Текст книги "Девятое правило волшебника, или огненная цепь"

Глава 56

– Магистр Рал ведет нас. Магистр Рал наставляет нас. Магистр Рал защищает нас, – в который раз пробормотала Кэлен.

– В сиянии славы твоей – наша сила. В милосердии твоем – наше спасение. В мудрости твоей – наше смирение. Вся наша жизнь – служение тебе. Вся наша жизнь принадлежит тебе.

Руки и плечи у нее ныли от долгого стояния на коленях, лбом в холодные плитки пола; в голове гудело от бесконечного повторения молитвы. Но она не обращала внимания на усталость.

– Магистр Рал ведет нас, – сказала Кэлен снова, подчиняясь слитному хору голосов, и легкое эхо под сводами мраморных залов вторило им.

– Магистр Рал наставляет нас. Магистр Рал защищает нас. В сиянии славы твоей – наша сила. В милосердии твоем – наше спасение. В мудрости твоей – наше смирение. Вся наша жизнь – служение тебе. Вся наша жизнь принадлежит тебе.

На самом деле ей нравилось повторять одни и те же слова снова и снова. Они заполняли разум, подавляя хоть на время ужасную пустоту, и чуть-чуть скрашивали ее ужасное одиночество.

Так она не чувствовала себя потерянной.

– Магистр Рал ведет нас. Магистр Рал наставляет нас. Магистр Рал защищает нас. В сиянии славы твоей – наша сила. В милосердии твоем – наше спасение. В мудрости твоей – наше смирение. Вся наша жизнь – служение тебе. Вся наша жизнь принадлежит тебе.

Что-то в этих словах задевало чувствительную струну в душе Кэлен, и она находила в них утешение: они говорили о безопасной, процветающей жизни в ореоле знания и мудрости. Она с удовольствием представляла себе все это, как будто видела чудесный сон.

Женщины, которые привели ее сюда, очень торопились – но, заметив, что стражники смотрят на них, решили слиться с толпой, собравшейся во дворике под открытым небом в этот пасмурный день. Под небом, затянутым облаками, лежал белый песок, прочерченный граблями так, что образовались правильные концентрические борозды; посредине песчаной площадки торчал темный, выщербленный камень. На камне в прочной раме был укреплен небольшой колокол. Именно этот колокол и призывал людей собраться для общего восхваления владыки Рала.

Со всех четырех сторон открытого дворика крышу поддерживали колонны. На выложенном плитками полу вокруг песчаной площадки, между колоннами – повсюду Кэлен видела коленопреклоненных людей. Наклонившись вперед, они касались лбами пола и вновь поднимались. Голоса, поющие хвалу лорду Ралу, звучали в унисон.

Когда очередное повторение все тех же слов близилось к концу, колокол на темном камне прозвонил дважды. Люди вокруг Кэлен громко повторили: «Наша жизнь принадлежит тебе» – и умолкли.

Внезапно наступила тишина. Люди поднимались с колен, многие потягивались и зевали. Переговариваясь между собою, они стали расходиться каждый к своему месту, возвращаясь к работе, которую прервал звон колокола, призывающего к обряду.

Повинуясь жесту хозяйки, Кэлен тоже поднялась и следом за сестрами пошла прочь. Пройдя мимо ряда статуй, они свернули за угол и, войдя в просторный зал, остановились у стены. Кэлен молча встала рядом, рассматривая проходящих мимо людей.

Весь день она провела на ногах – и это после долгого путешествия. Она взбиралась вверх по бесконечным лестницам, проходила по длиннейшим коридорам, потом снова по пролетам других лестниц… Теперь она едва стояла. Ей очень хотелось присесть, но она знала, что об этом лучше не спрашивать. Сестрам было безразлично, устала она или нет. К тому же сейчас, когда им пришлось неожиданно задержаться из-за обряда, они стали особенно раздражительными и дергаными. Они вряд ли отозвались бы сочувственно на ее просьбу присесть. Наоборот, в таком настроении, если бы Кэлен решилась попросить их, они без малейших сожалений избили бы ее. Вряд ли они занялись бы этим прямо во дворце, на глазах у множества людей – но непременно исполнили бы это намерение позже. Поэтому она стояла смирно, стараясь казаться невидимой и ничем не прогневить их.

