Текст книги "День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия"

Том Райт
День, когда началась Революция: казнь Иисуса и ее последствия

Посвящается Лео

Вот победил Лев!

(Откр. 5:5)

N.T. Wright

THE DAY THE REVOLUTION BEGAN

Reconsidering the Meaning of Jesus’s Crucifi xion

© 2011 by Nicholas Thomas Wright. All Rights Reserved.

Published by arrangement with HarperOne, an imprint of HarperCollins Publishers

Перевод с английского Михаила Завалова

Редактор перевода Михаил Толстолуженко

В оформлении использована фотография:

© Denis-Art / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

Оформление обложки Виктории Брагиной

© Завалов М.И., перевод на русский язык, 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

I. Вступление

1. Жизненно важный скандал: Почему крест?

«Молодой герой покоряет сердца». Если бы в 33-м году по Р. Х. (как принято говорить сейчас) в Иерусалиме были газеты, вы не нашли бы в них такого заголовка. Когда Иисус из Назарета погиб ужасной смертью на кресте от рук римских солдат, никто не видел в нем героя. Когда его тело спешно клали в гробницу, никто не говорил, что его смерть обернулась чудесной победой, стала героическим мученичеством. Его движение, представлявшее собой разношерстную группу последователей, умерло вместе с ним. Мир не изменился. Еще один молодой вождь был жестоко казнен. Подобное римляне хорошо умели делать. Кесарь сидел на троне. Последнее слово, как всегда, осталось за смертью.

Только это не совсем так в случае Иисуса. Обращаясь к этому дню в свете того, что произошло вскоре после него, последователи Иисуса делали шокирующий, скандальный, нелепейший вывод: что смерть Иисуса стала началом революции. Что в тот день произошло нечто такое, что изменило мир. Что к шести часам мрачного вечера той пятницы мир стал иным.

Нелепость это или нет, они оказались правы. Независимо от того, верим ли мы в Иисуса, одобряем ли его учение, не говоря уже о том, нравится ли нам облик того движения, которое до сих пор заявляет, что следует за ним, – в любом случае нам придется рассматривать его распятие как один из поворотных моментов в истории. Подобно убийству Юлия Цезаря примерно за семьдесят лет до того, распятие Иисуса знаменует окончание одной эпохи и начало другой.

А первые последователи Иисуса видели в его распятии нечто большее. Они видели в нем важнейшее событие не просто в человеческой истории, но и во всей истории отношений между Богом и миром. Они были убеждены, что распятие позволило по-новому, в удивительном свете взглянуть на смысл самого слова «Бог». Они верили, что через это событие единый истинный Бог внезапно и решительно начал осуществление своего замысла по спасению мира.

Этот день стал для них началом революции.

И дело не просто в том, что они верили, что Иисус был воскрешен из мертвых. Разумеется, они верили в это, и в их дни, как и в наши, это тоже казалось скандальной нелепостью. Однако скоро они стали видеть в его воскресении не просто удивительное новое начало как таковое, но следствие того, что произошло тремя днями ранее. Воскресение стало первым видимым знаком того, что революция уже началась. За этим должны будут последовать новые знаки.

Большинство христиан сегодня видит это иначе – и вследствие этого иначе смотрит и большинство людей вне Церкви. И я могу понять – почему. Как и большинство современных христиан, я, думая о смерти Иисуса, поначалу исходил из того, чему меня научили: через эту смерть Бог спас меня от «греха», с тем, чтобы я мог «попасть на небеса». Такая мысль, конечно, может быть весьма революционной для того, кто никогда раньше об этом не думал. Но это отнюдь не та революция, о которой говорили первые христиане. И такое расхожее представление, взятое само по себе, в значительной степени искажает то, что говорили первые последователи Иисуса. Они говорили о чем-то большем, о чем-то более грозном, о чем-то куда более взрывоопасном. Личный смысл никуда не уходит – хочу, чтобы это было ясно с самого начала. Однако он содержится внутри более масштабной истории. И потому он не умаляется, а становится еще более глубоким.

