Текст книги "Z – значит Зельда"

Глава 37

Когда впервые пришла на прием к врачу по поводу своих проблем с животом, я неохотно описывала симптомы. Было куда постыдней говорить о таких расстройствах с мужчиной, чем, скажем, с подружкой. Даже разговоры о том, что нам не удается завести ребенка, все эти «как часто», и «в какой позе» и «что вы делаете» смущали меня меньше. Но я все же сделала это, и доктор, приятный сочувствующий старичок, постарался максимально облегчить мне задачу.

Перспектива снова пройти через расспросы, да еще и с незнакомым врачом, пугала настолько, что я не хотела советоваться со специалистом, даже когда боли вернулись и больше не уходили. Я много дней откладывала визит к врачу и просто лежала в кровати, пока Скотт и Скотти с Лиллиан отправлялись на поиски приключений – каждый своих. Небо и море манили меня своей ослепительной голубизной: «Вот они мы, прямо за окном», а я просто закрывала глаза и спала… пока не проснулась в один прекрасный день и не обнаружила у изножья кровати незнакомого мужчину в сопровождении Скотта.

У него были глаза-бусинки и тонкие, жесткие губы, и мой осмотр он произвел просто и деловито, за что я была благодарна. И все же на протяжении всего времени я сгорала от стыда.

– Где у вас болит?.. Вы замечаете кровь постоянно или только время от времени?.. Опишите консистенцию стула…

По крайней мере, он хорошо говорил по-английски.

После осмотра доктор вколол мне морфин.

– Пока мы не заберемся внутрь и не посмотрим, нельзя с уверенностью определить, в чем проблема – в яичнике, в мочеточнике, в кишечнике или в аппендиксе. Мы назначим операцию и посмотрим, можно ли извлечь то, что вызывает беспокойство. Успешный результат не гарантируем.

Я понимала, даже слишком хорошо.

Скотт беспокоился, что больница в Антибе слишком отстала от жизни, и настоял, чтобы операцию провели в Американском госпитале в Париже. Я позволила ему беспокоиться сколько заблагорассудится, позволила ему все планировать, снова взять на себя роль моего защитника и втайне радовалась, что отвоевала его внимание у Хемингуэя. Судьба вмешалась, чтобы вернуть мне мужа хотя бы ненадолго.

Перед отъездом в Париж я сказала Саре:

– Если ситуация снова выйдет из-под контроля, всегда можно удалить еще и гланды.

Врачи в Париже удалили часть моей рубцовой ткани и мой аппендикс и объявили, что я здорова, во что я была готова безоговорочно поверить. Меня мало беспокоило, что теперь нижняя часть моего живота будет покрыта паутиной шрамов; каждый день я наслаждалась безраздельным вниманием Скотта, который проводил у моей постели все часы для посещений. Он читал мне вслух, мы играли в карты, писали письма, разговаривали…

Но, видимо, это анаболики погрузили меня в приятные иллюзии, потому что когда наступил последний день перед выпиской и я упомянула, что мы могли бы остаться в Париже и послать за Скотти, Скотт ответил:

– Остаться? Боже, нет. Я только что закончил подробный анализ рукописи Эрнеста. Нам нужно обязательно уладить несколько моментов, прежде чем покажем ее Максу.

Эрнест. Снова Эрнест.

– Он не может просто оставить тебя в покое? – не удержалась я. – Ты слышал, что про вашу парочку говорит Боб Макалмон?

– Макалмон все еще злится, что Эрнест ушел от него к Бони и Лайврайту, которые теперь кусают локти, что отпустили его в «Скрибнерс».

Тут вошел доктор, и Скотт сообщил ему:

– Я бы хотел забрать ее обратно в Антиб. Вы согласны, что ей лучше пока быть вдали от крупного города? Микробы, грязь… Не лучшее место для ее состояния.

– Совершенно верно, – согласился доктор. – Я бы и сам с удовольствием провел лето на побережье.

И мы отправились на Ривьеру, где Скотт мог снова погрузиться в пучину драмы и где он чувствовал себя как дома. Конечно, именно это, а не Хемингуэй, тянуло его туда.

Как-то в июле Скотт разбудил меня посреди ночи – включил прикроватную лампу и потряс меня за плечо.

– Что? Что случилось? – Я тут же проснулась и была уверена, что кто-то умер, пока не увидела лицо Скотта.

