, заливаешь водой, опять мешаешь. И так целый рабочий день.

Мастер мне внушал: «Ничего, сынок, работа трудная, но денежная…» А я думал: «Получу за два месяца сразу, и у меня будет зимняя одежда, и еще из этих денег немножко сэкономлю и прибавлю к стипендии».

Каждую неделю получал несколько писем. Конечно, от матери. Она сильно беспокоилась. И теперь, когда я вновь перечитываю эти письма, душа болит. «Эх, – думаю, – только моя мама была такая, или все матери такие?»

Я тоже часто отвечал ей, чтобы не волновалась.

После работы всегда ездил на Бузовнинский пляж. Как влезал в море, сразу усталость уходила. Этот Хазар-Каспий – совсем другой мир. Нет ему на свете равного!

Про Хазар, конечно, я маме ничего не сообщал. Во-первых: что ей об этом писать? Плавать не умею. Только руками машу. Во-вторых, она тревожилась бы.

Говорят, в сказках все решается быстро. И человеческая судьба такая же. Как время приходит и уходит, не чувствуешь…

Переходя с курса на курс, я взрослел, а мама уже с трудом вдевала нитку в иголку, с годами все старела, худела превращалась в былиночку.

Я поехал в нашу деревню, в Карабах, в край моего раннего детства. Мама последнее время жила там. И хорошо, что покинула Барду, иначе давным-давно ее уже не было в живых.

Наконец я перешел на последний курс – пятый. А когда сдал госэкзамены, получил долгожданный диплом юриста. Вскоре должно было состояться и распределение. Я очень волновался за мать и, не дождавшись распределения, поспешил к ней.

Мама, с трудом поднявшись, встретила меня у порога. Эти ввалившиеся глаза, с какой любовью смотрели они на меня! А эти иссохшие руки столько для меня сделали! Грустными были две недели в деревне, возле матери. С горечью я покинул ее, вновь вернувшись в Баку.

Вот тебе и на! Опоздал к распределению. Получил свободный диплом. Что же делать? Куда пойти? Был комсомольцем, пошел в комитет комсомола.

Республиканский комсомол направил меня работать на Нефтяные Камни. Как предложили, я тут же и согласился. Не думая даже, что окончил юридический, только бы поскорее начать работать и тем облегчить жизнь матери.

Наш дом был почти пуст, все, что было ценного, мама продавала и высылала мне, чтобы я дотянул свою учебу.

С направлением я пришел прямо на пристань. В Черном городе Нефтяные камни имеют свою пристань.

О Нефтяных камнях я много слышал, читал, но никогда там не был. Я спешил уехать, общежития уже не было, к тете Бегим зайти постеснялся.

Опять со мной старенький фанерный чемодан.

У пристани высился огромный черный пароход, покрытый ржавчиной, – «Андуга». Почему его так называли, я сейчас не знаю. Узнал только, что он пассажирский и возит нефтяников на Нефтяные Камни.

Показав направление на работу, поднялся на борт. На палубу корабля я ступил впервые. Было ветрено, и покачивало. Я ощутил легкое головокружение. Но постепенно оно прошло. Я крепко держал свой фанерный чемодан. Кругом толпились рабочие, с чемоданом я один. Видать, только я ехал устраиваться на работу.

Люди стали спускаться в трюм, и я за ними. Боже мой, да это же на трюм, а целый театральный зал! И здесь еще показывают кино. Я забился в полутемный уголок и хотел немного вздремнуть. Но заснуть не мог, мучил голод. А с собой ничего не было. Спросил соседа:

– Здесь есть буфет?

– Есть, но сейчас не работает. Когда тронемся, откроется…

Снова закрыл глаза и думал: «Скорей бы уж отправились, черт возьми!»

Опять обратился к соседу:

– А когда причалим к Нефтяным Камням?

– Часов через шесть, шесть с половиной…

Уснул, и со мной уснул мой полупустой фанерный чемодан…

Сколько спал, не знаю, но проснулся от толчка.

«Андуга» тронулась. Наконец-то!