Попробую подойти к этому с другой стороны. Говоря о смерти Иисуса, раннехристианские авторы, как это ни поразительно, выражают восхищение и благодарность. Вдумайтесь в слова Павла: «Он возлюбил меня и отдал Себя за меня» (Гал 2:20) или «Мессия умер за грехи наши, по Писанию» (1 Кор 15:3). Задумайтесь о самом, быть может, известном стихе Нового Завета: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного» (Ин 3:16). Во всех этих случаях в центре стоит крестная смерть Иисуса, а не воскресение. Именно на такие места должно опираться всякое достоверное описание того, что, по убеждению первых христиан, произошло, когда Иисус умер. Однако взятые сами по себе, без учета более крупных частей общей картины, эти места могут привести нас к частному или даже эгоистичному взгляду на вещи: крест может представляться ответом на наши собственные насущные потребности (в прощении сейчас и спасении в будущем), ничего не меняющем в окружающем нас мире.

Некоторые даже видят пользу в таком несоответствии. «Этот мир не есть наш дом, – говорят они. – Иисус спас нас, и он заберет нас в иное место». Однако первые поколения христиан утверждали совершенно определенно: смерть Иисуса сделала мир другим, радикально изменила мир. Произошла революция. В данной книге я хочу показать, что́ это значит и как более полное – и имеющее основание в самом Новом Завете – ви́дение того, что совершилось со смертью Иисуса, может сделать нас участниками этой революции. Согласно Книге Откровения, Иисус умер не для того, чтобы сделать нас спасенными бесплотными тенями, но чтобы мы стали новыми людьми, призванными играть важнейшую роль в осуществлении Божьего замысла о мире. Понимание того, что именно произошло в ту ужасную пятницу, есть важный шаг к осуществлению этого призвания.

Но незави́симо от того, понимаем мы это или нет, невозможно отрицать, что сам факт распятия Иисуса и символ креста сохраняют в нашем мире огромную силу. Прежде чем двигаться дальше, стоит задуматься над этим. И тогда перед нами снова встает ключевой вопрос: почему?

Покоренные крестом

Недавно мне рассказали об энергичной молодежной организации, которая называет себя «Армией Иисуса». У них, разумеется, есть свой сайт, и, должен признаться, когда я впервые на него зашел, я ожидал увидеть избитые клише и набившие оскомину призывы. Я ошибся. В нем чувствовалась новизна, и, вопреки моим ожиданиям, там был представлен широкий спектр духовных традиций и практических программ. Но по сути он оставался глубоко традиционным, как можно видеть на страничке, что привлекла мое внимание. В центре этого небольшого текста находится крестная смерть Иисуса из Назарета – то самое событие, которому посвящена моя книга. Текст указывает на странную, возможно, даже революционную силу, которой все еще обладает это событие, несмотря на весь скептицизм и все насмешки современного мира:

Ты от него не скроешься. Он повсюду.

Крест.

В домах, в фильмах, на картинах, в клипах. В качестве сережек, на цепочке на шее. Вышитый или выбитый на ремне или на джинсах. Нанесенный в качестве татуировки на коже…

Сколько бы заплатили «Кока-Кола» или «Макдоналдс» за права на символ, который ежедневно носят на шее миллионы людей?

Крест – символ всех христиан; для миллионов их по всему миру он – единственный визуальный знак их веры.

Разве это не странно? Ведь сперва крест был символом страдания и поражения. Римская империя убила тысячи своих врагов, пригвоздив их к деревянным крестам.

Это как носить на шее виселицу. Или как повесить на шею маленький золотой шприц с ядом.

Римляне казнили Иисуса Христа 2000 лет назад. Но христиане верят, что он не остался среди мертвых – он победил смерть и воскрес, более не подвластный смерти.

И потому из символа смерти крест превратился в символ конца смерти.

Символ надежды, символ возможности – для каждого человека.

Вот почему христиане носят изображения креста.

«Армия Иисуса» носит ярко-красные кресты и раздает их другим. Член «Армии Иисуса» Крис, которому 38 лет, говорит: «Мы раздаем сотни крестиков. Людям они нравятся. Они светятся в ультрафиолетовом свете, за что их любят посетители ночных клубов! И не только они: эти кресты помогают самым разным людям думать о Боге и молиться».

«Они должны бросаться в глаза, – добавляет он. – Крест Иисуса означает, что мы можем получить прощение и начать все заново. Даже смерть побеждена».

