Текст книги "Земля"

Глава 15

Уйма дел с рассвета.

Савря вспрыгивает на подставленный низенький табурет, а с него – на перильце, хлопает ошалелыми после сна глазами, когда Ййр поздравляет крылатых с молодым днём обычным воплем «сегодня я вас не убиваю» и велит передать на южный мыс, что отважная дочь Тиу-Стремительной и Ёса гостит живьём у Земли в дому, пока не окрепнут крылья.

Весть донесётся быстро, утешит родительские сердца.

Савря верещит вдобавок, что будет охотиться с Матерью Гиблых.

Хорошо бы ей и не скакать спозаранку, добрать сна в одеяльном гнезде, но в то же время Ййр радуется на её бойкость. Значит, не так уж больно бугайчик Саврю вчера затряхнул, и вдвойне славно, что она показалась и подала голос на рассветном оклике.

Из домового тепла да на стылой веранде, Савря поёживается, распушив перья, заглядывает в лицо – серьёзно и как будто оробев. Что здесь могло её устрашить, лихую слёточку?

– Земля, Земля, ведь правда ты не сердишься на моих родителей?

Ах вон оно что.

И бесполезно объяснять: даже если бы орк не в шутку обозлился на эту пару в двух днях пешего бега отсюда – никакого вреда им не сделается. Не сотрясётся земная твердь под корнями их жилого дерева, и небесные молнии не поразят их дом, и добыча не уйдёт внезапно в чужие угодья. Как будто сам Ййров гнев и немилость для этой Саври всё равно что вершина разных гибельных бедствий.

– А за что сердиться? Тиу и Ёс растят хороших детей. Крепких крылом и сердцем.

Людята пусть отоспятся, а Ййр собирается проведать коз. Заворачивает в тонкий кулёк пару маленьких твёрдых глыбок сахару, раз от ужина ничего не осталось Мине и Мэгз на угощение, прячет кулёк в карман. Лучше сейчас сбегать, а после уже приняться за всякую суетню с постирушками и посудой, простоявшей ночь в раковине под умывальником. Попачканные кровью Кнаберовы тряпки тоже отмокали ночь, натёртые мылом и залитые холодной водой, да и всякого шибко ношенного накопилось за эти дни – более чем втрое против привычного безлюдного житья.

Спроси кто-нибудь, почему лучше пойти к козам сейчас – только плечами бы пожать. Утречко раннее, бодрое, ещё мокрое от росы. В доме сонно. Вчера за всеми трудами так и не навестил Мэгз и Мину – нехорошо…

Недальний путь к козьей изгороди сегодня растянулся по-длиньше: Савря не всё время едет смирно на плечах – частью ковыляет шагом, частью идёт вприскок, смекнувши, что скакать страфили всё-таки ловчее, чем шагать.

* * *

– Мина скромница, – говорит Земля, Мать Гиблых. – Мэгз – шалунья.

Савря только ухает, округлив глаза, когда могучий зверь с белым пятном на боку не по-звериному встаёт на задние ноги, чтоб от души боднуться с Ийром-Землёй.

Савря знает от родителей, что в старые времена, страшно давно, на острове с Ийром вроде жили двое больших людей, а потом – только Ийр и два удивительных зверя с горбоносыми ликами. На всякий случай Савря решает уточнить:

– Это твои прежние люди?

Земля, посмеиваясь, гладит зверей, подносит им угощение.

– Никакие не люди. Их мамка-коза родила.

Савря глядит на зверей со значением: конечно, для такого преображения понадобилось наново родиться; едва ли можно теперь назвать их людьми.

Осторожно протягивает щипанное крыло Мине Скромнице. Та обнюхивает горбатым своим носом Саврины когтистые пальцы.

* * *

Рина потягивается, лёжа в кровати.

Тёплое бездумье отступает мягко, оставляя в памяти тонкую плёночку сна: как будто горькое зеленоватое море пришло к самому Фэйривью, к их с дедушкой особнячку, и дом оказался на маленьком острове; с крыши взлетает молодой Восходящий Ветер, роняет в волну красную черепицу. Дедушка Ибрагим, счастливый, стоит у кромки воды, держит на руках свёрток из розового атласного одеяльца, и свёрток попискивает, словно птенец. Из открытого окошка почему-то выглядывает коза Минька в бирюзовом ошейнике с колокольцем, но во сне Рина ничему не удивляется, как будто так и надо. Ййр затевает с морем ещё один танец – танец горячей прокалённого солнцем песка, ласковый и опасный…

У проснувшейся Рины ноют икры от вчерашней долгой ходьбы, и даже вообразить жутко, как там Сэм себя чувствует. Нужно хотя бы сварить ему кофе. Непочатая пачка хорошего молотого, которую Сэм привёз с собой, так и лежит на кухонной полке, а на днях Рина обнаружила старенький ковш-ибрик на длинной ручке. Сэм говорил, что джезвой следует именовать только посудину из настоящей кованой меди, но за неимением таковой сойдёт и простой ибрик.