Встал и огляделся. Кто спал, кто в карты резался, а кто и анекдоты веселые рассказывал и почему-то только сам и смеялся. Оставив чемодан, кинулся искать буфет. Нашел и как следует поел. Из буфета поднялся на палубу. Совсем забыл про чемодан и вспоминать о нем не хотел. Кому нужен полупустой ящик, да еще здесь, на этой «Андуге»! Документы были при мне, и последние гроши в кармане – и все…

С палубы корабля виден был весь Баку. Какой он красивый! Я словно увидел его впервые.

Рядом со мною стояла женщина. Она то и дело поглядывала на меня, а я на нее. Нам хотелось перемолвиться словом, но молчали – не знали, с чего и как начать. Так плыли долго, наконец я осмелился и сказал:

– Здравствуйте.

Она рассмеялась.

– Почему смеетесь?

– Почему? А может быть, вы скажете «здравствуйте», когда сойдем на берег? Откуда вы?

– Честно, сам сейчас не знаю!

– Наверно, едете поступать на работу?

– Да!

– По специальности или в рабочие?

«Вот тебе и на, – подумал я. – Не успел открыть рот, уже меня допрашивают». Тихонько ответил:

– Сам не знаю!

Она вновь рассмеялась.

– Занятный вы человек. Как вам угодно. Можете не говорить.

Полчаса назад мне хотелось с ней поговорить, а сейчас не знал, как от нее избавиться. И я тут же сказал:

– Извините, чемодан мой внизу.

Женщина ничего не ответила и равнодушно обернулась к морю.

Я спустился в трюм. Опять я и мой полупустой чемодан. Я сел и заснул.

Вскоре проснулся от шума. Рабочие, громко переговариваясь, поднимались на палубу. И я за ними.

Берег. Я стоял на стальной эстакаде. Кругом море! От площадки эстакады тянутся вдаль ка стальных сваях дощатые дороги. Огляделся кругом, а где же «камни»? Только вода, кроме воды и металла, ничего не видать. Боже мой, куда я попал! Боже мой, чего не придумают люди! Я зашагал вместе с нефтяниками. Они шли к дощатому белому дому. Я сразу догадался, что это общежитие. Рядом тоже стояли дома, только поменьше. Все разошлись, а я по-прежнему стоял на эстакаде. Издалека виднелась «Андуга». Она продолжала тяжело пыхтеть. Я подошел к одному из домиков, у подъезда которого была прикреплена дощечка. Посмотрел и подумал: «Это то, что мне надо». Поднявшись на второй этаж, пошел по коридору, по обе стороны которого были двери с надписями. «Комендант». Он мне не нужен. Пошел дальше. «Ага, комитет комсомола. Вот мне куда». Оставил у двери чемодан, постучал. Услышал голос из полуоткрытой двери: «Войдите!»

За письменным столом сидел черноглазый парень ненамного старше меня. Встал, подал мне руку.

– Меня зовут Темир.

– Знаю. Звонили. Добро пожаловать к нам… А я Гусейн Кулиев. Ну, как поправились тебе Нефтяные Камни? Это ведь особый мир. И люди здесь особые, добрые… Рабочий класс… Нефтяники!

Я молчал. А что ответить? Я еще ни в чем не разобрался.

Секретарь заметил мое смущение. Тут же сказал:

– Садитесь. Воздух у нас чудесный, морской! Мертвого оживит!

Потом, взглянув на меня, куда-то позвонил. И вновь обратился ко мне:

– Такие дела. Вы будете в рабочем общежитии воспитателем. Общежитие у нас одно. А воспитатель всегда держит связь с комсомолом. Рабочие паши почти псе моло дые. О самой работе потом… А сейчас пошли в отдел кадров.

«Пошли» – это значит перешли в соседнюю комнату. Боже мой, кадрами ведала та самая женщина, с которой недавно я разговаривал на «Андуге»!

Секретарь меня ей представил. Она усмехнулась:

– Мы уже знакомы. Вместе приехали.

– Вот и хорошо, – сказал секретарь. – Оформитесь и прямо идите устраиваться, вечером встретимся в общежитии, я тоже там живу.