Он едва не лопался от радости.

– Что получится, если смешать трех разных алкоголиков?

За неделю до этого Хемингуэй и другие уехали в Памплону. Я отказалась, сославшись на то, что еще не восстановилась после операции, что позволило Скотту притвориться, будто он обязательно поехал бы, если бы не я. На самом деле он не мог вынести вида корриды – или любой другой жестокости, если она разворачивалась не на страницах книги или фотографиях, а живьем у него перед глазами. Так что он сошелся с Чарли Макартуром и плейбоем Беном Финни.

Скотт и его новые друзья неустанно разыгрывали беззащитных официантов и музыкантов. Один раз они убедили пару официантов поехать с ними покататься, выехали на утес и притворились, будто собираются убить бедолаг. По их словам, они играли свои роли так убедительно, что один из парней обмочился. Потом они признались, что это шутка, и угостили своих жертв обедом со стейком и прекрасным бурбоном, чтобы загладить вину.

Сейчас мне хотелось ударить Скотта.

– Я спала! Как и все нормальные люди по ночам. Выключи свет.

– Не будь занудой. Давай скажи, что получится, если смешать трех алкоголиков?

От него несло бурбоном и сигарным дымом.

– Хочешь сказать, три вида алкоголя?

– Нет – алкоголиков. Я мастер слова, ты же знаешь. Я всегда, абсолютно всегда выбираю le mot juste[7]7
  Точное выражение (фр.).


[Закрыть].

– Если отвечу, обещаешь принять ванну перед сном?

– Простите, мадам, ваше время истекло. Получится «Любовное предательство, или Простая история инцеста». – Он спрыгнул с кровати и начал расстегивать ремень. – Я только что закончил сценарий, и мы будем снимать на вилле Грейс Мур. Начинаем завтра.

– Скажи мне, что я все правильно расслышала. Вы будете снимать фильм про инцест?

– Не надо так хмуриться, у тебя на лбу появляются непривлекательные морщины. – Он рухнул обратно на кровать, как был полуодетый, и облокотился на подушку. – Боже, это будет так забавно! Грейс сыграет принцессу Аллюру, самую скверную женщину Европы…

– Не хочу больше ничего слышать. Выключи свет, чтобы я могла поспать.

– И мы напишем текст прямо на стенах, чтобы его не пришлось вклеивать потом на пленку. – Он поднял руки на манер режиссера, прикидывающего кадр. – «Ее сиськи были словно две половинки персика, плотные, спелые, позолоченные солнцем…»

– Я сказала, не желаю это слышать. Держи свой сценарий при себе.

– «Их она показывала по первой просьбе. Но сок свой сберегала только для тех, кого одаривала особой благосклонностью».

Я выбралась из постели, схватила подушку и вышла.

* * *

Как-то в середине августа Скотт вернулся с раннего обеда на вилле «Америка».

– Хэдли сдалась, – сказал он, будто виновата Хэдли, будто с этой девочкой что-то определенно не так. – Говорят, она хочет развода. Эрнест просто разбит.

– Вот как? – Я стояла на террасе перед мольбертом, пытаясь довести до совершенства тени на оранжевом платье моей танцующей девушки.

– Не слышу ни капли сочувствия.

– У меня море сочувствия – к Хэдли. Если встретишь ее раньше меня, передай, что я сказала: «Туда ему и дорога».

Но еще не все было кончено. Хем, в типичной для себя манере, решил продлить агонию, и когда они вернулись в Париж, строил из себя паиньку и позволил их браку истекать кровью еще несколько месяцев, пока не довел бедняжку Хэдли настолько, что она сама вонзила саблю между лопаток этому подыхающему быку.

«Скрибнерс» опубликовали «И восходит солнце» в октябре того же 1926 года. Продажи выглядели достойно, но не ошеломительно, отзывы были в целом положительные, но не превратились в лавину восторгов. Все это было Скотту по душе – успех следующей книги Хемингуэя порадовал его куда меньше. Но сейчас он все еще чувствовал себя более выдающимся, более опытным, более успешным из них двоих.

