Текст книги "Афоризмы. Русские мыслители. От Ломоносова до Герцена"

БОГАТСТВО – БЕДНОСТЬ

Если в богатстве есть, чего в нищете нет, справься – и сыщешь в нищете, чего в богатстве нет. В которой земле менее родится плодов, там в награду здоровость воздуха. Где менее клюквы и черники, там менее скорбутной болезни; менее врачей – менее больных; менее золота – менее надобностей; менее ремесел – менее мотов; менее наук – менее дураков; менее прав – менее беззаконников; менее оружия – менее войны; менее поваров – менее испорченного вкуса; менее чести – менее страха; менее сластей – менее грусти; менее славы – менее бесславия; менее другов – менее врагов; менее здоровья – менее страстей.

(Г. С. Сковорода, 2, 24)

Итак, превосходное богатство есть первый источник всех достоинств, чинов и преимущества над другими. Превосходное також богатство действительное есть начало и освоение всех чиноположений и оного разделения властей, которые столько ныне взошли в употребление во всех государствах.

(С. Е. Десницкий, 1)

…Не всякое богатство не всяких людей уловляет сердца.

(С. Е. Десницкий, 1)

Богатство и знатность рода не точно проистекают из человеческой природы, следовательно, высокомерие богача или дворянина есть смешная гордость. Но кто хочет мыслить о себе возвышенно и гордиться человеческим достоинством, тот должен рассматривать себя совсем в других видах.

(Н. И. Новиков, 5)

 
…О людях многие по виду заключают:
Кто наряжен богато и пригож,
Того и умным почитают.
 

(И. И.Хемницер, 2)

Да ведаешь ли ты, что для прихотей одного человека всей Сибири мало!.. Последуй природе, никогда не будешь беден. Последуй людским мнениям, никогда богат не будешь.

(Д. И. Фонвизин, 5, 3, 2)

Наличные деньги – не наличные достоинства. Золотой болван – все болван.

(Д. И. Фонвизин, 5, 3, 2)

…Сердце богатого человека скоро каменеет.

(Д. И. Фонвизин, 6, Наставление дяди своему племяннику)

 
Умеренность, о друг небесный,
Будь вечной спутницей моей!
Ты к счастию ведешь людей;
Но твой алтарь, не всем известный,
Сокрыт от черни богачей.
 

(В. В. Капнист, 3)

Бедность есть такая вещь, которая всего способнее может произвести философов. Человек, обладающий богатым имением, редко захочет преподавать другим нравственные наставления.

(И. А. Крылов, 1, 2)

 
Я, правда, денег не имею;
Так что же? Я занять умею.
 

(И. А. Крылов, 6)

«Где девал ты свое имение?» – спросил некогда царь Иван Васильевич у боярина своего Шереметева. «Чрез руки бедных отправил к Богу!» – ответил он царю. Вот лучшее употребление богатств, употребление достойное русских вельмож!

(Ф. Н. Глинка, 5, 1, Описание Отечественной войны, 27 сентября)

Богач, имеющий вкус, есть уже человек, но богач-благотворитель – есть ангел!

(Ф. Н. Глинка, 5, 1, Описание Отечественной войны, 2 февраля)

Роскошь и богатство запевают прежние песни. «Бедность не порок!» – говорят равнодушно светские умники, лежа на богатых диванах. Согласен с ними, однако ж, можно не стыдиться, но нельзя не чувствовать суровости ее. Точно так, как зимою ходить без шубы не стыдно, да холодно!

(Ф. Н. Глинка, 5, 1, Обратный путь из Силезии в Россию, 15 сентября)

Все, что у вас излишнее, принадлежит тем, которые терпят недостаток.

(Ф. Н. Глинка, 5, 2, Село N)

…Весьма справедливо: где нет прихотей, там нет бедности; а мы прибавим: где есть взаимная любовь, там нет прихотей.

(Ф. Н. Глинка, 5, 2, Благоденствие прибрежных волжских крестьян)

Не подавайте богатству повода гордиться – пустым даром фортуны – своим золотом.

(Ф. Н. Глинка, 6, 1, 3)

Довольству надлежало б быть обыкновенным состоянием людей. Бедность есть болезнь общества, одна из лютейших скорбей человека.

