Текст книги "Полнолуние"

Эдгар резко отпустил девочку, чуть не уронив ее с колен, но Лаура обняла его до судороги и удержалась, свернувшись у него на груди белым котенком. Он уже корил себя за то, что в одну минуту лишил детства этого злосчастного ребенка, что вмешался в ее кровь, заслонил ей солнце и перевернул небо, безжалостно погасив свет в ее глазах. Девочка смотрела на него с обреченным ожиданием, в ее глазах, которые наводнили преждевременные чувства к нему, дрожали слезы, а в уголке губ стыла капелька крови. Эдгар извлек белоснежный платочек и аккуратно промокнул ее со словами:

– Скорее бы ты стала взрослой. Я освобожу твою память, лишь иногда буду навещать тебя во сне. Расти и набирайся сил, дитя мира. Я буду ждать.

Он в последний раз погладил Лауру по белокурым волосам и осторожно поцеловал в лоб, стирая воспоминания о себе, оставляя в ее головке лишь образ сказочного принца, узнаваемый, но эфемерный, как мечта. Затем поставил девочку на ноги, быстро поднялся со скамейки, не удостоив взглядом бессознательную Элеонору, и отступил в тень. Вдалеке показалась Джемайма, которая изо всех сил тянула за руку отца. Увидев, что жена лежит в обмороке, Филипп немедленно бросился к ней, на ходу приказав старшей дочери позаботиться о Лоре. Джемайма, которой не надо было повторять дважды, схватила сестренку за руку и утащила на качели.

– Кто это был? – спросил Филипп, приведя Элеонору в чувство.

– Я точно не знаю… – пробормотала она, пытаясь отыскать силуэт Эдгара своим бегающим взглядом и привыкая к ужасной мысли, что ей придется продолжать жить рядом с Лаурой. – Но мне кажется, что это отец Лоры. Я не знаю его и никогда не знала. Понимаю лишь, что он не любил меня – ни капельки. И совсем не помню, как это произошло. Прости меня, Фил, но я должна была когда-то тебе признаться. Мне неизвестно, чья она дочь, но я уверена, что не твоя. Ах, лучше бы он сейчас забрал ее, навсегда, насовсем!

Филипп раздумывал всего минуту, глядя на жену, полную раскаяния и ужаса, видя отчаянную мольбу в ее глазах, а затем сказал:

– Ничего. Мы вырастим девочку. Лора – моя дочь, и я всегда буду так считать.

Покидая Город Ангелов и оставляя здесь частичку своей жизни, Эдгар обернулся, чтобы кинуть на нее прощальный взгляд. Его глазам открылась идиллическая картинка: две девочки вместе играли на качелях, поочередно кусая шоколадное мороженое и отталкиваясь от земли. Они были словно созданы с одного слепка, только у Джемми были каштановые, а у Лолли светлые волосы, и глубокие различия в их характерах, как и три года разницы между ними, не разделяли их пропастью непонимания. Они зримо дополняли друг друга, сливаясь в некое двуединое гармоничное существо. Лаура, еще слишком коротконогая, не доставала до земли, и Джемми раскачивала их обеих, рядом с ней младшая сестра не боялась высоты. У Джемаймы был заразительный смех, и Лаура, слушая ее, тоже хохотала, розово-румяная, разгоряченная и совершенно живая. Кровавый поцелуй Эдгара исчез из ее воспоминаний, даже если эта печать не стерлась из ее души, и он убедился, какое благодеяние совершил, оставив свою девочку на попечении сестры и покинув ее детскую память, тогда как Лаура уже и на расстоянии принадлежала ему.

– Все правильно, так и должно быть, – подумал Эдгар, улыбаясь самому себе. На сей раз за его спиной не оставалось никаких сожалений – впервые за двести лет он был совершенно доволен собой.

