Текст книги "Последнее пророчество"

– И все-таки, наверное, я нравлюсь тебе. Ведь иначе ты бы давно выбрал другое соседство.

– Нравишься? – переспросил Дымок. – Почему ты должен мне нравиться?

– Нет, я вовсе не имею в виду, что во мне есть нечто, что должно нравиться…

Отшельник не был тщеславным человеком. Он знал, что выглядит на редкость уродливо – с единственным глазом и вытянутым, напоминающим собачью морду лицом. Отшельник знал также, что от него пахнет, хоть и не ощущал собственный запах – просто он не мылся с тех пор, как поселился на дереве: три года, восемь месяцев и одиннадцать дней назад. Более того, у аскета не было ничего, что могло бы понравиться коту, потому что у него вообще ничего не было. Однако Дымок оставался с ним.

– Я пришел к заключению, – промолвил отшельник, опуская кувшин на длинной веревке вниз, – что твоя доброта, которую я никак не заслужил, происходит оттого, что ты привязчив.

– Кто – я? – Дымок внимательно наблюдал, как отшельник опускает кувшин в маленькое углубление с водой у корней дерева. – Тебе хорошо известно, что я совершенно ни к чему не привязываюсь.

– Все это слова, Дымок. Только слова.

Перехватывая руками веревку, человек втащил кувшин в домик и подвинул коту. Дымок спрыгнул с подоконника и три-четыре раза коснулся язычком поверхности воды. Затем отшельник принялся пить сам – пил он долго и неторопливо, а остатки воды плеснул себе в лицо. Освежившись, аскет глубоко вздохнул и запел утреннюю песню.

Если бы кто-нибудь попытался подслушать разговор человека и кота (что вряд ли могло случиться, так как вокруг до самого горизонта не пролегало ни дорог, ни тропинок), то он не услышал бы ничего. Однако они разговаривали, пусть и не вслух. Отшельник так долго жил один, что почти позабыл о таком способе общения, при котором собеседники сотрясают речью воздух. Что касается Дымка, то он и вовсе не умел говорить. Тем не менее они умудрялись каждый день беседовать, не прибегая к помощи звуков, и большинство из этих будничных разговоров были очень похожи друг на друга. И если бы отшельник дал себе труд задуматься об этом, то понял бы, что в таких беседах и заключается его привлекательность для кота. Разумные животные весьма ценят возможность поговорить с человеком, однако мало кто из людей способен поддержать с ними разговор. Дымок в душе посмеивался над отшельником и совершенно не понимал, с чего тот предпочел вести такой странный образ жизни, однако аскет отвечал, если кот обращался к нему. Дымок затруднился бы ответить, как определить, умеет человек общаться без помощи языка или нет. Выяснить это можно только опытным путем: обратиться к нему и посмотреть, поймет ли он тебя. И единственным человеческим существом, сумевшим понять его речь и ответить, оказался одноглазый отшельник, живущий на дереве. Что ж, мир вообще устроен криво и косо, словно сделан наспех, и вот вам лишнее тому доказательство, думал Дымок.

Если диалог между человеком и котом происходил в молчании, то песню отшельника могли бы услышать все, кто оказался поблизости, если бы таковые нашлись. Пение также удерживало кота рядом с человеком. Со временем Дымок полюбил эти музыкальные упражнения. Например, в утренней песне было что-то от потягивания при пробуждении – бессловесная мелодия гудела и жужжала, обвиваясь вокруг дерева и призывая жизненную силу и наступающий день. Отшельник знал десятки песен. Среди них были песни для еды и песни для сна, песни для дождливой погоды и песни для солнечного света, песни от судорог и песни от расстройства желудка. Дымок жаждал услышать их все.

Так как утренняя песня близилась к концу, кот выскользнул из домика и прыгнул на одну из раскидистых веток тиса. Отыскав удобное место, Дымок улегся на ветке в ожидании завтрака, спокойный и молчаливый.

Отшельник допел песню, поднялся на ноги и потянулся вверх, достав ладонями до тростникового потолка, а затем тщательно вытряхнул свою дневную мантию. Невозможно вообразить себе более простое одеяние – длиннополая, до пят, хламида из жесткой, практически вечной шерсти с длинными свободными рукавами. Отшельник никогда не стирал ее, однако каждое утро с силой тряс одежду за окном, что, как он свято верил, не давало грязи скапливаться.