Завкадрами что-то напевала про себя и поправляла прическу. Потом уселась и стала вчитываться в мои документы. Заполнив анкету, отдал ей. Она сказала:

– Все. С сегодняшнего дня вы тоже в рядах наших нефтяников.

– Спасибо!

Она не ответила и продолжала напевать, опустив голову. Я вышел из комнаты и, прихватив своего старого спутника – фанерный чемодан, отправился на волю.

Вдохнув всей грудью морской воздух, подумал: «Был юристом, а стал нефтяником. И еще где. На знаменитых на весь мир Нефтяных Камнях!»

В общежитии мне пожаловали отдельную комнату. Комендант оказался очень славным.

Смешно! Я – воспитатель! А ведь сколько у самого недостатков! Мне самому нужно еще воспитываться. А тут буду воспитывать других…

Хоть моя должность и называется «воспитатель», я буду заниматься и другими делами. Какими? Потом узнаете!

Я улегся в своей отдельной комнате на свою отдельную кровать. Сколько ни старался, не мог уснуть – видать, свою норму выполнил на «Андуге». Встал и принялся за письмо к маме. Пусть родная радуется! Наконец я на заработках! Четырнадцать дней буду находиться на работе, а двенадцать отдыхать на берегу. Мне повезло, что во время моего первого плавания море было спокойным. Говорили, если волна четыре балла, «Андуга» качается, как люлька. Рассказали такой случай. Кассирша с берега везла на «Андуге» зарплату для рабочих – целый мешок. В дороге ее так укачало, что стало совсем плохо. Бросив мешок с деньгами в трюме, еле-еле добралась до палубы. Видать, жизнь дороже денег… А бывает, что человек готов за деньги и жизнью пожертвовать…

А меня на берегу кто ждет? Кто? Разве что мой причал – Нефтяные Камни. На берегу тоже есть общежитие для холостых, но комнаты на несколько человек. Когда вспоминаю спальню в студенческом общежитии, делается не по себе. Так я устал от общежитий, а здесь свой угол.

Я часто писал матери письма и тут же получал ответы.

«Сын мой, я так счастлива, что ты уже работаешь, и где – в таком знаменитом месте! С хорошими людьми, сынок мой, хорошего и наберешься…»

И еще писала много-много добрых слов…

Я все время волновался за маму, помнил, как плохо она выглядела, когда я последний раз ее навестил. Не спал ночами, все думал, думал: «Вырастила меня, дала образование, и вот вновь одна… Какая несправедливость… Эх, мама, мама…»

Деньги я расходовал экономно. Старался, чтобы хватило до зарплаты. Хорошо, что обеды в столовой были дешевые: больше половины оплачивал профсоюз.

А сейчас про мою работу.

Каждый вечер прочитывал газеты, знакомился с новостями, организовывал лекции, проверял порядок в комнатах. Вместе с молодыми рабочими ходил в кино. Беседуя с ними, всегда втайне волновался: а вдруг зададут какой-нибудь вопрос, на который не смогу ответить? Тогда как? А рабочие, наверно чувствуя мое смущение, каверзных вопросов не задавали.

Ночные Нефтяные Камни – неописуемой красоты. Лампочки на буровых отражались в море, сверкали, как звезды. На что только не способны человеческие руки!

Дважды я бывал на буровых у знаменитого мастера Коверочкина. По вечерам с рабочими вел беседы и на юридические темы. Когда я рассказывал им о первом в мире кодексе законов, высеченном на камне, мне казалось, что передо мной не рабочие, а студенты университета.

Так постепенно я полюбил этих смелых людей, а они меня.

Наконец-то пришел день зарплаты. Она оказалась приличной. Кроме зарплаты нам еще выплачивали суточные за отдаленность.

