Текст книги "Простая душа"

Глава 15

Заговорить с незнакомцами Елизавету заставила неожиданная проблема. Как бы ни был хорош план Царькова, все же и он оказался не идеален, как вообще не идеален мир. Именно на несовершенство мира в сердцах сетовал Тимофей, положив телефонную трубку, а еще на то, что ни в одном деле нельзя полагаться на других, если хочешь, чтобы оно было сделано правильно и в срок.

На этот раз слабым звеном оказалась пара свидетелей, найденная им с величайшими предосторожностями. Секретность бракосочетания предполагала, что в него не могут быть вовлечены люди, которые потом могут стать источником слухов и сплетен. Человечество вообще любопытно до крайности, это Царьков усвоил твердо, и город Сиволдайск не отличался в этом смысле от прочих мест. Свидетелей, что должны по закону скрепить своими подписями гражданский акт, нужно было искать на стороне. Именно это он и проделал заранее, проведя целую операцию, с треском провалившуюся в последний момент.

Те, на кого он рассчитывал, внезапно и безоговорочно подвели, заставив в спешке искать замену, а значит – полагаться на случай. Это было тем более обидно, что подготовленный вариант, казалось, подходил на все сто – Царьков не зря провел полдня под жарким солнцем, болтаясь на пристани, куда высаживают туристов с больших и малых волжских кораблей. Была суббота, речной вокзал работал с полной нагрузкой, толпа то прибывала, то сходила на нет, оставляя после себя мусор и запах дешевого пива. У Тимофея взмокла спина и даже разболелась голова с непривычки, но он был упорен, не желал сдаваться и, ближе к обеду, сделал свой выбор. На самом оживленном пятачке, между пневматическим тиром и ларьком караоке, Царьков познакомился с парой из Волгограда – Юрой и Шурой, которых он тут же окрестил про себя «Солдат и Дура», припомнив читанного в юности гениального поэта. Волгоградцы представляли из себя то, что он искал: иногородние, но жившие неподалеку, молодые и легкие на подъём, но уже не столь юные и беспечные, а к тому же – жадные, неумные и чувствительные к чужому мнению. Таких в общем-то попадалось немало, но почему-то именно эти сразу запали ему в душу – случайность, потом сыгравшая против, что, конечно же, никак нельзя было предусмотреть.

Вертлявая Шурочка так и стреляла зрачками по сторонам, ей был занятен каждый скользнувший по ней взгляд, хоть было видно, как цепко она держится за спутника, крупного мужчину в необъятных парусиновых штанах, который солидно отхлёбывал из пивной бутылки, демонстрируя презрение к окружающему не хуже какого-нибудь Чайлд-Гарольда. Тимофей рассудил, что оба должны быть падки на грубую лесть и сообщил им с простодушным видом, что они походят на людей «с понятием». От этого Шура зарделась, а Юра самодовольно кивнул, так что стало ясно, что контакт налажен, и дело сделано почти наполовину. Затем он пригласил их в кафе, предложил широким жестом не стесняться в выборе закусок и рассказал романтическую историю, подбирая слова попроще и выражая всем видом взволнованность и серьезность.

Волгоградцы слушали внимательно, а когда он намекнул, что история, при всей своей банальности, может принести кое-кому ощутимую пользу, переглянулись и навострили уши. Тимофей сделал паузу и поглядел задумчиво вдаль, а потом, будто решившись, поведал им о несогласном родителе, имеющем в Сиволдайске большое влияние, и о неприятностях, ждущих и его, и невесту, если тот прознает о намерении обоих связать-таки жизни узами брака, невзирая на отцовскую волю. При этом он вспомнил бабку с дедом и ухмыльнулся им про себя, а вслух добавил, что свадьба все равно будет, пусть в тайне и без всякого шума, ибо сердцу не прикажешь – особенно сразу двум горячим сердцам. Тут Шурочка понимающе вздохнула, и даже Юра выразил некоторое подобие сочувствия, а Царьков сообщил деловито, что дата регистрации назначена, и в ЗАГСе есть человек, который не подведет. Осталось лишь подобрать свидетелей, не примелькавшихся в городе, и вот, ему прямо-таки улыбнулась судьба – лучше Юры с Шурой просто нельзя найти. Он это понял с первого взгляда и теперь просит их – ну просто умоляет – согласиться, и готов, понятно, взять на себя расходы, оплатив билеты и гостиницу, а также предложить небольшую сумму в качестве компенсации усилий.