Как только отшельник вытряхнул мантию, к нему устремились птицы, живущие на дереве. Птицы поднялись в воздух с насиженных мест и затрепетали крыльями, приземляясь на ветки рядом с дверью хижины. Отшельник через голову натянул мантию, рывком расправил ее и вышел из домика на широкую ветвь, которую называл своим передним крыльцом. Здесь, в сорока футах от земли, аскет уселся на удобную выпуклость, своего рода сиденье, давно вытертую им до блеска, а птицы слетелись к нему.

Птицы любили отшельника, и больше других самые маленькие – синицы, зарянки и зяблики. Парочка дятлов, живущих на дереве, никогда не упускала случая поприветствовать человека, усаживаясь на его левое плечо. Скворцы прилетали шумными стайками, хоть и не задерживались надолго. Черные дрозды облюбовали голову отшельника, а воробьи прыгали у него на коленях.

– Доброе утро, птицы, – сказал аскет, погладив согнутым пальцем перышки на грудке зяблика. – Дни становятся короче. Скоро к нам присоединятся грачи.

Он говорил, а пичуги щебетали в ответ, склоняли набок головки и снова что-то трещали. Разума птиц не хватало на то, чтобы поддерживать разговор, но они хорошо понимали отшельника и находили интересным все, что он говорил. Птицы гордились тем, что человек выбрал их дерево. Утреннее сборище давало им пищу для раздумий на целый день и вносило в жизнь разнообразие. Отшельник понимал это и поэтому старался каждое утро сказать что-нибудь новое. Для них он был словно календарь, где на каждом развороте помещена очередная мудрая мысль. Правда, прежде всего человек получал свои дары.

Отшельник протянул руки, сложенные лодочкой, и птицы забили крыльями, отдавая аскету ежедневную дань. Со временем птицы поняли, что нравится человеку, и теперь больше не предлагали ему червячков и жуков. Каждое утро в ладони отшельника падали ягоды, зерна и семена, а также орехи, аккуратно освобожденные от кожуры. Аскет ждал, пока ладони наполнятся, затем что-то откладывал на зиму, а что-то отправлял в рот. Он жевал зерна и фрукты, протягивая руку за очередной порцией угощения. Это была его единственная трапеза за целый день, и она полностью зависела от друзей-птиц. Зимой птицы не могли кормить отшельника, потому что едва могли прокормиться сами, и он, полуголодный, впадал в зимнюю спячку до самой весны. К счастью, существовала песня от голода, благодаря которой лишения становились не так мучительны. Когда последние дары были получены и съедены, птицы снова уселись на плечи отшельника, чтобы выслушать очередную утреннюю мысль.

– Моя мать, – сказал аскет, – всегда говорила, что я прекрасный ребенок. Она сшила мне маленький голубой чепчик.

Птицы не находили ничего смешного в историях отшельника. Они не знали, что аскет уродлив. Они также не догадывались о том, что такое чепчик. Это делало слова отшельника еще более интригующими.

С верхней ветки Дымок все слышал, но никак не комментировал слова человека. Кот был занят тем, что гипнотизировал воробья. Несчастная птица поймала взгляд Дымка и уже не могла отвести глаз. Дымок прокрался к воробью, который неподвижно сидел на ветке, – птичка лишь пискнула, когда кот набросился на нее.

Отшельник услышал писк и увидел Дымка, уносящего в зубах добычу. Он покачал головой. Когда несколько минут спустя кот вернулся, человек мягко выразил свое недовольство:

– Это очень нехорошо, Дымок. Я же просил тебя не есть моих друзей.

– Но ведь мне они не друзья, – ответил Дымок, устраиваясь на коленях отшельника, чтобы спокойно переварить завтрак.

– А не мог бы ты сделать мне одолжение и есть мышей или кого-нибудь в этом роде?

– Почему я должен делать тебе одолжение?

– Ну, Дымок, к чему эти вопросы? Ты же прекрасно знаешь, я – твой друг.

– Дружба – всего лишь привычка и удобство, – промолвил кот.

