Текст книги "50 знаменитых загадок истории XX века"

Трагедия над Свердловском

В истории советской военной авиации было немало славных и бесславных страниц: от фронтовых таранов в небе над Москвой до посадки пресловутого Руста на Красную площадь. Одна из таких противоречивых страниц – уничтожение 1 мая 1960 года над Свердловском самолета-шпиона, пилотируемого американцем Френсисом Гарри Пауэрсом.

С этой историей связана трагедия, о которой знают и помнят немногие – гибель 30-летнего лейтенанта С. Сафронова, пилота, которому предстояло уничтожить самолет Пауэрса.

Драма, разыгравшаяся 1 мая 1960 г. в небе над Свердловском (нынешним Екатеринбургом) и в подземных бункерах ПВО, в свое время получила широкий резонанс.

Вспоминают о ней и сегодня, по прошествии более 50 лет после трагических событий. В тот роковой день погода в Свердловске выдалась чудесная: тепло, солнечно, не единого облачка на небе. В городе и его окрестностях проходила первомайская демонстрация, улицы были полны народа. Уже ближе к окончанию торжества высоко в небе вдруг стали раздаваться резкие хлопки разрывов и появляться небольшие облачка с оранжевым заревом. Не многие из демонстрантов поняли, что происходит, большинство восприняли увиденное как неожиданный праздничный салют. Но когда из одного из облачков вывалились обломки самолета и стали стремительно падать, а затем показался купол парашюта, стало ясно, что к праздничному фейерверку происходящее никакого отношения не имеет. В небе над Свердловском впервые в истории зенитно-ракетных войск ПВО произошел настоящий противовоздушный бой с самолетом-нарушителем, находившимся не где-нибудь над границей, а можно сказать, в самом центре Советского Союза.

Как гласит история, утром 1 мая 1960 года в воздушное пространство СССР вторгся самолет-нарушитель – высотный разведчик «Локхид 11-2». Этот самолет, высота полета которого составляла 20–24 км, идеально подходил для шпионских целей, поскольку был не досягаем ни для наших истребителей, ни для зенитчиков. Летая на такой высоте в стратосфере, такие самолеты могли фотографировать интересующие их объекты, причем качество фотографий позволяло разглядеть даже номера на самолетах, стоящих на аэродромах. На этот раз ЦРУ хотело получить снимки объектов, которые находились в районе между Челябинском и Свердловском. Эту задачу должен был выполнить самолет 11-2, управляемый Френсисом Гарри Пауэрсом. Это был далеко не первый полет, совершенный 11-2, «черной леди шпионажа», как называли сами американцы этот самолет, над территорией СССР. Издевательские, совершенно наглые полеты начались еще в 1956 году. С этого времени американские самолеты-разведчики регулярно нарушали воздушное пространство СССР – в Сибири и Средней Азии, в Центральной России и Закавказье, в Прибалтаке и на Дальнем Востоке. 1 мая 1960 года маршрут 11-2 был проложен из Пакистана вдоль Аральского моря на Свердловск, далее на Киров и оттуда в сторону Норвегии, где пилот должен был посадить свой самолет на аэродроме в Будё. День и время для шпионского полета были выбраны не случайно: всё политическое и военное руководство СССР находилось на первомайских трибунах, поэтому расчет был на то, что в случае обнаружения самолета-противника в праздничной суматохе русские не сумеют принять быстрое согласованное решение. Но расчет не оправдался – разведывательная операция «Оверфлайт» («Перелет») завершилась крахом: под Свердловском и-2 был сбит ракетчиками. До того как это произошло, американский самолет-шпион пробыл в воздушном пространстве Советского Союза больше трех часов, зайдя на глубину 2100 километров от границы! И если бы он шел в стороне от Свердловска на расстоянии 20–30 километров, ракета бы его не достигла. Правда, были приведены в боевую готовность все зенитные средства в районе Мурманска, Вологды, Архангельска, по всей границе с Финляндией, на Кольском полуострове. Но все зависело от того, попадет самолет в их зоны или нет, так как сплошной зенитно-ракетной защиты в стране еще не было. Поэтому на свердловских ракетчиков возлагалась колоссальная ответственность.