У Шурочки загорелись глаза, она пришла в восторг и стала теребить медлительного кавалера, который, повертев для вида головой, тоже выразился в смысле снисходительного согласия. Тимофей вздохнул с облегчением, посчитав закрытым еще один пункт своей сложной программы. Он сделал все, как обещал – и с билетами, и с гостиницей – и Юра с Шурой действительно приехали накануне, но вот как раз сегодня с ними вышел досадный промах. Позвонив им из кабинета сразу после разговора с Лизой, Царьков услышал в трубке рыдания и всхлипы, в паузах между которыми безутешная Шурочка промямлила, глотая слезы, что у них с возлюбленным произошла ссора, на почве которой тот крепко выпил, разбил подруге нос и растворился в сиволдайской ночи. Ночевать он так и не явился, и о том, где его сейчас носит, она не может даже гадать. На законное тимофеевское «как же так» она лишь снова принималась рыдать и взывать к состраданию. Волновал ее один лишь пропавший Юра, а не свадьба Царькова и даже не распухший нос. Делать было нечего, Тимофей, удержавшись от грубости, аккуратно положил трубку на рычаг и сказал Елизавете: – «Есть небольшая сложность».

Быстро и по-деловому обсудив ситуацию, они пришли к выводу, что переживать не стоит. Звену, выпавшему из цепочки, может и должна быть найдена замена – в конце концов, Сиволдайск не так уж мал и не обделен иногородними. Ну а искать нужно там, где таковые обретаются во множестве – например, у входа в главную городскую гостиницу, находящуюся кстати не так далеко.

Елизавета вышла первой, оставив Тимофея втолковывать что-то сотруднице с глазами испуганной мыши. Она сделала несколько шагов, пританцовывая, напевая и украдкой поглядывая на кольцо, и вдруг увидела перед собой двух мужчин, один из которых показался ей знакомым. Поезд, – подумала Лиза, – сегодня утром… Да, он стоял в коридоре ее вагона, мрачно глядя в окно, а она проходила мимо – раз и другой. Да и повадка не здешняя, московская скорей – что же, значит иногородний?

Мужчины поравнялись с ней, одновременно глянули с интересом и одновременно же отвели глаза.

«По-моему, – сказала она в их сторону, – мы сегодня вместе приехали».

«Что Вы говорите», – тут же среагировал Крамской, остановился и добавил еще что-то учтивое, а Фрэнк стоял рядом, покраснев отчего-то, и не знал, куда девать руки.

Интеллигентные, подходят, – решила Елизавета и улыбнулась Николаю: – «Да-да, теперь я точно Вас узнала. Вы у окна стояли, а Вы?..» – она вопросительно повернулась к Фрэнку.

«Я да, только в другом. Окно другое, у другого вагона…» – забормотал тот косноязычно, все еще пребывая в необъяснимом смущении, и Николай тут же пришел ему на помощь, сообщив, что Фрэнк Уайт вообще американец, и что они тоже столкнулись случайно, не далее как пару часов назад. Потом он, как бы между делом, отпустил изящный комплимент и спросил невинно: – «А Вы здесь с мужем?»

«С женихом, – рассмеялась Бестужева, кивая на подошедшего Тимофея и обнимая его за талию. – Это мои попутчики из поезда, – сказала она ему, – видишь, как встретились нежданно».

«Хороша невеста, – широко ухмыльнулся Царьков, – чуть тебя оставишь, а ты уже с гостями. Так ты, пожалуй, из-под венца сбежишь…»

Он сразу понял, в чем дело, и наскоро присматривался к «попутчикам». Они стояли спокойно, улыбались скромно, но с достоинством, один из них казался несколько странноват, но не так чтобы уж очень слишком. Годятся, – решил Тимофей и продолжил тоном затейника-балагура: – «Вот, кстати, о венце – вопрос хоть и нехитрый, но без препятствий никак. Мы помощников ищем, не хотите ли подсобить? А вечером все вместе и отметим».

