Текст книги "День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия"

Царствование, или «Царство» Бога, было, как всем известно, важнейшей темой проповеди Иисуса. Он утверждал, что оно прямо связано с тем, что он делает. И сам Иисус, и те, кто позже рассказывал о нем, говорили о том, что Царство Божье напрямую и самым тесным образом связано с его смертью. Это само по себе уже вынуждает нас обратить пристальное внимание на тему царствования Бога в книге, посвященной смыслу креста, и мы вернемся к ней в другой части книги. Нам важно также отметить, что идея царствования Бога играла важную роль в революционных движениях I века, сторонники которых существовали во времена Иисуса и сделались еще активнее в эпоху, завершившуюся восстанием против Рима во второй половине 60-х годов. Идею о царе Иисусе, который обрел свой царский статус через смерть, на карте представлений следует поместить именно сюда, рядом с другими движениями сопротивления I века. И движение Иисуса, и революционеры опирались на Писание, в частности на Книгу Даниила, черпая вдохновение из отважных богословских представлений о Боге, который упразднит непокорность, загладит грех и искупит вину, а потому одержит окончательную победу над силами зла. Если мы хотим найти исторический контекст для слов первых христиан о Мессии, который «умер за грехи наши по Писаниям», это неплохая отправная точка.

Чтобы в это углубиться, нам нужно будет рассмотреть две другие темы, о которых я упоминал немного выше: это связь страданий Израиля с грядущим Царством Бога и откровение Божьей любви, его верности завету, стоящее за всей этой большой картиной. Мы поговорим об этом в следующей главе.

7. Страдание, искупление и любовь

В Книге Даниила звучит одна тема, о которой говорят и некоторые другие места Писания, а также послебиблейские еврейские тексты. Когда Бог Израилев приступит к осуществлению своего долгожданного замысла о завершении изгнания – куда входит, как мы видели, прощение грехов, ставших причиной изгнания, – это произойдет после периода сильных страданий либо всего народа в целом, либо определенных групп внутри него. Об этой теме снова заговорил около столетия назад Альберт Швейцер, она была частью «апокалиптического» (как он сам это называл) подхода к представлениям Иисуса о грядущем Царстве. Позднее исследователи радикально пересмотрели многие идеи Швейцера, но, как я считаю, эта тема остается крайне важной для нас и сегодня.

Но сначала нам следует уяснить одну важную вещь: в дохристианской еврейской литературе мы не найдем никакого следа представлений о таком грядущем Мессии, который должен был бы умереть за грехи народа или мира. Некоторые (хотя не все) иудеи ждали прихода такого царя, но он должен был, подобно своему предку Давиду, одержать победу в битвах за освобождение Израиля. Некоторые (хотя не все) иудеи верили, что избавлению будут предшествовать страдания, но они не должны упасть на плечи Мессии. Когда еврей эпохи Второго Храма читал некоторые важнейшие тексты, такие как Псалом 2 или 109, он неизбежно должен был представлять себе Мессию в виде отважного воина. Тем больше нас может удивить тот факт, что первые христиане, когда они размышляли об Иисусе и о том, что он совершил на кресте, ссылались на те же самые тексты, игнорируя то, что они прямо говорят о военной мощи.

Поэтому для нас важно отделить дохристианские представления евреев о грядущем Мессии от идеи страдания. Только что упоминавшийся Альберт Швейцер пустил в обиход выражение «мессианские бедствия»: оно указывает на период ужасных страданий, которые предшествуют наступлению долгожданного нового века. Однако термин «мессианские бедствия» нечеток и может вводить нас в заблуждение. Швейцер говорил об одной очевидной вещи: в тех книгах, которые стали Священным Писанием Израиля, очень рано появляется мысль о том, что избавление приходит после великих страданий. Это повторяют и пророки, и псалмы. Но назвать эти бедствия «мессианскими» можно только в расплывчатом смысле – имея в виду, что они непосредственно предшествуют «мессианскому веку». Писания Израиля иногда говорят о страданиях, которые были следствием идолопоклонства и греха Израиля. Но порой, как мы это видим во многих псалмах, эти страдания падают на невинных – будь то народ Божий или отдельный человек. Ночь становится темнее, боль усиливается, а затем наступает рассвет нового дня. Все это с особой яркостью выражают такие тексты, как Даниил 12:1: «Настанет время бедствий, каких доселе не знал ни один народ, но тогда спасется народ твой».