Обломки самолета «Локхид 11-2» разбросало в радиусе 20 км, однако кое-какие части были вполне пригодны для опознания. Пилот Френсис Гарри Пауэрс, вопреки правилам ЦРУ, остался жив. На многократных и многочасовых допросах в Москве Френсис Пауэрс нарисует ясную картину драматической схватки. По словам Пауэрса, сначала он услышал хлопок и увидел вспышку оранжево-желтого цвета в хвосте самолета, после этого почувствовал как бы удар в спину, который сдвинул кресло пилота к приборной доске. Он понял, что у самолета отваливается хвост. Мало того, что самолет стал падать, – он стал разворачиваться, как бумажный лист, и, крутясь, падать вниз. Пауэрс, по его словам, катапультироваться не мог, потому что его ноги были под приборным щитком и их при катапультировании могло оторвать. Он знал также, что в самолете несколько килограммов мощного взрывчатого вещества, которое сработает через несколько секунд после катапультирования, чтобы самолет не попал в руки противника. Казалось, пилот в такой ситуации был обречен на неминуемую гибель. Тогда Пауэрс, падая, решил дождаться высоты, когда уже можно будет дышать без кислородного прибора, и выбраться из самолета через верхний фонарь. На высоте 11 километров он вылез из кабины, оттолкнулся от самолета и на парашюте стал спускаться.

Летом 1960 года Френсиса Пауэрса осудили на 10 лет тюремного заключения. Однако отсидел американский летчик всего лишь полтора года, после чего его обменяли на арестованного в Америке советского разведчика Рудольфа Абеля (настоящее имя – Уильям Фишер), полковника госбезопасности, который всю войну проработал в немецком абвере и выдал массу немецких агентов, засылавшихся к нам. Кстати, по иронии судьбы, в 1977 году Пауэрс погиб в авиакатастрофе.

Скандал из-за полета Пауэрса был громким. Ведь сначала американцы, думая, что никаких улик не сохранилось, вообще отрицали сам факт преднамеренного нарушения границы. Как далеко зашли бы американцы в нагнетании дезинформации, сказать трудно, но тут неожиданно на V Сессии Верховного Совета СССР пятого созыва в Большом Кремлевском дворце выступил Председатель Совмина СССР, Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев и объявил на весь мир, что американский шпион сбит ракетой над территорией Советского Союза. Хрущев пригрозил Америке «показать кузькину мать» и отменил намеченный на июнь ответный визит в СССР американского президента Дуайта Эйзенхауэра.

Спустя неделю после событий в небе над Свердловском отличившиеся при уничтожении самолета и-2 и задержании Френсиса Гарри Пауэрса будут награждены орденами и медалями (21 человек). В частности, орденом Красного Знамени – Михаил Воронов, Николай Шелудько и Сергей Сафронов. Первые двое – ракетчики, командиры зенитных ракетных дивизионов. Третий – летчик, награжденный посмертно. Впрочем, когда о награждении военнослужащих, которые пресекли полет самолета-шпиона (кстати, это был первый указ, подписанный Леонидом Брежневым, который тогда стал Председателем Президиума Верховного Совета СССР), был обнародован, слово «посмертно» было опущено. Из Указа Президиума Верховного Совета нельзя было узнать и о деталях происшедшего на Урале. А они были таковы. По самолету-шпиону 11-2 было выпущено семь ракет. Первая из них обрубила самолету-нарушителю, до тех пор считавшемуся неуязвимым, хвостовое оперение, после чего тот стал, кувыркаясь, падать с 20-километровой высоты. Пауэрс, как мы знаем, покинул самолет. Когда неуправляемая машина достигла высоты десять километров, она вошла в зону поражения другого ракетного дивизиона, которым командовал капитан Н. Шелудько. Здесь самолет-шпион настигли еще три ракеты. Остальные три достались истребителю МиГ-19, пилотируемому старшим лейтенантом С. Сафроновым. Что же стало причиной тому, что ракетчиками был уничтожен свой самолет? Если его приняли за самолет-шпион по ошибке, то почему это случилось уже после того, как главная задача зенитчиков – уничтожить американский самолет-нарушитель, была выполнена?

В тот день, 1 мая 1960 г., заместитель командира эскадрильи капитан Борис Айвазян и летчик старший лейтенант Сергей Сафронов несли боевое дежурство на военном аэродроме Большое Савино под Пермью. В 7 часов 3 минуты они по сигналу боевой тревоги взлетели в небо для выполнения боевого задания по перехвату самолета-шпиона. В связи с подъемом в воздух истребителей-перехватчиков и необходимостью расчистить небо от другой авиации, находившей в воздухе, по решению руководства страны был дан сигнал «Ковер». По нему все самолеты и вертолеты, не задействованные в операции по уничтожению нарушителя, сажались на ближайшие аэродромы. Это должно было позволить радиолокационным станциям надежнее вести цель.

