Текст книги "Знамение"

XXXIV

10 мая 2020 года. Воскресенье

За три недели я закончил с закупкой воды, провизии и медикаментов. И так как я не из тех мужчин, у которых руки растут из нужного места, вторая квартира теперь выглядит как непролазный склад, заваленный коробками, пакетами и мешками.

Попытки установить порядок удались лишь в отношении отделения пищевых запасов от непищевых. Единственным достижением в области эргономичного использования пространства явились три ряда прикрученных к стене гостиной полок с пластиковыми лотками для выращивания овощей.

Чтобы не вызывать подозрений, я заказал двести с лишним бутылей с водой небольшими партиями в пяти различных компаниях. Под их хранение я отвел детскую комнату нашей квартиры, предварительно освободив ее от мебели. Бутыли были поставлены одна на одну до потолка и превратили комнату в своеобразный аквариум.

Как было обещано супруге, я обзавелся отдельной коробкой с акушерскими приспособлениями и препаратами. Были куплены щипцы, держатели, внутривенные катетеры, седативные средства для расслабления мышц, спазмолитики, анальгетики, утеротоники для ускорения родов, препараты для сокращения матки и глюкоза. Также я распечатал из интернета подробную инструкцию о том, как принимать роды.

Мысль о том, что мне, возможно, придется провести кесарево сечение, пугала, но я успокаивал себя тем, что роды старших детей прошли без осложнений, и подобное стечение обстоятельств маловероятно. Все же втайне от жены я купил средства для провоцирования медикаментозного выкидыша. На случай, если что-то пойдет не так.

XXXV

15 мая 2020 года. Пятница. Вечер

Первую половину дня, невзирая на действующий в городе карантин, я провел в офисе, но быстро покончил с делами и возвращался на развозке домой.

Новостные ленты анонсируют приземление космонавтов с МКС в 16 часов 16 минут по времени Москвы. Странные повторяющиеся цифры. Почти знак библейского апокалипсиса.

Примерно за час до запланированного приземления я выпрыгиваю из офисного микроавтобуса и под стук колотящегося сердца спешу к семье. Прохожу сквозь претенциозную входную арку жилого комплекса, которая обрамлена парой мраморных львов, косящих в мою сторону пустыми глазницами, и через двор, заполненный детьми, несмотря на карантинные ограничения.

Внезапно кто-то выкрикивает мое имя. Обернувшись, замечаю коллегу. Я давно не видел его вживую, лишь в виде цифрового аватара в приложении для интернет-конференций. Он направляется в мою сторону с неизбежностью снежной лавины. В закрывающей половину лица маске. Карикатурно семеня ногами. Как некстати.

– Здравствуйте! – вежливо обращаюсь к нему первый я.

– Приветствую, уважаемый коллега, – в свойственной ему вычурной манере отвечает он.

– Давно вас не видно.

– Вас тоже. Я дома сижу, правила соблюдаю. А вы, смотрю, гуляете, – с прищуром смотрит он на меня.

Меня раздражает его манера разговаривать с подковыркой. Обычно я не обращаю на это внимания, но в этот раз с трудом подавляю желание нагрубить в ответ.

– На работу вызвали, – коротко отвечаю я и благодарю маску, скрывающую выражение моего лица.

– Понимаю. Знаете, хорошо, что я вас встретил, мне нужно с вами кое о чем посоветоваться. Присядем? – он указывает на ближайшую скамейку.

– Простите, супруга ждет, должна к стоматологу идти на прием, – вру я, ужаснувшись перспективой быть затянутым в долгий разбор его проблем и пропустив тем самым момент приземления космонавтов, – давайте в следующий раз.

– Конечно, конечно! Идите, дорогой коллега. Спешите домой. Мой вопрос подождет.

– Спасибо. Скоро увидимся, – с облегчением прощаюсь я и направляюсь к своему подъезду.

– Бегите, – слышу позади его слова, ощущая укол вины за ложь и за то, что не смог уделить время человеку.

Отметая лишние мысли, залетаю в подъезд, чуть не сбивая с ног выходящую навстречу женщину.

– Аккуратнее, молодой человек! – высокомерным тоном отчитывает меня она.

Я не обращаю на нее внимания и мчусь к лифтам. Цифры на панели показывают, что оба лифта находятся на шестом этаже. Странно. Опять шестерки.

