Текст книги "Слово Сталина, или Главная загадка Великой Отечественной"

Одиннадцатая глава

Итак, мирные переговоры сорваны и столкновение неминуемо. Однако, вопреки мнению Гитлера, далеко не вся политическая и военная элита Германии готова была воевать с СССР. Тот же посол Шуленбург высказывался резко против, не отставали от него и многие высокопоставленные военные, которым пришлось двадцать с небольшим лет назад воевать с русской армией. Блюментритт пишет: «Рундштедт с самого начала был категорически против войны с Россией. Он довольно хорошо изучил Восток ещё в Первую мировую войну, и полученный опыт позволил ему сделать определенные выводы. Это была, с его точки зрения, непонятная страна с тяжёлым климатом, безграничными пространствами и плохими дорогами, а русский солдат был вообще непредсказуем. Именно поэтому Рундштедт поинтересовался у Гитлера, понимает ли тот, какой риск берет на себя, нападая на Россию. Главнокомандующий сухопутными войсками Браухич и начальник Генерального штаба Гальдер тоже испытывали серьезные опасения». На стороне Гитлера были непрекращающиеся в течение трёх лет победы, завоевания и присоединение новых земель, но верхушка вермахта продолжала сомневаться, и вопрос о нападении далеко не был решён.

В СССР же особенно волновалась армия, командованию которой глобальные трудности в войне с крохотной Финляндией на многое открыли глаза. Военные не собирались замалчивать эти проблемы, а сигналили наверх. На совещаниях по итогам и «обобщению опыта войны», к примеру, командарм Курдюмов и комиссар Запорожец всё это Сталину докладывали. Однако вождя преимущественно интересовали две темы: дезертиры и «самострелы». Вплоть до технологии. Запорожец рассказал, что солдаты стреляют себе в ноги или в левую руку, в мягкие ткани, чтобы себя не изувечить. На что Сталин со смехом замечает: «Дураков нет». Очень к месту юморок вождя, особенно когда в полках количество «самострелов» доходило до 10 % от всего личного состава. Не отставали от военных и Особые отделы ГУГБ НКВД, завалившие Сталина докладными следующего содержания: «В 56-й стрелковой дивизии до 70 % красноармейцев и младших командиров пошли в бой совершенно в негодной обуви, что привело к массовому обмораживанию. После каждого боя количество обмороженных превышало в 2–3 раза количество раненых и убитых»; «С 17 по 22 ноября бойцы и командиры 609-го стрелкового полка хлеба совершенно не получали, продфуража совершенно не было, лошадей кормили корой и ветвями деревьев, в результате чего лошади истощали и начался падёж». Естественно, всё это вызывало буквально возмущение солдат, оканчивающееся массовым мародёрством, дезертирством, «самострелами» и самоубийствами, а порой и убийством своих командиров в первом же бою. Однако Сталин не реагирует, оценивая войну положительно.

На этой войне он, кроме всего прочего, опробовал будущие методы, которые могли «помочь» в грядущем столкновении с Германией. Так, на 53-й день «Зимней войны» вышла совместная директива Наркомата обороны и НКВД, начинающаяся со слов: «Для обеспечения борьбы с возможными случаями дезертирства из действующих частей Красной армии, а также частей РККА, следующих в действующие армии», приказывалось выделять по взводу из каждой дивизии РККА для организации ещё не отрядов, а заслонов. Однако уже через три дня вышел другой совместный и совсекретный приказ за № 003/0093. В нём «для пресечения случаев дезертирства и в целях очистки тыла действующих армий от вражеского элемента» вводились уже реальные заградотряды – тогда их называли контрольно-заградительные отряды (КЗО) – исключительно из частей НКВД. Всего на финской войне действовали 27 КЗО НКВД численностью по 100 человек каждый. Так что к началу Великой Отечественной РККА и НКВД уже имели серьёзный опыт применения таких отрядов в условиях современной войны.