Через 32 минуты после взлета Сафронов и Айвазян были в аэропорту «Кольцово» – в Свердловске. О дальнейших событиях Б. Айвазян вспоминает так: «В Свердловске самолеты срочно начали заправлять горючим. Быстрее наполнили баки истребителя Сергея. Как ведущий, я пересел в его машину в готовности взлететь по приказу на перехват противника. Однако взлет задержали на 1 час 8 минут. На аэродроме случайно оказался самолет Су-9 – капитан Игорь Ментюков перегонял истребитель с завода в часть. Машина совершеннее МиГ-19, а главное – практический потолок у нее до 20 тыс. метров. Правда, к бою она не была готова, отсутствовало вооружение, летчик был без высотно-компенсирующеш костюма. На командном пункте, видимо, точно определили высоту самолета-незнакомца и поняли – достать его мог только Су-9. Капитану Ментюкову и поручили перехватить II-2 на подходе к Свердловску. По включенной рации я слышал переговоры между КП и летчиком. «Задача – уничтожить цель, таранить», – прозвучал голос штурмана наведения. Секунды молчания, а потом: «Приказал «Дракон» (фронтовой позывной генерала Евгения Савицкого тогда знал каждый летчик). Не знаю, звонил ли сам Савицкий или приказ подкрепили его именем, но я понял: летчик обречен, шел на верную смерть. Таранить на такой высоте без высотно-компенсирующеш костюма, без кислородной маски… Видимо, иного выхода у командования на тот момент не было». Капитан И. Ментюков уже шел на таран американского самолета, когда заработали ракетные зенитчики. Пилот едва успел выйти из зоны огня. Когда у Ментюкова кончилось горючее, в небо поднялись Сафронов и Айвазян. «Взлетели. Самолет-разведчик над нами, но где? Кручу головой – вокруг никого, – вспоминает Б. Айвазян. – В те секунды заметил взрыв и пять уходящих к земле точек. Эх, угадать бы тогда, что это был разваливающийся 11-2! Я принял взрыв за самоликвидацию ракеты, понял, что зенитчики уже открыли огонь, и тут же сообщил на КП. Самолет противника, разумеется, мы не обнаружили, ведь его, как я понял, на наших глазах уничтожили ракетчики. Ну а если бы он продолжил полет, и мы увидели его? На высоту 20 000 метров (потолок у МиГа на 2–3 тысячи метров ниже) за счет динамической горки бы поднялся. Правда, за мгновение наверху увидеть самолет, прицелиться, открыть огонь и попасть – один шанс из тысячи. Однако и его пытались использовать…»

Как потом выяснилось, первая же выпущенная зенитчиками по самолету-нарушителю ракета настигла цель. Но тут капитан Николай Шелудько, командир соседнего ракетного дивизиона, получил приказ обстрелять 11-2 еще раз – требовалась гарантия в поражении. Более 30 минут после уничтожения американского самолета-разведчика на кп полка, а также на КП армии ПВО считали, что он по-прежнему продолжает полет (майор Михаил Воронов, возглавлявший боевой расчет 2-го дивизиона 57-й зенитной ракетной бригады, промедлил с докладом). А потому перед летчиками-истребителями Борисом Айвазяном и Сергеем Сафроновым все это время стояла прежняя задача – при обнаружении атаковать противника.

На очередном вираже, поясняет Айвазян, он передал Сафонову команду оттянуться назад: мол, если за 2–3 минуты не обнаружим вражеского самолета, будем садиться. Однако Сафронов не отозвался, связь с ведомым оборвалась. Борис Айвазян, еще не заподозрив ничего неладного, увидел в чистом небе необычное облачко и резко спикировал. Это спасло ему жизнь, он смог уйти от настигавшей его ракеты. Это уже потом выяснилось, что в дивизионе, которым командовал майор Шугаев, за цель приняли вылетевшую на перехват 11-2 пару самолетов МиГ-19, пилотировавшихся Б. Айвазяном и С. Сафроновым. Одной из ракет самолет старшего лейтенанта Сергея Сафронова был подбит, он упал в десяти километрах от аэродрома. После поражения самолета С. Сафронову удалось катапультироваться, но, снижаясь на парашюте, он погиб от полученных ранений. Похоронили летчика на старейшем кладбище Перми – Егошихинском, возле Всехсвятской церкви. У Сергея Сафронова остался сын Александр, которого воспитали мать, Анна Васильевна, и Борис Айвазян (жизнь так распорядилась, что через 8 лет после трагических событий Б. Айвазян женился на вдове погибшего товарища).