Часть 1. Лаура. Калифорнийские сны

Глава 1

В ее свидетельстве о рождении значилось:

Лорелия-Вирджиния Уэйн

Дата рождения: 13 апреля 1969 года

Место рождения: Бухарест, Социалистическая Республика Румыния

Мать: Алиса-Элеонора Уэйн

Гражданка Великобритании

Отец: Филипп-Джеймс Уэйн

Гражданин США

Ее первым воспоминанием стало лицо матери с непередаваемым выражением отвращения на нем. Мать всегда казалась ей красавицей, хоть эта яркая красота и носила налет искусственности: волосы, окрашенные в цвет прелой осенней листвы, белоснежная кожа и миндалевидные карие глаза. Наверное, не было еще ребенка, неискушенному взору которого лицо матери не виделось бы иконой. Элеонора стояла над детской кроваткой, ее пышные волосы в свете ночника озаряли лицо золотым ореолом, а в руках была подушка, такая же белая, как ее кожа. Затем она уронила подушку на свою маленькую дочь, и опустилась темнота.

Лаура, разумеется, не помнила, что произошло дальше. В ее подсознании затаилось ощущение удушья, ужаса и беспросветности, и это переживание осталось в ней на всю жизнь. От нее отрезали свет, и Лауру накрыла тьма – мягкая и тяжелая, – потом полог беззвучия убрали, и в глаза снова хлынул свет, но теперь сумрачный и печальный. Девочка увидела испуганное лицо отца, крепко удерживающего бессильные руки матери, а лицо той уже не напоминало лик Мадонны, ее сияющий ореол померк навсегда.

Следующим проблеском в воспоминаниях были карие глаза сестры Джемаймы, рассматривающей ее через прутья кроватки, во взгляде которой светилось любопытство и восхищение. Джемми была старше Лауры на три года и всегда опекала ее. Сестра и стала для Лауры настоящей семьей вместо той, что была лишь видимостью.

Нет, не было сомнений, что их родители любили друг друга – они даже никогда не ссорились. Это была благополучная семья, живущая в собственном доме в районе Венис в Лос-Анджелесе. Доктор Филипп Уэйн был преуспевающим психотерапевтом, у него консультировались многие голливудские звезды. Его жена Элеонора не работала, занималась домом и еще больше собой. Она была неудавшейся актрисой, нашедшей себя в счастливом замужестве. В возрасте восемнадцати лет Элеонора приехала из Англии покорять Голливуд, но британский акцент и истеричный характер помешали ей преуспеть. С Филиппом она познакомилась, когда попала в клинику с нервным срывом прямо со съемок, где играла официантку. У них вспыхнул роман, результатом которого стала беременность Элеоноры и скоропалительная женитьба. Голливуд оставил в ее манерах некоторую театральность и капризность, что, впрочем, нравилось ее мужу.

Обе дочери знали, что у Элеоноры слабое здоровье, хотя она никогда не выглядела больной. Раз в месяц Филипп устраивал ее в частную клинику, откуда супруга возвращалась заметно посвежевшей. Кроме того, у нее был плохой аппетит: за общим столом мать обычно сидела, с отстраненным видом ковыряя вилкой в тарелке, или же вовсе не притрагиваясь к еде. Однако это не мешало ей в возрасте за сорок выглядеть на двадцать пять, у нее не было ни единой морщинки или седого волоса.

Старшая дочь Джемайма унаследовала все самое лучшее от родителей: озорное очарование матери, ум и целеустремленность отца. В двадцать два года она с блеском окончила юридический факультет Калифорнийского университета и готовилась начать карьеру адвоката по уголовным делам. Правда, Джемми мало соответствовала привычному образу адвоката, но ей многое прощалось за успехи. Природный каштановый цвет волос казался девушке скучным, и Джемайма постоянно перекрашивала свои локоны то в черный, то в баклажановый, то в оттенок красного дерева. Она не стеснялась носить самые немыслимые платья с кроссовками или рокерскими ботинками, мини-юбки, облегающие лосины и глубокое декольте – все то, чем впоследствии запомнилась эксцентричная мода 80-х.

Сестры были очень похожи чертами лиц, разрезом глаз, формой губ, телосложением. Но при этом Лаура напоминала бледную тень Джемаймы. То, что у старшей сестры смотрелось ярким и сочным, у младшей было неброским и нежным, как карандашный эскиз. У Лауры были длинные прямые волосы, светлые брови и ресницы, беспримесно чистые голубые глаза. Блондинки Лос-Анджелеса были все, как одна, загорелыми и спортивными, а к ее белой коже не прилипали лучи калифорнийского солнца. Лаура не сознавала, что она хороша лунной красотой севера. Но никогда не завидовала старшей сестре – та была ее кумиром, лучшей и единственной подругой.