Неудачи же в войне Сталин полностью свалил на плечи командования армии. Репрессии против командного состава РККА шли полным ходом как в боевых условиях, так и по итогам. С большими потерями из окружения вырвалась 44-я стрелковая дивизия, однако вскоре её командир комбриг Виноградов, начальник штаба дивизии полковник Волков, а также полковой комиссар Пахоменко были осуждены полевым судом и расстреляны прямо перед строем дивизии, остатки которой они вывели из окружения. Два месяца (!) в котле сражались 18-я дивизия и 34-я танковая бригада. 28 февраля они начали прорыв, в ходе которого понесли страшные потери в так называемой Долине смерти у города Питкяранта, в результате чего из 15 тысяч солдат в живых осталось лишь 1300. Командир дивизии Кондрашов, сумевший вывести остатки своей части, был вскоре расстрелян. Командир 34-й танковой бригады Кондратьев также вывел остатки бригады из окружения, где ему стало известно о расстреле командования 44-й дивизии. Он собрал совещание в штабной землянке, по итогам которого сам Кондратьев, начштаба бригады полковник Смирнов, комиссар бригады Гапонюк и комиссар 18-й дивизии Израецкий совершили массовое самоубийство.

В любом случае всё это непотребство нужно было срочно исправлять. «Финские выводы» всё же подтолкнули Стали на снять «вечного» Клима Ворошилова с должности Наркома обороны, вместо которого был назначен Тимошенко, а также Шапошникова – его место занял Мерецков – с поста начальника Генштаба. Однако серьёзного анализа причин неудач Сталин не сделал. Попытки же военных повлиять на ситуацию успехом не увенчались, так как Сталин их попросту пресекал. Не укрылась эта тема и от немецких разведчиков. Кребс и Кестринг были весной 1941 года приняты Гитлером и заявили ему, что устранение недостатков, подтверждённых в ходе войны с Финляндией, идёт крайне медленными темпами. От фюрера разведчики отправились к начальнику Генштаба генералу Гальдеру, где ещё более категорично заявили, что никаких перемен к лучшему в Красной армии не происходит. Сталин же упорно продолжал свою игру и, нахваливая армию, давал понять всем, в том числе и военным, что всё в РККА хорошо, волноваться не стоит, а любой агрессор «получит по зубам». Не надо паниковать! Самое интересное при этом, что и Гитлер получал вполне себе правдивые сведения о состоянии Красной армии, но многое от его глаз Сталину удалось скрыть. Немецкая разведка предполагала наличие в РККА лишь десяти тысяч танков преимущественно устаревших моделей. Советскую авиацию же 5-й разведывательный отдел Генштаба люфтваффе под командованием полковника Шмидта оценивал весьма невысоко, что лишний раз подтвердила, согласно его выводам, та же финская война. И это было полностью на руку Сталину и его плану.

Однако командование армии отнюдь не собиралось даже затягивать, а не то чтобы замалчивать вопросы подготовки к новой войне во всех отношениях. Если новый нарком маршал Тимошенко пока вникал в дела, то другой «назначенец» молчать не стал. Кирилл Мерецков, ставший по итогам финской войны Героем Советского Союза, был назначен на должность начальника Генштаба в августе 1940 года. На совещании руководства армии и членов Политбюро в конце сорокового года он прямо заявил, что война с Германией неизбежна, необходимо переводить армию и страну на военное положение, укреплять границы. Кроме того, Мерецков подверг жёсткой критике существовавшие стратегические планы Генштаба, по которым главный удар Германии будет нанесён на Украину, заявив, что считает главными и самыми опасными западное – на Москву и северо-западное – на Ленинград. И что же в итоге? Мерецков был немедленно высмеян, назван Сталиным «главным паникёром» и уже в январе 1941 года снят с должности. Сам Мерецков, правда, в своих мемуарах пишет, что Сталин изначально назначал его «временно», но эта версия не выдерживает критики. Потому что Сталин про слова Мерецкова, пока только пониженного в должности, хорошо помнил. Двадцать третьего июня, на следующий день после начала войны, Мерецков был арестован. На допросах его зверски избивали, однако в сентябре Сталин его вдруг милует – видимо, стало понятно, что опытных командующих армиями катастрофически не хватает – и иезуитски отправляет именно на Ленинградский фронт. В 1944 году Кирилл Мерецков станет маршалом, однако второй звездой Героя даже за прорыв блокады Ленинграда Сталин его уже не наградит, хотя орденом «Победа» всё же отметит.