(Ф. Н. Глинка, 6, 2, 3)

Обильное земное преуспеяние и огромные земные предприятия, как очевидные для всех, выставлены Словом Божиим в признак последнего времени и созревшей греховности человечества, большею частию неявной и непонятной при поверхностном и неопытном взгляде на человечество.

(Игнатий, 3)

Человек не дает должной цены тому, что достается ему ценою слишком дешевою.

(Игнатий, 7, 88)

Евангелие лишает человека того, чем он владеет неправильно.

(Игнатий, 8, 150)

…Старыми руками ужасно трудно развязывать кошелек.

(А. И. Герцен, 1, 1, 3)

Болезни от сытости не так скоро лечатся.

(А. И. Герцен, 2)

Деньги и богатство – страшный оселок для людей: кто на нем попробовал себя и выдержал испытание, тот смело может сказать, что он человек.

(А. И. Герцен, 7, 2, 2)

…Уважать вещь – вообще бессмыслица, но уважать деньги – двойная бессмыслица: в вещи я уважаю иногда ее красоту, воспоминания, сопряженные с нею; но деньги – алгебраическая формула всякой вещи, не вещь, а представительница вещей.

(А. И. Герцен, 7, 2, 2)

Для хороших натур богатое и даже аристократическое воспитание очень хорошо. Довольство дает развязную волю и ширь всякому развитию и всякому росту, не стягивает молодой ум преждевременной заботой, боязнью перед будущим, наконец оставляет полную волю заниматься теми предметами, к которым влечет.

(А. И. Герцен, 9, 4, 25)

ПОРОКИ И ДОБРОДЕТЕЛИ

 
Аристотель учит, что себе хвалити
Есть суетство, глупость же есть себе хулити.
 

(Симеон, 4)

…Кто хотел вредить другим, да повредится сам первый теми самыми вещами.

(М. М. Щербатов, 1, 1, 4)

Тако узри из истории разные примеры удовольствий, которые приобретает добродетель, и беспокойств, навлекаемых пороками, и соразмерив начало и следствия единых и других, не будет ли тот, который со вниманием сие читал и делал размышления, гораздо более привязан к добродетели и отдален от пороку, нежели тот, который единым своим умствованием желает до всего достигнуть.

(М. М. Щербатов, 3)

…Часто мы, отчаявшись собственными своими силами защитить высокое о себе мнение, чужую славу и честь стараемся себе похитить и на оных воздвигнуть храм своему высокомерию.

(Д. С. Аничков, 2)

 
Умей презреть и ты златую,
Злословну, площадную чернь.
 

(Г. Р. Державин, 18)

Я сам того мнения, что слабости человеческие сожаления достойны, однако ж не похвал… Многие слабой совести люди никогда не упоминают имя порока, не прибавив к оному человеколюбия. Они говорят, что слабости человеческие обыкновенны и что должно оные прикрывать человеколюбием; следовательно, они порокам сшили из человеколюбия кафтан; но таких людей человеколюбие приличнее назвать пороколюбием.

(Н. И. Новиков, 1, 26 мая 1769 г.)

Весьма униженную на свете добродетель возвести паки на ее величественный престол, а порок яко гнусное и человеческой природе противоречащее вещество представить свету во всей его наготе, таковых трудов и одно намерение уже достойно похвалы, хотя б душевные силы и не в состоянии оных поддерживать.

(Н. И. Новиков, 4)

Гордый все окрест себя презирает и хочет единый имети все, что имя чести носит. Но благородная гордость думает о себе возвышенно, присвояет себе честь, соразмерную своему существу, а притом и о других думает высоко и от всего сердца готова им такую же честь, или еще и большую, приписывать, когда того истина требует.

(Н. И. Новиков, 5)

Бедное достоинство, которое людей равняло б со свиньями, проедающими все время жизни своей и в сластолюбии валяющимися в грязи и которые уже после смерти становятся средством. Истинные человеки не должны тако проводити жизнь. Если они хотят быть властителями мира и достойными почтения, то да будут подобны достопочтенным монархам, которые себя отцами отечества своим сочеловекам оказывают и которые то думают, что чем важнее и достойнее почтения сан в общежитии, тем более особа, облеченная в оный, долженствует отечеству служить и быть полезною.