Об этом стоит громко кричать[1]1
  http://jesus.org.uk/blog/theology-and-social-comment/cross-my-heart-and-hope.


[Закрыть].

Этот маленький энергичный текст дает нам немало пищи для размышления. Разумеется, это не сложный богословский трактат и не толкование Писания. Но вот что важно: распятие Иисуса – это простой, суровый факт, неразрывно связанный с реальным пространством и временем и, что еще важнее, с реальной плотью и кровью человека. Люди и сегодня так или иначе чувствуют, что он имеет для них большое и глубокое значение. Разумеется, найдутся и те, кто видит в нем всего лишь неприятную историю из прошлого.

Вопреки всем предсказаниям, что религия в целом и христианство в частности утрачивают свою привлекательность в современном мире, распятие Иисуса и евангельская история, в которой мы его находим, сохраняют удивительную силу в культуре позднего модерна. Крест притягивает внимание даже тех, у кого нет ясного представления о его смысле или вообще четкой веры в Иисуса или в Бога. Чем это объяснить? Почему крест Иисуса из Назарета имеет такое влияние даже сегодня?

В 2000 году, на рубеже двух тысячелетий, Национальная галерея в Лондоне организовала выставку под названием «Взгляд на спасение». Это хорошая иллюстрация к сказанному выше – особенно если вспомнить, что европейские страны обычно куда более «секуляризованы», чем Соединенные Штаты. На выставке в основном были представлены изображения распятия Иисуса. Многие критики морщились. Все эти старые картины, изображающие кого-то, замученного до смерти! Зачем ходить по заполненным ими залам и рассматривать все это? К счастью, широкая публика проигнорировала мнение критиков: множество людей пришло посмотреть на произведения искусства, которые, как и само распятие, обладают необъяснимой силой.

Директор галереи Нил Макгрегор позже стал директором Британского музея и на протяжении последующего десятилетия безупречно и плодотворно трудился на этом посту. Последним из экспонатов, приобретенных им в этом период, перед переходом на аналогичную должность в Берлине, стал крест – простой, но такой, что о нем потом трудно забыть. Он сделан из фрагментов небольшого судна, которое перевозило беженцев из Эритреи и Сомали. 3 октября 2013 года оно затонуло неподалеку от итальянского острова Лампедуза, расположенного к югу от Сицилии. Из 500 человек, бывших на борту, 349 утонули. Местный ремесленник Франческо Туччо, глубоко удрученный тем, что этих людей не удалось спасти, сделал из обломков судна несколько крестов. Один из них нес папа Франциск во время поминальной службы, в которой участвовали те, кто выжил. По просьбе Британского музея Туччо сделал еще один крест специально для него. Мастер был благодарен администрации музея за то, что она обратила внимание людей на трагедию, символом которой стал этот маленький предмет из дерева. Но почему именно крест, а не что-то другое?

Есть другой глубоко тронувший меня пример. В лондонском Альберт-холле ежегодно проходит фестиваль променадных концертов, где благодаря низкой цене билетов широкая публика может услышать музыкантов мирового класса. 6 сентября 2014 года оркестр под управлением сэра Саймона Рэттла исполнил «Страсти по Матфею» Иоганна Себастьяна Баха. Прекрасно исполненная музыка дополнялась сценической постановкой, автором которой был Питер Селларс, профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, который особенно известен оригинальными современными постановками классических опер и пьес. Во время перерыва Селларс пояснил телезрителям, что это не театр, а молитва. Его постановка, сказал он, опирается, во-первых, на то, как Бах своей музыкой передает историю смерти Иисуса, а затем на то, как эту историю и интерпретацию Баха понимают сегодня. При этом Селларс ничего не говорил о своем отношении к христианской вере. Но видно было, что для него история смерти Иисуса невероятно важна: в ней каждый человек сталкивается с самой темной стороной человеческой жизни и видит возможность, включившись в эту историю, найти свой путь в этом мраке. Как весь мир, христианский и нехристианский, ведет летосчисление от рождения Иисуса, так весь мыслящий мир, христианский и нехристианский, снова и снова открывает, что история смерти Иисуса, отраженная в изобразительном искусстве, музыке и литературе, представляет собой ту точку, из которой можно увидеть и всю беспросветность человеческого существования, и выводящий нас из этого мрака сияющий свет.