Из Дальней комнаты пока не слышно никакого звука, который означал бы, что Сэм уже не спит. Рина переодевается и выходит на кухню.

Одеяльное гнездо пусто. Царь-койка застелена, клетчатый плед чуть сполз – одним углом почти касается пола. Вчерашняя посуда, чисто умытая, сохнет на полотенце. Большой чайник ещё тёплый, а на древесном спиле посреди стола стоит голубой заварник.

С нежилой половины дома доносится тонкий клёкот-смех, и, кажется, пение – тихое и гортанное. Рина идёт посмотреть.

Дверь в покои мисс Толстобрюшки раскрыта настежь. Ййр успел принести и нагреть воды – стирает; маленькая страфиль устроилась на скамейке между двумя тазами с мокрым бельём, подальше от печки.

– Доброе утро, – здоровается Ййр, подняв на Рину бледные глаза.

– Доброе утро, – отзывается Рина.

– Доброе утро, – произносит страфиль человеческими словами, в момент лишив Рину дара речи, а затем, видимо, для закрепления эффекта, выговаривает, стараясь: – Сего-одня, не стану, тебя, у-би-вать.

– Вторит влёт, память – смоляная, – Ййр отжимает от мыльной воды какую-то мелкую вещицу, откладывает её в таз. – Цепкий умок. Небось в три дня по-вашему забалакает. Не то что я, почти год пык-мык, с пятого на десятое… хотя ваши людские наречия с орчьим правским сродные, не то что страфилья воркотня.

Рина даже забывает смутиться, что орк тут, кажется, успел простирнуть в том числе и её, хм-м, очень личные вещички – при Ййре отчего-то вообще не тянет Рину на церемонии. Серое же чудо в перьях, поёрзав, что-то мяукает. Очень похоже на то, как мяукали, раскачиваясь на ветвях, молодые страфили-парни, выпрашивая песенку…

Хмыкнув, Ййр катает меж мокрых ладоней брусок мыла, откладывает его – и выдувает прямо из рук большущий радужный пузырь. Савря смеётся удивлённо и радостно, следит, как пузырь плывёт по воздуху. Видно, именно это она и просила.

* * *

– Кнабер! Слышу – не спишь уже.

Голос подсобщика раздаётся из-за двери, которая ведёт в коридор.

Накануне Сэму было как-то не до того, чтобы запереться, и вспомнить об этом упущении выпало вот таким досадным способом.

Если лежать очень тихо, не шевелясь, тогда ещё куда ни шло, только вот ноги…

– Вхожу?

Надо твёрдо и чётко сказать «нет», встать и привести себя в порядок. Беда в том, что уже от одной мысли насчёт «встать» хочется крепко зажмуриться и пролежать ещё веков десять, для пробы. Глупо, конечно, тем более что подняться всё-таки совершенно необходимо, и желательно в самое ближайшее время…

Дверь открывается.

– Живёхонек, человек. Давай-ка, пока наматрасник сухой. И пока жратва не простыла. Ришка там хлопочет, чёрную жижу тебе варит, не иначе из ягоды борзяники.

Сэм было начинает говорить, что вот-вот собирался уже вставать, но орчара, даже не дослушав, поднимает его в три приёма – быстро, плавно, неодолимо.

Раз – тянет под локти, принуждая сесть, два – содранные ноги уже касаются лежащей на полу циновки, туда же наполовину уезжает одеяло, три – подныривает Сэму под руку костлявым плечом, вроде бы несильно приобнимает за бок – и оп! – человек уже стоит, растерянный и сердитый от такого бесцеремонного обращения.

– Вот и красава. – Придерживает несколько секунд под бока, убеждаясь, что бугайчик сам собой не вздумает повалиться, и наконец выпускает.

Ожидаемой боли и каких-то особенных мучений Сэм почти не замечает. Наперёд оно казалось куда страшнее. Сейчас Сэму не до пристальных размышлений, но как же так вышло, что нелюдь, одного с ним роста и при этом гораздо тощей, суше – а кажется-то намного больше Сэма, даже если смотреть вблизи?