Хотя сезон на Ривьере закончился, мы остались еще на несколько осенних недель. Новые друзья и поклонники Скотта так вцепились в него, что он посещал каждую вечеринку, стал гостем во всех казино и барах. Слишком часто перебирал с выпивкой, принимался спорить, грубил, смущал меня и выставлял себя на посмешище. Случались драки. Один раз его арестовали. Иногда, встав утром, я обнаруживала мужа спящим на кухонном столе, пока слуги делали свои дела, обходя его и стараясь не встречаться со мной взглядом. Я причитала, он извинялся, и мы оба делали вид, что все исправили – до следующего раза.

Если я отказывалась сопровождать его выходы – а я отказывалась довольно часто, ссылаясь на плохое самочувствие и в половине случаев симулируя, – он не возвращался до самого утра, а, наконец-то появившись дома, отказывался говорить, где провел ночь. Он хотел наказать меня за то, что я оставила его одного. Бывало, наоборот, говорил:

– Ты заслуживаешь гораздо лучшего, чем такую вошь, как меня… Я хочу, чтобы мы были, как раньше, уникальными. Золотой парой. Нас ведь тогда все любили?

И я прощала его, потому что тоже скучала по счастливым денькам.

Но всему свой предел. Однажды в ноябре я была в кухне и нарезала манго для Скотти, которая играла в классики во дворе, когда Скотт появился на пороге. Вид у него был – краше в гроб кладут. Бледный, небритый… Когда он потянулся к дверце буфета, я увидела, что руки у него трясутся.

– Мы должны уехать из этой страны, иначе она уничтожит меня.

На этот раз я попыталась вызвать в себе сочувствие к нему, но безуспешно, и так же безуспешно попыталась быть покладистой:

– Как ты смотришь на то, чтобы просто уехать из этого города и вернуться в Париж?

– Макс спрашивает, когда мы возвращаемся в Штаты, и родители хотят, чтобы мы вернулись домой… Мне нужно быть где-то вдали от соблазнов.

– Мы постоянно переезжаем с места на место, потому что тебе везде слишком много соблазнов. Ты сам-то не видишь?

– И больше ничего крепкого. – Он потер лоб. – Отныне – только вода. У меня получится, если мы вернемся в Штаты.

– Откуда ты знаешь? Раньше тебя сухой закон не останавливал.

– Зельда, мне и так паршиво. Ты не можешь хоть немного поверить в меня и поддержать? Я пытаюсь начать все с чистого листа.

– В Париже полно чистых листов. Ну же, Део, туда переехать гораздо проще, чем на другой континент. Ты можешь работать в той комнате, которую снял, – сказала я. Такой план пошел бы на пользу нам обоим. – А пока работаешь, просто делай вид, что не знаешь никого в городе.

– Снять эту комнату было ошибкой. Я не могу работать в мансарде.

То есть он понял, что не может подражать привычкам своего дружка Эрнеста и при этом быть ведущим в их тандеме.

– И я не хочу, чтобы ты общалась с лесбиянками – с коблами вроде Эстер и Натали. Нам нужно новое, свежее место, нужно начать все сначала. Париж опасен для здоровья.

– Кто бы говорил. И откуда ты взял это слово – «коблы»? Мне оно не нравится, оно злобное.

– Не знаю, где я его подцепил. Так говорят. Эти женщины, которые похожи на мужчин, и носят брючные костюмы, во имя всего святого…

– Готова спорить, Хемингуэй тебя научил.

– Конечно, вали все на Эрнеста, это всегда его вина. Что ты имеешь против него? – с искренней озадаченностью спросил он.

– У него гнилое нутро. Не могу поверить, что ты все еще не видишь…

– Он отличный человек, просто ему нужно помочь. Знаешь, я правда надеюсь, что ты разберешься с колитом, или что там еще делает тебя такой стервозной весь этот год. Я никогда не был примерным мужем, но раньше тебя это не беспокоило. У тебя было чувство юмора высшей пробы.

Я направила на него нож.

– Если я еще раз услышу фразу «высшей пробы» – я вырежу тебе язык.

В декабре мы рассчитали Лиллиан и других слуг и отплыли на «Конте Бьянкамано». Покидая Европу, я испытывала облегчение и разочарование одновременно. Облегчение, потому что Скотт наконец-то будет вдалеке от своих товарищей по развлечениям. Но меня снова вырывали из круга людей и мест, которые позволяли нащупать почву под ногами. Вечер в салоне Натали Барни, день в галереях Сен-Жермен, другой день – в Лувре, импровизированное балетное соло под аккомпанемент дружественного оркестра – все это наполняло мою жизнь смыслом и приносило удовольствие. Мы еще не знали, где осядем, но точно где-то в глубинке. И что я буду там делать?