Можно найти массу других подобных примеров, каждый из которых с новой силой ставил бы перед нами вопрос: почему? Почему эта смерть и обрамляющая ее история несут в себе такую силу? Похоже, тут не работает ни одно объяснение. И эту силу чувствуют не только христиане. Я вспоминаю роман еврейского писателя Хаима Потока, где художник Ашер Лев ищет образы, которые могли бы передать боль современного иудаизма. И единственное, что он находит (к ужасу его общины) – это сцена распятия, которую он изображает новым, шокирующим образом. Я вспоминаю первый роман о Гарри Поттере, где в конце выясняется, что маленький Гарри был спасен благодаря самопожертвованию любящей матери. Примеры можно перечислять бесконечно.

Скептики могут продолжать говорить, что казнь Иисуса – лишь одно из тысяч распятий, осуществленных римлянами на Ближнем Востоке. Но по каким-то причинам, бо́льшим, чем просто культурные традиции, эта конкретная смерть все еще вызывает у нас мощный отклик. И как в Средние века многие люди связывали себя с этой историей через размышления об «орудиях Страстей» (биче, терновом венце, гвоздях и прочем), так сегодня разные ее человеческие элементы – крик петуха при отречении Петра, поцелуй, которым Иуда предает своего учителя, – известны каждому. Они кратко выражают то, как мы, люди, склонны совершать ужасные ошибки, и в то же время напоминают об этом в более широком и мощном смысловом контексте.

Если же мы обратимся к представлениям христиан, то увидим ту же картину, только она становится ярче – особенно удивительно то, что крест, крайне простой символ, каким-то образом не превращается в банальность. В вышедшем в 1986 году и завоевавшем много наград фильме Ролана Жоффе «Миссия» крест в разных видах является зрителю на протяжении всей истории. Фильм начинается со смерти одного из первых миссионеров-иезуитов в отдаленной части Южной Америки, где обитает племя гуарани. Индейцы привязывают его к деревянному кресту и отправляют по реке к водопадам Игуасу – эту сцену можно увидеть на афише. Фильм заканчивается кровавым убийством мирных вождей, несущих в процессии символы распятия: португальские колониальные войска, желающие обратить туземцев в рабство, а не проповедовать им Евангелие, приближаются к индейцам и открывают огонь. Смысл креста – особенно то, как он разительно отличается от использования власти в нашем мире, – стоит перед нашими глазами, подобно большому вопросительному знаку, на протяжении всего фильма.

Еще более четкую картину мы видим в классической христианской литературе. В знаменитом «Путешествии пилигрима» (1678) Джона Баньяна главный герой, Христианин, с трудом переставляет ноги, неся тяжелое бремя. Наконец он приходит в место, бесподобно описанное Баньяном:

Тут стоял Крест, а немного пониже его была гробница. И я видел во сне, что, как только Христианин подошел ко Кресту, бремя упало с его плеч и спины, покатилось ко входу в гробницу и скрылось там – более я его не видел.

И тогда Христианин возрадовался и возликовал и сказал в веселии сердца: «Его скорби дали мне покой, Его смерть даровала мне жизнь». И он стоял там в изумлении, недоумевая: как это один только лишь вид Креста избавил его от столь тяжелого бремени?[2]2
  John Bunyan, Pilgrim’s Progress, ed. J. M. Dent (London, 1898), 38.


[Закрыть]

Позвольте мне привести еще один пример из тысяч возможных, который показывает, что распятие Иисуса несет в себе силу, которую трудно объяснить какими-то рациональными причинами. Один католический архиепископ (я пытался выяснить, кто он такой, но безуспешно; эта история известна всем) рассказывал, как трое юных хулиганов решили посмеяться над священником, который принимал исповедь в местной церкви. Они по очереди становились на колени в исповедальне и «каялись» в разного рода ужасных грехах и преступлениях, чтобы увидеть, как на это отреагирует священник. Двое из них быстро убежали из церкви, но священник остановил третьего и, как бы веря его «исповеди», сказал, что наложит на него епитимью. Он велел юноше подойти к другому краю храма, где находилось распятие. Хулиган должен был поглядеть в глаза Иисуса, висящего на кресте, и трижды повторить такие слова: «Ты совершил все это ради меня, а я ради тебя не делаю даже этого», – и щелкнуть пальцам на слове «это». Насмешник сделал это один раз, затем второй. И потом понял, что не может сделать это в третий раз, – и начал рыдать. Он ушел из церкви другим человеком. «И я знаю эту историю потому, – говорил в завершение архиепископ, – что этим юношей был я сам».