Николай с Фрэнком переглянулись и пожали плечами, а Царьков, видя их нерешительность, продолжил с напором: – «Да дело плевое, всего-то на полдня. В район нужно отъехать – так у нас и машина есть. Мы жениться наметили, а свидетелей потеряли, унес их алкогольный змий, поди теперь разыщи. А машина, вот она, рядом. И в ЗАГСе поселковом договорено, и даже невеста имеется – вон как смирно стоит. Только со свидетелями у нас промашка».

«Ну что ж, – пожал плечами Николай и посмотрел на Фрэнка. – В принципе, я бы мог… Ты как, Фрэнк Уайт?»

«Я тоже мог бы в принципе, да, – энергично закивал тот, напуганный перспективой вновь вдруг остаться в одиночестве, наедине со своей бедой. – Свадьба – это вообще интересно, и я здесь не был никогда…»

«Ну вот и славно, – облегченно вздохнул Тимофей, глянув на Фрэнка с некоторым недоумением. – Вот и выручили, а то понадеешься на всяких, а они так подставить и норовят. Те тоже иногородние, вырвались на свободу, а свобода она не каждому по силам!» – Он сделал приглашающий жест, и вся компания направилась к джипу.

«Так бы все ничего, – приговаривал Царьков, обращаясь главным образом к Николаю, – но у нас, понимаете, тайна – уж больно родитель у Лизы строгий. Она у меня фифа московская, ей и прочат генерала или нефтяного князька. А тут я, простой сиволдайский труженик… Так и приходится – наспех да по секрету – а после скажу: кончено, отыграли, вот она, моя жена! Вечером в „Шамане“ все вместе и погуляем. Вам, холостым, красавиц подыщем, чтобы не скучно – с этим у нас тут полный комплект. Были бы бумажки, будут, как говорится, и милашки – а я уж, как человек несвободный, со своей покуражусь зазнобой, раз выкрал да умыкнул. Лизка, покажи кольцо, пусть видят – у нас по-честному!»

Тимофей был доволен: все вновь шло как нужно. И в ресторане правильно будет появиться в компании москвичей – приехавших, будто, вместе с женой, как старые столичные друзья. Возвращение прошлого, так сказать. Прежние грехи выплывают наружу, давая повод ознакомить общественность с истинным положением дел. Вот она, мол, тайная супруга – теперь уже явная, а не тайная, нет больше возможности скрывать. «Покровителю» скоро донесут, и пусть – так оно все и решится. А Майя, стерва зубастая, позлится да перебесится – не убьет же она его в конце концов.

Оставался последний этап – пресловутый поселковый ЗАГС. За него Царьков был спокоен: у тамошнего директора имелись веские причины держать язык за зубами. Знакомством этим он разжился случайно, когда еще на горизонте личной жизни не сгущались никакие тучи. Конечно и тут не обошлось без жеста судьбы, гораздой на лукавства, и Царьков мог поставить себе в заслугу, что распознал его вовремя и поступил единственно верным образом.

Впрочем, «жест» был отчасти спровоцирован им самим: едва разбогатев, он возжелал купить себе джип «Тойота» – черный и громоздкий, в точности такой, как у московского обидчика, ставшего виновником перелома в жизни. Не то чтобы он видел в этом большой смысл, но хотел продемонстрировать самому себе вновь обретенную власть над символами, а отчасти – и способность насмеяться над ними, как доказательство своей силы. Через месяц или около того мироздание показало в ответ, что поняло и оценило шутку: новенький джип Тимофея ударила другая машина.

Дело было холодным дождливым вечером у ночного клуба в южной части города. Царьков припарковался вдоль тротуара в ряду автомобилей, владельцы которых уже наливались коньяком в прокуренном тепле. Он сидел, ожидая звонка, посматривал на часы и слушал мягкий джаз. Телефон все не звонил, косой дождь хлестал в окна, на улице не было ни машин, ни прохожих. Тимофей представлял себя в батискафе, спущенном на дно иного мира, жизнь в котором архаична и примитивна, по-первобытному жестока и безжалостна к белковым телам. Батискаф, впрочем, казался непотопляем и надежно защищал от всего. Царькова охватило чувство покоя, испытать которое удается не часто, но тут в заднем зеркале отразились чьи-то фары, раздался скрип тормозов и тут же за ним – удар.