Она все-таки немного отдохнула, пока стояла на коленях; ни на что большее рассчитывать не приходилось.

Стражники в красивых мундирах и с блестящим оружием на изготовку прохаживались по залам, по двое или по шестеро, поглядывая на всех проходящих. Они внимательно рассматривали трех женщин, стоящих рядом с Кэлен. Сестры тут же притворялись, будто любуются статуями либо роскошными гобеленами с изображением сельских сцен. Один раз, избегая внимания стражника, они сгрудились, якобы вовсе не замечая его, и стали указывать друг другу на статую женщины, которая придерживала одной рукой сноп пшеницы, стоящий у ее ног, опираясь при этом на копье. Сестры улыбались, тихо переговариваясь, как бы в восхищении художественными достоинствами скульптуры, пока стражник не прошел дальше.

– Вы похожи на кошек, которых вынюхивает свора псов, – проворчала сестра Улиция. – А ну-ка садитесь на эту скамью!

Сестры Тови и Цецилия, обе старше ее годами, огляделись и увидели скамью в двух шагах от себя, у беломраморной стены. Подобрав юбки, они уселись рядышком. Тови, очень полная, выглядела особенно усталой. Ее морщинистое лицо после земных поклонов было красным, как свекла. Цецилия, всегда опрятная, воспользовалась минутой отдыха, чтобы поправить растрепавшиеся седые волосы.

Кэлен подошла к скамье, радуясь возможности чуть-чуть посидеть.

– Не ты, – отрезала сестра Улиция. – Тебя никто не заметит и так. Просто стой рядом с ними, чтобы мне было удобнее присматривать за тобой!

Сестра Улиция предупреждающе вскинула бровь.

– Да, сестра Улиция, – сказала Кэлен.

Сестра Улиция всегда требовала ответа на свои слова.

Кэлен усвоила это с большим трудом и ответила бы скорее, если бы не отвлеклась на свои мысли после того, как поняла, что сесть ей не разрешают. Она напомнила себе, что нельзя поддаваться усталости, иначе за рассеянность она заработает затрещину сейчас и еще много чего потом.

Сестра Улиция не отвернулась и не позволила Кэлен отвести взгляд; кончиком толстой дубовой трости она подняла голову девушки за подбородок и напомнила:

– День еще не окончен. Ты еще должна выполнить свою часть работы. И постарайся не подвести меня. Так будет лучше для тебя. Ты понимаешь?

– Да, сестра Улиция.

– Хорошо. Между прочим, мы все устали не меньше тебя.

Кэлен хотелось возразить, что они могли и устать, но они-то ехали верхом! Кэлен же приходилось идти пешком, а то и бегом, лишь бы не отставать от лошадей. Сестре Улиции очень не нравилось, когда приходилось поворачивать коня и возвращаться за едва плетущейся рабыней.

Кэлен осмотрелась и восхитилась красотой здания и всех чудесных вещей, украшающих его. Любопытство превозмогло в ней осторожность.

– Сестра Улиция, а что это за дом?

Сестра похлопала тростью по бедру и бегло осмотрела окрестности.

– Это Народный Дворец. Очень красивое место. – Она посмотрела на Кэлен. – Жилище лорда Рала.

Она подождала, видимо, ожидая, скажет ли Кэлен что-нибудь. Но Кэлен было нечего сказать.

– Лорда Рала? Кто это?

– Ну как же, это человек, которому мы только что возносили хвалу! Его полное имя – Ричард Рал. Именно он сейчас является правящим лордом Ралом. – Глаза сестры Улиции сузились. – Ты когда-нибудь слышала о нем, милочка?

Кэлен задумалась. Лорд Рал. Лорд Ричард Рал. В голове было пусто. Ей очень хотелось подумать о разных вещах, что-то вспомнить, но не получалось. Ей нечего вспоминать.

– Нет, сестра. Не думаю, чтобы я когда-нибудь слышала о лорде Рале.

– Прекрасно, – сказала сестра Улиция с хитрой усмешкой, – да и откуда тебе знать о нем! В конце концов, кто ты такая? Никто и ничто. Рабыня.

Кэлен сглотнула, прогоняя желание протестовать. Как она может спорить? Что ей говорить?