Особенно вблизи.

Непростительно рядом.

– Дыбки справился – шагай, – подсказывает нелюдь, посторонясь.

* * *

Жизнь действительно становится лучше после посещения здешнего, хм, туалета и умывания, а милая Рина ухитрилась даже сварить пристойный кофе. Страфилёныш, которого орк окрестил Саврей, охотно демонстрирует попугайские навыки – повторяет что ни попадя: слова и обрывки фраз, скрип кресла, звяканье ложечки в кружке – орк размешивает сахар в своём чае. Страфилёныш, конечно, приводит Рину в какой-то оторопелый восторг. Подсобщик говорит, это девочка. Лучше не думать, каким образом он это выяснил.

Наверное, им попалась особь в самом неприглядном страфильем возрасте. Даже у вчерашнего древнего тридцатилетнего старика была своя искра, интересный и явственный след прежнего великолепия – вонь, к счастью, не передаётся через фото, и уже поэтому можно смело сказать, что портрет выйдет гораздо лучше оригинала. А эта Савря – просто какое-то носатое чучело, ощипанная растрёпка с совершенно невнятным цветом глаз.

– Стол, – говорит носатое чучело. – Стул.

Звякает так, что не глядя легко и обмануться, и весело тарахтит:

– Кружка-ложка-сахар-чаййй, сладко, сладко!

Подсобщик, улыбаясь во всю пасть, даёт ей отпить из своей кружки.

Глотнув и почмокав губами, Савря оборачивается к плите, склоняет голову и произносит медленно, понизив голос, будто бы с уважением и опаской:

– Печка. Печка.

Широкий рот чуть приоткрыт, длинные графитовые ресницы, поворот головы, приподнятые пернатые плечи.

Чёрт, возможно, фотографу не следует так уж торопиться с выводами. Страфили ведь ужасно быстро растут. А если серия снимков, как вот это вот превращается в нечто безобразно прекрасное?..

Это уже не то что искра. Это целый пожарище.

Сполох идеи, надежда, риск напрасности ожидания, жажда удачи и единственное желание, истинное и высшее – есть от чего голове пойти кругом!

Сэм почти счастлив в эту минуту.

Он бы тотчас побежал за фотоаппаратом, но всё-таки перетруженные мышцы и вчерашние повреждения дают о себе знать.

И потом, может, всё-таки разумнее немного выждать, когда у маленькой страфили подживёт эта дурацкая царапина возле глаза?

* * *

Орк велел сегодня отдыхать. Возмутительна, конечно, сама ситуация: подсобщик – велел. Но это хотя бы совпадает с собственным мнением Сэма, уж по крайней мере бегать и таскать тяжести он нынче не способен.

После завтрака Рина вручает ему заживляющую мазь, щебечет о том, как это необходимо – написать о старике Восходящем Ветре, и конечно об Эри тоже, только нужно поточнее выяснить у Ййра, кем она Восходящему Ветру приходится и что означает её имя; и о Савре обязательно написать, ведь она же настоящее чудо.

– Чудо, это точно, – горячо соглашается Сэм.

Рина взглядывает на него смешно, будто ищет подвох. Сэм улыбается:

– Похоже, для нас всех это большая удача, что вчера она попыталась оторвать мне голову. Мы же её вроде как спасли, ты о ней что-нибудь напишешь, а я тут присмотрелся и решил, что есть в замухрышке нечто, достойное плёнки.

– Замечательно, – радуется Рина, отведя взгляд.

– И… спасибо за кофе. Ты молодец! Вовсе даже не плохо получилось.

– Всегда пожалуйста, – тихо отвечает Рина, помолчав. Наверное, задумалась о своей писанине.

* * *

Чуть позже к Сэму в Дальнюю опять является орк. Оба нелюдя собираются пойти в лес, потому что орк говорит – на одной каше с консервами здоровенную страфиль не продержишь, крылатой непременно дичина потребна. У орка в руках стопка разномастных книжек, должно быть, добытых из чулана-хламовника.

– Ты грамотный? – осведомляется подсобщик, и после согласного кивка Сэма сгружает книги к нему на тумбочку. – На вот, пока оклемаешься. Чтоб со скуки не дурить.

Сэм до сих пор без понятия, как можно было бы правильно отреагировать на утреннее происшествие, ну, когда бледноглазый взял и вынул его из кровати. Поэтому инцидент следует как можно скорее выкинуть из головы.