Это же можно увидеть в классических псалмах, написанных от лица «страдальцев», таких как Псалом 21, который начинается со слов, полных безысходности, стыда и боли:

 
Боже мой! Боже мой! Почему Ты оставил меня?
Ты далек, не поможешь, далек от стонов моих.
Боже мой! Целый день я зову Тебя – нет ответа.
И ночами зову – но нет утешения мне…
Я же не человек, а червь:
люди поносят, презирают меня.
Как увидят – смеются надо мной.
Головою качают, глумясь…
Окружили меня псы,
свора злобная обложила,
прокусили мне руки и ноги.
Я могу пересчитать свои кости.
А эти – смотрят, глядят на меня,
меж собой делят одежду мою —
кидают жребий, кто рубаху возьмет… (21:2–3, 7–8, 17–19).
 

А затем настроение неожиданно меняется, и мы слышим восклицания торжества:

 
Твое имя провозглашу я пред братьями моими,
средь Собрания прославлю Тебя:
«Чтущие YHWH, хвалите Его!
Племя Иакова, славь Его!
Трепещи пред Ним, племя Израиля!»
…Обратятся, вспомнят YHWH по всем концам земли,
все племена людские падут ниц перед Тобой.
Ибо царская власть [malkuth, «царство»] в руках YHWH,
над народами властвует Он (21:23–24, 28–29).
 

Эту же тему во всей полноте раскрывают Гимны Раба у Исаии, где все становится конкретнее, а «страдалец» обретает лицо:

 
Владыка YHWH отверз мне слух,
и не воспротивился я,
не отступил назад.
Подставил я спину бьющим,
позволил мою бороду рвать,
лица не прятал от оскорблений и плевков (50:5–6).
 
 
Он был презираем, отвергнут всеми —
человек, познавший страданья, изведавший боль.
От такого отворачиваются – его презирали.
Ни во что не ставили мы его.
Но это нашу боль на себя он принял,
на себя страданья наши взял!
Мы думали, на него обрушилась кара,
мученье, наказанье от Бога…
Угнетаемый, униженный,
он оставался безмолвен.
Как влекомый на убой ягненок,
как овца, что безгласна, когда ее стригут,
так и он оставался безмолвен.
Был он схвачен, под суд отдан…
Кто бы мог вообразить его будущее?
От земли живых он был отторгнут,
пала на него кара за грехи моего народа.
Со злодеями он похоронен
(рядом с богатым могила его) —
хотя не совершал он преступлений
и в устах его не было лжи (53:3–4, 7–9).
 

И этот «Раб» далее будет «делить добычу с сильными» (стих 12) – это, несомненно, победа, а также прощение грехов; а если мы прочитаем предшествующий текст (Ис 52:7–12), то ясно увидим, что стоящий вслед за ним гимн есть ключ к первому. Как бы там ни было, во всем Писании Израиля, насколько я знаю, только Исаия 53 говорит о страдании как о средстве, а не просто контексте для ожидаемого избавления, для прощения грехов. Это нас еще более удивит, если мы вспомним, о чем говорилось выше: что такая идея – один человек своими страданиями искупает многих – была широко распространена в античном нееврейском мире, так что ее можно найти у Гомера, у Еврипида и многих других античных нееврейских авторов, а также в дошедших до нас речах героев битв. Хотел ли великий поэт, написавший 53-ю главу Исаии, сослаться на эту языческую традицию? Маловероятно.

Когда мы читаем Исаию 40–55 как единое целое, мы видим, что мотив искупительного страдания в главе 53 есть нечто новое. Ранее в этих главах говорилось, с одной стороны, об избавлении от страдания, а с другой, о странном призвании страдающего «Раба». И только в последнем гимне (52:13–53:12) две эти вещи соединяются. И когда это происходит – как это бывает в великих поэмах и других произведениях искусства, – мы понимаем, что это новое органически связано с другими элементами всего текста, так что это не какой-то изолированный смысл, странная новая идея, но нечто такое, что занимает свое определенное место среди других важнейших тем окружающих глав.