– Только послушайте его! Мурлычет тут у меня на коленях!

– Человеческое тело – источник тепла.

– Человеческое тело, как же! Ты говоришь о моем теле. Ты говоришь обо мне.

– Ну, ты самый доступный в этих краях человек.

– А что ты будешь делать, когда я умру, и мое тело похолодеет?

– Как-нибудь справлюсь.

Отшельник тряхнул головой и снова принялся гладить кота сильными ровными движениями, как нравилось Дымку. Когда они познакомились, отшельник был не слишком силен в этом, однако кот научил его. Теперь Дымок получал удовольствие от поглаживаний человека. Отшельник гладил вдоль шерсти, выдерживая постоянный ритм и давление.

– И скоро ты собираешься умирать? – поинтересовался Дымок.

– Когда придет время, – отвечал отшельник.

– А, тогда понятно. Как и все в этом мире. – Кот потерял интерес к предмету разговора. – Продолжай, продолжай, не останавливайся.

Не желая расстраивать друга, отшельник ничего больше не сказал, хотя, говоря о времени, которое придет, он имел в виду вовсе не обычный порядок вещей. Человек с лицом, похожим на собачью морду, был одним из Певцов, и, как все в племени Певцов, отшельник ждал зова. В последние недели отшельник ощущал какую-то внешнюю дрожь, какие-то перемещения и вибрации в воздухе, заставлявшие его повысить бдительность.

И пока кот дремал у него на коленях, аскет проделывал позабытые утренние упражнения. Он начал с босых ступней, болтавшихся на прохладном ветерке. Затем, двигаясь вверх к лодыжкам, человек постарался забыть о ступнях. Он выкинул их из головы, чтобы они исчезли. Отшельник ощутил свои голени и икры, которые щекотал подол мантии, и, в свою очередь, забыл и о них. Бедра и ягодицы, попирающие древесное сиденье, желудок, медленно переваривающий ягоды и орехи, ноги, болтающиеся в воздухе, медленно бьющееся сердце, руки – одна движется, другая спокойна – все в свой черед отброшено и забыто. В конце концов, лицо, ласкаемое ветерком, шепот листьев, единственный яркий глаз отшельника и сам его разум, понимающий и сознающий, – все унеслось прочь и забылось. Человек погрузился в полный покой.

Ярко-синяя бабочка, танцуя в воздухе, пролетела между раскидистых ветвей тиса и опустилась на подоконник в домике отшельника. Там она помедлила несколько мгновений, крылышки вспыхнули в лучах солнца. Затем бабочка вновь поднялась в воздух и, облетев спящего отшельника, приземлилась на его левое ухо.

Аскет вздрогнул, чуть не свалившись с дерева. Кот спрыгнул с коленей и, зашипев, выгнул спину.

– Что это? – произнес отшельник, оглядываясь. – Кто здесь?

Затем человек почувствовал щекотку в ухе. Он пригнул голову и некоторое время молчал, прислушиваясь. Затем отшельник кивнул.

Дымок озадаченно смотрел на соседа. Происходило что-то необычное. Кот не любил перемен, особенно таких, что происходят без объяснения и предупреждения. Дымок видел бабочку, улетавшую от отшельника в сторону равнины. Кот заметил также тучи, набегавшие на дальний горизонт. Птицы чертили круги в небе и громко каркали, ничего особенного – просто стайка грачей. Все как обычно. Однако отшельник встревожился, впервые за долгое время.

Он поднялся на ноги и зашел в домик. Человек связал в узел ночную рубаху, кувшин и веревку. Дымок наблюдал за ним с раздраженным удивлением.

– Что ты делаешь?

– Я должен идти, – отвечал отшельник.

– Идти? Куда?

– Я должен доставить сообщение.

Отшельник вышел из домика на ветку, служившую ему крыльцом, и позвал птиц.

– Птицы! Я должен покинуть вас!

Слова его быстро распространились среди пичуг, и все они уселись на ветках вокруг отшельника.

– Я ухожу, – сказал человек птицам. – Спасибо за вашу доброту. Я сумею отблагодарить вас.