Училась Лаура неровно – не то что отличница Джемайма. Она быстро увлекалась и столь же быстро остывала. Любила читать, могла с головой погружаться в любимый предмет, но при этом ненавидела зубрежку, ей не хватало усидчивости. Лаура была мечтательна и подолгу витала в облаках. Окончив школу, она так и не смогла определиться с выбором профессии. Родители не давили на младшую дочь – им попросту не было до нее дела.

В апреле 1988 года Лауре исполнилось девятнадцать лет. Поздним утром того дня девушка еще дремала в полумраке своих грез, спрятавшись в коконе одеяла от шума города. Она с трудом разлепила веки, даже когда в комнату ворвалась Джемайма, свежая, как апрельское утро, раздернула занавески, распахнула окно и начала стягивать с сестры одеяло. Вместе с ней в комнату бесцеремонно хлынули солнечные лучи и океанский бриз.

– Вставай, маленькая лентяйка! Ты же не хочешь проспать свой день рожденья?

– Именно этого я и хочу, – пробурчала Лаура, жмурясь от яркого солнца и хватаясь за ускользающее одеяло, при этом не отрывая от подушки растрепанную голову.

– А я не позволю! – продолжала тормошить ее сестра. – Живо под душ! Сейчас мы выпьем шампанского и пойдем на пляж, затем пообедаем в кафе на набережной, вернемся домой, приведем себя в надлежащий вид и на всю ночь завалимся в клуб, будем танцевать до упада! Я куплю тебе пару коктейлей, ты ведь еще несовершеннолетняя.

– Может быть, мы лучше сходим в кино, а вечером посидим дома? – вздохнула Лаура, садясь на кровати и уже смиряясь с этим планом.

– Ты рассуждаешь как столетняя старуха! – поддразнила ее Джемайма. – Ты не понимаешь, как важно девятнадцатилетие. Это же конец пубертата, а значит, и юности! Через год тебе исполнится двадцать, а это уже наступит молодость, и годы полетят, не успеешь оглянуться – и тебе двадцать пять, а там и тридцать! А ты и не увидишь ничего, кроме этой темной комнаты.

– Ладно, – невольно рассмеялась Лаура, окончательно проснувшись, Джемми единственная могла побороть ее апатию. – Тебе самой только двадцать два. Вся жизнь впереди, пойдем веселиться!

Вечером, смыв с себя мокрый песок и усталость, Лаура терпеливо томилась в кресле, пока Джемайма завивала ее длинные волосы в модные мелкие кудряшки. Телефонный звонок прозвучал сигналом к отбытию ежегодной повинности.

– Лора, дорогая, с днем рожденья, – сказал Филипп с другого конца света. – Мы с мамой желаем тебе счастья и исполнения всех желаний.

– Спасибо, – ответила Лаура, физически ощущая, как затаилась с той стороны телефонного провода Элеонора. – Как Лондон?

Джемайма сделала вид, что не заметила, как похолодел голос сестры, она предпочитала занимать позицию буфера в этой своеобразной семье. Она даже выбрала для учебы Калифорнийский Университет в Лос-Анджелесе, чтобы не бросать Лолли одну.

Между тем Лаура вежливо выслушала краткий рассказ отца о достопримечательностях Лондона, попрощалась и повесила трубку. Она знала, что бы она ни делала, между ними всегда будет пролегать мировой океан.