(Н. И. Новиков, 5)

…Как люди порочны ни были б, но умы их никогда столько не испорчены, сколько их сердца, и мы видим, что те самые, кои меньше всего привязаны к добродетели, бывают часто величайшие знатоки в добродетелях… Быть узнану есть наказание лицемера и истинная награда честного человека.

(Д. И. Фонвизин, 3)

В человеческом невежестве весьма утешительно считать все то за вздор, чего не знаешь.

(Д. И. Фонвизин, 5, 4, 8)

Льстец есть тварь, которая не только о других, ниже о себе хорошего мнения не имеет. Все его стремления к тому, чтоб сперва ослепить ум у человека, а потом делать из него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом красть станет.

(Д. И. Фонвизин, 5, 5, 1)

 
Пороков строгою ты казнью не исправишь, —
Надзором их убавишь.
Но легче во сто раз
Сыскать хорошую дубину,
Французску даже гильотину,
Чем пару беспристрастных глаз.
 

(В. В. Капнист, 6)

 
«…Ты каялся в грехах и плакал, как ребенок,
Но видно, что в тебе глас совести умолк!» —
«Так что ж? – вскричал злодей. – В болезни я ягненок;
Когда здоров, я волк».
 

(В. Л. Пушкин, 8)

И самый низкий хлебопашец, исполняющий рачительно должности своего состояния, более заслуживает быть назван честным человеком, нежели гордый вельможа и несмысленный судья.

(И. А. Крылов, 1, 24)

…Чтоб сделаться мудрым и добродетельным, наилучший способ есть тот, чтоб размышлять о глупостях и о странных нравах людей. Рассматривая прилежно непостоянство разума человеческого, непременно будешь остерегаться, чтоб самому не впасть в такие же пороки, какие в других осуждаешь.

(И. А. Крылов, 1, 28)

Во всех народах можно видеть одинакие пороки, совсем противные хорошим чувствам и здравому рассудку.

(И. А. Крылов, 1, 28)

Желательно бы было, чтоб все народы подражали англичанам в оказании почтения и уважения великим людям, родившимся у них, которых природа одарила отличными дарованиями.

(И. А. Крылов, 1, 28)

…Всякий обыкновенно гораздо строже судит поступки других, нежели свои собственные, и часто случается, что в тех же самых пороках, которые в других осуждает и почитает нимало неизвинительными, себя самого прощает и для оправдания своего находит разные извинения.

(И. А. Крылов, 1, 28)

…Время, употребляемое на примечание различных склонностей человеческих, сколь ни были бы оные порочны, всегда употребляется с пользою; ибо чрез то можно научить ненавидеть порок, рассматривая всю его гнусность.

(И. А. Крылов, 1, 37)

И в нынешний так называемый просвещенный век люди так же безумны, ветрены, непостоянны, сварливы, скупы, горды и тщеславны; каким бы высоким разумом они одарены ни были, никогда не могут себя защитить от многих пороков.

(И. А. Крылов, 1, 40)

 
Чем нравом кто дурней,
Тем более кричит и ропщет на людей:
Не видит добрых он, куда ни обернется,
А первый сам ни с кем не уживется.
 

(И. А. Крылов, 17)

 
Ты смерть и гибель пьешь, народ,
Из чаши золотой порока!
Замолкнет скоро глас Пророка,
Падет на битвах твой оплот!
 

(Ф. Н. Глинка, 4)

Но торжество порока при всех превратностях мнений людских никогда не сравнится с торжеством добродетели, никакой блеск, никакое могущество не могут защитить первого от тайной ненависти людей, никакое злополучие не может лишить последней ее достоинства и уважения благородных душ.

(Ф. Н. Глинка, 5, 1, Описание Силезии, 13 мая)

Порок увертлив и гибок, как змей, его должно преследовать до самой глубины его нор.

(Ф. Н. Глинка, 5, 2, К другу моему)

Когда есть светлые знаки отличий, почему ж не быть и черным пятнам позора? Первые возвышают добродетель, а другие должны уничижать порок.