«Когда случилось несчастье, много ходило толков по поводу якобы не работавших на наших самолетах ответчиков «свой-чужой», – вспоминает капитан Б. Айвазян. – Однако скорее всего не доработали на земле. Ответчик «свой» на машине Сафронова был включен и работал. Я сам включил ответчик на его самолете. Просто на пилотов начальству сваливать было легче: мол, сами виноваты. Сразу после полета ко мне подошел незнакомый подполковник и дал дельный совет: по свежим следам описать все, как было. Мне это пригодилось, когда прибыла комиссия, возглавляемая генералом Павлом Кулешовым. И меня стали тягать из одного генеральского кабинета в другой. И каждый требовал письменно изложить, как протекал полет. Но в конце концов обошлось. Когда в газетах был опубликован указ о награждении отличившихся при пресечении полета II-2, ко мне подошел командир полка и сказал: «Что ж, Сереже награда – орден, а тебе – жизнь…»

Уже в полдень 1 мая из столицы СССР в Свердловск вылетел самолет Ту-104 с солидной комиссией на борту – в нее вошли сотрудники аппарата ЦК КПСС, военной контрразведки КГБ, офицеры и генералы Генерального штаба Вооруженных сил и Главного штаба Войск ПВО страны. Перед ними стояла задача – проанализировать действия боевых расчетов армии ПВО, собрать и доставить в Москву все останки 11-2. Прибывшая комиссия установила следующее: самолет-нарушитель пересек государственную границу в 5 часов 36 минут. Он шел на высоте 18–21 тыс. метров со скоростью 720–780 км/час, когда его полет был пресечен 2-м дивизионом 57-й зенитной ракетной бригады. Это произошло в 8 часов 36 минут. О причинах гибели Сергея Сафронова в докладной министру обороны СССР говорилось: «9-й отдельный радиотехнический батальон продолжал выдавать данные на главный командный пункт о его полете на высоте 19 000 метров, когда уже нарушитель был сбит, и фактически здесь находились МиГ-19 на высоте

11 000 метров. Неуправляемые истребители возвращались на аэродром через зону поражения 4-го дивизиона 57-й зенитной ракетной бригады, у которого аппаратура опознавания самолетов на РЛС П-12 была неисправна. Имея информацию, что истребителей в воздухе нет, дивизион (командир майор А. В. Шугаев) принял их за самолет противника, дал залп ракет, сбил МиГ-19, пилотируемый старшим лейтенантом С. П. Сафроновым. Причиной гибели летчика послужила плохая работа боевого расчета главного командного пункта армии ПВО. Начальники родов и служб не сообщали о принятых решениях на главный командный пункт, ГКП, в свою очередь, не информировал об обстановке командиров частей и соединений. В 57-й ЗРБ не знали о нахождении истребителей в воздухе. Поэтому был сбит самолет Сафронова с включенным ответчиком…»

Сейчас уже очевидно: главная причина всех просчетов – в несогласованности действий, в нехватке опыта у офицеров командных пунктов, в их неумении справиться с нервозной обстановкой и в необычности поединка, развернувшегося, по сути, в стратосфере. К тому же зенитные ракетные части в то время в СССР только формировались и управлять ими совместно с истребительной авиацией только учились. Увы, в такой ситуации трагических последствий избежать не удалось…

Пражская весна 1968-го

В ночь с 20-го на 21 августа 1968 года около семи тысяч танков и более трехсот тысяч солдат и офицеров пяти стран Варшавского договора (СССР, ГДР, Венгрии, Польши и Болгарии) перешли границы Чехословакии. Что забыли войска стран, связанных между собой договором о сотрудничестве, на пражских улицах? Почему Советский Союз пошел на беспрецедентный шаг – открытое запугивание Чехословакии? Несмотря на то что с момента подавления Пражской весны прошло более 40 лет, в мире до сих пор спорят о причинах и последствиях этих событий.