Получив деньги, я тут же поспешил в магазин. Да, забыл сказать. Наверно, вы не знаете, здесь на Камнях был небольшой магазин, и товары – только импортные. Зашел – и не поверил своим глазам: так всего много. С чего начинать в первую очередь? Конечно, с простыней, полотенец, пододеяльников – словом, с самого необходимого, что нужно в доме. Оттуда отправился на почту, написал письмо: «Дорогая мама, наконец-то я получил свою первую зарплату. Мамочка, когда я учился, ты из дома все продала и все мне посылала. Больше продавать не будешь. Мама, обо мне больше не беспокойся, а мое беспокойство – это ты! Ты, верно, плохо себя чувствуешь, но от меня скрываешь. Чуть будет у меня возможность, я приеду за тобой и заберу в Баку. Потерпи еще, мамочка, немного осталось. Мне сказали, поработаешь и квартиру дадим, моя единственная мамочка!»

Вышел с почты, и мне словно легче стало дышать.

Да, скажу вам, что почти ежедневно я наведывался в комитет комсомола к Гусейнову. Он был партийный. Дай Бог, чтобы вся молодежь походила на него. Он меня очень уважал. Что бы он ни сказал, я выполнял тут же. Говорил мне: «Когда подойдут новые выборы, обязательно тебя рекомендую в состав бюро».

Словом, я старался честно выполнять свой долг.

На Нефтяных Камнях всякий день бурили новые скважины, удлиняли эстакады, наполненные нефтью танкеры уходили к берегу, опорожнялись и вновь возвращались, чтобы опять наполнится черным золотом и вновь уйти к берегу…

И еще чуть не позабыл вам сказать: Нефтяные Камни в народе назвали Черными Камнями. Почему? Рядом с эстакадой из моря поднималась скала длиною и шириною в сто – сто пятьдесят шагов. И такая была она черная, вся в нефти. По-видимому, до освоения этого места из скалы бил нефтяной ключ, потому и назвали его первопроходцы

Черным Камнем. Как я вам уже говорил чуть раньше, теперь вокруг этого островка тянулись эстакады. А на них высились буровые вышки. Нефть фонтаном через трубы поступала в большие чаны, а потом вы уже знаете куда. Не однажды к нам на «Андуге» приплывали гости, и чаще всего – иностранцы. Увидев все это, они не верили своим глазам. На десятках языков хвалили: «Молодцы, мастера! Молодцы, умельцы, нефтяники моря!»

Нефтяники моря действительно творили чудо. И я был среди них и носил звание нефтяника.

Вдруг получил письмо из деревни – от соседа. Он втайне от матери писал, что она сильно сдала…

И я сразу отправился не берег. Сойдя с «Андуги», пошел прямо к тете Бегим. Узнав, что я уже работаю, та обрадовалась. Рассказал о матери, и она посоветовала:

– Сын мой, поезжай и привези ее к нам. У нас ей будет лучше. Рядом врачи.

Не удержавшись, я расплакался, и тетя Бегим тоже. И дочка ее прослезилась.

Как выросла Айна! Стала румяной, круглолицей, с кудрявыми, черными, блестящими волосами. Студентка медицинского училища! А Гаджига, оказывается, служил в армии. Учился в военной школе. Словом, дома жили мать и дочка. Тетя Бегим уже не ездила проводником, а работала на вокзале в камере хранения, в первой смене.

Я сел в поезд Баку – Тбилиси. На следующий день был в деревне.

Мама сидела на тахте пригорюнившись, прислонившись к подушке. Худая-прехудая. Став перед ней на колени, взял в свои ее иссохшие руки, стал их целовать.

– Мама, мамочка, я здесь, я рядом! Ты теперь не одна и больше никогда одна не будешь… Я увезу тебя в Баку, покажу самым лучшим врачам. Встанешь на ноги. Обязательно! Ты должна поправиться. Ты должна есть хлеб, который я наконец сам зарабатываю…

Все простыни, пододеяльники, полотенца, присланные мной, лежали отдельно на другой кровати, нетронутые, стопкой.

Мать дрожащими руками поглаживала мои волосы. Соседи стояли вокруг. Молча на нас смотрели. На следующий день, наняв машину, отправился с мамой прямо в Баку. Волнуясь, переживая, говорил сам себе: «Чего бы это ни стоило, я ее вылечу. Вылечу! Надо будет, и здоровье свое отдам… обязательно поставлю на ноги! Отдавшая мне свет своих очей, биение своего сердца, мать родная должна жить!»