Вскоре обе сестры уже кружилась в ритмах прилипчиво-слащавого электропопа среди леса разгоряченных тел, подергиваясь, словно марионетки, в мерцании стробоскопов. Джемайма танцевала самозабвенно, извиваясь, как язычок пламени, такая же гибкая и неуловимая, завитки медно-рыжих волос вспыхивали и сыпали вокруг искры ее очарования. Мужчины и мальчишки вились возле нее, как мотыльки около лампы в темную ночь. Лаура старалась не отставать от Джемми, и на нее тоже обращали внимание. В бирюзовом платье с блестками, разрумянившаяся, с подведенными глазами и помадой цвета фуксии на губах она уже не смотрелась бледной копией сестры. Опрокинув пару коктейлей, не привыкшая к алкоголю Лаура вдруг почувствовала головокружение и вышла подышать во внутренний двор. От природы меланхоличная и замкнутая, под влиянием спиртного она становилась ранимой и слезливой. Приступ необъяснимой глухой тоски, называемой «одиночество в толпе», отбил у нее желание веселиться и танцевать. Лаура присела на крыльцо, готовая расплакаться, когда пожарная дверь вновь отворилась, и следом за ней вышел парень. Впоследствии она никак не могла вызвать в памяти его внешность – ей показалось, что он вроде бы «ничего», – как и в тот момент не сумела выудить из памяти его имя. Кажется, это было что-то рокочущее, начиналось на «Р», то ли Рэй, то ли Рик, но спросить его Лаура постеснялась. Она подняла на него глаза, подернутые непролитыми еще слезами, и постаралась улыбнуться, но улыбка вышла жалкой.

– Ты вышел за мной, потому что тебя отвергла моя сестра?

– Нет, просто захотел покурить, – он пожал широкими плечами и присел рядом с ней на крыльцо. – Хочешь сигарету?

– Нет, спасибо, – мотнула головой Лаура. – Моя мать постоянно курит, и меня это жутко раздражает.

Он затянулся и наконец-то посмотрел на Лауру, неспешно оглядев ее с ног до головы, от блестящих босоножек до заколок в светлых кудряшках, задержав взгляд на оголенных коленях и декольте. Ноги у Лауры были недурны для ее среднего роста – достаточно длинные, с округлыми коленями и тонкими лодыжками, а пышный бюст считался семейной гордостью многих поколений женщин ее рода.

– Ты сестренка Джемаймы? Лола?

– Лора.

От обиды она неосторожно моргнула, зажмурившись чуть сильнее, чем следовало. Еле сдерживаемые слезы соскользнули с кончиков ресниц и покатились по щекам ярко-синими ручейками.

– Почему ты плачешь? – недоуменно спросил Рэй-Рик.

– У меня сегодня день рождения, – по-детски выпалила Лаура, не придумав ничего лучшего.

– И что, это повод плакать? Сколько же тебе исполнилось?

– Девятнадцать.

– Вот выдумала! – рассмеялся Рэй-Рик. – Да у тебя же вся жизнь впереди! Ты уже закончила школу?

– Да, почти год назад.

– И чем же занимаешься сейчас? Учишься в колледже?

– Нет, – всхлипнула Лаура. – Я не стала поступать в колледж, даже анкет не посылала.

– Почему? Разве ты тупая?

– Надеюсь, что нет. Вроде бы обыкновенная.

– И чем же ты все-таки занимаешься? Работаешь?

– Нет, – Лаура начала осознавать нелепость своего положения и, как следствие, успокаиваться. Она достала зеркальце, салфетку и принялась вытирать синие лужицы под глазами. Она вовсе не собиралась плакаться в жилетку этому парню и тем более откровенничать, но была в нем какая-то располагающая простота.

– Что же ты делаешь целыми днями, как проводишь время?

– Ну… – виновато протянула она, чувствуя себя донельзя избалованной, поверхностной и никчемной. – Я сплю, гуляю по пляжу, езжу в Голливуд, смотрю в кинотеатрах старые фильмы – очень их люблю… Вечерами болтаю с Джемаймой, иногда мы с ней выбираемся куда-нибудь.

– Твоя главная проблема, детка, – это скука, – с авторитетным видом изрек Рэй-Рик, закуривая новую сигарету. – Ты ничем не обременена и поэтому не знаешь, куда себя деть. А ведь живешь в Америке – стране великих возможностей. Где же твоя американская мечта? У тебя она есть?

– Наверное, нет, – Лаура задумалась, и ее взгляд затуманился, стал отрешенным, прозревая как бы сквозь него. – Вся целеустремленность в нашей семье досталась Джемайме. Мне иногда кажется, что я родилась мертвой… или уже старухой.

– Ты это брось, – сказал Рэй-Рик, выкинув окурок и придвинувшись к ней. – Все у тебя будет так, как ты заслуживаешь. Ты хорошенькая… хоть и странная.