Улыбка сестры Улиции стала еще шире. Ее глаза, казалось, смотрели прямо в душу Кэлен.

– Разве не так, милочка? Ты – ничего не стоящая рабыня, едва заслуживающая, чтобы ее кормили.

Снова Кэлен хотела возразить, что ее жизнь ценна, как и все другие, но о таком споре она могла лишь мечтать. Она смертельно устала. И на сердце у нее было тяжело.

– Да, сестра Улиция.

Всякий раз, пытаясь думать о себе, она наталкивалась на полную пустоту. В ее жизни как будто вообще не было никаких событий. Ей казалось, что так не может быть, но иначе не получалось.

Проследив за направлением взгляда Кэлен, сестра Улиция повернулась к быстро приближающейся сестре Эрминии – зрелой женщине с весьма прямолинейным характером. Темно-синее платье Эрминии посвистывало и взвивалось – так спешила она, прокладывая извилистый путь между зеваками, слоняющимися по дворцу, не глядя, куда ступают.

– Ну, что там у тебя? – спросила сестра Улиция, когда Эрминия приблизилась к ним.

– Я попала в толпу молящихся лорду Ралу.

– Мы тоже, – вздохнула сестра Улиция. – Что ты разузнала?

– Отсюда недалеко. Свернуть вон на том углу, у меня за спиной, потом через зал направо. Но нужно быть очень осторожными.

– Почему? – спросила Улиция, а Тови и Цецилия подвинулись поближе, чтобы послушать. Головы четырех сестер почти соприкоснулись.

– Дверь расположена в боковой стене зала. Войти туда незамеченной невозможно. Во всяком случае, мы не сможем. Совершенно очевидно, что нам туда соваться не следует.

Сестра Улиция искоса огляделась – не следит ли за ними кто-нибудь.

– Почему это «совершенно очевидно»?

– Двери устроены так, чтобы отпугивать и отгонять людей. На них вырезаны изображения змей.

Кэлен вздрогнула и отшатнулась. Она терпеть не могла змей.

Сестра Улиция злобно постучала тростью по ноге, поджала губы и обратила свою кислую физиономию к Кэлен.

– Ты помнишь, что должна сделать и как?

– Да, сестра, – поспешно ответила Кэлен.

Она хотела поскорее выполнить задание. Чем скорее сестры успокоятся, тем лучше. День уже перевалил за половину. Долгий подъем на плато и участие в обряде заняли больше времени, чем ожидали сестры. Они рассчитывали к этому часу уже со всем справиться и повернуть в обратный путь.

Кэлен очень надеялась, что тогда они разобьют где-нибудь лагерь и немного поспят. Ей никогда не давали выспаться вдоволь.

Разбивать лагерь, конечно, велят ей – но закончив работу, она наконец отдохнет… если только ничем не вызовет неудовольствия сестер и они не изобьют ее.

– Ладно, по сути, для нас в этом нет никакой разницы. Нам придется постоять в большем отдалении, чем мы намеревались, вот и все. – Сестра Улиция почесала щеку и под этим предлогом вполоборота оглянулась, нет ли поблизости солдат; потом снова обратилась к сообщницам: – Цецилия, ты останешься здесь и будешь следить за этой частью зала. Эрминия, вернись ко входу и жди снаружи. Иди сейчас же, чтобы никто не увидел тебя вместе с нами у дверей, если они под наблюдением.

Сестра Эрминия просияла широкой ухмылкой:

– Пойду бродить по залам и прикидываться восторженной посетительницей, пока она не закончит дело.

Не добавив более ни слова, она поспешно зашагала прочь.

– Тови, – продолжала сестра Улиция, – ты пойдешь со мной. Изобразим двух подруг, будем гулять по великолепному дворцу лорда Рала и задушевно беседовать. А тем временем Кэлен займется своим заданием.

Сестра Улиция схватила Кэлен за руку выше локтя и развернула лицом к коридору:

– Иди туда!

Она подтолкнула Кэлен, и та пошла впереди них. На ходу она передвинула на бок мешок, висящий на одном плече. Сестры шли за нею до пересечения коридоров, где они должны были повернуть направо. Им навстречу вышли два рослых стражника. Сестре Тови они уделили лишь беглый взгляд, но Улиции улыбнулись. Сестра Улиция, если хотела, могла выглядеть очаровательно невинной и была достаточно привлекательна, чтобы мужчины обращали на нее внимание. Однако Кэлен никто не замечал.