(Ф. Н. Глинка, 6, 1, 4)

Зависть и благородное соревнование, как два человека, сходные лицом, голосом, поступью – словом, всеми наружными приметами; но совершенно различные свойствами сердца. В шуму светском и во мраке страстей часто принимают одну за другое. Что ж открывает между ними разницу? – Действие их. Соревнование, видя достоинство, восходящее по лестнице, им самим сооруженной, старается устроить подобную и себе, чтоб достигнуть той же высоты. Зависть, напротив, ползет и подгрызает ступени, по которым всходит достоинство. «Пусть я и никогда не возвышусь, – говорит всегда зависть, – да лишь бы оно упало!»

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Пороки имеют какую-то клейкость; оттого порочные вечно один к другому липнут. Они всегда вместе, заодно. Подойди близко к толпе их, пристанет, и не скоро отклеишься.

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Вздорный человек, как колючий репейник при дороге: идешь мимо и не увидишь, как прицепится!..

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Насмешник похож на ежа: он колет даже и тогда, когда его ласкают.

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Чем больше на кого ополчается зависть и клевета, тем больше должно предполагать в нем достоинства. Это такая неоспоримая истина, что вместо того, чтоб спрашивать: имеет ли он истинные дарования, – довольно спросить: имеет ли он завистников?

(Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)

Есть добродетели, уму принадлежащие, другие – сердцу; благодарность, лучшая из наших добродетелей, или, вернее, отголосок многих душевных качеств, принадлежит сердцу.

(К. Н. Батюшков, 14)

…Начнем искать погрешностей и в нашем поэте, хотя для того, чтобы потешить людей, которые дорожат чужою ошибкою, думая, что мгновенное затмение дарования придает блеск их постоянной ничтожности. Стараться угождать всем – есть правило, которое в нравственном последствии может завести далеко; но зачем отказывать в угождении невинном, когда оно предписывается нам и общежитием и вежливостью?

(П. А. Вяземский, 31)

Есть кой-какие очень приятные грехи, для которых стоит потаскать тело на своих костях известное число годов…

(О. И. Сенковский, 5)

…Лучше смотреть на траур добродетели, чем на веселие порока.

(О. И. Сенковский, 6)

Он был человек добрый и честный, но его ум был дурак. Если б ум его был умен, то сидел бы смирно, не вмешиваясь ни во что, не обнаруживая даже того, что он живет на свете, и отвечая на все: «Мое дело сторона!».

(О. И. Сенковский, 7)

Если святые обличали согрешающих и нечестивых, то обличали по велению Божию, по обязанности своей, по внушению Святаго Духа, а не по внушению страстей своих и демонов. Кто же решится самопроизвольно обличать брата или сделать ему замечание, тот ясно обнаруживает и доказывает, что он счел себя благоразумнее и добродетельнее обличаемого им, что он действует по увлечению страсти и по обольщению демонскими помыслами.

(Игнатий, 1, О ревности душевной и духовной)

Лучше сознаться в неведении, нежели выказать ведение душевредное.

(Игнатий, 1, О жительстве по совету)

Добродетельный и благонамеренный не нуждается представляться таковым; напротив того, кто любит грех, чья воля в грехе, тому нужна личина. Простоту рождает вера… приблизиться к Богу невозможно иначе, как простотою.

(Игнатий, 7, 10)

…Добродетель без скорби не есть добродетель.

(Игнатий, 7, 15)

Добродетели наши должны непременно иметь примесь нечистоты, происходящей от немощей наших. Не должно с души своей, с своего сердца требовать больше, нежели сколько они могут дать.

(Игнатий, 7, 21)

…Те люди, кои требуют от ближних совершенного устранения недостатков, имеют об этом предмете ложное понятие.

(Игнатий, 7, 57)

Без искушений приблизиться к Богу невозможно. Неискушенная добродетель, сказали святые отцы, не добродетель! Если видите кого-нибудь величаемого от людей православных добродетельным, а он живет без всяких искушений, преуспевает в мирском отношении, – знайте: его добродетель, его православие не приняты Богом.

(Игнатий, 8, 171)

…Теперь, за тридцать лет от роду, он, как шестнадцатилетний мальчик, готовился начать свою жизнь, не замечая, что дверь, ближе и ближе открывающаяся, не та, через которую входят гладиаторы, а та, в которую выносят их тела.

(А. И. Герцен, 1, 2, 1)

…Есть за людьми вины лучше всякой правоты.