Это наблюдение особенно важно по той причине, что именно текст Исаии 53 больше всех прочих библейских отрывков удивительным образом используется в Новом Завете как ключ к смыслу смерти Иисуса. И это не какое-то «доказательство из Писания», оторванное от контекста Исаии 40–55 как целого (либо 40–66 как целого) или ото всей более масштабной истории Израиля, о которой мы говорили. Тут одновременно можно увидеть, с одной стороны, сжатый образ судьбы Израиля с его обетованием об избавлении и, с другой стороны, уникальное утверждение о новой надежде, где судьба Израиля и обетование точно соответствуют друг другу. «Раб» – представитель Израиля с его бедственным положением («Ты – раб Мой, Израиль, в тебе Я прославлюсь!»; Ис 49:3), но затем он становится не просто олицетворением народа в целом, но отдельной фигурой, тем, кто противостоит народу и даже его праведному остатку (поскольку в 50:10 «боящиеся YHWH Раба Его слушают»). Подобно многим другим загадочным стихотворным произведениям, этот текст таит в себе многие секреты, которые заставляют последующие поколения читателей ломать голову над их смыслом. И, разумеется, многие первые христиане считали, что они нашли ключ к этому отрывку – он говорит об Иисусе.

Как я думаю, проблемы возникают тогда, когда мы берем важнейшее утверждение Исаии 53 – что это страдание было инструментом, а не только поводом для прощения грехов и всего, что с этим связано, – и вынимаем его из контекста, как литературного, так и исторического, в котором он находится, и ставим его на службу иному повествованию. В этом случае, как я считаю, – и это одно из главных положений данной книги, – читатели постоянно рискуют заменить древнееврейский контекст для идеи искупительного страдания, где важнейшую роль играет завет с Израилем, на совершенно иной контекст языческого характера. И хотя при добросовестном чтении древний нееврейский мир мог бы найти здесь несколько истинных знаков, указывающих на такие вещи, которые оказались бы в конечном итоге истиной, нам не стоит менять полноту библейской истины на несовершенный указательный знак.

Эта проблема проявляется в двух контекстах в послебиблейской еврейской литературе, где звучит тема Исаии 53 – о страдании как инструменте, а не просто поводе для прощения грехов и восстановления. В 160-х годах до н. э. евреи испытывали ужасные страдания: этот небольшой народ угнетали сирийцы, хотевшие ввести тут языческие обычаи. Некоторые евреи боролись против этого, и, если они погибали в битвах, их почитали как мучеников. Пересказ их историй, возможно, несет в себе отголоски Исаии 53 либо языческих историй о смерти за других. Вот последний из семи братьев, обличая Антиоха Эпифана, говорит не только о Божьем наказании, но и об искупительном смысле страданий мучеников:

Мы страдаем за свои грехи. Если для вразумления и наказания нашего живой Господь и прогневался на нас на малое время, то Он опять умилостивится над рабами Своими… Я же, как и братья мои, предаю и тело, и жизнь за отеческие законы, призывая Бога, чтобы Он скоро умилосердился над народом, и чтобы ты с муками и карами исповедал, что Он один есть Бог, и чтобы на мне и на братьях моих окончился гнев Всемогущего, праведно постигший весь род наш (2 Мак 7:32–33, 37–38).

Тут есть аллюзии не только на Исаию 53. Те «муки и кары», которыми юный мученик угрожает языческому тирану, напоминают нам об истории Моисея и фараона, где Бог насылал «казни» на египтян перед тем, как он решительно освободит Израиль из рабства. И это важная часть дела. Когда Израиль порабощен и страдает, ему нужен новый Исход. Маккавейские мученики вспоминают о первом Исходе, чтобы предположить, что настало время для второго. Но новый Исход кое в чем должен отличаться от старого. Он должен избавить еврейский народ от грехов (стих 32), ставших причиной его страданий. Если новая Пасха наступит, она должна стать временем окончательного избавления от грехов, вслед за которым кончится изгнание. И мученик утверждает тут, что его собственные страдания имеют к этому отношение. Быть может, предполагает он, они повлекут за собой избавление.