– Сюда, – сказала сестра Улиция. – Остановись здесь.

Кэлен замерла, уставившись через весь зал на большую дверь из красного дерева. Змеи, вырезанные на двери, казалось, смотрели на нее. Хвостами они обвились вокруг ветвей в верхней части двери, а головы спускались примерно на уровень глаз человека. Из разверстых пастей торчали клыки, как будто змеи готовились напасть. Кэлен не могла сообразить, зачем здесь вырезали такие жуткие и мерзкие изображения. Все остальное во дворце было прекрасно, но только не эти двери.

Сестра Улиция наклонилась к ней.

– Значит, ты запомнила мои указания?

– Да, сестра, – кивнула Кэлен.

– Если есть вопросы, задавай их сейчас.

– Нет, сестра. Я запомнила все, что вы мне сказали.

Кэлен удивляло, почему некоторые вещи она отлично запоминала, а другие словно растворялись в тумане.

– И не копайся там, – сказала Тови.

– Нет, сестра Тови, не буду.

– Нам нужна та вещь, за которой мы тебя отправляем, и мы не допустим никаких глупостей. – В глазах Тови блеснула злоба. – Ты понимаешь, девчонка?

Кэлен сглотнула.

– Да, сестра Тови.

– Хорошо, если так, – сказала Тови. – Иначе придется отвечать передо мной – и поверь, тебе это не понравится.

– Я понимаю, сестра Тови.

Кэлен знала, что Тови не шутит. Обычно она бывала довольно спокойна, но если что-то вызывало у нее гнев, мгновенно становилась злобной, как демон. Хуже того, в таком настроении она наслаждалась беспомощностью и страданиями подвластных ей жертв.

– Ладно, иди, – сказала сестра Улиция. – И не забывай: нельзя заговаривать ни с кем. Если к тебе обратятся, иди дальше, не отвечая. Они отстанут от тебя.

Сестра Улиция посмотрела на Кэлен так, что та чуть не обмерла, но кивнула и быстро пошла по залу. Зная, что ей предстоит сделать, и понимая, как жестоко поплатится за малейшую неудачу, она забыла об усталости.

Дойдя до дверей, она взялась за одну из бронзовых ручек в виде оскаленных черепов, но старалась не смотреть на змей. Ей пришлось сделать усилие, чтобы открыть тяжелую створку.

Войдя, она остановилась, ожидая, пока глаза привыкнут к неяркому свету ламп. Толстые сине-золотые ковры заглушали шаги и не давали возникнуть эху, которое гуляло по многим другим залам. Уютная комната с панелями из того же красного дерева, что и высокие двери, казалась тихим приютом среди вечной суеты и шума дворца.

Закрыв за собой дверь, Кэлен осознала, что наконец осталась одна, совершенно одна, без четырех сестер. Она не могла припомнить другого такого момента. Всегда хотя бы кто-то из сестер следил за нею, не спуская глаз с рабыни. Кэлен не понимала, зачем за ней так неусыпно следят – ведь она даже не пробовала бежать. Желание такое испытывала то и дело, но ни разу не рискнула попробовать.

Стоило ей хотя бы подумать о попытке побега, как вспыхивала жуткая головная боль, и казалось, вот-вот кровь хлынет из ушей и носа, а глаза лопнут. Поняв, что эту боль вызывают мысли о побеге, она старалась отрешиться от них, но сразу это не получалось и боль длилась, сокрушая Кэлен так, что потом она пролеживала несколько часов, не имея сил даже стоять, не то что идти.

Сестры всегда узнавали, что с ней происходит – видя, как она мешком валится на землю. Выждав, пока боль в голове отпустит Кэлен, они избивали ее. Хуже всех была сестра Улиция – она пользовалась своей толстой тростью. Оставались рубцы и долго не заживали. Некоторые не зажили до сих пор.

Но сейчас Кэлен приказали оставить их и идти одной. Сестры объяснили ей, что боль не возникнет, если она не нарушит полученных указаний. Однако было так хорошо оказаться вдали от этих четырех ужасных женщин! Кэлен едва не расплакалась от радости.