(А. И. Герцен, 1, 2, 1)

…У каждого рано или поздно дойдешь до его горизонта, дойдешь до рва, чрез который он пересадить не может…

(А. И. Герцен, 1, 2, 6)

Конечно, и Робинзон, когда жил один на острове, был примерным человеком, никогда в карты не играл, не шлялся по трактирам.

(А. И. Герцен, 2)

Потребность чтить, уважать так сильна у людей, что они беспрестанно что-нибудь уважают вне себя – отца и мать, поверья своей семьи, нравы своей страны, науку и идеи, перед которыми они совершенно стираются. Все это, допустим, и хорошо и необходимо, но дурно то, что им в голову не приходит, что и внутри их есть достойное уважения, что они, не краснея, вынесут сравнение со всем уважаемым; они не понимают, что человек, презирающий себя, если уважает что-либо, то уж он в прахе перед уважаемым, его раб; что он уже преступил святую заповедь: «Не сотвори себе кумира».

(А. И. Герцен, 7, 3, 2)

Гласность и обобщение – злейшие враги безнравственности; порок кроется в мраке, разврат боится света: для него темнота необходима не только для скрытности, но для усиления нечистых упоений, жаждущих запрещенного плода…

(А. И. Герцен, 8, 8)

Может быть, для верности суждения о делах, не подлежащих ни полицейскому суду, ни арифметической поверке, пристрастие нужнее справедливости. Страсть может не только ослеплять, но и проникать глубже в предмет, обхватывать его своим огнем.

(А. И. Герцен, 9, 6, 9, 1)

Само собою разумеется, что везде, где есть люди, там лгут и притворяются; но не считают откровенности пороком, не смешивают смело высказанное убеждение мыслителя с неблагопристойностью развратной женщины, хвастающей своим падением; но не подымают лицемерия на степень общественной и притом обязательной добродетели.

(А. И. Герцен, 9, 6, 9, 2)

Кто бывал искушаем, падал и воскресал, найдя в себе силу хранительную, кто одолел хоть раз истинно распахнувшуюся страсть, тот не будет жесток в приговоре; он помнит, что ему стоила победа, как он, изнеможденный, сломанный, с изорванным и окровавленным сердцем, вышел из борьбы; он знает цену, которой покупаются победы над увлечениями и страстями. Жестоки непадавшие, вечно трезвые, вечно побеждающие, то есть такие, к которым страсть едва притрогивается.

(А. И. Герцен, 10)

ГРЕХИ И ПОКАЯНИЕ

Я не люблю ханжей: это грешники, которые хотят надуть черта. Гораздо лучше иметь дело с честными грешниками.

(О. И. Сенковский, 5)

Но вы поверглись бы в беспредельное уныние, если б узнали, что грех и беспорядок водятся тоже и у нас, на небе.

(О. И. Сенковский, 7)

Как хотите вы искоренить грех, когда на земле каждый час издается новая книга?

(О. И. Сенковский, 7)

…Признающий за собою какое-либо доброе дело находится в состоянии самообольщения. Это состояние самообольщения служит основанием бесовской прелести: падший ангел в ложном, гордом понятии христианина находит пристанище, к этому понятию удобно прививает свое обольщение, а посредством обольщения подчиняет человека своей власти, ввергает его в так называемую бесовскую прелесть.

(Игнатий, 1, О отшельнической жизни)

Самый опасный неправильный образ молитвы заключается в том, когда молящийся сочиняет силою воображения своего мечты или картины, заимствуя их по-видимому из Священного Писания, в сущности же из своего собственного состояния, из своего падения, из своей греховности, из своего самообольщения, – этими картинами льстит своему самомнению, своему тщеславию, своему высокоумию, своей гордости, обманывает себя… Мечтатель, с первого шагу на пути молитвенном, исходит из области истины, вступает в область лжи, в область сатаны, подчиняется произвольно влиянию сатаны.

(Игнатий, 1, О прелести, 11 часть)

Начало прелести – гордость, и плод ее – преизобильная гордость.

(Игнатий, 1, О прелести, 11 часть)

Одно ощущение из всех ощущений сердца, в его состоянии падения, может быть употреблено в невидимом богослужении: печаль о грехах, о греховности, о падении, о погибели своей, называемая плачем, покаянием, сокрушением духа… при ощущении покаяния умолкают все другие ощущения.