Трагедия Пражской весны началась с короткого объявления по радио: «ТАСС уполномочен заявить, что партийные и государственные деятели Чехословацкой

Социалистической Республики обратились к Советскому Союзу и другим союзным государствам с просьбой об оказании братскому чехословацкому народу неотложной помощи, включая помощь вооруженными силами». Обращалась ли Чехословакия за помощью? И от чего ее должны были защищать вооруженные силы союзных стран? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вернуться на несколько месяцев назад, когда события, названные впоследствии Пражской весной, только начинались.

Весна 1968 года началась в Чехословакии удивительно рано: в январе. Именно тогда 46-летний словацкий политик Александр Дубчек сменил на посту генерального секретаря КПЧ консервативного Антонина Новотны. Нельзя сказать, что Дубчек был идейным вдохновителем процессов, произошедших в Чехословакии. Большинство аналитиков считает, что его кандидатура попросту устраивала все политические силы: и сторонников перемен, и тех, кто был настроен более консервативно. Однако он стал человеком, при котором Пражская весна стала реальностью – он позволил росткам демократии пустить корни и окрепнуть, пусть и ненадолго. Более сильный руководитель либо пошел бы на откровенный разрыв с СССР, либо в зародыше задавил бы малейшие попытки перемен в общественном сознании – либо при помощи идеологической обработки, либо путем устранения тех, кто пользовался наибольшим влиянием. Но сильным руководителем Дубчек не был.

К апрелю 1968 года была сформулирована позиция коммунистической партии, которая сразу же вызвала тревогу в Москве. Казалось бы, в предлагаемых Дубчеком и его соратниками идеях не было ничего криминального: программа всего лишь стремилась построить «социализм с человеческим лицом». Какие новшества предлагала эта программа?

Она провозглашала свободу слова и отмену цензуры, гарантировала свободу собраний, давала возможность гражданам Чехословакии возможность свободно выезжать в любую страну мира, объявляла федерализацию государства. Экономика также должна была измениться: была введена экономическая самостоятельность государственных предприятий и разрешена индивидуальная трудовая деятельность. Сейчас все это кажется чем-то само собой разумеющимся. Однако такой курс был явным новшеством в странах социалистического лагеря, где и экономика, и общественная жизнь были подчинены жесткому диктату идеологии. Но, пожалуй, наибольший шок у строителей социализма вызвало другое: введя программу, коммунистическая партия отказывалась от исключительного права на управление страной и фактически брала курс на многопартийную систему. Это ассоциировалось у стран социалистического лагеря с возвратом к капитализму. По крайней мере, именно такая трактовка звучала в многочисленных письмах, которые полетели в Чехословакию из Советского Союза. На самом деле главная опасность заключалась в том, что коммунистическая партия в условиях многопартийности легко могла утратить власть. Тем более что состояние общественного сознания в этот момент было довольно неустойчивым.

1968 год оказался довольно необычным не только для Чехословакии, но и для всего мира. Повсюду – и в Европе, и в Америке, и в Азии – вспыхивали многочисленные студенческие восстания. Это было время переоценки жизненных приоритетов. Если поколение родителей студентов, выходящих на площадь, выросло в условиях войны и последовавшего за ней периода восстановления, поколение детей росло в относительно спокойном и стабильном мире. Привязанность родителей к материальным ценностям казалась им нелепой и скучной, их жизненные цели – недостойными внимания. Масла в огонь добавило и то, что как раз накануне были переосмыслены итоги сталинизма. Люди с ужасом прочли в газетах то, что раньше обсуждалось с оглядкой на кухнях. Были реабилитированы те, кого еще недавно клеймили как врагов народа. Все это зародило в общественном сознании мысль о том, что коммунистическая партия далеко не безгрешна, что ее ошибки обходятся народу чудовищно дорого. А если это так – необходимы перемены, причем такие, которые сделают невозможным повторение ужасов сталинизма и аналогичных ему режимов.

Первыми последствия того, что происходило в Чехословакии, просчитали в Советском Союзе. И забили тревогу: одна из стран, входящих в зону интересов СССР, вот-вот развернется в сторону Запада. Мгновенно была развернута информационная кампания. Было объявлено, что в ЧССР поднимает голову контрреволюция, что попытка поиска «особого пути» к социализму – провокация, что необходимо срочно принять меры к прекращению этого опасного социального эксперимента. Дубчек во время встреч с советскими руководителями старался убедить их в том, что ситуация под контролем, что компартия Чехословакии не собирается отказываться от идей социализма, а намерена только немного его изменить. Верил ли он сам в то, что говорил? Позже он не раз подчеркивал, что Чехословакия не собиралась разрывать отношения с СССР, не собиралась покидать лагерь соцстран. Тем не менее, реакцию Москвы на отмену цензуры он мог предвидеть – недаром он окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС.