Затем аскет спрыгнул с ветки и медленно поплыл к земле. Все это нисколько не удивило птиц, которые и сами умели летать, однако кот был потрясен. Разинув пасть, Дымок смотрел, как ноги отшельника мягко коснулись почвы. Кот поспешно спустился с дерева, царапая когтями жесткую кору тиса. Птицы последовали за ним.

– Как ты это делаешь? Люди не летают.

– Некоторые летают, – произнес отшельник, неуклюже пытаясь шагать впервые после почти четырехлетнего перерыва.

– Хорошо, – сказал Дымок, кружа вокруг него, – пусть так. Но ты удивил меня.

Птицы носились над головой отшельника, разговаривая с ним и друг с другом. Некоторые желали ему доброго пути, другие задавали вопросы, хотя отшельник никак не мог их понять. Конечно, отшельник был Певцом и мог бы установить с птицами контакт, но сейчас даже он после длительных усилий понял лишь одно: «Что такое голубой чепчик?»

Впрочем, сегодня отшельника занимало иное. Он чувствовал душевный подъем. Если пробил час доставить сообщение, значит, не за горами время, когда предстоит осуществить то, чему он учился, чего так долго ждал. Сколько пройдет времени? Может быть, недели. Чтобы найти ребенка из пророчества, отшельнику потребуется немного дней. Затем несколько дольше придется искать остальных. Аскет почти пожалел о том, что избрал долю древесного отшельника. За время жизни на дереве ноги успели отвыкнуть от ходьбы и уже через несколько десятков шагов начали болеть. Отшельник понимал, что не сможет добраться до цели пешком. В обычных обстоятельствах ни один Певец не стал бы использовать силу ради собственного удовольствия, однако человек с лицом, похожим на собачью морду, рассудил, что этот случай – особенный.

– Дымок, – обратился отшельник к коту, вьющемуся у его ног, – пойдешь со мной?

– Интересно, как это будет выглядеть?

– Тебе лучше запрыгнуть мне на плечи. Я собираюсь двигаться быстро.

– Может быть, я не останусь с тобой надолго.

– Тебе стоит сказать одно слово, и я отпущу тебя.

Дымок согласился и забрался на правое плечо отшельника.

– Держись крепче.

Отшельник сосредоточился и загудел песню, которой кот никогда еще не слышал. Человек поднялся на несколько дюймов в воздух, чуть наклонился вперед и заскользил над землей. Сначала отшельник двигался медленно. Затем, все еще не поднимаясь выше, набрал скорость. И наконец понесся так быстро, как и облака в небе.

Сначала Дымок выпустил когти и вцепился в мантию отшельника. Но вскоре кот привык к скорости, успокоился и даже увлекся.

– Вот это да! – орал хвостатый спутник аскета. – Это мне нравится!

Кот вытянул пушистую мордочку вперед, чувствуя, как ветер ерошит усы, и воображая, что летит сам. Дымок представил себе мышь-полевку, спрятавшуюся в траве и даже не подозревающую, что он скользит прямо над ней. Кот видел, как летит в полнейшем молчании, никем не видимый и не слышимый. Он представил, как бросается вниз, как совершенным, безошибочным движением хватает жертву…

– Ты должен научить меня, – заявил он. – Это то, что мне нужно.

– Нам потребуется слишком много времени, – ответил отшельник. – Слишком долгий путь придется пройти. К тому же тебе вряд ли понравится то, что ты обретешь в конце пути.

«Он не хочет выдавать свою тайну, – решил Дымок, не слишком удивившись. – Однако я сумею ее выяснить. А потом, ах, потом придет конец высокомерию птиц! Хватит им махать своими глупыми крыльями и улетать от меня! Я поднимусь вверх, и прыгну, и еще раз прыгну! Я сброшу их с облаков!»

Дымку очень нравилось думать об этом. Он пойдет туда, куда должен идти отшельник, он будет делать то, что потребуется человеку, но когда-нибудь, в один прекрасный день Дымок станет летающим котом!

Глава 8
Кестрель учится танцевать

Грязную дорожную одежду Кестрель унесли и сожгли. Теперь она носила униформу слуг Йодиллы – простую бледно-зеленую мантию с белым головным убором. Под одеждой, на тонкой бечевке, плотно прилегая к шее, висел серебряный голос Поющей башни.