Что же касается начальника Генштаба, то приведём слова Микояна по поводу сменившего Мерецкова Жукова: «Даже подготовленный военный человек не смог бы так сразу выполнять функции начальника Генштаба. Нужно пробыть несколько лет на этом посту, чтобы охватить все проблемы по организации армии и тыла, производства и конструирования вооружения, создания оборонных заводов. Начальник Генштаба должен в этом разбираться. Откуда мог Жуков все это знать, понимать, как лучше поступать, если так скороспело поднимался по служебной лестнице?» Добавим, что и Мерецков, и Жуков, а в 1942-м году и Василевский всячески отказывались от назначения на должность начальника Генштаба и твёрдо заявляли об этом самому Сталину, считая свои военные знания и опыт недостаточными. Василевский в своих мемуарах даже пишет, что, решая вопрос о его назначении, Сталин – гнусный приёмчик, которым он часто пользовался, – передал ему письмо от генерала-преподавателя Академии, в котором тот возражал против его назначения. Василевский, кстати, не обиделся и с генералом полностью согласился, но это ничего не поменяло.

Однако, невзирая на молодость, отсутствие опыта, опасность немедленной опалы, а в дальнейшем и возможной угрозы жизни, генералы и маршалы перед войной намекали, грозили и пугали, как могли. Жуков и Тимошенко неоднократно предлагали Сталину различные варианты действий, а порой чуть не на коленях вымаливали разрешение, к примеру, на доукомплектование дивизий в апреле 1941-го до штата военного времени. На профессиональном языке то, что требуют от Сталина Нарком обороны и начальник Генштаба, называется «военная мобилизация», которую не следует путать с всеобщей. Военная призвана лишь дополнительно призвать на службу в армию такое количество солдат и офицеров, которое необходимо для укомплектования подразделений по штату военного времени. Ведь штат мирного времени допускает до 30–40 % отсутствия личного состава, что делает подразделение фактически не готовым к войне. И в апреле они у Сталина разрешение «выбивают», но лишь частичное. Жуков в своей книге пишет, что даже выполнение этих мер привело бы к тому, что дивизии могли быть укомплектованы личным составом «лишь до 8 тысяч солдат» при штате военного времени в 14 тысяч! То есть чуть больше, чем наполовину. Катастрофически не хватало офицеров. Вот что пишет в своих мемуарах Баграмян, бывший перед войной начальником оперативного отдела штаба Киевского особого военного округа: «…только в войсках нашего округа к маю 1941 года недоставало более 30 тысяч человек командного и технического состава. Большие надежды в 1941 году, как я уже говорил, мы возлагали на майский выпуск военных училищ. Но молодые лейтенанты попали в части всего за несколько дней до начала войны и, конечно, не успели освоиться, изучить своих подчиненных». Директиву о приведении войск военных округов в полную боевую готовность Жуков и Тимошенко предлагали Сталину послать в войска уже четырнадцатого июня. Сталин всё категорически запретит, вплоть до ночи двадцать первого июня. Они же, а также нарком флота Кузнецов, как могли, боролись за осуждённых командиров и офицеров. Ручались за них. Представляли списки, в результате чего были освобождёны многие офицеры.

Итак, мы прекрасно понимаем, что Сталин знает о плане «Барбаросса» буквально с начала его разработки, не говоря уже о начале сосредоточении немецкой армии на своих границах, однако к началу 1941 года он всё так же непреклонен. Сталин во всеуслышание «не доверяет» ни своей разведке, ни военным, ни даже сигналам «на высшем уровне» лично от Черчилля и Рузвельта. Естественно, США и Англию волнуют в первую очередь свои интересы, согласно которым быстрый разгром СССР в их планы на данный момент не входит. Крушение восточного гиганта приведёт к такому усилению Германии, которое может поставить их на грань катастрофы. Германия немедленно получит необходимые нефть, уголь, металл, продовольствие и миллионы рабов. Плюс научный потенциал, контроль над всей Европой, Скандинавией, Балтийским и Чёрными морями, массу иных преимуществ. Поэтому они осторожно дуют в трубы и позванивают колокольчиками. В ответ – никакой реакции. Вспомним факты из речи Хрущёва: «Из опубликованных теперь документов видно, что еще 3 апреля 1941 года Черчилль через английского посла в СССР Криппса сделал личное предупреждение Сталину о том, что германские войска начали совершать передислокацию, подготавливая нападение на Советский Союз. Черчилль указывал в своем послании, что он просит «предостеречь Сталина с тем, чтобы обратить его внимание на угрожающую ему опасность». Черчилль настойчиво подчеркивал это и в телеграммах от 18 апреля и в последующие дни. Однако эти предостережения Сталиным не принимались во внимание. Больше того, от Сталина шли указания не доверять информации подобного рода с тем, чтобы-де не спровоцировать начало военных действий». Гитлер, согласно «Барбароссе», с зимы сорок первого начинает собирать армию на западных границах СССР, что, естественно, не остаётся незамеченным не только в СССР, но и вообще в мире. Снова Хрущёв: «Многочисленные факты предвоенного периода красноречиво доказывали, что Гитлер направляет все свои усилия для того, чтобы развязать войну против Советского государства и сконцентрировал большие войсковые соединения, в том числе танковые, поблизости от советских границ». А Сталин молчит.