Композиция 2 Книги Маккавейской указывает на то, что автор хотел сказать именно это. Сразу после кошмарной сцены пыток и смерти Иуда Маккавей вместе со своими последователями поднимает на удивление успешное восстание против Антиоха Эпифана. Так устанавливается маккавейская (или хасмонейская) династия правителей независимого иудейского царства, которая сохраняла власть на протяжении последующих ста с лишним лет. Достойно внимания и еще одно обстоятельство. Хотя они происходили из священнической семьи (1 Мак 2:1), вряд ли они были потомками Садока, то есть не принадлежали к роду первосвященников; и, естественно, коль скоро они были потомками Аарона, они не могли считать себя людьми из рода Давида. Тем не менее они были царями и священниками, фактически – «царственным священством». Выше мы говорили о призвании человека, ссылаясь на главы 1, 5 и 20 Откровения и другие новозаветные тексты – тут неожиданно это перестает быть просто литературным образом, но становится историей: страдания мучеников, победа над язычниками и очищение Храма порождают царство священников! Седьмой брат из 2 Маккавеев 7 подчеркивает первый пункт. Победа и очищение Храма становятся возможными потому, что страдания мучеников каким-то образом устранили страдания всего народа в целом, которые были последствием его грехов. Мученики сделали возможной победу над язычниками.

Я не хочу сказать, что автор Откровения думал о хасмонейских священниках-царях. Я также не думаю, что в тексте Первого послания Петра 2:9, где звучат отголоски Исхода 19:6, есть указание на претензии той династии, которая к середине I века до н. э. покрыла себя позором, поскольку допустила вторжение римлян, приход к власти Ирода и совершила много других зол. Но эта параллель показывает нам, как большая история Израиля, укорененная в Писании, может обретать жизнь не просто в качестве теории, но и в воплощенном виде. Столетнее царствование маккавейских священников-царей можно считать дальним родственником тысячелетнего царствования народа Мессии, «царствующих священников», в Откровении 20:6.

Вторая книга Маккавейская дает объяснение, почему страдания мучеников имеют такие последствия. Мы найдем его в одном отрывке, который также удивительным образом пересекается с размышлениями первых христиан. Ужасающие страдания евреев во время сирийского господства, говорит автор, имели свою цель. Народ еврейский понес должное наказание заранее, в настоящее время, не дожидаясь, вместе с другими народами, дня последнего суда:

Тех, кому случится читать эту книгу, прошу не страшиться напастей и уразуметь, что эти страдания служат не к погублению, а к вразумлению народа нашего. Ибо то самое, что нечестивцам не дается много времени, но скоро подвергаются они карам, есть знамение великого благодеяния. Ибо не так, как к другим народам, продолжает Господь долготерпение, чтобы карать их, когда они достигнут полноты грехов, не так судил Он о нас, чтобы покарать нас после, когда уже достигнем до конца грехов. Он никогда не удаляет от нас Своей милости и, наказывая несчастьями, не оставляет Своего народа (6:12–16).

Слова седьмого брата могли бы заставить нас ожидать тут иной логики. Мы могли бы предположить, опираясь на эту речь в главе 7, что в главе 6 автор скажет: грехи еврейского народа достигли предела, а мученики каким-то образом умиряют гнев, который они вызвали. Но автор мыслит несколько иначе – и мы увидим, что его логика близка к тому, что Павел говорит в Послании к Римлянам 5–8.