В первый вечер на борту корабля я стояла у перил, наблюдая, как солнце растворяется в море, и гадала, почему у нас не мог быть один из тех браков, где муж живет своей жизнью – если не самой благочестивой, то хотя бы отдельной, а жена своей. Раньше я была средоточием его жизни, а теперь – словно каким-то дополнением. И я готова была с этим смириться – мне больше не хотелось, чтобы жизнь Скотта вращалась вокруг меня. Но если наша семья для него больше не смысл жизни, мне нужно, чтобы и меня оставили в покое. А еще лучше – оставили в Париже. Для этого необходимы собственные деньги, больше денег, чем могли дать мои родственники, даже если бы я попросила. А просить я не собиралась.

– Зельда!

Я обернулась и увидела, что ко мне приближается Ладлоу Фаулер.

– Какой чудесный сюрприз! – воскликнул он. Видимо, я все еще хмурилась, потому что он добавил: – Или я один считаю его чудесным?

Я обняла его.

– Я так плохо выгляжу?

– Ты изумительна, как всегда, но явно не светишься от счастья – даже при виде меня.

– Нет, я правда безумно рада тебя видеть. Где твоя новая невеста?

– Элси в каюте. Еще не привыкла к морю, бедняжка. Но я надеюсь, потом она сможет выйти в салон. – Его взгляд и голос были пронизаны любовью и беспокойством.

– Я завидую вам двоим, у вас все только начинается. Ты можешь поверить, что прошло всего шесть лет с того дня, как мы встретились в соборе Святого Патрика? Кажется, будто в два раза больше, и все это время я долбила киркой скалу.

– Уверен, вы просто попали в неспокойные воды… – Ладлоу сочувственно улыбнулся.

– Во время бесполезного плавания. Послушай, если хочешь, чтобы твой брак сложился успешно, не позволяй себе пить столько, сколько Скотт.

– Кстати о Скотте. Мне нужно найти его и… что – врезать ему за тебя?

– Если бы только я верила, что это поможет.

– Он любит тебя, Зельда. Надеюсь, в этом ты не сомневаешься.

– Какой от этого прок, если все, чего он хочет, это каким-то образом родиться тобой? Он унаследовал не ту жизнь, а мы со Скотти расплачиваемся за эту ошибку.

– Кстати, как она поживает? Я был в восторге от фотографии, которую ты прислала – где вы втроем в каноэ.

– У нее все хорошо. – Скотти в свои пять лет не помнила жизнь до Франции и верила, когда папа рассказывал ей, что мы отправляемся навстречу нашему самому большому и невероятному приключению.

– Она еще достаточно маленькая, чтобы ее почти не касалась глупость родителей, – добавила я с благодарным вздохом. – Вопрос только в том, успеем ли мы исправиться вовремя, чтобы ее спасти.

Часть 4

Никакое зло не обрекает нас навеки, кроме того зла, которое мы любим, в коем упорствуем, не ища спасения.

Джордж Элиот

Глава 38

– Ты только послушай, – говорил Скотт. – Три с половиной тысячи аванса… и целых двенадцать с половиной тысяч, если сценарий одобрят. Мы отправляемся в Калифорнию!

Накануне мы сошли с корабля в Нью-Йорке и сейчас находились в «Плазе». Скотт только что забрал стопку писем, которые перенаправляли в местное отделение его банка – обычная практика для перекати-поле вроде нас. Среди них было и предложение, которое он только что зачитал, полученное от Дугласа Фэрбенкса из «Юнайтед Артистс». Он был продюсером нового фильма и хотел, чтобы Скотт написал сценарий.

– А как же твоя книга? Ты сказал Максу…

– Мне нередко приходило в голову, что мой подлинный талант – сценарии для театра и кино. – Скотт снова надел пальто. – Вопрос только в том, как скоро это поймет киноиндустрия.

– Куда ты?

– Дать телеграмму Фэрбенксу. И нам понадобятся билеты на поезд. Кстати, можешь позвонить моей матери и сообщить, что у нас поменялись планы? Она лучше воспримет новости, если услышит их прямо от тебя.

Родители Скотта переехали в округ Вашингтон и уверяли, что мы будем от него в восторге.