Джип содрогнулся, что-то в нем жалобно хрустнуло, а у Тимофея сразу заболела шея. В зеркале он увидел, что автомобиль через один от него – приземистый старый «Опель» – сдает назад, выруливает на свободную полосу и уносится прочь, разбрызгивая лужи. Царьков успел разглядеть несколько цифр номерного знака, а потом вылез под дождь, чтобы оценить ущерб, который оказался невелик – поврежден был лишь мощный бампер. Куда хуже пришлось предыдущей машине – в ней он с некоторым злорадством опознал «БМВ» тренера местной футбольной команды, с которым был шапочно знаком и как-то раз повздорил из-за пустяка. Улица по-прежнему была пуста – скорее всего, кроме самого Тимофея, об инциденте не знала пока ни одна живая душа. Он вновь забрался в свой джип и, подумав, поехал домой. Веселиться в клубе ему почему-то расхотелось.

Разыскать виновника помог майор милиции, запросивший за услугу три бутылки скотча. Скотч, как знали все, включая майора, был произведен здесь же, в округе, и обладал странным вкусом, несмотря на шотландский лэйбл. Это, однако, не помешало Царькову получить через пару дней требуемые имя и адрес, после чего он отправился в поселок Рогожино на встречу с гражданином по фамилии Ботвинкин. В поселке он без труда разыскал трехэтажный дом, во дворе которого стоял тот самый «Опель», имевший, как выяснилось на свету, нежно-голубую окраску и явную примятость в передней части. Ну вот, – подумал Царьков и ощутил внезапный азарт, будто в преддверии приключения, которого ждал давно.

Сам Ботвинкин оказался лысеющим брюнетом лет сорока пяти. Тимофея и его черного джипа он испугался до полусмерти, стал бить себя в грудь, признаваться в малодушии и сулить немалые деньги. Деньги Тимофей взял – главным образом, чтобы не выходить из роли – но куда больше его интересовало другое. Он будто переживал давнюю московскую историю, но с обратной ее стороны. Ботвинкин суетился и дрожал, Тимофей знал, что может ударить его – раз и другой, безнаказанно и без последствий – и гордился тем, что не делает этого и даже совсем не хочет.

Прощаясь он заметил, будто мимоходом, что главное ждет Ботвинкина впереди. «Не я один тебя ищу, – веско сказал он. – Меня ты не сильно помял, ты того, кто был передо мной, помял изрядно. Не повезло тебе, он серьезный человек, с губернатором за руку здоровается. Тренер футбольный, Тувырин – слыхал быть может?»

Информация произвела сильное впечатление. Владелец «Опеля» вновь затрясся и чуть не пустил слезу.

«Странно, что он тебя не нашел, он вообще никому не спускает. Неужели и впрямь кроме меня никто ничего не видел? – задумчиво произнес Тимофей и потом еще пошутил снисходительно: – Если так, то ты везунчик все же, хоть фамилия у тебя приметная, что есть, то есть», – но Ботвинкину было не до смеха. Мысль о том, что опасность не миновала, и главные неприятности могут ждать впереди, очевидно была невыносима. Он как-то весь посерел, так что Царькову даже стало неловко. «Ладно, не дрейфь, не выдам, – хлопнул он брюнета по плечу. – Но и ты, быть может, поможешь при случае кое-чем».

Ботвинкин, директор рогожинского ЗАГСа, провожал его, прижав руку к сердцу и уверяя в вечной преданности. Теперь эта преданность пришлась кстати: Тимофей не сомневался, что он сделает все, как нужно – поставит требуемую дату и сунет «дело» в глубокий архив. А когда и последняя трудность, возникшая из-за легкомыслия Юры с Шурой, была наконец преодолена, он пришел в благодушнейшее из настроений – сложная операция приближалась к финалу.

«На резвом коне к венцу не ездят, ну да ладно – мы люди смелые. Садись, невеста, ты у нас принцесса», – приговаривал он, открывая дверь джипа.