О маккавейских мучениках, страдания и смерть которых могут иметь искупительный смысл, подробнее говорится в Четвертой книге Маккавейской, где открыто используются образы выкупа и жертвоприношения. Автор, соединив традиции Израиля с иными античными философскими идеями, создал философский трактат, восхваляющий образцы добродетелей этих страдальцев. Вероятно, тут он опирается на нееврейские категории «смерти за других». Он показывает, что и евреи способны вести себя достойно – совершать поступки, которые прославляет языческий мир. Тем не менее его язык все еще отражает представления о еврейском культе и очищении Святой Земли:

Тут уместно будет мне прославить добродетели умерших, вместе с их матерью, за честь и добро, но я также назову их блаженными, потому что они окружены уважением. Все люди, включая их мучителей, восхищались их смелостью и стойкостью, и они избавили свой народ от угнетения. Благодаря своей стойкости они победили тирана, так что их родная земля была очищена ради них (1:10–11).

Та же тема звучит в истории Элеазара. Он призывает «детей Авраама» «достойно умирать за [свою] веру» (6:22), а затем обращается к Богу с молитвой о принесении себя в жертву:

Боже, Ты знаешь, что я умираю в огне за Закон, хотя мог бы спастись от смерти. Помилуй народ Твой, да понесем мы наказание вместо него. Да станет кровь моя для них очищением, забери мою жизнь вместо их жизней (6:27–29).

История семи братьев соответствует тому, что описано во Второй книге Маккавейской, однако седьмой брат перед смертью не так прямо говорит об искуплении: в Четвертой книге он просто просит Бога быть милостивым к его народу и предупреждает тирана, что Бог отомстит за его смерть и тут, и в грядущем мире (12:17). Но затем автор, подводя итоги, говорит о смысле мученичества – и тут снова и еще сильнее звучит тема искупления:

Те, кто освятил себя ради Бога, достойны почестей – и не только из-за своего достойного поведения, но и потому, что из-за них враги наши не правят нашим народом, тиран понес наказание, а родная земля наша очистилась. Они стали как бы выкупом за грех народа. И через кровь этих благочестивых людей и их смерть, которая стала искупительной жертвой [hilastērion], божественное Провидение сохранило Израиль, который до того терпел притеснения (17:20–22).

В этом отрывке ярче, чем где-либо еще, израильские представления об искуплении и жертве соединяются с античными языческими представлениями о достойной смерти, которая несет избавление другим. Нам не обязательно высчитывать тут пропорциональное соотношение еврейских идей с нееврейскими. Достаточно заметить, что там, где еврейский автор откровенно опирается на традиции философии и стремится представить иудейских мучеников образцами языческой добродетели, особенно смелости и чести, – именно там эти темы неожиданно выходят на поверхность. Кто-то может спросить: не потому ли первые христиане говорили о смерти Иисуса нечто удивительно – хотя бы на первый взгляд – похожее? Или же они шли несколько иным путем?

Как бы то ни было, одна вещь очевидна. Некоторые евреи, верившие вместе со многими другими в избавление Израиля, могли, под давлением сильных страданий и гонений, видеть в происходящем не просто этап пути, через который народ Божий идет к спасению, но и тот инструмент, посредством которого это спасение придет. Можно спорить о том, в какой мере они осознанно опирались на Исаию 53 или на древние нееврейские традиции. Но для нас сейчас важно то, что идея искупительного страдания существовала в еврейском окружении Иисуса, хотя и не связывалась с мессианскими ожиданиями. Я привел два хорошо известных примера из Маккавейских книг. Тут можно было бы также сослаться на пару мест в кумранских текстах. Но в целом этот тезис не вызывает сомнений.

Верность Бога и любовь в рамках завета

Главы 40–66 Книги Исаии настойчиво говорят об одной теме, которая отсутствует в Маккавейских книгах. Эту тему мы должны рассмотреть. Когда Бог Творец совершит искупление народа завета, это будет проявлением его верной любви.