Несмотря на все заверения Дубчека, компартия Чехословакии не контролировала выпущенного на свободу джинна демократизации. Почувствовав свободу, чехословацкая интеллигенция начала открыто обсуждать наболевшие вопросы, порой доходя до критики СССР и его руководителей. Это уже было более серьезным «грехом»: не заметить роста антисоветских настроений Москва не могла.

Поначалу ничто не предвещало того, что СССР пойдет на крайние меры. 4 мая 1968 года состоялась встреча руководителей КПСС и КПЧ в Москве. Позже произошло еще несколько встреч, самой важной из которых стала встреча в Черне-над-Тиссой. Инициатором проведения переговоров было советское руководство. На встречу пригласили практически всех руководителей ЧССР. В ходе встречи, которая продолжалась четыре дня, чехословацкая делегация показала свою несговорчивость. Однажды вся делегация просто покинула зал переговоров в знак несогласия с позицией СССР. Советская делегация в этот напряженный момент сумела сдержать эмоции. Советские руководители даже лично посетили спец-вагон Дубчека, чтобы продолжить разговор, который был одинаково важен для обеих стран. В конце концов Чехословакия подтвердила свою верность социалистическому курсу и лояльность по отношению к союзникам. В ответ советская сторона сказала, что Чехословакия имеет полное право на выбор своего пути. Когда соглашение было достигнуто, участники переговоров поехали в Братиславу и подготовили совместное коммюнике. Оно было подписано 3 августа. В документе официально признавалось право ЧССР на проведение реформ при соблюдении ею обязательств по отношению к союзникам по Организации Варшавского договора (ОВД).

Уступки, на которые пошел Советский Союз в отношении Чехословакии, не встретили в ней должного отклика. Напротив: в стране начались массовые демонстрации. Газеты наперебой призывали руководство страны не останавливаться на достигнутом, а отмежеваться от «старшего брата», взять курс на нейтрализацию страны и установить более тесные связи с Западом. Тон статей становился все более напряженным, все чаще в них появлялись откровенно антикоммунистические нотки. Девятого августа Прагу посетил Тито, на следующий день приехал Чаушеску. Оба лидера открыто объявили о поддержке руководства ЧССР и одобрили проводимые им реформы.

Наряду с теми, кто был в восторге от ветра перемен, в Чехословакии нашлись и сторонники прежнего курса. Вскоре после подписания коммюнике 19 партийных руководителей высокого ранга написали Брежневу письмо с просьбой о военной помощи. Они хотели сместить Дубчека. Но Брежнев далеко не сразу откликнулся на эту просьбу.

Некоторые авторы полагают, что решение напасть на Чехословакию было озвучено еще весной 1968 года. А остальное было не более чем декорацией. Однако большинство исследователей уверено в обратном: Брежнев до последнего оттягивал силовой вариант решения чехословацкого вопроса. И только когда возникла опасность смены режима, начал переговоры с союзными странами.

В ночь с 20-го на 21 августа в эфире прозвучал сигнал «Влтава-666», положивший начало операции «Дунай». Руководил операцией генерал армии Иван Григорьевич Павловский. Известный специалист по военной истории Игорь Дроговоз назвал «Дунай» самой грандиозной по своим масштабам стратегической военной акцией. Масштаб ее действительно выглядел впечатляюще: около 30 танковых и мотострелковых дивизий СССР и его союзников по Организации Варшавского договора за 36 часов оккупировали страну в центре Европы.

Атака была стремительной. Войска пересекли границу Чехословакии в 20 пунктах. Ранним утром танки с белыми полосами уже грохотали по улицам Праги. В 4 часа утра было окружено десантниками здание ЦК КПЧ, в 6 утра танковая колонна взяла под контроль генштаб, около 7 утра было заблокировано здание правительства, а еще через два часа – почта, телеграф, а также радио– и телецентры. В 9.00 Дубчек, Черник, Смрковский и Кригель были арестованы агентами службы безопасности ЧССР, а позже – переданы советской стороне.