«Сейчас он меня поцелует», – поняла Лаура и обмерла. Она давно готовила себя к мысли, что когда-то это должно случиться, ее запоздалый первый поцелуй, и что он вряд ли будет похож на томительные полуночные грезы. Все будет прозаично, как у большинства, с незнакомым парнем на заднем дворе ночного клуба, поцелуй с привкусом алкогольных паров и выкуренных сигарет. А потом, возможно, он позовет ее на настоящее свидание, где будет драйв-ин и заднее сиденье автомобиля, или номер в мотеле, или пляж…

«Почему бы и нет? – равнодушно подумалось ей с нарождающимся цинизмом. – Он неплохой вариант».

Его лицо приближалось как в замедленной киносъемке, и по мере того, как расстояние между ними сокращалось, Лаура чувствовала, что ее лицо леденеет, превращаясь в мраморную маску, а от щек отливает кровь. Она попыталась приоткрыть губы, но они словно застыли, и дыхание прервалось, как если бы в предвкушении прикосновения чужих губ Лаура вдруг лишилась ощущения собственной жизни. Она закрыла рот ладонью и начала судорожно кашлять, так что из глаз брызнули слезы, лицо болезненно исказилось и побагровело. Рэй-Рик отшатнулся и испуганно наблюдал за приступом, за тем, как она билась и задыхалась у стены, уткнувшись лицом в колени и заслонившись завесой волос.

– Что с тобой? Позвать врача?

– Позови Джемми, – прохрипела Лаура, наконец обретшая голос.

Рэй-Рик живо ринулся в клуб, и в его отсутствии Лауре немного полегчало. Надрывный удушливый кашель почти прекратился, оставив после себя затрудненное дыхание и боль в горле. Она вытерла рот салфеткой и с ужасом увидела на ней кровавые пятна.

«Не надо никому говорить», – всплыла у нее в голове вкрадчивая мысль, и Лаура в смятении приняла ее за свою.

Через несколько минут пожарная дверь распахнулась, и на крыльцо выбежала обеспокоенная Джемайма, за ее спиной маячил Рэй-Рик.

Лаура привалилась к стене, бледная как смерть, с посиневшими губами и размытыми глазами, волосы ее разметались, кружевная отделка короткого платья задралась выше приличного. Джемми ужаснулась ее виду, бухнулась рядом на колени, не жалея колготки, и принялась окружать своей заботой – поправлять сестре платье, промокать салфеткой глаза и щеки, убирать с лица прилипшие волосы.

– Что случилось, Лолли? Почему ты задыхалась? Ты что, закурила? – Джемайма повернулась и обвиняюще посмотрела на Рэя-Рика, как заправский прокурор.

– И не думала даже! – от негодования у Лауры прорезался голос. – Джемми, я хочу домой.

– Хорошо, мы идем домой.

Сестра помогла ей подняться, подхватила под руки, и они направились на стоянку такси. Лауре было совестно, что она так и не попрощалась со своим первым незадачливым кавалером, но обернуться и хотя бы махнуть ему рукой было бы стыдно. Она понимала, что он не позвонит ей, хотя наверняка знает телефон ее сестры.

Дома Джемайма уложила Лауру в постель и сидела рядом, пока та засыпала.

– Это случилось с тобой впервые, такой сильный кашель? – допытывалась Джемми. – Надо показать тебя врачу.

– Не стоит! – отчаянно воспротивилась Лаура, втайне радуясь, что не сказала Джемайме про кровь на губах. – Я чувствую себя нормально, просто поперхнулась, только и всего.

– Но это может быть предвестником астмы… или даже туберкулеза! Ты как дочь врача должна это понимать.

– Джемми, он врач-психотерапевт, – устало возразила Лаура. Пожалуй, это было впервые, когда дотошность сестры начала действовать ей на нервы. – Умоляю, дай мне принять снотворное и уснуть, я абсолютно разбита.

– Как дочь врача-психотерапевта ты должна знать, что принимать снотворное после алкоголя противопоказано. Ты и так сможешь заснуть. Спокойной ночи.