«Приезжайте к нам, – писала мама Скотта. – Мы сможем здорово помочь вам с Зельдой, а Скотти заслуживает получше узнать своих бабушку с дедушкой, не находите?»

Так было лучше для Скотта, поэтому, конечно, мы согласились, что да, мы снимем тихое местечко в тех краях и на какое-то время осядем, поживем, как нормальные люди.

– То есть мы не переезжаем в Мэриленд?

Скотт надел шляпу.

– Попроси маму, пусть Скотти поживет у них, пока мы в отъезде. Не могу сказать точно, сколько это займет – месяц-другой, не меньше.

Я покачала головой.

– Давай просто возьмем ее с собой.

– Мы не успеем найти няню.

– Тогда я останусь.

– Ты нужна мне там, Зельда, и ничем не обремененная. Это может оказаться моим величайшим прорывом, а ты знаешь, как важно знакомиться и общаться с нужными людьми. Не беспокойся, Скотти будет счастлива пожить у бабушки, которая ее обожает.

Когда мы наконец-то приехали в Голливуд, я просто влюбилась в этот город.

Поначалу все было прекрасно. За окном нашего бунгало от отеля «Амбассадор» благоухали ползущие по шпалерам плетистые розы, аквамариновый попугай звал присоединиться к нему у сверкающего аквамаринового бассейна. Жара, эвкалипты, пальмы и молочай… На удивление сдержанные вечеринки, на которые я ходила в новом стильном черном костюме, или в зеленом платье, или в кремовой шелковой блузке и юбке с калейдоскопическим узором. Я была счастлива, что мы снова знаменитости, и с нетерпением ждала приема, который Дуглас Фэрбенкс устраивал в нашу честь. Я была счастлива, что с того момента, как мы сошли с поезда, Скотт ни разу не упомянул о своем дружище.

Скотт обожал работать в своем кабинете на студии «Юнайтед Артистс». Он упивался новым амплуа киносценариста, перспективами «золотых гор», вниманием актрисы Констанс Талмадж, которая должна была стать звездой нового фильма, и видом на виллы знаменитостей на холме над городом. На приеме Фэрбенкса я услышала, как он говорит юной леди (решила, что это дочь кого-то из гостей), как ему нравится сама сущность Голливуда – раз за разом изобретать что-то новое, и как его радует, что практически любой может стать обладателем такого дома на холмах, нужно только немного таланта и упорный труд.

Девочка-подросток оказалась старлеткой, юным дарованием по имени Лоис Моран. И не такой уж симпатичной: лицо слишком круглое, носик – слишком острый, волосы, как и у меня, слишком вьются, если их не утихомиривают мастера из салонов уровня Элизабет Арден. Но была в ней изюминка – так говорили в Голливуде, если ты не походила ни на Мэри Пикфорд, ни на Грету Гарбо. Она была милой и остроумной и получила главную роль в «Стелле Даллас» – фильме, который вышел в самом конце эры немого кино. Тут ей не повезло: из-за очень слабого голоса в фильмах с озвучкой ей было нечего делать.

Поначалу казалось, что с Лоис Скотта связывает то же, что и с остальными новыми друзьями, полными таланта и обожания: он проявил интерес, стал делиться опытом, помогал завести связи, давал рекомендации. Со мной, а порой и без меня, он обедал с Лоис и ее матерью, или пил с ними чай, или случайно сталкивался в ресторане и проводил с ними остаток вечера. Эти встречи были просто отдельными эпизодами в длинной череде подобных обедов, чаепитий и ужинов с другими актерами и сценаристами. Мать Лоис всегда играла роль дуэньи на встречах, поэтому меня не беспокоило, что Скотт проводит время с этой девочкой. К тому же ей не было еще и восемнадцати.

Как-то днем я сидела у бассейна и писала Скотти о своем походе в зоопарк, когда появился Скотт. Рабочий день закончился, и я ожидала его с минуты на минуту – думала, мы вместе отправимся ужинать с Ван Вехтенами, нашими знакомыми еще со времен Грейт-Нека.

Скотт сел на шезлонг рядом со мной.

– Изменение планов. Сегодня не выйдет встретиться с Карлом и Фаней. Мне нужно бежать переодеваться. Поужинай здесь, здесь очень красиво. – И он умчался в бунгало, бросив через плечо: – Я вернусь часам к одиннадцати.