– Благодарю, – говорит Сэм сдержанно.

– Ришка без меня за старшую. Шибко не скачи. Лытки хоть пальцами проминай, будет толк, – говорит орк, никак не отреагировав на его благодарность. – Подживёшь – поучу тебя, что ли, хоть портянки мотать.

После того, как бледноглазый с шумно радующейся Саврей покидают станцию, Сэм некоторое время сидит на кровати, уставившись в одну точку.

Из-за стены уже доносятся бодрые звуки печатанья на машинке.

Рине хорошо, может в любой момент заняться своей писаниной, а он…

Первая книга в стопке оказывается потрёпанным женским романом. Наверное, принадлежала этой Элис Вест-как-там-её. Вторая книга является скучнейшим в мире пособием по козоводству, а третья и вовсе написана на каком-то неведомом иностранном языке. Нет, всё-таки орк над ним издевается. Название четвёртой и последней книги смутно знакомо Сэму, вроде она наделала шуму лет восемь назад, а вот экранизация провалилась, Сэм её никогда не смотрел. На задней стороне красивой обложки значится, что книга удостоена каких-то там премий и наград.

Очень долгих полчаса или около того Сэм старается вникнуть в чрезвычайно муторное начало. Оставляет попытки. Вздохнув, откладывает знаменитую книгу на тумбочку. Наверное, Ринино печатанье не даёт ему как следует сосредоточиться.

Ещё через некоторое время Сэм тянется за первой потрёпанной книжкой. Если что, Рина же без стука не вломится; Сэм точно успеет это чтиво спрятать, и умирать от стыда ему не придётся.

Глава 16

Взрослая летунья переносит охотничью неудачу с достоинством.

Так говорит мамушка, но ей-то легко рассуждать о неудачах! Разве Тиу-Стремительная не самая ловкая и хитрая охотница всего южного мыса, всего края вплоть до кривого березняка, а может быть, и всего острова?

Жирная старая крольчиха обманывает Саврю. Миновав когти, улепётывает прочь. Белка всё видит, цыкает глумливо с сосны: шиш тебе, Савря, не достанешь, не набьёшь живот беличьим мясом! Хорьки сейчас, верно, все попрятались по норам, потому что днём они любят спать; ежа колючего ещё попробуй возьми; а птахи и всякая дневная лесная шушера убралась прочь далеко от Савриных злобных воплей, когда страфилька упустила крольчиху. Надо было сердиться молчком! Но где уж тут стерпеть.

Мать Гиблых всё помалкивает, но кажется ничуть не огорчается Савриным досадным промашкам. Они просто вновь идут искать дичины.

С сердитым клёкотом на ближнюю валежину опускается летунья, грозная, тёмная! Савре остро хочется сжаться в комочек и припасть куда-нибудь в ямку, но она храбро выпрямляет ноги и чуть-чуть подымает перья, чтобы казаться больше. Земля ведь её в обиду не даст.

– Шумишь! – шипит тёмная. – Еду пугаешь!

– Кто в ученье не ошибался, Эри. – Ийр-Земля пожимает плечами. – Одна умница, я помню, на своём первом холостом году головой в дупле застряла, всей ватажкой вызволить не могли.

Что ж, Эри-то отлично помнит, каково это было – маяться с головой, плотно встрявшей в дупле и мучительно держась всеми когтями за проклятый ствол, пока подруги не привели Ййра на выручку.

Тот и ножа не стал доставать. Не стал и тянуть Эри наружу – устроился поудобнее на ближнем суку, перевёл дух после долгого бега, а потом велел ей просунуть голову дальше в дупло и повернуть чуть набок, подбородком вправо. В таком положении, как по волшебству, Эри тотчас же легко освободилась сама, а Ййр слез к корням, сел и хохотал долго и обидно.

Савря видит, что могучая летунья словно бы немного втягивает шею в плечи, становясь чуть меньше и не такой грозной.

– Всё равно не быть ей охотницей, пока полётом не окрепнет, – ворчит Эри. – Нас крылья кормят.

Зыркает на Саврю лиловыми глазищами, моргает, отворачивает тёмное лицо. Потом взглядывает снова, теплее.

– Чадо… а то давай подкормлю?

Савря не успевает как следует обидеться. Мать Гиблых говорит голосом верным:

– Не надо… Савря ловкая. Справится.

По лицу Эри ясно, что на этот счёт её берут сильные сомнения. Но раз Земля говорит, значит, оно так и есть.