С начала года советская разведка и дипломаты одно за другим приносит сведения о готовящемся вторжении. Вновь Хрущёв: «Следует сказать, что такого рода информация о нависающей угрозе вторжения немецких войск на территорию Советского Союза шла и от наших армейских и дипломатических источников… Так, например, в донесении из Берлина от 6 мая 1941 года военно-морской атташе в Берлине капитан 1 ранга Воронцов доносил: "Советский подданный Бозер… сообщил помощнику нашего морского атташе, что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Латвию. Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах…" В своем донесении от 22 мая 1941 года помощник военного атташе в Берлине Хлопов докладывал, что"…наступление немецких войск назначено якобы на 15.VI, а возможно, начнется и в первых числах июня…" В телеграмме нашего посольства из Лондона от 18 июня 1941 года докладывалось: «Что касается текущего момента, то Криппс твердо убежден в неизбежности военного столкновения Германии и СССР, и притом не позже середины июня. По словам Криппса, на сегодня немцы сконцентрировали на советских границах (включая воздушные силы и вспомогательные силы частей) 147 дивизий…»». А Сталин не верит ни мае, ни даже в июне.

Берлину по дипломатической линии лишь задаются вопросы о сосредоточении армии. В ответ идут невнятные отговорки Гитлера, что армия-де собирается в Польше для удара по Англии! Версия, несомненно, для клинических идиотов. Однако она Сталиным принимается. В смысле «принимается». Знаменитая «операция немецкой разведки по дезинформации» советского правительства, которая якобы «ввела Сталина в заблуждение» годна только для недалёких «пожирателей» сталинских мифов. Поверить во всё это невозможно, вот и мы не станем. Тем более что и советские деятели в них не верили, ведь Хрущёв в итоге делает единственно логичный вывод: «Несмотря на все эти чрезвычайно важные сигналы, не были приняты достаточные меры, чтобы хорошо подготовить страну к обороне и исключить момент внезапности нападения».

Двенадцатая глава

То, что Сталин прекрасно ориентируется в обстановке, иллюстрирует абсолютно вопиющий факт, когда 20 марта 1941 года Военная разведка представила ему ни много ни мало, а тот самый последний и действующий вариант плана «Барбаросса»! И не только ему одному, что ещё важнее. Мы уже об этом говорили. «Засветил» же этот факт в своих мемуарах первым никто иной, как Жуков.

Сделаем отступление и расскажем о том, почему к мемуарам Жукова «Воспоминания и размышления» следует относиться достаточно критически, но одновременно исключительно серьёзно. Как, впрочем, и ко всем мемуарам советских маршалов и генералов, изданным после войны. Критически потому, что они, несомненно, были подвергнуты жёстким правкам и цензуре. Во-вторых, авторы были живыми людьми, со своими слабостями, обидами, эго, и, естественно, о собственных ошибках или неудачах говорить не любили. Сегодня многие обвиняют только Жукова в присвоении заслуг в своих мемуарах, однако он был как раз достаточно самокритичен и чужих заслуг не крал. Тем не менее и он, и остальные генералы-маршалы не особенно рвались вспоминать свои военные неудачи и писали о них, скажем, кратко. Этому вполне способствовало и то, что цензура крайне неодобрительно относилась в целом к углублённому анализу военных неудач в годы Великой Отечественной вообще и в первые годы войны особенно, а концентрировалась – вполне в соответствии со сталинскими заветами – на победах. Если же кто-то из авторов всё же говорил о неудачах, то немедленно выяснялось, что виноваты в них другие командиры, но не они сами. У Шапошникова, Жукова и Василевского это были чаще всего командующие фронтами, у маршалов и генералов в ранге командующих фронтами – командиры армий, а у тех – комдивы и комкоры и далее по ранжиру.