«И вы забирайтесь, гости дорогие, – кивал он на заднее сиденье, – поехали жениться. Белое венчальное, черное печальное… Не смотрите, что машина у нас черная – у Лизки душа светлая!» – и они отъехали, смеясь, не заметив, что за ними, один за другим, пристроились еще два автомобиля.

В одном из них сидел Александр Фролов – все в той же бейсболке и темных очках. Вид он имел сосредоточенный и воинственный, покусывал губы, ерзая на сиденье, и являл собой образец нетерпения. Водитель машины был, напротив, олимпийски спокоен. Он насвистывал что-то, не музыкально, но и не громко, и держал во рту сигарету, не зажженную из сочувствия к некурящему пассажиру.

С водителем Александру повезло. Он выбрал его из толпы частников на вокзальной площади по какому-то необъяснимому наитию и угадал очень верно. На размышления, собственно, у него не было времени – Царьков с Елизаветой уже садились в свою «Тойоту», к которой Александр тут же воспылал жгучей ненавистью. Частника он попросил ехать за джипом вслед, ожидая с тоской недоумения и расспросов, но тот, не проявляя излишнего любопытства, ловко нырнул в поток машин, газанул довольно-таки лихо и пристроился за Тимофеем, держась чуть в стороне и поодаль, причем в лице у него отразилось что-то, принятое Фроловым за общность духа – жгучее, острое и злое. Он подумал, что они могут поладить, все еще не веря, что ему не пришлось тратить время на уговоры, а водитель, явно увлеченный игрой, преследовал азартно и умело, прячась за другими машинами, отпуская и вновь нагоняя черный джип и его беспечных седоков.

По пути частник, назвавшийся Толяном, сообщил Фролову о своем прошлом, в котором, помимо прочего, была служба в очень специальных войсках. Там его и обучили автомобильной слежке, а также много чему еще, из чего, к сожалению, он так до сих пор и не смог извлечь практической пользы. По поводу войск Толян, скорее всего, не врал – он был крепко сбит, но двигался по-кошачьи мягко, а на лице у него застыла чуть заметная страдальческая складка, столь не шедшая к русоволосому и голубоглазому обличью. Самым ценным в жизни, настоящей радостью и любовью, была для него машина – девятая модель «Жигулей», имевшая неопределенную окраску и какой-то блекло-потертый вид и будто даже сливавшаяся с асфальтом, что было, конечно, очень кстати.

«Ты не волнуйся, – приговаривал он, – от меня не уйдут. Нас учили, знаешь – ого-го. Всему нужному научили, жаль, что применить негде. Ты вот попался, повезло мне, а так – только если тюкнуть кого и кошелек забрать. Но это я не могу, у меня принципы…»

Александр поддакивал, косясь на могучую кисть с наколкой. Эта кисть, да еще большая черная машина впереди были единственными реалиями, за которые цеплялся его взгляд. Чужой город не представлял для него интереса – желтые здания и деревья с пыльной листвой, афиши на столбах, тусклые вывески и витрины проплывали мимо, но он не обращал на них внимания. Толян замолчал, притормозив на светофоре, а потом, как бы между делом, спросил, кивнув на «Тойоту»: – «Жена»?

«Ну да», – рассеянно ответил Фролов, ощутив вдруг в груди болезненный укол.

«Не переживай, – сказал водитель, – у меня вообще ушла. Из-за принципов. Где принципы, там деньги не водятся, это каждый знает. Бомблю вот и бомблю… А этот крутой, – пробормотал он сердито, вновь глянув на джип. – Хозяин жизни. Спустить бы на подвал, да погонять кулаками!»

Подъехав вслед за Тимофеем к новой девятиэтажке, Толян встал за детской площадкой, полускрытый качелями и колясками. «Тут значит подождем, – сказал он, отведя глаза в сторону. – Сам-то к нам надолго теперь?»

«Дня на два, – вздохнул Фролов. – Ты как, пару дней не хочешь потрудиться?»

Он боялся, что Толян откажется, но тот согласился легко, запросив совсем немного денег. «Две штуки в сутки, плюс бензин – и порядок, повожу тебя в лучшем виде, – тряхнул он головой и зачастил преувеличено бодро: – А будет время, то и на речку съездим, и на тот берег, и на Ястребиную гору. Там сейчас памятник построили, целый мемориал, но по ночам, говорят, до сих пор ведьмы гуляют, голые».