– Ну вот, теперь ты выглядишь совсем как Ланки, – сказала Сирей. – Только не такая толстая.

Большую часть дня девушки проводили в трясущейся на ухабах карете Йодиллы. Однако куда бы ни шла Сирей, Кестрель повсюду сопровождала принцессу. Придворные привыкли к Кесс и уделяли ей не больше внимания, чем любой из служанок принцессы.

– Не переживай, дорогая. Они ничего не знают о дружбе. Это только смутило бы их.

– Мне все равно.

Когда услуги Кестрель не требовались Йодилле, девушка сидела и пристально глядела в окно.

– Почему ты все время смотришь в окно? – спросила Сирей. Она совсем не возражала – просто хотела знать. Все, что делала Кестрель, завораживало принцессу.

– Мой народ прошел этой дорогой.

Каждый день Кестрель видела знаки их пути. Сейчас караван следовал той же дорогой, что и колонна рабов.

– Ах! – удивилась Сирей. – Неужели ты до сих пор беспокоишься о своем народе?

– Конечно.

– Даже теперь, когда у тебя есть я?

– Да.

– Но ты ведь не беспокоишься о них больше, чем обо мне, не правда ли? Я тебе ужасно нравлюсь. А Ланки говорит, что я тебя балую.

– Конечно же, я беспокоюсь о них больше. Точно так же как ты беспокоишься о своих родителях больше, чем обо мне.

Сирей задумалась. Принцесса любила отца и мать, как ей казалось, довольно сильно, и все же ей было до них не так уж много дела. И если бы родителей принцессы увели, так же как родителей Кестрель, Сирей вряд ли тосковала бы о них так отчаянно.

– Так ведь твой народ ушел, дорогая, – подчеркнула принцесса. – А я нет. Поэтому, как ни крути, а сейчас я важнее их.

Кестрель подняла на Сирей огромные серые глаза, и принцесса ощутила дрожь, как обычно, когда чувствовала тайную силу подруги. Сколько бы Йодилла ни смотрела в глаза Кесс, она не могла приникнуть в самую их глубину.

– У меня есть брат, – ответила Кестрель, – брат-близнец, мы с ним одно целое. Для того чтобы узнать, что я чувствую, ему не нужно спрашивать. Если он умрет, я тоже умру. Но он жив. И каждый день я приближаюсь к нему. Скоро мы снова будем вместе, как были всегда с самого рождения.

Слезы навернулись на глаза Сирей.

– Я бы тоже хотела иметь брата-близнеца, – промолвила принцесса.

– Не стоит. В такой близости нет ничего хорошего.

– Почему?

– Перестаешь нуждаться в других людях.

– А что в этом плохого?

– Ах, Сирей, – сказала Кестрель. – Разве ты не собираешься выйти замуж?

Йодилла вздрогнула. Она предпочитала не затрагивать тему свадьбы.

– Мне велели, и я выхожу. Принцессам выбирать не приходится.

Кестрель отвернулась к окну и самым будничным тоном спросила:

– А почему бы тебе не выйти замуж за кого-нибудь из твоего народа?

– За кого-нибудь из моего народа? – Вопрос удивил Сирей. – За кого это?

– Откуда я знаю. Неужели нет молодого человека, который тебе приглянулся?

– Нет. Такого нет. Да и кто бы это мог быть?

– Ну, нет так нет.

Кестрель не хотела, чтобы принцесса заподозрила, что у подруги есть свои причины для расспросов, и быстро прикинула в голове возможных кандидатов. Это оказалось не так-то просто сделать.

– Предсказатель Озох? – наконец спросила она.

– Озох? Он же наполовину змей!

– Барзан?

– Старый, нудный да к тому же женатый!

– Зохон?

– Вечно улыбается, даже когда нет повода. И, кроме того, он любит только себя самого.

Кестрель была потрясена: она не ожидала от Йодиллы подобной проницательности.

– Есть еще одно, дорогая, – продолжила Сирей. – Все мои люди являются моими подданными, потому что я принцесса. А муж будет моим господином. Следовательно, он должен быть чужестранцем.

– Почему же он должен быть твоим господином…

– А ты бы хотела выйти замуж за того, кто ниже тебя? Какая глупость, милочка. Из этого ничего не выйдет!