Нажимаю на кнопку вызова. Правый лифт отзывается и с гулом движется вниз. Наконец, створки, будто пасть хищника, раскрываются и впускают меня внутрь. Звучит приглушенная музыка. Обычно в лифтах играет нейтральная классическая музыка. Но сейчас звучит другое. Гитарный ритм. Стиль восьмидесятых. Низкий мужской баритон поет на английском:

 
«…this is the road to hell…»
 

Крис Ри. «Road to Hell». Дорога в ад!

Под звуки гитарного рифа я еду вверх, запертый, будто в гробу, в металлической коробке. Второй этаж. Третий. Четвертый. Хриплый голос заупокойной молитвой тянет куплет.

Пятый этаж.

 
«Oh no, this is the road to hell».
 

Шестой.

Тут лифт внезапно останавливается. Трясущимся пальцем я снова нажимаю на кнопку своего двенадцатого этажа. Лифт не реагирует, а Крис Ри продолжает издевательски повторять жуткий мотивчик.

Вызываю диспетчера, но из динамика раздаются лишь щелчки помех. Кажется, что гитара играет все громче, а певец рычит до боли в ушных перепонках.

Судорожно достаю телефон, решив позвонить жене за помощью. Связи в лифтовой шахте нет. И тут внезапно выключается свет, и я погружаюсь в кромешную темноту, освещаемую лишь горящей кроваво-красной цифрой шесть. А Крис Ри все ревет под аккомпанемент лязгающей металлом гитары.

Мои ноги подкашиваются. Срываю с лица маску и пытаюсь руками разжать створки лифта. Бесполезно. В отчаянии падаю на колени, зажмурив глаза, охваченный приступом панической клаустрофобии.

Вдруг свет загорается. Крис Ри замолкает, сменившись привычным Моцартом, а лифт как ни в чем не бывало оживает и движется дальше.

Кажется, прошла вечность, пока дверцы не открылись и не выпустили меня из плена, шатающегося и взмокшего от перенесенного ужаса.

XXXVI

Словно мешок с картошкой, я вваливаюсь в квартиру, игнорируя расспросы супруги, которая озадачена моим состоянием.

– Я в порядке, – бормочу я под нос, обессиленно плюхнувшись на диван, замечая, что на обеденном столе стоит включенный ноутбук с трансляцией новостного канала.

На часах двадцать минут шестого. Получается, что с того момента, как я выскочил из развозки, прошло не больше, чем пятнадцать минут. Невероятно!

– Пока ничего про космонавтов нет, – говорит она, возвращаясь к духовке, в недрах которой мне видна томящаяся с картофелем курица – мое любимое блюдо, – успею приготовить ужин, будем есть и смотреть.

«Будем есть и смотреть», – повторяю про себя ее слова я.

Она выглядит на удивление спокойной. Либо не принимает ситуацию всерьез, либо у нее железные нервы. Стараюсь рассмотреть ее лицо, но она отвернулась, занятая овощами для салата.

Зову по имени, но она не отвечает. Слышен только стук ножа по разделочной доске. Подхожу к ней и обнимаю. Она дергает плечами и сбрасывает мои руки. Я обнимаю снова, на этот раз крепче. Ее тело дрожит и опадает.

– У нас будет курица с картошкой. И салат, как ты любишь. Детям варю пельмени. Сейчас сядем. Будем есть и смотреть, – срывающимся голосом повторяет она, и я понимаю, что ошибся. Она так же напугана, как и я.

– Пусть этого не будет, – шепчет она.

– Сейчас узнаем.

– Мне страшно.

– Мне тоже, – я целую ее волосы, пахнущие шоколадом.

Следующий час мы проводим будто в сюрреалистическом фильме. Красиво сервированный стол. Лоток румяных куриных ножек на облаке из долек пряного картофеля, залитых лавой расплавившегося пармезана и присыпанных морской солью и перцем. Салат из огурцов, помидоров, рукколы и кубиков белоснежной брынзы, приправленный оливковым маслом и соевым соусом. Бутылка красного испанского вина. Настоящее пиршество!

Посреди стола – ноутбук с эфиром новостей. Ловлю себя на ощущении дежавю. Это повторяется. Мой сон. Не детали обстановки, а переживаемые чувства.

Медленно, боясь вспугнуть наваждение, я поворачиваю голову в сторону подвешенного к стене телевизора, ожидая, что он вдруг оживет знакомой картинкой приземления космонавтов. Нет. Телевизор не может заработать. Четыре месяца назад мы отключили кабельное телевидение.