Я посмотрела ему вслед и продолжила писать:

Папочка страшно занят. В нем больше энергии, чем в прыгучем кенгуру. Нужно обязательно съездить в Австралию – как тебе такая мысль? Все коалы и кенгуру полюбят моего ягненочка, уверена. Ужасно по тебе скучаю и очень жду твоего письма.

Скотт вернулся около одиннадцати, как и обещал, но с ослабленным галстуком, расстегнутым воротником, растрепанными волосами и покрасневшими губами. Он не сказал ни слова, но я поняла, что Лоис каким-то образом удалось ускользнуть от мамы.

– Насколько далеко все зашло? – напряженно спросила я.

– Что такое, дорогая?

– Вы с этой девочкой… надеюсь, ты не воспользовался ее неопытностью.

– Да ты с ума сошла, – пробормотал он, направляясь в спальню. – Я был с парой ребят со студии.

Я пошла за ним и встала в дверном проеме. Наблюдала, прислонившись к косяку, как он вешает пиджак в шкаф. Мое сердце бешено колотилось.

– Похоже, вы с ними вместе рядились в женщин.

– О чем ты говоришь? Мы поужинали у Муссо и Фрэнка.

– Правда? И если я завтра зайду туда и спрошу, как мистеру Ф. Скотту Фицджеральду и его приятелям со студии понравился ужин, они и бровью не поведут?

Скотт закрыл дверцу шкафа и обернулся ко мне, сложив руки на груди, как часто делают провинившиеся мужчины.

– Уж кто бы говорил про доверие.

– Я никогда ничего не отрицала.

– Нет, ты просто отмалчивалась, пока не собралась бросить меня.

– А ты, значит, выбрал другую тактику – заморочить голову сейчас и сознаться позже?

– Ну хорошо. Если хочешь знать, Лоис действительно пригласила меня поужинать. Она хочет, чтобы я написал для нее сценарий. Аванса не будет, конечно, ее заработки пока не позволяют. Но если нам удастся продать сценарий Фэрбенксу, это будет прекрасный трамплин и для нее, и для меня.

Я могла бы спросить, зачем он соврал сначала или была ли на ужине ее мать – вот только я уже знала ответы. Ответ на свой следующий вопрос я тоже знала, но – можете считать меня мазохисткой – все же хотела услышать, что он выдумает.

– А почему у тебя губы покраснели?

Он прикоснулся к ним двумя пальцами и подошел к зеркалу.

– Вот как. Наверное, от вина.

– Чего в ней такого особенного? Зачем ты тратишь на нее время?

– Она умна и талантлива и не растрачивает это понапрасну. Я таких уважаю. Я хочу помочь ей раскрыть свой потенциал.

– Ты хочешь быть героем для всех.

«Кроме меня».

– Мне нравится помогать людям, что в этом дурного? Она такая собранная и сосредоточенная. Тебе стоило у нее поучиться.

Мы оставались в Голливуде два месяца, и постепенно становилось все тяжелее. Скотту не давался сценарий, который ему заказали, он ругался со мной из-за Лоис, ругался с актрисой, которая сыграет главную роль, потратил весь аванс и еще немало сверх того, все чаще встречался с Лоис, и в итоге…

Что ж, итог был таким…

Скотт пропадал в тот день неизвестно где и вернулся в бунгало поздно, пьяный, растрепанный и безутешный. Покачиваясь, переступил порог.

– Эта сука меня ненавидит.

Я отложила книгу.

– Кто тебя ненавидит? Уж конечно, не малышка Лоис?

– Нет, нет, эта их драгоценная звезда! – Он оскалил зубы. – Она заставила Фэрбенкса завернуть мой сценарий.

– Нечего было ее злить.

У него не осталось сил ругаться еще и со мной. Он только нахмурился.

– Собирай вещи, завтра мы уезжаем.

– Хорошо. – Я ушла в спальню и заперла за собой дверь.

Проснувшись утром, я обнаружила, что он сложил всю мебель в пирамиду в центре гостиной. На вершине, прикрепленный к ножке перевернутого стула, красовался счет «Амбассадора» за все удобства, которыми мы пользовались эти два месяца. На нем Скотт написал большими красными буквами «К оплате студией Юнайтед Артистс».

На нем все еще был вчерашний костюм. Увидев меня, он спокойно сказал:

– Ну ладно. Одевайся и поехали.