Почему же смерть Иисуса обладает такой силой? Если смерть некоего человека в глухой римской провинции почти две тысячи лет назад несет в себе такую силу – то каков ее смысл? Что за революция началась в тот мрачный и кошмарный день?

Прежде чем искать ответы на эти вопросы, я хочу прояснить одну вещь. Крест обладает силой и в том случае, если вы не можете ответить на вопрос «Почему?». Подумайте об этом. Вам не надо знать теорию музыки или акустики, чтобы наслаждаться виртуозным соло на скрипке. Вам не обязательно изучать кулинарию, чтобы наслаждаться вкусной едой. Подобным образом, даже если у вас нет никакой теории, объясняющей силу креста, он может тронуть ваше сердце и изменить вас, может явить вам любовь и прощение, которые связаны со смертью Иисуса.

Многие пережившие это люди не могут объяснить силу креста, как и «Армия Иисуса» не пытается объяснять, почему или каким образом смерть Иисуса означает возможность получить прощение. Скорее эта присутствующая повсюду и преодолевающая культурные барьеры сила действует до всяких объяснений или независимо от них. Это нечто подобное красоте заката или влюбленности. Попытка анализировать или объяснять это кажется бессмысленной. Люди чувствуют, что эта история захватывает их, что рассказ о распятии странным образом убедителен, что маленький крестик хочется взять в руку, посмотреть на него, сосредоточить на нем мысли или, быть может, молитву. Те люди, которые занимаются так называемым «служением избавления» (сам я этим не занимаюсь), свидетельствуют о том же: крест странным образом помогает побеждать силы зла или не подпускать их близко. И миллионы людей узнали и продолжают узнавать, что простое прочтение рассказа о смерти Иисуса у Матфея, Марка, Луки или Иоанна может утешать и убеждать, порождать изумление, любовь и благодарность.

Подобным образом миллионы людей по всей земле день за днем и неделю за неделей участвуют в простой, но глубокой церемонии совместного вкушения хлеба и вина, которую установил сам Иисус менее чем за сутки до своей смерти. Вероятно, он хотел, чтобы такая трапеза помогала его последователям найти смысл этой смерти, которая действует в них, преображает их, дает им почувствовать его присутствие и любовь. Для всего этого вам не нужна стройная и логически выверенная теория. Вопрос «почему?» важен. Но мы задаем его, потому что уже увидели нечто в реальности.

Я открыл это для себя задолго до того, как узнал слова «теория» и «реальность», а также почему важно отличать одно от другого. Если уж речь зашла об этом, то представьте себе семилетнего мальчика, который почему-то оказался один в пустой комнате, переполненный чувством Божьей любви, открывшейся в смерти Иисуса. Сегодня, шестьдесят лет спустя, я не могу вспомнить, что именно в тот раз заставило меня плакать. Я вырос в типичной традиционной христианской семье и ходил в местную англиканскую церковь (которая сегодня многим показалась бы весьма скучной), поэтому я знал многие молитвы, гимны и библейские отрывки, которые, возможно, внезапно «дошли» до меня. Даже старомодный язык Библии короля Якова не мог лишить силы эти простые библейские стихи: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного» (Ин 3:16); «Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим 5:8); «Я живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня» (Гал 2:20); «Ни смерть, ни жизнь… ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим 8:38–39) и т. п.

И еще существовали – по крайней мере, в той традиции, к которой принадлежу я, – прекрасные гимны, такие как «Воспеваю неизреченную любовь»:

 
Воспеваю неизреченную любовь,
любовь моего Спасителя ко мне,
любовь к нелюбящим, показывающую,
что их могут любить.
 
 
Кто я такой,
что ради меня
Господь воспринял
слабую плоть и умер?
 