Возвращаю внимание на экран компьютера, в то время как сидящая рядом супруга находит мою ладонь и в волнении сжимает ее.

А на экране люди в белых халатах суетятся вокруг трех космонавтов, закованных в скафандры. Они только что приземлились в обожженной дочерна металлической капсуле, похожей на пустую пивную банку. Ветер теребит края валяющегося в пыли парашюта, на котором капсула спустилась из космоса. Прямиком с зависшей на орбите международной космической станции. Один из космонавтов прислоняется спиной к корпусу капсулы и устало улыбается в камеру. Он снимает шлем, подшлемник и с наслаждением вдыхает воздух степи. Его мокрое от пота лицо – на весь экран. Внезапно улыбка сменяется гримасой напряжения.

И он тяжело кашляет…

Часть вторая

I

Он просыпается. Разлепливает глаза, но снова их закрывает, ослепленный ярким светом. Некоторое время лежит без движения, прислушиваясь к телу, пытаясь определить свое местонахождение. На мгновение ему кажется, что он умер, но тяжесть в голове и ломота в теле свидетельствуют об обратном.

Вокруг тишина, нарушаемая лишь тихим монотонным жужжанием.

Он шевелит пальцами ног. Безуспешно пытается приподнять руку. Руки чем-то связаны. Еще ощущает жжение на внутренней стороне локтя. Пошевелив плечами, он пробует избавиться от него, но жжение только усиливается.

Стоит ему снова приоткрыть глаза, как накатывает волна головной боли, будто в черепную коробку заливают раскаленный металл. Выждав некоторое время, он пытается подтянуть к животу ноги, но обнаруживает, что и они связаны.

Проскакивают мысли об отравлении и похищении, но, рассудив, он предполагает, что находится в больнице. Если так, то рядом должны быть доктора.

Собравшись с силами, он шевелит пересохшими губами в попытке позвать на помощь, но выходит лишь хриплый стон. Пробует снова, набрав больше воздуха. Но тут легкие сжимаются, и его скручивает затяжной кашель.

Кажется, проходит вечность, пока он лежит без движения, опасаясь спровоцировать новый приступ кашля, погружаясь в память о событиях прошедших дней, вспоминая экспедицию на МКС, выход в космос, прокол скафандра, инцидент с кислородом и красивое лицо Леры, нависшее над ним.

Воспроизведя в памяти произошедшие события, он ощущает удовлетворение и гордость за себя. Несмотря на трудности и инцидент за бортом, у него все получилось. Он покорил этот гребаный космос, отнявший половину жизни. Теперь он может двигаться дальше.

События после приземления он помнит хуже. Они вроде успешно приземлились. Было много врачей в похожих на скафандры костюмах. Их поместили в карантинные боксы из-за выявленной вспышки ковида на борту. Что было дальше, он помнит лишь отрывками. Их долго куда-то везли, потом перенесли на самолет, а после – темнота.

С трудом пошевелив губами, он с ухмылкой выдавливает из себя грязное ругательство, предполагая, что, без сомнения, заразился знаменитым коронавирусом. Симптомы сходятся: жар, головная боль, ломота и кашель. В точности, как говорили в новостях.

Он предпринимает еще одну попытку оглядеться. На этот раз успешно. Его догадки оправдываются. Он лежит на кровати в больничной палате. Его конечности зафиксированы к кровати бинтами, вероятно, чтобы не дать смахнуть иглы капельниц, вставленных в вены на обеих руках и тянущихся к аппарату у изголовья. Именно этот аппарат издает жужжащие звуки, которые он отметил после пробуждения.

Пространство вокруг кровати закрыто перегородками из мутной полиэтиленовой пленки, посреди которой угадывается отверстие «двери», запертое на застежку. Сквозь пленку он различает движение фигур, видимо, медицинских работников. Они очень близко, но у него нет сил докричаться до них.

Взгляд падает на высокий белый потолок. По потолку ползет муха. Она продвигается сначала вперед, а потом назад. Он наблюдает за ней, рассматривает головку с парой выпученных красноватых глаз, мохнатые передние ножки, которыми она потирает, будто пересчитывает купюры, и полупрозрачные крылышки с затейливым узором.