Противники теорий искупления и спасения обычно говорят, что в центре этих теорий стоит гнев Божий, а это противоречит самым важным темам Нового Завета. Разумеется, Писания Израиля постоянно говорят о Божьем гневе на бунт человека, а в частности – на бунт избранного народа. Это же есть и в Новом Завете, в том числе в словах Иисуса. Не стоит верить тем, кто говорит (сегодня это часто реакция на карикатурный образ божества с дурным характером), что грех не вызывает Божьего гнева. Когда Бог смотрит на грех, он испытывает примерно такие же чувства, какие бы испытывал скрипичный мастер, глядя, как его любимое изделие кто-то использует в качестве теннисной ракетки. Но тут появляется одно отличие. Во многих языческих религиях люди пытались умиротворить разгневанных богов. Но этого нет в Писаниях Израиля. За библейским обетованием искупления стоит мысль о том, что тут должен действовать сам Бог в силу его неизменной, непоколебимой любви к своему народу.

Эта тема проходит красной нитью через все Писание, начиная по меньшей мере с Книги Второзакония:

Ведь вы – святой народ у YHWH, вашего Бога; YHWH, ваш Бог, избрал вас из всех народов земли, чтобы вы были Его драгоценным достоянием.

YHWH возлюбил вас и избрал не потому, что вы многочисленнее всех других народов. Нет, вы – самый малый из народов! Но YHWH любит вас и хранит верность клятве, которую дал отцам вашим, – вот почему Он увел вас сильной рукою, освободил из неволи, из-под власти фараона, царя египетского. Знай же, что YHWH, твой Бог, – поистине Бог, Бог надежный; Он верен, до тысячного поколения, завету с теми, кто Его любит и исполняет повеления Его (Втор 7:6–9).

YHWH, вашему Богу, принадлежат небеса и небеса небес, земля и все, что есть на земле, но YHWH возлюбил только ваших прародителей. Он избрал вас, их потомков, из всех народов (это и поныне так)… Он – твоя слава, Он – твой Бог, Он совершил ради тебя великие и грозные дела, и ты видел их своими глазами (Втор 10:14–15, 21; сравни 4:37).

 
Не бойся, Я выкупил тебя!
Я позвал тебя по имени, ты – Мой…
Я – YHWH, твой Бог,
Святой Бог Израиля, твой Избавитель.
Я отдал, как выкуп за тебя, Египет, Куш и Севу́.
Ценен ты для Меня и дорог,
Я тебя полюбил —
и поэтому других вместо тебя отдаю,
отдаю народы, чтобы тебя спасти (Ис 43:1, 3–4).
 
 
Он сказал: «Это народ Мой,
сыновья, которые не обманут!»
И стал Он для них Спасителем
во всех их скорбях.
Не вестник или ангел,
но Его Присутствие спасало их,
по любви Своей и жалости Он их избавлял,
во все в дни древние Он носил их на руках (Ис 63:8–9).
 
 
Я люблю тебя вечной любовью,
и потому останусь верен тебе (Иер 31:3).
 
 
Милость YHWH – не иссякла!
Милосердие Его – не истощилось!
Каждое утро они вновь восходят!
Велика Твоя Верность! (Плач 3:22–23)
 
 
Когда Израиль был юн, возлюбил Я его,
из Египта призвал я сына Моего (Ос 11:1).
 

Это лишь малая часть подобных текстов, которые можно найти с помощью библейских симфоний, на тему, пронизывающую все Писание. И не менее (если не более) важно еще кое-что: когда Писание говорит о новом избавлении Израиля из плена, о великом новом Исходе, оно говорит, что это будет прямым следствием непоколебимой верности YHWH своему народу ради завета. Как только Писание начинает разговор о «любви», оно снова и снова с силой утверждает эту идею:

 
Вот, грядет Владыка YHWH,
Он могуч, и всевластна Его рука.
Вот, с Ним – награда Его,
перед Ним – воздаянье Его.
Как пастух, пасет Он стадо Свое,
на руки берет Он ягнят,
несет их, прижимая к груди,
ведет овец, что родили их (Ис 40:10–11).
 

 
О Израиль, раб Мой,
Иаков, избранник Мой,
потомство Авраама, друга Моего!
Я забрал тебя с концов земли,
призвал из самых дальних стран,
сказал тебе: «Ты раб Мой,
ты избранник Мой – тебя не отвергну!»
Не бойся, ибо Я с тобою,
не страшись, ибо Я – Бог твой. Я укреплю тебя,
Я помогу, рука Моя принесет тебе избавленье (Ис 41:8–10).
 