Правда, вместо четырех сестер в комнате находились четверо рослых гвардейцев. Кэлен остановилась, не зная, как поступить.

На внутренней стороне двери были вырезаны такие же змеи, как и на внешней. И здесь ей не было полного покоя…

Кэлен стояла как вкопанная пару минут, боясь пройти мимо стражников, боясь того, что они могут наказать ее за вторжение в такое место, где ей явно не следует быть.

Они уставились на нее с откровенным любопытством. Кэлен собралась с духом, заправила выбившуюся длинную прядь волос за ухо и пошла к лестнице на другой стороне комнаты.

Двое стражников заступили ей путь.

– И куда это вы направляетесь?

Кэлен опустила голову, отступила на два шага для того, чтобы обойти их, и пошла дальше. Когда она прошла, один стражник спросил у другого:

– Ты что-то сказал?

Тот, который обращался к Кэлен, удивленно уставился на напарника.

– Что? Ничего я не говорил!

Кэлен уже дошла до лестницы, когда вторая пара стражников присоединилась к тем, которые пытались ее остановить.

– О чем это вы болтаете? – спросил один из них.

– Да так, ни о чем, – отмахнулся первый.

Кэлен побежала по ступенькам вверх, не щадя усталых ног. Остановившись на широкой площадке, она позволила себе перевести дыхание, но не осмелилась задержаться дольше. Держась за гладкие каменные перила, Кэлен одолела последний пролет лестницы.

Солдат, стоявший наверху, насторожился, заслышав звук ее шагов. Он подошел к краю площадки и смотрел, как она поднимается. Она промчалась мимо. Он задержался на минутку, а потом продолжил обход.

В следующем зале тоже были люди – опять стража. Стража повсюду. У лорда Рала много гвардейцев, и все высокие, крепкие, с внимательными взглядами.

Кэлен от испуга широко раскрыла глаза и замерла: она не ожидала найти столько людей на пути к указанной цели. Если ее задержат и она потратит больше времени, чем предписывалось, сестра Улиция не проявит ни понимания, ни снисхождения. Несколько стражников заметили Кэлен и направились к ней, но на половине дороги вдруг утратили всякий интерес и прошли мимо. Кэлен пустилась бегом через зал; стражники оборачивались к своему начальнику, но когда тот спросил, в чем дело, отвечали, что все в порядке. Кое-кто даже вскидывал оружие, целясь в нее – однако сразу же опускал руки. Они все мгновенно забывали, что видели кого-то.

Кэлен упорно шла туда, куда ей велели идти. Все же ее смутило, что многие стражники вооружены арбалетами. Арбалетчики носили черные перчатки, а на грозные стрелы, готовые сорваться с взведенных дуг, были нанесены красные полоски.

Сестра Улиция говорила Кэлен, что та же самая магическая сеть, которая вызывала у нее боль и не давала убежать, также мешала другим людям видеть ее. Кэлен пыталась обдумать вопрос, зачем сестрам понадобилось все это, но мысли ее тут же расползались, и понимание не приходило. Это было ужасно: хотеть думать о чем-то – и не уметь сосредоточиться ни на чем. Она порой чувствовала, что вот-вот нащупает ответ – но все опять уходило в туман неведения.

Хотя заметить ее и не могли, Кэлен хорошо понимала, что, если одному из стражей все же вздумается навести на нее арбалет и спустить болт, она умрет.

Она не боялась смерти – с нею пришло бы освобождение от тягот ужасной жизни. Но сестра Улиция предупредила ее, что сестры имеют большое влияние на Владетеля мертвых, и если Кэлен попробует ускользнуть от службы, уйдя из мира живых в мир иной, там она не найдет убежища – более того, ей станет еще хуже. В тот раз сестра Улиция сообщила Кэлен, что они – сестры Тьмы; видимо, для того, чтобы подкрепить действенность своей угрозы.

Кэлен не нуждалась в таких подтверждениях; она и без того была уверена, что любая из четырех сестер может нагнать и схватить ее в любой норе, даже в могиле – вроде той, которую они выкопали как-то темной ночью. Зачем это было сделано, Кэлен не могла постичь, да и не хотела знать.