Население Чехословакии, которое и так было враждебно настроено по отношению к СССР после публикаций в газетах, после ввода войск восприняло советские войска как оккупантов. Выдержка из доклада инструктора политотдела 38-й армии полковника Косенкова как нельзя лучше описывает атмосферу, царившую в стране во время ввода советских войск: «Население городов Оломоуц, Пршеров, Простеев, Кримаржиж и других встретило советские войска, подстрекаемые контрреволюционными силами, враждебно и озлобленно. Выкрикивались лозунги: «Оккупанты, домой! Позор вам!» – и другие». Власти на местах отдавали негласные распоряжения: не вступать в контакт с советскими солдатами, не выходить в город, не давать захватчикам воды. Повсюду были расклеены листовки, призывающие к осуждению войск Варшавского договора.

Правительство запретило армии покидать казармы, чтобы избежать кровопролития. Тем не менее, потери были. Причем, судя по сохранившимся документам, и с той, и с другой стороны. В августе 1968 года в Чехословакии погибло более семидесяти человек. Около двухсот пятидесяти были ранены. А вот официальные цифры советских потерь: 11 военнослужащих погибли, в том числе один офицер, ранены и травмированы 87 военнослужащих, включая 19 офицеров, в авариях, при неосторожном обращении с оружием и т. п. погибли (а также умерли от болезней) 85 человек. Несмотря на то что войскам, прибывшим в Чехословакию, был отдан строгий приказ стрелять только в ответ, не у всех выдерживали нервы. Читая воспоминания очевидцев и участников событий, трудно понять, в чьих словах больше преувеличений. Одни говорят, что жители Праги и других городов вели себя исключительно мирно и акции протеста велись только на «культурном фронте». Например, владелец ресторана «Москва» изменил две буквы на вывеске, и его заведение стало называться «Морава». Случайно обрушившийся мост переименовали в «Мост советско-чехословацкой дружбы». На стенах появлялись многочисленные граффити. В военных отчетах содержится совершенно другая информация, свидетельствующая о том, что чехи и словаки были вовсе не такими мирными и законопослушными. Упоминаются и подожженные танки, и выстрелы с крыш, и найденное в нескольких местах оружие…

Вот лишь несколько фактов из множества, изложенных в «Справке о фактах враждебных проявлений и провокационных действий в Праге и ее окрестностях»:

«В ночь с 25 августа на 26 августа в здании Министерства энергетики ЧССР изъят 61 автомат, 2 ручных пулемета, гранатомет, 10 пистолетов, 11 468 патронов.

В помещении пражского Радиоцентра изъято 29 автоматов, 3 пулемета, 20 пистолетов, большое количество боеприпасов. На Староместской площади, в доме № 22 изъято 4 пистолета, ящик с боеприпасами и радиопередатчик.

Под Домом правительства ЧССР на глубине 130 метров обнаружено помещение, где были пистолеты и боеприпасы…» Конечно, этого количества оружия было бы недостаточно для вооружения народного ополчения. Тем не менее оно было найдено. И если наличие пистолетов можно объяснить легко (мало ли кто решил обзавестись личным оружием), то гранатомет и пулеметы определенно не для охоты или самозащиты покупались…

В той же записке (кстати, составлена она была в единственном экземпляре и до недавнего времени хранилась под грифом «Секретно») упоминается и лихорадочная активность представителей капиталистических стран: «21 августа 1968 года, по сообщению 00 КГБ по 1-й гвардейской танковой армии, водитель автомашины с западногерманским номером в Праге фотографировал расположения частей 1-й гвардейской танковой дивизии. При попытке задержания он выбросил фотоаппарат «Кодак» с приставкой и скрылся».

Еще одно сообщение: «27 августа сего года патрулями 81-го гвардейского мотострелкового полка 6-й гвардейской мотострелковой дивизии задерживалась автомашина номер 583904, три пассажира которой – западно-германские туристы – занимались фотографированием нашей техники».

При аналогичных обстоятельствах было задержано немало иностранных граждан: французский турист Литалмер Филиппе, 1936 года рождения; шведский турист Иона Берне; житель Западного Берлина Хириган Пауль Георги, 1938 года рождения, студент-архитектор… Среди задержанных были и граждане США, и местные жители. Разумеется, фотографировать советские танки на улицах Праги могли и журналисты, и просто патриоты, собиравшие свидетельства вероломства бывших товарищей по социалистическому лагерю. Однако не все эпизоды укладываются в эти версии. У некоторых иностранных туристов нашли планы и карты, на которых были отмечены места расположения советских частей.