Кроме того, здесь есть ещё одна определённая и отчётливая «ловушка», ведь многие мемуары впоследствии переиздавались через многие годы после смерти их авторов, и там «вдруг» оказывались те или иные дополнения, уточнения, а то и целые «пропавшие», а затем «найденные» отрывки из этих книг. Особенно это касается «Воспоминаний и размышлений» Жукова, которые выдержали уже 15 изданий и потихоньку-помаленьку из первой 730-страничной книги издания 1969 года разрослись до двух, а затем и трёхтомника. Безусловно, нельзя исключать того, что эти находки вполне себе достоверны и родственники Жукова, принимавшие активное участие в переиздании мемуаров, действительно что-то обнаружили в семейных архивах или восстановили начальные, не подвергшиеся цензуре варианты. Возможно? Вполне. С другой стороны, эти «возможности» и приведённые в поздних изданиях новые факты или цитаты Жукова яростно – и, если говорить начистоту, не без оснований – оспариваются многими историками. На самом же деле первое издание «Воспоминаний и размышлений» написано достаточно сухим языком и далеко не так эмоционально по сравнению с более поздними, дополненными. Здесь нет, к примеру, масштабной критики самого Сталина или подробного рассказа о довоенных репрессиях против командиров РККА. Именно поэтому в данной книге мы будем пользоваться мемуарами Жукова, а также других генералов и маршалов, изданными при жизни самих авторов. Такой подход, во-первых, исключит те самые поздние и оспариваемые «дополнения». Второй же простой и очевидной причиной опоры на первоисточники выступает та, что в годы выхода первых изданий были ещё живы многие свидетели, которые могли немедленно уличить авторов во лжи. Особенно это касается мемуаров Жукова, увидевших свет тогда, когда были живы Тимошенко и Василевский, Ворошилов и Будённый, Хрущёв и Молотов, Маленков и Микоян, Фитин, Голиков, Адмирал Флота Кузнецов и многие другие из числа тех, кто стоял очень близко к власти или буквально рядом со Сталиным. Тех, кто был свидетелем важнейших предвоенных событий и первых дней войны в Кремле. Заметим, что бурной реакции от них не поступило и никто Жукова во лжи глобально не обвинил, что говорит само за себя. Тем ценнее факты из этого издания 1969 года, которые крайне трудно сегодня оспорить и обвинить автора в предвзятости, а мы будем далее приводить отрывки, сверяясь с бумажным оригиналом книги буквально до запятой. Однако при таком подходе критикам придётся согласиться и с тем, что личные газетные, а тем паче телевизионные интервью или прижизненная переписка маршалов и генералов также имеет право считаться фактической. Невзирая даже на то, что в этом случае они нередко давали несколько – или серьёзно – иную версию событий, ранее описанную ими же самими в мемуарах. О причинах, побудивших авторов отходить от первоначальной версии, можно говорить или спорить долго, но важнее найти «золотую середину» и максимально объективно осветить те или иные факты, что мы и попробуем сделать на страницах книги.

Что касается серьёзного отношения, то, при всех вышеперечисленных отрицательных факторах, воспоминания маршалов и генералов Великой Отечественной – это всё-таки не художественная, а документальная литература. Другими словами, литература фактическая, пусть и представляла собою литературно обработанные варианты изложения материала для того, чтобы читателю было интересно и понятно. Мемуары – это в любом случае взгляд свидетелей на войну «изнутри». И здесь как раз то самое «ничто человеческое не чуждо» выступало в иной роли. Теперь уязвлённое честолюбие, пережитый страх смерти, обида или унижение маршалов и генералов, которые они когда-то пережили, заставляли их порой не только оправдывать самих себя, но и пытаться говорить о более серьёзных вещах. Каждый из них – в меру своей порядочности или просто способности аналитически мыслить – пытался всеми правдами и неправдами обойти цензуру и сказать о главном.