(Игнатий, 1, О прелести, 11 часть)

Первая заповедь, данная Спасителем мира всему без исключения человечеству, есть заповедь о покаянии… Эта заповедь объемлет, заключает, совмещает в себе все прочие заповеди… Ужасная жестокость к себе – отвержение покаяния! Ужасная холодность, нелюбовь к себе – небрежение о покаянии. Жестокий к себе не может не быть жестоким и к ближним. Умилосердившийся к себе приятием покаяния вместе делается милостивым и к ближним.

(Игнатий, 1, О прелести, 11 часть)

Нет спасения без покаяния, а покаяние принимается от Бога только теми, которые, для принятия его, продадут все имущество свое, отрекутся от всего, что ими ложно усваивалось «мнением».

(Игнатий, 1, О прелести, 11 часть)

Зараженные «мнением» о достоинствах своих, особенно о святости своей, способны и готовы на все казни, на всякое лицемерство, лукавство и обман, на все злодеяния.

(Игнатий, 1, О прелести, 11 часть)

Давно нечитанные, застоявшиеся в шкафах книги пропитываются пылью, истачиваются молью. Взявший такую книгу встречает большое затруднение в чтении ее. Такова моя совесть. Давно не пересматриваемая, она с трудом может быть открыта. Открыв ее, я не нахожу ожиданного удовлетворения. Только крупные грехи значатся довольно ясно; мелкие письмена, которых множество, почти изгладились, и не разобрать теперь, что было изображено ими.

(Игнатий, 1, Зрение греха своего)

Я согнал грехом рай из сердца моего. Теперь там – смешение добра со злом, там – лютая борьба добра со злом, там – столкновение бесчисленных страстей, там мука, предвкушение муки адской…

Напрасно бы я стал обвинять праотцев за сообщенный мне грех: я освобожден из плена греховного Искупителем и уже впадаю в грехи не от насилия, а произвольно.

(Игнатий, 1, Зрение греха своего)

Не может увидеть греха своего наслаждающийся грехом, дозволяющий себе вкушение его – хотя бы одним помышлением и сочувствием сердца.

(Игнатий, 1, Зрение греха своего)

Зрение греха своего и рождаемое им покаяние – суть деланья, не имеющие окончания на земле: зрением греха возбуждается покаяние; покаянием доставляется очищение; постепенно очищаемое око ума начинает усматривать такие недостатки и повреждения во всем существе человеческом, которых оно прежде, в омрачении своем, совсем не примечало.

(Игнатий, 1, Зрение греха своего)

Господи! Даруй нам зреть согрешения наши, чтоб ум наш, привлеченный всецело ко вниманию собственным погрешностям нашим, престал видеть погрешности ближних, и таким образом увидел бы всех ближних добрыми. Даруй сердцу нашему оставить пагубное попечение о недостатках ближнего, все попечения свои соединить в одно попечение о стяжании заповеданной и уготованной нам Тобою чистоты и святыни. Даруй нам, осквернившим душевные ризы, снова убелить их: они уже были омыты водами крещения, нуждаются теперь, по осквернении, в омовении слезными водами. Даруй нам узреть, при свете благодати Твоей, живущие в нас многообразные недуги, уничтожающие в сердце духовные движения, вводящие в него движения кровяные и плотские, враждебные царствию Божию. Даруй нам великий дар покаяния, предшествуемый и рождаемый великим даром зрения грехов своих. Охрани нас этими великими дарами от пропастей самообольщения, которое открывается в душе от не примечаемой и не понимаемой греховности ее; рождается от действия не примечаемых и не понимаемых ею сладострастия и тщеславия. Соблюди нас этими великими дарами на пути нашем к Тебе и даруй нам достичь Тебя, призывающего сознающихся грешниками и отвергающего признающих себя праведниками, да славословим вечно в вечном блаженстве Тебя, Единого Истинного Бога, Искупителя плененных, Спасителя погибших. Аминь.

(Игнатий, 1, Зрение греха своего)

Обыкновенно наказания для человеков возникают из самого нарушения ими закона Божия, из самого заблуждения их.