«Ну да?» – вновь буркнул Александр и поправил свою бейсболку.

Водитель глянул искоса и продолжил: – «К тому же, у нас тут город древний есть, татарский. Когда он процветал, Москвой вашей вовсю еще монголы правили… – Потом откашлялся и проворчал: – Ладно, не куксись. Мы и на этого, из джипа, глянем потом, что за фрукт – может отыграешься на нем. Если захочешь, конечно, – добавил он примирительно, заметив, что Фролов сморщился, как от зубной боли. – Смотри-ка, идут. Рановато что-то. Ну, по коням!»

Их совместная работа протекала гладко. Водитель Толян, несмотря на суровую жизнь, оказался незлобив и услужлив – ни спецвойска, ни меркантильная жена не смогли переиначить его покладистую натуру. На Фролова он действовал, как мягкий седатив, а серьезность, с которой он относился к делу, придавала этому делу осмысленность – с надеждой даже на позитивный результат.

Пока, впрочем, ситуация не предлагала ни намека на позитив. Бестужева с кавалером бродили по набережной, дурачась и смеясь, а Александр угрюмо наблюдал, заняв удобную позицию в прилегающем сквере, уходящем вверх по холму. Это место показал ему вездесущий водитель, вернувшийся к машине, чтобы не смущать московского «мужа». Набережная была невелика, все просматривалось, как на ладони. Елизавета вела себя естественно и свободно, очевидно не замечая «внимательного глаза» здесь, вдали от привычной среды обитания, да и взгляд Фролова, лишенный профессиональной сосредоточенности, был не так остр, как можно было бы ожидать. Его эмоции вконец иссякли, когда он увидел Тимофея с букетом роз и понял, что старой их истории больше нет, а есть другая, в которую бывшая любовница вовлечена давно и прочно. Для него в ее жизни не оставалось места – это стоило считать доказанным и расстаться раз и навсегда. Тем не менее, он хотел досмотреть кино – всего лишь как пристрастный зритель – не имея понятия, что делать с увиденным после, когда череда отдельных кадров приведет к какой-нибудь из развязок.

«Гуляют», – протянул над ухом неслышно подошедший Толян.

Фролов испуганно вздрогнул и глянул на напарника сердито, но тут же отвернулся и пожал плечами. «Все на одном и том же пятачке, – пробормотал он в ответ, – устал уже тут стоять. Сиволдайск, по-моему, вообще небольшой город».

«Это если бабки есть, то он небольшой, – категорически возразил водитель. – А если нет, то как ни тужься – не переплюнешь. И реку черта с два переплывешь – вон, прикинь-ка».

Фролов кивнул и, действительно, засмотрелся было на разлившуюся Волгу, а потом очнулся и вновь уставился на Царькова с Елизаветой, стоявших у самого парапета к нему спиной.

«Ты себя не изводи, – посоветовал ему Толян. – Хочешь, иди посиди, я тут сам подежурю. А то, если все злиться, то и у самого будет плохая кровь».

«Да я уже почти и не злюсь», – вздохнул Александр, но водитель только покачал головой. Переубедить Толяна было непросто – женщины в его понимании относились к лагерю врагов, являясь носителями зла и черного глаза. Исключение составляли лишь некоторые из путан, отзывчивые и дружелюбные по-свойски, остальные же заслуживали презрения, а в идеале и наказания – от кого-то, у кого есть на это силы. Когда-то, он знал, должен явиться достойный мститель и поквитаться за всех, махнув волшебным мечом. Фролов, конечно, на мстителя не тянул, но их затея все равно должна была привести к сведению счетов. Иначе справедливость не торжествовала никак, а к справедливости водитель относился с почтением – несколько агрессивным и небезобидным для посторонних.

Александр, полагал он, тоже жаждет реванша, скрывая это лишь затем, чтобы не пугать напарника раньше времени. Толяна это слегка задевало, пару раз он пытался намекнуть Фролову, что разделяет его чувства и приветствует жесткость поступков, коль на то есть достойная причина.