– Он может превосходить тебя в некоторых вещах, а ты будешь превосходить его в других.

Сирей задумалась.

– Да, пожалуй. Думаю, мне бы такое понравилось. Только здесь такого человека нет. Так что мне придется выйти замуж за того, кого выберут родители.

Кестрель решила, что сделала все, что могла.

– Ну, – промолвила она, – тогда хорошо, что я не принцесса.

После короткого молчания Сирей тихо произнесла:

– Быть принцессой – это совсем не то, что думают люди. Никто никогда не заговаривает с тобой. Ты никуда не можешь пойти. Не можешь ни с кем встречаться. Считается, что ты лучше всех, хотя на самом деле ты просто кукла в кукольном доме.

Кестрель была тронута.

– Ты всегда можешь перестать быть принцессой.

– А на что еще я гожусь? Меня никогда не учили делать что-то самостоятельно. Все, что я знаю, – как быть красивой.

– Ах, Сирей!

– Только не говори никому, что я это сказала. Они не поймут. Принцесса-куколка должна сиять и быть счастливой, и вообще…

Сирей странно улыбнулась Кестрель и отвернулась от подруги.

Пока они разговаривали, длинная колонна повозок с грохотом остановилась. Пришло время танцевального урока Йодиллы. Вскоре девушки услышали стук в дверь. Сирей вздохнула и опустила вуаль.

Вместе с принцессой Кестрель направилась к палатке без крыши. Маленький учитель танцев находился в состоянии нервного возбуждения.

– Десять дней, сиятельная! Они сказали, что мы прибудем через десять дней!

– Да, лапочка, я знаю. Как долго продолжается это ужасное путешествие! Тем не менее скоро закончится и оно. Наконец-то!

– Вы не поняли, моя госпожа. Осталось всего десять дней, а вы так и не научились танцевать. Это просто катастрофа! Бедный я, бедный! Теперь меня накажут!

– Ну что ж, наверное, накажут. Ведь ты – мой учитель танцев.

– Сиятельная, – умоляюще простонал Лазарим, – вы ведь даже не пытаетесь. Как я могу научить вас движениям, если вы не хотите их запоминать?

– Это очень трудный танец. Разве нет, Кесс?

– Да, – согласилась Кестрель. – Трудный, но прекрасный.

Лазарим бросил на девушку благодарный взгляд.

– Вот видите, сиятельная! Трудный, но прекрасный! Если бы моя госпожа хоть немножко постаралась и поработала над движениями, то трудности ушли бы сами собой, а осталась бы только красота!

– Ну, хорошо, – ответила Сирей, оставшись при своем мнении. – Я попробую. Только ты не слишком дави на меня!

Принцесса приготовилась начать танец – она выставила вперед левую ногу, подняла правую руку, а Лазарим встал рядом с ней. Музыканты заиграли, а учитель сделал маленький шаг влево. Сирей, шагнув вправо, столкнулась с Лазаримом.

– Да нет же, моя госпожа, не так! Левая нога назад и в сторону, вот так.

– Ах да. Теперь я вспомнила.

Они начали вновь. Им удалось преодолеть шаги вбок, поклон, повороты, но у Сирей никак не получалось вовремя завершить пируэт. Принцесса продолжала кружиться, пока естественным образом не останавливалась на месте.

– Нет, сиятельная. Сначала вы вращаетесь, а в следующее мгновение – останавливаетесь. Слушайте ритм. Вот так!

Учитель показал: крутнулся на мыске и внезапно, сделав пол-оборота, замер почти без усилий, словно его тело не имело веса.

– Видите, как я сгибаюсь, моя госпожа? Когда вы поворачиваетесь, то должны для равновесия согнуться, и тогда вам останется лишь выпрямиться в нужный момент и…

Лазарим повторил. Кестрель была очарована. Девушке страстно захотелось попробовать самой.

– Тебе-то легко говорить, – надула губки Сирей. – Ты такой гибкий. Мое тело так не согнется.

Кесс не выдержала.

– Может быть, я покажу?

– Ты сможешь, дорогая? – удивленно спросила Сирей, ничуть не обидевшись.

Лазарим был рад отпустить непослушную ученицу.