 
Вот я стою и пою:
нет другой столь же божественной истории;
никогда, любимый Царь, не было любви,
никогда не было скорби, подобной твоей!
Это мой Друг,
в прославлении которого
я с радостью проводил бы
все свои дни[3]3
  Слова Сэмюеля Кроссмана (1624–1683), AMNS 63.


[Закрыть].
 

Или другой, менее богатый в поэтическом и богословском отношении, но все же незабываемый популярный гимн Сесил Франсис Александер «Там вдалеке зеленый холм»:

 
Там вдалеке зеленый холм
за городской стеной,
где был распят любимый Господь,
который умер, чтоб всех нас спасти…
 
 
О, как сильно он возлюбил нас!
И мы тоже должны любить его,
уповать на его искупительную кровь
и пытаться поступать, как Он[4]4
  Слова Сесил Франсис Александер (1818–1895), AMNS 137.


[Закрыть].
 

Совсем в другой поэтической плоскости находится величественное стихотворение Джона Генри Ньюмена «Слава Пресвятому в вышних», которое я знал в качестве гимна задолго до того, как услышал его в знаменитой оратории Эдуарда Элгара «Сон Геронтия»:

 
О, любящая мудрость Бога нашего!
Когда все покрыл грех и позор,
второй Адам пришел
сразиться и спасти.
 
 
О, премудрая любовь! Те плоть и кровь,
что в Адаме пали,
вновь должны сразиться с врагом,
сразиться и одолеть…
 
 
О, щедрая любовь! Тот, кто ради человека
поразил врага как Человек,
должен ради человека
претерпеть как Человек двойную муку.
 
 
И скрытно в саду,
и высоко на кресте —
он должен учить своих братьев и вдохновлять их
на страдание и на смерть[5]5
  Слова Джона Генри Ньюмена (1801–1890), AMNS 117.


[Закрыть].
 

Наконец, самый известный (по крайней мере, в моей традиции) гимн Страстной пятницы – глубокое размышление Айзека Уоттса над словами из Послания к Галатам (6:14) «Когда я взираю на дивный Крест»:

 
Когда я взираю на дивный Крест,
на котором умер Князь славы,
то считаю ущербом свои величайшие достижения
и презираю все то, чем гордился…
 
 
Будь вся вселенная моей —
она была бы слишком скромным приношением;
такая удивительная и божественная любовь
требует отдать мою душу, мою жизнь – все, что я имею[6]6
  Слова Айзека Уоттса (1674–1748), AMNS 67.


[Закрыть].
 

Я пел все эти гимны наряду со многими другими множество раз и знаю некоторые из них наизусть. О том же самом говорила и простая англиканская литургия, в которой я участвовал каждое воскресенье: многие молитвы там заканчивались словами «благодаря любви Спасителя нашего, Иисуса Христа» или «благодаря деяниям и смерти Иисуса Христа, Господа нашего». Поскольку я часто слышал величественные, но одновременно глубоко личные слова молитвы Томаса Кранмера, лежащей в основе евхаристического богослужения, я запомнил их наизусть:

Всемогущий Боже, по Своему заботливому милосердию к человечеству отдавший Сына Своего, Спасителя нашего Иисуса Христа, чтобы он претерпел смерть на кресте ради нашего искупления; совершивший его единственным приношением себя, единожды принесенным, полную, совершенную и достаточную жертву, приношение и удовлетворение за грехи всего мира.

Любовь Бога и смерть Иисуса. Вот о чем тут идет речь. Но, как и в других примерах выше, ни один из этих гимнов и ни одна из молитв не объясняет, как это «работает». Сложные фразы Кранмера – звучные, но тяжеловесные, осторожно прокладывающие путь через минные поля споров XVI века, – связаны с определенными интерпретациями, но, чтобы точно понять их смысл, вам потребовался бы краткий курс по средневековому богословию. Мне, когда я был мальчиком, проще было держаться за мысль о «заботливом милосердии», благодаря которому мы получили удивительный и бесценный дар. Гимны, прошлые и нынешние, пробуждают воображение, а не дают разъяснения. И даже приведенные выше места из Библии на самом деле не разъясняют, почему надо считать смерть Иисуса деянием Бога, тем более деянием любви. Они просто указывают на нее как на реальность, подлинную реальность, исцеляющую и возвращающую жизнь истину, которая утешает, ободряет, бросает вызов и снова утешает. Любовь Бога и смерть Иисуса – этого сочетания было достаточно, чтобы заставить меня плакать тогда, много лет назад, и оно все еще может вызвать слезы сегодня. Но что именно это значит? В чем тут смысл?