Он ловит себя на мысли, что это странно. У него отличное зрение, но его не должно быть достаточно, чтобы в деталях разглядывать крохотную муху, сидящую на потолке. Это открытие его удивляет. Дальнейшие размышления прерывает новая волна головной боли, которая заставляет его снова закрыть глаза. Стоит ему прикрыть веки, как тяжесть накрывает его, и он проваливается в сон.

Засыпая, он обещает себе разобраться в загадке, не зная, что эти мысли – последние в его жизни. Человеческой жизни…

II

Его ноги подкашиваются, а в глазах рябит от усталости. Он рад, что двенадцатичасовая смена подошла к концу, можно снять опротивевший герметичный защитный «ковидный» костюм и защитную маску-респиратор, натянутую поверх оптических очков.

После недолгого перерыва, часов шесть назад он, возвращаясь в «грязную зону», неудачно подогнал маску к лицу, а потом до конца смены не смог ее поправить. Так что теперь его переносицу украшает пурпурный нарыв.

– Японский городовой! На кого ты похож! – усмехается он, взглянув на себя в зеркало, встроенное в стену больничного коридора, которая разделяет «грязную» и «чистую» зоны бывшего кардиологического отделения главной Городской клинической больницы, на скорую руку переоборудованного в «ковидный» госпиталь.

– Надо было послушать Галю, – говорит он себе, рассматривая свое осунувшееся лицо с красными полосками от касаний краев маски и вспоминая, что жена предлагала пристроить под маску некие защищающие от раздражения кожи наклейки.

Образ жены заставляет его сердце сжаться от тоски. Доброе лицо, чуть полноватая высокая фигура, мягкие руки и светло-карие глаза, темнеющие, когда она не в духе. Ему бы сбежать из больницы к ней и обнять, вдыхая знакомый аромат духов, но это невозможно. Он работает двенадцатичасовую смену через двое суток отдыха и проживает, как требуют противоэпидемические ограничения, в оборудованном неподалеку от клиники отеле для «ковидных» врачей без права контактировать с внешним миром. И так больше месяца.

Он было коснулся пальцами лица, но тут же одернул руку, повинуясь недавно обретенному рефлексу, несмотря на то что только что прошел полную санитарную обработку в так называемом «шлюзе» при выходе из «грязной» зоны, где снял и сдал в чистку экипировку, принял душ и надел чистую одежду.

– У рыбки гуппи больше мозгов, чем у вас, шеф, – как-то сказала ему одна из молодых медсестер, заметив, что при заступлении на смену он забыл закрепить скотчем рукав на защитном костюме.

Он не обиделся на шутку, а лишь благодарно улыбнулся, понимая, что в условиях войны с «ковидом» немного юмора не помешает. К тому же он догадывается, что нравится ей, чему он удивлен, учитывая возраст и постоянный несвежий вид, контрастирующий с молодой цветущей девушкой. Впрочем, она ему тоже нравится, потому что неуловимым образом похожа на его жену в ту пору, когда они только познакомились.

«Пусть флиртует, немного радости в наше время не помешает», – думает он, направляясь по коридору к кабинету через два лестничных пролета, которые даются ему тяжело, словно глубокому старику.

Добравшись до места, закрывает за собой дверь и усаживается за заваленный бумагами стол. Стоит ему прикрыть веки, как перед глазами плывут красные круги, а после – картинки прошедшей смены. Вереницы карет скорой помощи, замурованные в противоэпидемические костюмы врачи. Носилки, анализы и капельницы. Измученные лица больных. Мольбы о помощи. Смерть, пляшущая зловещий танец в каждой бусинке пота, в каждой капле крови и каждой слезе. Ад. Его персональный ад.

Или испытание? Доказать, что он достоин звания врача.

Нет. Дело не в этом. Для того чтобы вымолить прощение.

Это горькое осознание – будто игла, вонзающаяся в сердце. Прощение за то, что не сберег. За то, что позволил случиться тому, что случилось.

В памяти отчетливо вспыхивает образ сына. Веселое веснушчатое лицо. Светлые кудри. Волевой подбородок. Глаза то светло-карие, то темные, как у матери. Единственный их сын. Мальчик, который слишком быстро вырос и покинул их. Ребенок, которого они отправили прямо в лапы смерти. Пять лет назад, когда он погиб в глупейшей автомобильной аварии после того, как уехал учиться на кардиолога в Европу.