– Может быть, если вы посмотрите на движения несколько раз, моя госпожа, это поможет вам.

– Ах, как хорошо. Смотреть гораздо интересней. Кесс, ты просто душка!

Лазарим взял руку Кестрель, и девушка встала в начальную позицию тантараццы. Кесс несколько дней наблюдала за учителем танцев, и пусть она еще не сделала ни единого па, каждое движение глубоко запечатлелось в сердце девушки. Она легко коснулась руки Лазарима, все тело затрепетало. Кестрель не говорила Йодилле, но, наблюдая за учителем, она прониклась душой танца. И теперь больше всего на свете ей хотелось танцевать.

– Итак, – произнес Лазарим, – три шага влево, три вправо.

– Кажется, я знаю, – сказал Кестрель. – Только могу запутаться ближе к концу.

Кесс приподнялась на носках, и Лазарим почувствовал это по прикосновению руки. «А барышня, кажется, знает толк в танцах», – подумал он. Волна радости захлестнула учителя. Он забыл, что его настоящая ученица – Йодилла, а эта девушка – всего лишь служанка. Лазарим хотел танцевать.

Сдерживая возбуждение и пытаясь совладать с дыханием, учитель тоже встал на цыпочки и прищелкнул языком, подавая музыкантам знак. Забил барабан, вслед ему полилась нежная мелодия свирели. Лазарим двинулся вперед, и девушка последовала за ним. Назад – и ученица подалась назад, уверенно выгнув спину. Поклон – не слишком точный и все же очаровательный. А девушка кружилась – поворот, еще поворот и еще! Руки взлетали, бедра качались, словно под ударами хлыста. Кестрель не отрываясь смотрела на учителя горящими глазами и прищелкивала каблуками. Цок-цок-цок! Цок-цок-цок! Ни разу не сбившись, Кесс приблизилась, и вихрь танца подхватил партнеров. С этого мгновения Лазарим совершенно забыл о своей задаче, о Йодилле да и обо всем государстве Гэнг. Для учителя существовал только танец.

Кестрель, словно птичка, порхала в ритме тантараццы. Сначала девушка пыталась считать шаги, которые успела выучить, столько раз наблюдая за уроками, но вскоре это стало не нужно ей, остался только полет – будто для гибкого юного тела Кесс летать было так же естественно, как и дышать. Она без промедления отвечала на каждое прикосновение учителя, забыв, что подчиняется строгому ритму тантараццы, а не свободно плывет над землей. Музыканты хоть не могли видеть танцоров, тоже поддались магии и едва не впали в транс, казалось, их завязанные глаза следят за каждым движением пары. Все убыстряющийся ритм уверенно вел танец от простого совершенства к полной свободе. Сирей с изумлением наблюдала за танцорами, исполнившись восхищения и гордости за свою незаурядную подругу.

А Кестрель чувствовала себя как птица, всю жизнь просидевшая в клетке, а теперь впервые расправившая крылья и заскользившая по ветру. Девушка полностью доверяла партнеру и поэтому без страха бросалась в омут танца. Сердце колотилось, щеки горели, однако внутри Кесс ощущала лишь спокойствие и уверенность. В мире не существовало ничего, кроме танца. Пусть же он продолжается вечно!

Но Лазарим в отличие от Кестрель знал, что одной из составляющих совершенства тантараццы, величайшего из танцев, была кульминация. Учитель изменил темп движения, музыканты услышали, и барабанщик начал выбивать финальную дробь. Этому Лазарим не учил Йодиллу, и у Кесс не было возможности запомнить движения. Девушка мгновенно почувствовала перемену и как могла попыталась следовать за учителем, однако безнадежно сбилась с ритма. Лазарим схватил Кесс обеими руками, грациозно прервал ее вращение и поклонился.

Кестрель прерывисто дышала и смеялась, полная жизненной силы и странным образом похорошевшая, – Сирей раньше и не замечала, как красива ее подруга.

– Простите, – сказала Кестрель, – я не знаю этой части.

Лазарим взял руку девушки и молча поцеловал. В глазах учителя светилась безграничная благодарность. Сирей всплеснула тонкими руками.

– Дорогуша, как ты прекрасна!