Лаура вздохнула и обреченно отвернулась к стене. Она долго не могла уснуть – ее томил коктейль из сомнений, смутных предчувствий и опасений, злость на себя и неоправданная обида на Джемайму, неопределенность и страх перед грядущим – одним словом то, что может волновать девушку на заре юности. Неспящий город по-прежнему шумел за окном, но она, как ни старалась, не могла отыскать в нем места для себя. Лаура всерьез раздумывала о возможности поступления в колледж или о поисках работы, но не находила смысла ни в том, ни в другом. Благодаря отцу она не знала отказа в деньгах, но по-настоящему не нуждалась в них – ее потребности были скромны. Она не была пустой и испорченной, но считала себя таковой и в ходе столь неутешительных размышлений вскоре стала сама себе противна. Сон подкрался на мягких лапках и начал путать ее мысли, играя с ними, словно котенок с клубком. Медленно и вязко погружаясь в водоворот сновидений, как в болотную трясину, Лаура уцепилась за последнюю внятную мысль: «Что-то должно случиться…»

Сны ее были прерывистыми и беспокойными с самого детства. Она вечно куда-то бежала, спасалась от невидимого преследователя, падала в бездонную пропасть, тонула в океане. И еще была какая-то тень – рядом с ней и в то же время в отдалении, бестелесный дух, вторгающийся в ее разум. Этот сон был объемным и даже осязаемым – Лаура бежала по коридорам старинного замка, она могла даже различить вековую пыль и паутину на стенах. На сей раз она не пряталась, а искала – временами впереди мелькала белая рубашка, и Лаура упорно следовала за ней, путаясь в поворотах и бестолково натыкаясь на стены. Наконец она очутилась в чем-то, похожем на зал, и узрела объект своих исканий. Раньше она тщетно пыталась вывести его лик из беспамятных детских снов. Сейчас Лаура впервые видела его так близко, и это оказалось столь ошеломляюще, что она застыла, как будто наткнувшись на воздушную стену.

Его неуловимый образ постоянно присутствовал в ее смутных снах, когда она металась по лабиринтам своего сознания. Сейчас же прекрасное видение стояло в кругу свечей и смотрело на нее синими глазами, а его длинные волнистые волосы укрывали плечи золотистой пелериной. Сладостный страх пополз мурашками по спине, и Лаура с трудом преодолевала тягу броситься к нему в объятия и отдаться на затянутом мглой полу. Сейчас он был ближе, чем когда-либо. Прежде Лаура была бессильна прикоснуться к нему: едва она собиралась исполнить свое тайное желание, иллюзорный мир, созданный им, разрушался вместе с дремотной дымкой, и она просыпалась в обыкновенной жизни. Он протянул руку, словно мост через туманную реку сна, и огладил ее бедро, это прикосновение источало обжигающий холод, как жидкий азот.

Лаура взглянула вниз и со стыдом увидела, что на ней то самое бирюзовое блестящее платье, вульгарно задравшееся вопреки законам гравитации. Точно так же, как случилось накануне вечером на ступеньках клуба. Он ослепительно улыбнулся и произнес одно слово:

– Скоро.

До этого ее воображаемый герой никогда не говорил с ней во сне. Но этот сон был более реальный и чувственный, чем прежние. Лаура осмелела и спросила:

– Ты снишься мне уже давно, и мне хочется верить, что ты существуешь. У тебя есть имя?

Он снова улыбнулся, отступил на шаг и начал таять в полумраке. Вместе с ним исчезла и Фата-моргана, его замок, созданный из снов. Лаура с усилием выплыла из притягательного омута своих грез-кошмаров, от которых у нее шла кругом голова. Она открыла глаза и несколько минут лежала в оцепенении, стараясь запомнить приснившееся, задержать в темной памяти его ускользающий образ, а затем повернулась на другой бок и спокойно проспала до утра.

Перед завтраком она вышла к воротам, повинуясь ежедневной обязанности приносить отцу свежую газету, которую почтальон оставлял в ящике. Поскольку Филипп был в отъезде, Лаура взяла газету себе, чтобы просмотреть за чашкой кофе. Джемми уже позавтракала и уехала на практику в суд. Лениво пролистывая страницы, Лаура наткнулась на необычное объявление, в котором говорилось, что Американское этнографическое общество организует экспедицию в Румынию. Приглашаются юноши и девушки, интересующиеся культурой Восточной Европы и готовые оплатить поездку. Слово «Румыния» возымело на Лауру магическое действие, она заволновалась и вскочила со стула. «Скоро», – снова забилось у нее в висках предвкушение тайны. Она побежала к себе в комнату и извлекла припрятанное там свидетельство о рождении, а также справку о выписке из больницы, написанную на румынском языке. Эти документы Лаура случайно отыскала в доме пару лет назад, и с тех пор они не давали ей покоя. Однако, зная своих родителей, она не решалась на откровенный разговор с ними.