Нужно ли вообще пытаться это постичь? Разве нельзя просто остановиться в изумлении и трепете, как говорится в третьем куплете другого классического гимна, «Как Ты велик»:

 
И когда я думаю о том, что Бог, не пощадив Своего Сына,
Послал его на смерть, я не в силах этого вместить:
Что на кресте, охотно неся мое бремя,
Он истек кровью и умер, чтобы избавить меня от греха[7]7
  Слова: куплеты 1–2 – Карл Боберг (1859–1940); куплеты 3–4 – Стюарт К. Хайн (1899–1989).


[Закрыть].
 

Возможно, мы и в самом деле неспособны это «вместить». Возможно, это даже окончательная истина, как о том говорит одна популярная современная песенка: «Мне никогда не узнать, чего стоило пригвоздить мои грехи к тому кресту». Тем не менее, поскольку Новый Завет ясно говорит, чего это стоило (за это пришлось заплатить кровью Сына Божьего), а слова этой песенки представляют собой путаницу в богословском отношении и далеки от совершенства в поэтическом, мы не особо продвигаемся в решении нашего вопроса. Но я убежден – и потому написал эту книгу – в том, что крайне важно попытаться ответить на него.

Все это заставляет нас вернуться к тому, с чего мы начали. Итак, рассказ о распятии Иисуса, запечатленный в Евангелиях, а также в живописи, музыке и литературе, похоже, способен трогать сердца, утешать и бросать вызов людям разных эпох, стран и культур. А если это так, то что именно в этой истории, а особенно в истории распятия, несет в себе эту силу? Когда первые христиане кратко выражали свою «благую весть» словами «Мессия умер за грехи наши, по Писанию», что именно они имели в виду? Почему, если сказать короче, умер Иисус? Почему кому-то могла прийти в голову мысль, что эта смерть обладает революционной силой? И почему многие люди, у которых нет теоретического ответа на этот вопрос, чувствуют, что крест – в повествовании, в изображении и в песне – обладает силой столь глубоко нас трогать?

Вопрос «почему умер Иисус?» можно разделить на несколько связанных вопросов. Во-первых, это «исторический» вопрос: почему Понтий Пилат по наущению первосвященников решил казнить Иисуса? С другой стороны, это вопрос «богословский»: что Бог хотел совершить через смерть Иисуса и почему надо было избрать именно такой путь? А за этим стоит еще один вопрос, и он более трудный: как понимал происходящее сам Иисус? Этот вопрос одновременно и исторический (попытка понять мысли и мотивы исторического персонажа), и богословский (даже если вы не верите в то, что Иисус был воплощенным Сыном Бога, он, несомненно, соотносил свою жизнь со священными текстами Израиля и вопросом об исполнении их обетований). Или, осторожно прохаживаясь возле этих вопросов, можно спросить: какие смысловые пласты кроются за обманчиво простой фразой «за грехи наши»? Как люди в первом веке понимали такие слова и почему первые христиане так говорили? Почему они видели в этом «благую весть» – ведь на первый взгляд это нисколько не похоже на ту «благую весть», которую возвестил сам Иисус, на весть о «Царстве Божием»? Какие темы, образы, повествования – и не в последнюю очередь темы и повествования из их Библии, – уже существовавшие в их головах, позволили им увидеть новый и радостный смысл в том, что человека, которого они начали считать помазанником Божиим, только что убили имперские власти? Почему они восприняли это не как конец всякой возможной революции, опирающейся на Иисуса, а как ее начало?

Разумеется, эти вопросы не новы. Мы оказались последними в длинном ряду людей, которые на протяжении многих веков пытались проникнуть в смысл креста. Это неизбежно будет влиять на то, как мы будем рассматривать эти вопросы, и на то, какие проблемы нам придется при этом решать. Поэтому нам нужно хотя бы в общих чертах рассмотреть ключевые моменты этого поиска – то, как Церковь в ходе истории пыталась понять смысл этого наиважнейшего и революционного события.