Принцесса очень обрадовалась этому своему открытию – Кестрель словно превратилась в ее собрата по оружию. Теперь они могут быть красивыми вместе.

Лазарим повернулся к Йодилле.

– Вот это и есть тантарацца, моя госпожа.

– Да, дорогуша, я вижу. Разве Кестрель не великолепна?

– Сможете ли вы так же станцевать, моя госпожа?

– Ах, да что ты! Думаешь, смогу?

Лазарим задумался. Нет, и за тысячу лет принцессе не выучиться так танцевать. И тем не менее она должна.

– Если ваша служанка смогла запомнить движения…

– Глупости, дорогуша! Кестрель – особенная. Неужели ты не заметил?

– Но что же нам делать?

Сирей оставалось только жалеть о том, что мир устроен так несправедливо. Она должна выйти замуж, а для этого ей следует научиться танцевать. И тем не менее очевидно, что танец ей, принцессе, никак не дается. Кестрель же танцует так, словно рождена для этого, однако она не собирается выходить замуж.

– Если бы Кесс смогла станцевать за меня, – сказала принцесса, – то с остальным я бы справилась.

– Не сомневаюсь, – отвечал Лазарим. – Только ваш будущий муж не собирается жениться на двух невестах сразу.

– Ты же говорил, что одного танца достаточно.

– Верно, сиятельная.

– Ну и как он узнает?

– Что узнает, сиятельная?

– Я должна буду танцевать под вуалью, дорогуша. Почему бы Кестрель не надеть мою одежду и вуаль и не заменить меня? Никто и не догадается, что это не я.

Кестрель молча слушала Йодиллу – она быстро прикидывала, как можно использовать эту возможность. Лазарим тряхнул головой.

– Ваш отец такого ни за что не позволит.

– А разве обязательно говорить ему об этом?

Учитель танцев уставился на Йодиллу.

А ведь она права – кто догадается? План принцессы действительно может сработать. Конечно, все это безумно опасно. Однако попробовать можно.

Сирей захватила собственная идея. Принцесса нетерпеливо обернулась к Кестрель.

– Ты сделаешь это для меня, Кесс, дорогая? Скажи, что сделаешь! Я знаю, что никогда не научусь этому глупому танцу, сколько бы ни старалась. А если не научусь, то не смогу выйти замуж, а если я не выйду замуж, все пойдет вверх дном – будет война и прочие бедствия. А уж как рассердится папа!..

Кестрель посмотрела на принцессу, затем – на учителя танцев. Поможет ли ее плану то, что она наденет свадебный наряд Йодиллы и станцует вместо нее? Вряд ли. С другой стороны, если она согласится, то станет хранительницей опасной тайны, а тайна – всегда источник власти.

– Пожалуйста, дорогая. Тебе так пойдет мой свадебный наряд!

Сирей беспокойно смотрела на подругу. Кестрель поняла, что должна что-то ответить.

– А как насчет них? – Кесс показала глазами на музыкантов.

– Насчет них?

– Они могут проговориться.

Йодилла повернулась к музыкантам.

– Если вы кому-нибудь расскажете о том, что слышали здесь, я прикажу, чтобы ваши языки вырвали, в рот засунули кроличьи головы, а затем зашили вам губы.

Музыканты склонили головы, слишком испуганные, чтобы отвечать.

– А глаза ваши выжгут раскаленными вертелами, – добавила Йодилла, отдавая дань традиции.

– Они ничего не расскажут, сиятельная, – произнес Лазарим.

– Так же как и вы. Никто, кроме нас троих, ничего не узнает.

Сирей была очень довольна, что ей удалось разрешить серьезнейшую проблему, мучившую ее с самого начала путешествия. Принцесса исполнилась гордости.

– Интересно, принято говорить друзьям, что они сделали нечто умное, если они действительно это сделали?

– Конечно принято, – отвечала Кестрель.

– А я ведь это сделала, не так ли? Разве это не умная мысль?

– Разумеется, умная.

Кестрель посмотрела на Лазарима, в глазах девушки застыл невысказанный вопрос – получится ли? Для учителя танцев идея Сирей была истинной находкой, выходом из бедственного положения. Для Кестрель – еще одной возможностью, предоставленной судьбой. И еще это значило, что она будет танцевать!