Когда Джемайма вернулась домой, она крайне удивилась, увидев сестру необычайно возбужденной, с блестящими глазами и румянцем на щеках.

– Джемми, – сразу объявила Лолли, – я поняла, что хочу делать дальше, поеду в Румынию. Я уже все выяснила, мы вылетаем, как только нам оформят визы и все разрешения. Ты ведь дашь мне денег? Пожалуйста, пожалуйста!

Джемайма, разумеется, обрадовалась, что у сестры пробудился интерес к жизни, но идея путешествия в Румынию ее насторожила. Она дважды перечитала объявление, наморщила лоб и села за стол переговоров.

– Послушай, Лора, это, конечно, здорово, что ты так загорелась этой поездкой, но мне страшно за тебя. Румыния – бедная, опасная страна под властью настоящего тирана Чаушеску. Ты юная девочка, не знающая языка. Ехать туда по меньшей мере опрометчиво. Я твоя старшая сестра и несу за тебя ответственность. Что я скажу родителям?

Она ожидала, что Лолли внемлет ее доводам и быстро сникнет, но сестренка, всегда такая мягкая и уступчивая, на этот раз проявила небывалое упорство.

– А ты не говори им! – упрашивала ее Лаура. – Им до меня и дела нет! Сейчас 1988 год. Холодная война заканчивается! В Советском Союзе перестройка и гласность. Не за горами перемены и в других государствах. Совсем скоро мир станет единым, без войн и противостояний! Кроме того, я поеду туда не одна. Со мной будут еще участники экспедиции и два куратора, которые знают румынский язык.

Видя, что Джемайма колеблется, Лаура прибегла к последнему аргументу:

– Ты знаешь, что я родилась в Бухаресте? Так вот, я хочу выяснить, почему.

– Ты хочешь узнать, почему родилась в Бухаресте? – повторила Джемми в изумлении. – Ну, наша бабушка по матери была из Румынии, она сбежала оттуда в Англию во время Второй мировой. Я слышала об этом от папы. Наверняка у матери были там какие-то дела.

– У беременной? Сомневаюсь. Я хочу узнать, что она там делала, и при каких обстоятельствах я появилась на свет!

Лаура встала из-за стола и принялась нервно ходить по комнате.

– Ты ведь не думаешь, что тебя удочерили, Лолли? – с недоумением спросила Джемми.

– Нет, я вижу, что не приемыш. Мы с тобой похожи внешне, но я не могу понять одного: как у темноволосых и кареглазых родителей могла появиться я?

– Лолли, ты же учила биологию в школе! – рассмеялась Джемайма. – У кареглазой пары может родиться ребенок с голубыми глазами, если в их роду были такие.

– Вероятно, – Лаура снова села за стол и уронила голову на руки, на всякий случай готовясь разрыдаться. – Но, Джемми, мне кажется, здесь какая-то тайна. И корни ее находятся в Румынии, где я родилась. Я уже позвонила в Этнографическое общество и все разузнала. Мы будем проездом в Бухаресте, я найду ту больницу, где родилась, и все выясню.

– Вряд ли тебе там что-то скажут, столько лет прошло… И ты не знаешь языка.

– Я разберусь, – она наконец посмотрела на Джемайму, решившись поделиться самым сокровенным. – Мне кажется, что у меня другой отец. Поэтому мама никогда не любила меня. Возможно, он причинил ей боль… Я всегда была чужой в нашей семье. Если бы не ты, мне было бы совсем невыносимо!

И она умоляюще заломила свои маленькие ручки, совсем как Элеонора. Джемайме стало до боли жаль сестру. Джемми ко всем относилась лучше, чем они того заслуживали, и даже к матери, которая всегда была равнодушна к обеим дочерям. Она видела, что Элеонора никого не любила, кроме мужа, но прощала ей это. И, видя терзания Лолли, не смогла ей отказать.