Итак, после анализа воспоминаний Жукова и Василевского, Кузнецова и Ерёменко, Баграмяна, Чуйкова, да и вообще всех мемуаристов Великой Отечественной приходит понимание того, что, так или иначе, их объединяет один и тот же глобальный вывод: существует страшная тайна или загадка войны. О которой они знают или по крайней мере догадываются. И о которой им никто не позволит сказать прямо. Она заключается в неожиданной, непредвиденной и практически невозможной катастрофе армии, которая, тем не менее, стала явью в 1941–1942 годах. А в итоге привела к немыслимым жертвам, затяжной тяжелейшей войне и запредельной цене победы. Совершенно чётко маршалы и генералы выделяют и главные периоды тайны-загадки: предвоенный – начало войны – первые полтора года. Все военные мемуаристы – с разной степенью «прозрачности» – намекают, что виноват в этой катастрофе кто-то повыше командования РККА. Очевидно, что адресуют они свои претензии-намёки лично Сталину, сосредоточившему в своих руках всю власть перед войной, а вскоре после её начала ставшему настоящим военным диктатором. Именно поэтому если в этих мемуарах основательно «покопаться», то можно обнаружить не только крупицы истины и «осколки» фактов, но серьёзные намёки и выводы, а порой настоящие исторические сенсации. Потому не вызывает удивления тот факт, что именно Сталин в послевоенные годы категорически не одобрял написание мемуаров маршалами и генералами. Василевский пишет: «Первые книги о войне были написаны вскоре после ее окончания. Я хорошо помню два сборника воспоминаний, подготовленных Воениздатом, – „Штурм Берлина“ и „От Сталинграда до Вены“ (о героическом пути 24-й армии). Но оба эти труда не получили одобрения И. В. Сталина. Он сказал тогда, что писать мемуары сразу после великих событий, когда еще не успели прийти в равновесие и остыть страсти, рано, что в этих мемуарах не будет должной объективности. При всей спорности этого утверждения оно не могло не сказаться какое-то время на моем отношении к написанию книги». Кто бы сомневался.

Ярким примером всего вышесказанного выступает маршал Андрей Ерёменко, который, вопреки строжайшим запретам Сталина, всю войну вёл дневник и одним из первых опубликовал свои мемуары. Андрей Иванович, дважды тяжело раненный и чуть не потерявший ногу, прошёл всю войну, но чувствовал себя обиженным и обделённым славой и наградами. Мы уже говорили про тот самый «человеческий фактор», и здесь он как раз «во всей красе». Основания у Ерёменко, кстати, вполне были: он рекордные девять раз в годы Великой Отечественной командовал различными фронтами, но войну окончил лишь с одной звездой Героя, а звание маршала получил только в 1955 году. О том, как Сталин виртуозно лишил командующего Сталинградским фронтом Ерёменко славы главного героя этой битвы, хотя он не только отстоял город, но и окружил армию Паулюса, мы ещё расскажем. Так что причины у маршала были, не считая натянутых отношений с Жуковым и Василевским. Первое издание его книги «В начале войны» было подготовлено ещё в 1963 году и с большими сокращениями, но через два года издано. И в этой книге маршал неожиданно сделал крайне серьёзные выводы о начальном этапе войны, о которых мы поговорим в свой черёд. Так сказать, «погнал волну». Почему? В том числе и потому, что Ерёменко в этом случае ничем не рисковал, ведь войну он начал командующим армией на Дальнем Востоке, а сменил арестованного Павлова в должности командующего разбитым Западным фронтом лишь через неделю после её начала. К тому же через пару дней он и вовсе стал замом нового командующего фронтом Тимошенко. Тем не менее комментарии Ерёменко о событиях на Западном фронте никак не вписывались в новую парадигму истории начала войны с её основными аксиомами: миролюбивая политика СССР – внезапное нападение – стратегическая оборона и временные неудачи армии – провал гитлеровского блицкрига. Именно в это бетонное идеологическое русло направляла брежневская система общественную и военную мысли. Кроме того, жёсткие выводы Ерёменко намекали не на вину командующих приграничными фронтами, а адресовывались «наверх», в Москву. Как минимум, претензии маршал предъявлял к Наркомату обороны и Генштабу РККА, то есть к Тимошенко и Жукову. Но всем было известно, под каким жёстким контролем они находились, так что вполне очевидно, что далее на «горизонте» маячила фигура Сталина. Таким образом, глобально ставился вопрос о провальном и катастрофическом начале войны вследствие военно-стратегических ошибок и практически преступных решений «сверху», за которые никто так и не ответил. Крайне неприятные вопросы поднял Ерёменко по теме, которая стала буквально «табу» для всей постхрущёвской истории войны.