От этих воспоминаний пережитая и выплаканная было скорбь выплескивается наружу, снова ощущаясь свежей раной. Он обхватывает ладонями голову, чтобы в отчаянии не поддаться импульсу стукнуть лбом о стол. Но потом рывком открывает тумбочку, находит початую бутылку водки, припасенный там же стакан и наливает пахучую жидкость. Одним глотком выпивает налитое, ощущая, как спасительный жар медленно растекается от желудка по телу и словно разжимает в груди тугую пружину.

Уставившись невидящим взглядом на рекламный постер средства от гипертонии, он думает о том, что нужно продолжать делать свою работу. Спасать пациентов и не ныть. И может быть, настанет момент, когда ему будет легче, и он перестанет искать в глазах каждого встреченного парня тень своего сына.

Он отправляет бутылку и стакан обратно в тумбочку, глубоко вздыхает, включает компьютер и принимается заполнять формуляры данных о пациентах, поступивших за смену.

Вписывая информацию, он останавливается на одной строке. На фамилии известного космонавта, недавно завершившего миссию на МКС. Его состояние вызывает тревогу. И не потому, что пациент требует ухода, как тяжелый «ковидный» больной, а потому, что симптомы его болезни отличались от тех, которые были им знакомы.

Покружив курсором мыши по полю ввода комментариев о состоянии пациента, он принялся печатать на расхлябанной клавиатуре послание врачу, заступающему на смену:

«ВНИМАНИЕ: пациент поступил 17 мая 2020 года с симптомами двухсторонней пневмонии. Подтвержден диагноз COVID-19. К типичным симптомам добавились обширная сыпь, неудержимые диарея и рвота. Требуется отправить дерматологические и аллергические пробы на анализы».

Закончив с набором текста, он, хмурясь, перечитывает написанное, прокручивая в голове обстоятельства, которые связаны с пациентом. Потом кивает сам себе, решив, что отразил в отчете все, что нужно.

Через пять минут, выходя из здания клиники, он наталкивается на репортера и, вопреки обычному поведению, соглашается ответить на вопросы.

– Пожалуйста, сообщите зрителям канала, имеются ли изменения в состоянии космонавта? Был ли поставлен окончательный диагноз? – задает вопрос девушка.

– М-м-м… состояние пациента вызывает тревогу. Были выявлены новые симптомы, которые требуют дополнительного изучения и анализов…

III

Женщина бежит по лестнице, не держась за поручни, волоча за собой дочь, которая вынуждена перескакивать через ступени, чтобы успеть за матерью.

Платок на голове женщины сбился, а волосы растрепаны. Встречая на пути людей, она шарахается от них, будто от прокаженных, сквозь зубы проклиная себя за то, что решила приехать в больницу навестить свекровь, слегшую с гипертоническим кровоизлиянием.

– Дура! Поперлась и дочь взяла! Кругом вирус, а я пошла с треклятыми склянками, думала, бабка голодает на казенных харчах. Ни сыну, ни гнилым ее родственникам она не нужна. Зачем я метнулась к этой ведьме? Пропади она пропадом! Она и ее бездельник сынок. Дура!

С каждым произнесенным в намокшую от дыхания маску ругательством пустые склянки в ее сумке позванивают, будто посмеиваются.

– А в благодарность что? Наговорила гадостей, как обычно, злобная старуха. Умом тронулась! Была конченой сукой, теперь же, когда кровь извилины залила, совсем сбрендила!

Столкнувшись с очередным встречным, она вскрикивает, готовая наброситься на мужчину и излить кипящее в груди варево из злости, обиды и страха.

Дойдя до площадки между этажами, она сбавляет темп, чтобы перевести дыхание, и вдруг ощущает, как влага стекает по щекам. Прислоняется к стене и, сняв маску, торопливо вытирает ею слезы.

– Мама, почему ты плачешь? – тоненьким голоском спрашивает девочка.

– Я не плачу. Не отставай! – строго отвечает та, возвращая маску на место, но потом опускается на колени перед дочерью и прижимает ее к себе. – Детка, мы сейчас очень быстро пойдем домой. Ты, главное, держи маску на месте и не мешкай, – мягким голосом говорит она в полупрозрачное ушко, – твоя мама обо всем позаботится, нам никто не нужен, ни твой отец, ни бабка.

– С бабушкой все хорошо? – спрашивает девочка.

– Хорошо. Она нас всех переживет, – с горечью отвечает та, вспоминая события последних двух дней.