(Игнатий, 3)

Постоянная греховная жизнь есть постоянное отречение от Христа, если б оно и не произносилось языком и устами.

(Игнатий, 3)

А для меня предовольно, если я познаю, что я грешник. Довольно мне будет этого знания! оно, прикасаясь – как жезл Моисея к камню – к моему ожесточенному сердцу, будет изводить живую струю слез. Плач мой пред Господом моим предпочитаю всей земной мудрости, – и «грех мой предо мною есть выну!» Грех мой – первенствующий предмет моего духовного созерцания!..

(Игнатий, 7, 3)

Мы к тому стремимся, чтобы узреть наши грехи и омыть их слезами покаяния прежде того времени, времени страшного, когда покаяние будет только мучить, а не исцелять.

(Игнатий, 7, 4)

В слезных каплях да светится молитва, как в каплях дождя разноцветная радуга, этот образ, или правильнее символ мира между Богом и человеками.

(Игнатий, 7, 14)

А всякое попечение о Небе, если оно не одушевлено покаянием, – мертво, не искренно.

(Игнатий, 7, 33)

…Если случится пасть, победиться, увлечься, обмануться, согрешить пред Богом – не предавайся унынию, малодушию… Будь снисходителен к себе, не засуждай себя. При побеждениях прибегай к Богу с раскаянием, – и простится тебе побеждение твое; а ты снова за меч и на сечу.

(Игнатий, 7, 89)

Не советовал бы я вам входить в подробное и тонкое разбирательство греховных качеств ваших. Соберите их все в один сосуд покаяния и ввергните в бездну милосердия Божия. Тонкое разбирательство грехов своих нейдет человеку, ведущему светскую жизнь; оно будет только ввергать его в уныние, недоумение, смущение.

(Игнатий, 8, 158)

Покаяние восполняет собою недостаток добродетелей человеческих, присваивает человеку добродетели Искупителя! Бог дал нам покаяние в помощь нашей немощи.

(Игнатий, 8, 176)

…Раскаяние выводит все пятна на душе.

(А. И. Герцен, 1, 2, 5)

Но когда человек с глубоким сознанием своей вины, с полным раскаянием и отречением от прошедшего просит, чтоб его избили, казнили, он не возмутится никаким приговором, он вынесет все, смиренно склоняя голову, он надеется, что ему будет легче по ту сторону наказания, жертвы, что казнь примирит, замкнет прошедшее. Только сила карающая должна на том остановиться; если она будет продолжать кару, если она будет поминать старое, человек возмутится и сам начнет реабилитировать себя… Что же в самом деле он может прибавить к своему искреннему раскаянию? Чем ему еще примириться? Дело человеческое состоит в том, чтоб, оплакавши вместе с виновным его падение, указать ему, что он все еще обладает силами восстановления. Человек, которого уверяют, что он сделал смертный грех, должен или зарезаться, или еще глубже пасть, чтоб забыться, – иного выхода ему нет.

(А. И. Герцен, 9, 4, 28)

Легко сказать, что он виноват в своей судьбе; но как оценить и взвесить долю, падающую на человека, и ту, которая падает на среду?

(А. И. Герцен, 9, Русские тени, 1)

Вглядываясь с участием в их покаяния, в их психические самобичевания, доходившие до клеветы на себя, я наконец убедился потом, что все это – одна из форм того же самолюбия. Стоило вместо возраженья и состраданья согласиться с кающимся, чтоб увидеть, как легко уязвляемы и как беспощадно мстительны эти Магдалины обоих полов. Вы перед ними, как христианский священник перед сильными мира сего, имеете только право торжественно отпускать грехи и молчать.

(А. И. Герцен, 9, Русские тени, 2)

…Нам легче себе вообразить кошку, повешенную за мышегубство, и собаку, награжденную почетным ошейником за оказанное усердие при поимке укрывшегося зайца, чем ребенка, не наказанного за детскую шалость, не говоря уже о преступнике. Примириться с тем, что мстить всем обществом преступнику мерзко и глупо, что целым собором делать безопасно и хладнокровно столько же злодейств над преступником, сколько он сделал, подвергаясь опасности и под влиянием страсти, отвратительно и бесполезно, – ужасно трудно, не по нашим жабрам!

(А. И. Герцен, 9, 6, 9, 2)