«Ну, рога-то ты ей накрутишь, я думаю», – сказал он негромко, будто сам себе, но Александр лишь хмыкнул и невесело усмехнулся. «Что ж ты своей-то не накрутил?» – спросил он в ответ, не отрывая глаз от Елизаветы.

«Да жалко ее стало, – неожиданно признался Толян. – Вся она такая была тоненькая и хрупкая…»

«Ну да, ну да», – пробормотал Александр и подумал, что есть тут что-то, чего он не понимает. Хоть и глушь, но город все же непрост, – решил он про себя, и от этой мысли ему почему-то стало легче.

Пока Тимофей с Елизаветой обедали в ресторане у реки, водитель сбегал за беляшами и питьевой водой. Беляши оказались неожиданно вкусны. Фролов вгрызался в поджаренное тесто и слизывал с пальцев мясной сок, отмечая вновь, как и перед поездом, свой на удивление хороший аппетит. Закончилась интрига, – подумал он с какой-то даже иронией, – больше не давит. Напьюсь, пожалуй, вечером – с Толяном вон вместе. Может и прав он – жаль ее, да и что с нее взять.

Однако, когда счастливая пара направилась в офис Царькова, водитель покачал вдруг головой и протянул с сомнением: – «Не-ет, тут что-то не так. Не то выходит – и после поезда только и успели, что вещи в квартире бросить, и сейчас бы им, извини за откровенность, самое время трахаться поехать, а они, гляди, как пчелки – на работу. Да он, по-моему, и не поцеловал ее ни разу… Не срастается у меня в башке – может тут и не шуры-муры? Может все серьезней – к примеру, деньги у тебя воруют?»

«Да брось, чего там воровать», – отмахнулся Фролов, но сам напрягся и впился глазами в офисные двери. Слова Толяна снова вдруг встревожили его, и все вернулось – нервная дрожь, смятение, противоречивые мысли. Кто его знает, быть может он все представлял себе в неверном свете? Вбил, понимаешь, в голову – измена, измена – а может тот букет на станции ни о чем таком не говорит? Подумаешь, букет: бывает, что просто знак вежливости – или еще какой-нибудь знак, а то и прямой обман…

Что с того, что старый знакомый? – подумал он с какой-то отчаянной надеждой. – Знаем мы этих знакомых, и кто там разберет, что у него в мозгах. Тут и впрямь какая-то странность – как же он сам-то не заметил? Ведь и точно, не целовались они ни разу, вот же Толян, внимательный черт. А такие, которые на джипах, в постель должны тянуть быстро, без церемоний.

«Дай воды», – попросил он хрипло. Толян передал ему бутылку, не говоря больше ни слова, словно чувствуя, что Александру не до него. Тревога росла, что-то должно было произойти, а время тянулось медленно-медленно, выматывая душу.

Наверное, она просто не хотела втягивать его в проблемы – оберегая от опасности, не иначе, думал Фролов мрачно, сжимая кулаки. Потому и разорвала общение, и прекратила всякие контакты. А он-то хорош – настоящий мужлан, не мог озаботиться ничем, кроме своей гордыни. И Марго, стерва, мастерски сбила с толку!

Когда Елизавета вышла из офиса в одиночестве, у него екнуло сердце, а когда она обратилась к совершенно незнакомым людям, он подумал, что ей, быть может, нужна немедленная помощь, и чуть не выскочил из машины. Но тут показался Тимофей, все принялись беседовать и смеяться, и Лиза явно не выказывала беспокойства, так что помощь могла оказаться некстати. Когда же вся компания залезла в джип Царькова, Александр признался себе, что вообще уже ничего не понимает.

«Что-то чудит она у тебя», – покачал головой и Толян, заводя машину. Фролов лишь пожал плечами и ничего не ответил. «А это что еще за орлы?» – присвистнул напарник, заметив микроавтобус «Фольксваген», такой же потертый, как и его «девятка», который вырулил из подворотни и пристроился джипу в хвост. «Что, еще один ревнивец отыскался?» – попробовал он пошутить, но было видно, что ему не по себе. Предчувствие не обмануло Александра – дело принимало неожиданно серьезный оборот.

«Кажется мне… – повернулся к нему Толян и почесал затылок. – Кажется мне, что эти ребята будут покруче нас с тобой».