Именно в этом контексте рождается новое обетование: любовь YHWH к Израилю, любовь завета, которая распространится и на другие народы.

 
Я, YHWH, призвал тебя в правде,
Я держу тебя за руку, Я храню тебя!
Ты – Мой завет с народом
и свет для всех племен;
пусть откроются глаза слепых
и выйдут узники из темницы,
пусть сидящие во мраке выйдут из своей тюрьмы! (Ис 42:6–7).
 

Иными словами, у неевреев тоже будет свой Исход! Это ошеломляющие слова, которые говорят о том, что любовь Божья к Израилю, о которой говорилось раньше, коснется и других народов. Оказывается, это не просто любовь Бога к Израилю, но Божья любовь через Израиль – и в результате в 55-й главе Исаии звучит такой призыв к людям всего мира:

 
Приходите же к воде,
все, кто измучен жаждой!
Вы, не имеющие серебра,
приходите, получайте еду, ешьте!
Приходите, получайте вино и молоко,
не за серебро, бесплатно…
Внимайте, придите ко Мне,
слушайте – и будете жить.
Вечный завет заключу Я с вами
ради верной любви Моей к Давиду (55:1–3).
 

Пока читатель движется к этому завершению, в книге появляются вестники один за другим, которые согласно говорят о крепкой и непоколебимой Божьей любви:

 
Ликуйте, небеса, возвеселись, земля,
пусть горы громко ликуют!
YHWH утешил Свой народ,
пожалел обездоленных Своих.
Говорила дочь Сиона: «Покинул меня YHWH,
Владыка забыл меня».
Разве женщина может забыть своего младенца,
разве не пожалеет ребенка, которого родила?
Но даже если женщины забудут своих детей,
Я тебя не забуду!
Я начертал тебя на Своих ладонях,
стены твои – всегда пред очами Моими (49:13–16).
 
 
YHWH утешит Сион,
утешит развалины его,
превратит его пустыни в подобье Эдема,
его пустоши – в подобье сада YHWH.
Воцарятся на Сионе радость и ликованье,
зазвучат хвалебные песни (51:3).
 

Весть утешения стоит в самом начале поэмы (Ис 40:1) и звучит в 52:9 («ибо Господь утешил народ Свой, избавил Иерусалим»), она достигает полной силы в отрывке о «Рабе», который был «презираем, отвергнут всеми» (53:3). Если прочесть этот отрывок в его широком контексте, невозможно не заметить, что речь тут идет о странном и шокирующем проявлении мощной Божией любви, любви завета. Так, сразу после главы 53, где смерть «Раба» представлена как окончательное наказание Израиля за грехи, снова властно звучит тема завета: теперь грехи прощены, изгнание окончилось, а YHWH будет вместе со своим народом всегда:

 
Он, твой Создатель, – Муж твой,
Его имя – YHWH Воинств!
Он, Святой Бог Израиля, – твой Избавитель,
Бог всей земли – вот как зовется Он!
Как призывают обратно скорбящую брошенную жену,
так призывает тебя YHWH —
словно отвергнутую жену юности! —
говорит твой Бог. —
Лишь на краткое время Я тебя покинул
и с великим милосердием приму обратно.
В порыве гнева Я от тебя отвернулся на время,
но помилую тебя по любви вечной, —
говорит YHWH, Избавитель твой…
Пусть и горы прейдут,
и холмы поколеблются,
но Моя любовь никогда не пройдет,
Мой завет мира с тобою останется неколебимым, —
говорит YHWH, милующий тебя (54:5–10).
 

Нам надо заметить, как сильно это отличается от древних нееврейских историй о достойной смерти за других. Там кому-то удавалось избавить людей от гнева богов, опасностей, врагов или просто невезения. У Исаии – и сюда можно добавить Второзаконие, Псалмы, Иеремию и многие другие тексты – спасение есть дело самого Бога Израилева. Это его инициатива, и он сам должен его совершить. Это его любовь.