Глядя в жестокие глаза сестер, Кэлен понимала, что слышит правду. Так у нее отняли даже мечту об избавлении после смерти.

Она не могла определить, всегда ли ее жизнь была такой, всегда ли она была вещью, кому-то принадлежащей. Как она ни старалась, ни одной мелочи из прошлого припомнить не удавалось.

Проскользнув мимо караульных, она пошла дальше, отсчитывая боковые коридоры. Сестра Улиция не раз на привалах рисовала тростью на земле план расположения залов, чтобы Кэлен усвоила, куда нужно будет идти.

Теперь она шла, хорошо помня этот план, без всякого труда, никем не задерживаемая. Но ей стало грустно оттого, что ее никто не замечает. Стоило кому-то из встречных бросить на нее взгляд, как они отворачивались и шли дальше. Она ведь рабыня, у нее нет ни своего лица, ни своей жизни. Она принадлежит хозяевам. Поэтому она невидима, никому не нужна, не интересна. Она – никто.

Сегодня впервые после долгого путешествия с сестрами Кэлен увидела других людей. Поднимаясь по длинным подземным лестницам во дворец, она видела, как мужчины и женщины улыбаются, держатся за руки, прикасаются друг к другу. Она подумала, как было бы хорошо, если бы кто-то заботился о ней, лелеял ее…

Кэлен смахнула со щеки слезинку. Она знала, что у нее такого не будет никогда. Рабам не полагается жить собственной жизнью, они служат орудием замыслов своих господ. Сестра Улиция объяснила это ей весьма доходчиво. Однажды, в приступе злобного веселья, какие у нее иногда бывали, сестра Улиция, сверля ее недобрыми глазами, сказала, что как-нибудь подыщет Кэлен пару, чтобы она могла родить им еще одного раба.

Но как она попала в рабство? Откуда она родом? У других рабов прошлое, наверно, не испарялось полностью из головы, как у Кэлен.

Она могла только задавать вопросы. Мучительные поиски ответов не приводили ни к чему. Отчего другие люди способны думать, а она нет? Однако и этот вопрос, самый важный, быстро растворялся в мареве неясных теней, заполонивших ее сознание, как и она сама растворялась в глазах встречных.

Кэлен остановилась перед новой огромной дверью, украшенной золотым рельефом. Дверь выглядела точно по описанию сестры Улиции: рельеф изображал вычеканенную на золоте картину холмистой местности, поросшей лесом. Кэлен огляделась по сторонам, потом всем весом налегла на створки массивной двери. Ей удалось приоткрыть их достаточно, чтобы проскользнуть вовнутрь. Она еще раз огляделась, но ни один из стражников на нее не смотрел. Она вошла и закрыла дверь за собою.

Внутри было светлее, чем в прилегающем зале. Хотя день выдался пасмурный, сквозь потолочное окно проходило достаточно света, чтобы озарить удивительный сад. Сад посреди дворца! Сестра Улиция рассказала об этом саде в самых общих чертах – но, увидев его воочию, Кэлен ахнула: он превосходил все ее представления. Чудесное место!

Как же счастлив Ричард Рал, живя здесь и имея возможность любоваться этим садом, когда пожелает! Она подумала: а вдруг он появится, пока она здесь? Увидит ее… и сразу же забудет.

Вспомнив о задании, Кэлен заставила себя взяться за дело. Она побежала по дорожке, проложенной между россыпью цветочных куртин. Земля была усеяна опавшими красными и желтыми лепестками. Интересно, приходит ли сюда Ричард Рал, чтобы сорвать цветы для своей возлюбленной?

Она с удовольствием повторяла это имя. Его звучание утешало ее. Ричард Рал. Ричард… Ей хотелось узнать, как он выглядит, приятно ли его лицо для взгляда так же, как имя – для слуха?

Проходя по дорожкам, Кэлен увидела рассаженные среди цветов небольшие деревца. Она любила деревья. Они напоминали ей… о чем-то. Она чуть не взвыла от досады: снова не удалось уловить что-то, несомненно, очень важное. От бессилия памяти она страдала так, словно разучилась владеть собственным телом.