Когда машина подъезжала к Баку, мы с мамой переглянулись. Губы ее шевелились. Видно, хотела что-то сказать. Я попросил водителя остановить машину. Мать с трудом прошептала:

– Сын мой, я по дороге надумала – вези меня прямо в больницу.

И я решил: «Наверно, и правда ей будет там лучше».

Больница находилась на окраине города, стояла на обочине широкого проспекта. Мы подъехали прямо туда.

Мать лежала на больничной койке. Рядом – медсестра и женщина-врач. Потом в коридоре я тихонько переговорил с врачом. Помолчав, глядя на меня сочувственно, она промолвила только одно слово:

– Постараемся…

Понемногу мама пришла в себя. Больные с соседних коек ободряли ее и меня:

– Тетя, обязательно поправитесь… Не смотрите, что наша врач молодая… Она очень знающая.

Дня через два маме стало еще лучше. Она уже заговорила. Но врач на мои вопросы о ее здоровье по-прежнему отвечала односложно: стараемся…

Я с утра до вечера был в больнице. И тетя Бегим почти каждый день навещала мать.

Выходя из палаты, стоя у окна в коридоре, я плакал.

Я всегда помнил, как мать заботилась обо мне, не было минуты, чтобы она оставалась спокойной. А сейчас как будто дождалась, что я уже имею свой кусок хлеба, а сил уже нет!..

Мама вдруг захотела арбуза. Я принес. Она съела всего ломтик, тихонько сказала:

– Сын мой… Ухожу…

– Не говори так, мама…

– Ухожу, сынок… А как ты будешь жить?.. Как будешь?..

– Мама, не волнуйся за меня… Видишь, я взрослый, стою на ногах.

– Вижу, сынок. Но я тебя одного оставлю на свете… Как будешь жить, сын мой?..

– Как буду жить, мама? У меня образование. Работаю… Обещали скоро квартиру. Вот видишь, мама, все есть!

На следующее утро в больницу пришла тетя Бегим и с ней Айна. Присели к маме на кровать. Мама взглянула на девушку. Та, стесняясь, потупилась. И я был рядом. Втроем смотрели на мать…

– Мамочка, – сказал я, – может быть, чего – нибудь хочешь? Скажи… – А сам еле сдерживаю слезы.

Она вдруг пошевелилась, вновь взглянула на Айну и тихонько взяла руку девушки в свои ладони.

– Сын мой, она мне очень нравится… Очень…

Вздохнула и уронила руки на одеяло.

Я растерялся. Первое и последнее желание матери! Я опустил голову. А потом с неуверенностью посмотрел на Айну и ее мать. Они тоже смотрели на меня. Видать, тоже едва сдерживали слезы. И тогда я встал, взял нежную, белую руку Айны в свою. Молча пошел к двери, так же молча шла за мной Айна. Мы сели в такси и подъехали к берегу Хазара. Заглянули в ювелирный. Оба сильно волновались. Оба понимали, что происходит. И не говорили ни слова.

Я подобрал ей обручальное кольцо. Вновь вернулись в больницу. Мать, увидев нас, оживилась. Чувствовалось, что она обрадована. Все смотрели на нас: больные, тетя Бегим, медсестра…

Сели с Айной рядом с матерью. Кольцо передал маме:

– Бери, мама… Бери!

Она взглянула на блестящее кольцо, на меня, на тетю Бегим, на Айну. Дрожащими руками взяв руку девушки, надела ей кольцо на палец и поцеловала в лоб.

– Будьте счастливы, дети мои…

Дорогой читатель, как описать эти минуты?.. Как? Ну, как описать?..

В ту же ночь мама ушла, покинула наш мир. И в последние минуты, вздохнув последний раз, взглянула на меня. Ушла из мира душа, большая материнская душа…

…Я уже не был одиноким. Меня ждали. Ждала моя Айна, Айна моей матери! Айна моей молодой души! Любимая Айна и добрые люди…