Искупление и прощение грехов

Можно ли соединить все эти темы в единое целое? Быть может, нет – по крайней мере, если ограничиться только лишь Писанием Израиля. Нет ни одной книги и ни одного автора, которые собрали бы вместе те идеи, которые я тут кратко представил. Исаия и некоторые псалмы не дают такой общей картины, как и другие книги. Но я просто хотел представить читателю те богатые материалы, которыми еврей эпохи Второго Храма мог пользоваться (и иногда так и делал), размышляя о загадке долгого изгнания, о вызове продолжающейся, но незавершенной истории своего народа и о том, как и когда произойдет обещанное избавление. И из этого возникают три темы, которые особенно важны для наших целей.

Во-первых, древние авторы постоянно говорили о том, что народ Божий во времена Второго Храма нуждался в двух вещах: во-первых, в «завершении изгнания», во-вторых, с другой точки зрения, в «прощении грехов». Израиль отправился в изгнание за грехи, а потому прощение и возвращение – это внутренняя и внешняя сторона одного и того же. И когда Новый Завет кратко описывает суть благой вести словами «Мессия умер за грехи наши по Писаниям» – это тот же самый язык. Свершилось нечто такое, что упразднило изгнание. С теми грехами, которые были причиной изгнания, Бог расправился раз и навсегда, навеки. Это один из ключей к революционному смыслу креста.

Во-вторых, это великое и долгожданное событие станет последним новым Исходом, окончательной великой Пасхой. Победа над Вавилоном повторяет победу над Египтом. Образы Исхода повторяются снова и снова: пускай в одном тексте речь идет о Вавилоне, в другом о Сирии, в третьем, наконец, о Риме – память о египетском рабстве в древности никогда не покидает авторов. Стоит нам соединить эти темы воедино – прощение грехов и конец изгнания, с одной стороны, Пасха и Исход, с другой, – и мы получим сложную идею о полном искуплении, которое куда больше того, что Песах значил раньше, и того, о чем говорил сам по себе День искупления. И когда в Новом Завете мы находим, что тут ряд событий во дни еврейской Пасхи одного конкретного года неразрывно связан с такими темами, как прощение грехов, возвращение из изгнания и, конечно же, Царство Божье с прочими сопутствующими представлениями, такое сочетание идей становится естественным смысловым контекстом.

В-третьих, контекст Исхода, где говорится о Присутствии YHWH, которое избавляет народ и направляет его, указывает на то, что грядущее искупление будет великим и личным вмешательством самого Бога Израилева. Маккавейские книги, возможно, играют с идеей (позаимствованной из нееврейских историй о «доблестной смерти» за других) о том, что мученики в каком-то смысле принимают гнев Божий на себя. Но лишь один ветхозаветный отрывок можно прочесть в таком ключе – это Исаия 53, а эта глава есть кульминация непревзойденной поэмы, которая главным образом говорит о действенной и неизменной любви единого Бога. И когда Новый Завет снова и снова повторяет, что великое прощение и новый Исход отражают любовь Божью, – когда первые христиане говорят, скажем, что «Бог так возлюбил мир, что отдал Сына своего», или что «Сын Божий возлюбил меня и предал себя за меня», или что «во всем творении ничто не отлучит нас от любви Божьей в Мессии», – у нас не должно оставаться сомнений в том, что они имеют в виду все это повествование, в частности то, о чем говорится в книгах Исаии и Даниила.

Это делает куда более четкими некоторые ключевые богословские вопросы. Как может постыдная, мучительная и несправедливая смерть «Раба» у Исаии быть откровением любви Бога к Израилю? Да и кто он такой, этот «Раб»? Последний вопрос не давал покоя многим поколениям исследователей. Мне кажется, что неопределенность тут не случайна. Как я уже говорил, человек, написавший Исаию 40–55 (кем бы он ни был), подобно многим поэтам и писателям не хотел, чтобы его труд был слишком понятным, не хотел исключать разные возможные трактовки. Тут было бы неуместно снова поднимать этот старый, мучительный и многогранный вопрос. Но нужно подчеркнуть две вещи в завершение этой и без того слишком длинной главы.