Она миновала пышный кустарник и покрытую плющом стенку. За ней открылась поросшая травой круглая лужайка – сестра Улиция говорила, что эта лужайка расположена в самом центре сада. Посреди круга возвышался клиновидный камень, а на нем лежала гранитная плита, образуя подобие стола.

Именно на этой плите и должны были находиться вещи, за которыми послали Кэлен. Увидев их, она оторопела. Они были черные как сама смерть. Казалось, будто они засасывают свет из окружающего их пространства, из окон, из самого неба.

Сердце Кэлен тяжело билось от страха, но она пошла по траве к гранитному столу. От близости к таким мрачным предметам ей стало не по себе. Она сбросила с плеч лямки и положила свой мешок рядом с черными шкатулками, которые должна была унести. Она несла мешок на плече, а не за спиной, потому что ей мешало скатанное в трубку одеяло, висящее наискось.

На мгновение она прикоснулась к скатке, ощутила под пальцами выпуклость спрятанной в ней драгоценности, и ей стало легче. Завернутое в одеяло, здесь крылось ее величайшее сокровище.

Опомнившись, она принялась за работу – однако тут же столкнулась с серьезным затруднением. Шкатулки оказались больше, чем предполагала сестра Улиция. Каждая из них была размером с целый каравай хлеба. Они никак не поместились бы в мешок все вместе.

Но ей ясно приказали принести все три. Желание сестер вошло в противоречие с действительностью. Как поступить? Она не могла ничего придумать.

Воспоминания о прежних наказаниях пронеслись в ее мозгу, и на лбу выступила испарина. Она потерла глаза, отгоняя видения перенесенных пыток. Вот уж это, как нарочно, она запоминала со всеми подробностями.

Кэлен решила, что деваться некуда, нужно попробовать выполнить поручение.

В то же время ее смущало то, что она собирается обокрасть сад лорда Рала. Шкатулки ведь не принадлежат сестрам, и лорд Рал не установил бы вокруг сада столь многочисленную стражу, если бы они для него ничего не значили.

Она не воровка. Но стоит ли ради честности подвергнуться неминуемому наказанию? Стоит ли сокровище лорда Рала ее крови? А сам лорд Рал предпочел бы, чтобы она отказалась от кражи ценою тех пыток, которые придумают для нее сестры?

Непонятно отчего – возможно, потакая своим сомнениям, – она решила, что Ричард Рал не дал бы ей пожертвовать жизнью, а разрешил бы забрать шкатулки.

Она откинула клапан мешка и попыталась уложить шкатулки поплотнее – но места оставалось совсем мало. Они и так уже еле входили.

С возрастающим беспокойством, понимая, что время уходит, она вытащила из мешка одежду, подыскивая, во что можно завернуть хотя бы одну шкатулку.

Ей попалось под руку атласное белое платье.

Кэлен уставилась на шелковистую, чисто белую ткань, зажатую в ее пальцах. Красивее платья она не видала.

Но откуда у нее такое взялось? Она ведь ничтожество. Рабыня. Что делать рабыне с таким чудесным нарядом? Она не могла найти ответа на эти вопросы, как и на многие другие.

Кэлен схватила одну шкатулку и, завернув в платье, сунула ее в мешок. Надавив сверху, она постаралась задвинуть шкатулку поглубже, потом попробовала закрыть мешок. Клапан кое-как натянулся поверх шкатулки, а ведь оставалось еще две! Клапан пришлось затянуть ремешком, чтобы содержимое не выпирало. От надежды на то, что оставшиеся шкатулки влезут в мешок, приходилось отказаться.

Сестра Улиция четко объяснила Кэлен, что шкатулки должны лежать в мешке, иначе стража их увидит. Они забудут Кэлен, сказала сестра Улиция – но шкатулки, которые унесет Кэлен из сада, распознают сразу и поднимут тревогу. Кэлен твердо усвоила, что должна спрятать шкатулки. Но теперь, когда дошло до исполнения плана, все зависело от размеров мешка…

Сидя у костра вечером на привале несколько дней назад, сестра Улиция наклонилась к Кэлен и шепотом изложила, что она с нею сделает в случае неудачи.

Кэлен задрожала, вспомнив те страшные посулы. Она подумала также и о сестре Тови – и задрожала еще сильнее.

Что она могла поделать?