На этом фоне неудивительно, что когда Жуков приступил к написанию мемуаров под девизом: «Я расскажу всю правду о войне без прикрас», то вызвал в Кремле страшный переполох, а его начавшуюся работу немедленно взяли под контроль Политбюро ЦК КПСС и КГБ. Напомним, что в 1957 году Хрущёв, после подавления Жуковым восстания в Венгрии, испугался его влияния и добился снятия маршала с поста министра обороны СССР, а заодно и исключения его из состава Центрального комитета КПСС. В следующем году Жукова отправили в отставку с сохранением квартиры, дачи, машины, большой пенсии и права ношения военной формы. При этом ему категорически запретили даже встречаться с ветеранами и выступать перед кем бы то ни было. После снятия Хрущёва «условия содержания» Жукова смягчили, но не кардинально. К 20-летию Победы наградили орденом Ленина, а вот парад посетить запретили категорически. Он выступил рецензентом нескольких фильмов и сам поучаствовал в съёмках, опубликовал несколько статей, дал интервью Симонову, которое тут же отредактировали, а затем вообще «положили на полку», и на том «свобода» закончилась. Так или иначе, но после десятилетней работы мемуары свои Жуков к 1966 году написал. При этом сотрудники КГБ неоднократно проникали на его дачу и переснимали уже написанные страницы, так что то, о чём он писал, было известно с первой страницы.

С изданием же книги вышла настоящая детективная история. Дело в том, что никто её печатать в СССР не то что не спешил, но и вообще не собирался. Рукопись два года пылилась в Агентстве печати «Новости», пока, до сих пор неизвестным образом, одна из копий не оказалась в Англии! Тамошний главный редактор, правда, не спешил её издавать, что на первый взгляд странно, не так ли? Ведь та самая «английская» рукопись Жукова-до цензуры, заметим – безусловно являлась бестселлером тогда и остаётся таковой даже сегодня, однако где-то затерялась и до публикации на Западе дело так и не дошло до сего дня. Странно? Нет, логично, потому что с приходом к власти Брежнева в середине 1960-х между Западом и СССР установился своеобразный историко-идеологический консенсус по вопросу Второй Мировой. Мифическая история этой войны полностью устраивала не только Сталина и пришедших за ним – за вычетом Хрущёва – партийных и советских деятелей и идеологов. Она же, в свою очередь, устраивала США и Англию. Бывшие союзники, а теперь «непримиримые» идеологические враги расположились на разных полюсах и с различными, но вполне удобными для обоих лагерей историческими выводами. Согласно которым и подготовил и развязал Вторую Мировую, а также Великую Отечественную войну один только Гитлер. На этом фоне в СССР почти забывали о сговоре в Мюнхене, а Запад взамен не особенно муссировал тему Пакта Молотова – Риббентропа. И те и другие соглашались, что вермахт на всех нападал «неожиданно», а также планируя исключительно блицкриги. Далее в нашей стране считали, что войну выиграл СССР при «некоторой» помощи союзников. А союзники, наоборот, что они с «некоей» помощью СССР. Каждый вполне комфортно жил в своём сказочном болотце и не особенно лез в соседнее. Мало того, в Англии прекрасно понимали: их правительство перед войной «заигралось» с Гитлером, что привело в итоге к весьма печальным последствиям для Британской империи. Так или иначе, но вскоре после Второй Мировой некогда самая могущественная империя стала терять колонии одну за другой, а глобально пальму мирового лидера забрали себе США. Именно поэтому сегодня в Англии гораздо более охотнее вспоминают о Первой Мировой, по итогам которой как раз Британская империя была главной победительницей со всех точек зрения. Так всё и существовало, не считая редких «прорывов», среди которых был совместный советско-американский документальный фильм 1978 года о Великой Отечественной. Который назывался ни много ни мало «Неизвестная война» и вызвал в США и вообще на Западе настоящий «взрыв мозга». Немудрено, ведь западные граждане в двадцати сериях узнали о событиях на Восточном фронте, о грандиозных битвах и немыслимых жертвах, а легенда о США и Англии как о главных победителях в войне стала рассыпаться на глазах. Впрочем, это был лишь эпизод, который ничего коренным образом не изменил и все остались «при своих».