* * *

Как же изловчиться и написать о чудесных крылатых обитателях Страфилева края, чтобы вышло живо, ясно и по-настоящему? «Рояль» стрекочет не без задора, Рина пока не перечитывает получившиеся страницы, боясь, что сразу захочет немедленно пустить всё на растопку для кухонной плиты или хоть для мисс Толстобрюшки. Будет ещё время и поработать спокойно над черновиками, а сейчас – только вперёд, лишь бы поймать здешние чудеса и передать их словами на бумагу!

Иногда, эдаким мягким холодком, Рину захватывает странное и удивительное осознание, что давно умерший Рональд Финч прикасался к этим же самым клавишам, выбивал через чернильную ленту буквы – «и» чуть более бледная, стёртая, забавный хвостик у заглавной «Д», через «ноль» – тоненькая косая чёрточка. Наверное, и Рон Финч тоже переставал замечать мелодичный звон каретки, когда работа его захватывала… И он тоже писал о страфилях. Хотя учёные, должно быть, смотрят на страфилей несколько иначе, чем восторженные юные энтузиастки.

Так печально и досадно, что прежний владелец «Рояля» погиб молодым и не успел завершить свой труд.

А ещё – хоть, конечно, и не годится сравнивать эти два случая – Рине досадно, что у ЕЁ труда – ну, вернее, пока что просто набросков – до сих пор нет никакого впечатляющего начала, вводной истории, красивого и единого корня. Рине не хочется, чтобы её работа вышла эдаким сухим пучком из разрозненных обрубков. Вот если бы получилась настоящая книга, красивая и живая – не веник и не букет, а с мечтой и любовью посаженная островная яблоня…

Нужно начало. Живой корень, питающий осталь…

– АХ Я ШЛЯПА, – произносит Рина, выпрямляясь на стуле и поднимая голову. Глаза у неё широко распахнуты. Рина улыбается.

– Всё в порядке? – беспокоится Сэм из-за стенки.

– Да, – отвечает Рина. – Да, Сэм, всё отлично.

Смешно, и как это она могла забыть? История, с которой по-настоящему всё началось.

А ведь Рина когда-то слушала её бессчетное число раз.

И выспрашивала любые подробности.

И просила рассказать снова и снова.

Удивительная быль, случившаяся почти восемьдесят лет назад. Далеко-далеко отсюда, в старом лесу под городком Тихоярском, у села Дольного…

Рина не торопясь вынимает из хватки «Рояля» недопечатанную страницу, откладывает её в стопку чалых от букв листов. Бездумно подравнивает эту стопку. Берёт чистый лист из бумажной пачки и заправляет его в верный «Рояль» – такими осторожными и плавными движениями, будто полюбившийся ей старый печатный монстр из неубиваемого механизма вдруг сделался хрупким и пугливым существом.

* * *

Ййр срезает длинные стебли лесного липника для своего зимнего ремесла – на будущие циновки. Савря примечает: берёт не какие попало, а с разбором, опрятной косой подсечкой. Страфили плетут целые дома в ветвях, но у Земли и так домище огромаднейший, полный разных чудес. В том числе и липниковых да черетянных укрывальников для пола, крепких и красивых.

– Кролик уходит в куст, белка и птаха – вверх, – хмуро перечисляет Савря. – Ёж слишком колючий, барсук слишком сердитый, соромаха слишком злая, лиса слишком хитрая. Угнать хорошую еду на ногах я не могу. Взять слёту пока тоже не могу. Наскоком – промахиваюсь.

– Верно подмечено, – кивает орк. – И что думаешь делать?

Поразмыслив, Савря отвечает:

– Лягушек я себе успею наловить. Но лучше ещё наскочить попробую. Уж седьмой-то кролик от меня не уйдёт!

Ййр знает, что уйти может не то что седьмой – и двадцать седьмой кролик подряд, но вслух и не думает возражать.

– Хорошо. Найдём твоего седьмого. Сейчас, довяжу охапочку… А потом давай-ка к дому поворачивать.

У страфилей вообще-то бытует предубеждение против «холодной еды»: змей, жаб и лягушек. Ну что же, с некоторыми змеями и впрямь лучше не связываться неопытному ловцу, да и жаб жрать воистину незачем: попробуй-ка проглоти какую-нибудь жабу – сразу поймёшь, как права страфилья мудрость. А вот местные лягушки безвредны, хотя, ясное дело, от хорошей жизни кормиться ими никакая страфиль не станет.

А вот рыбкой крылатые почему-то не брезгуют, если только могут её добыть. Рыбачить слёту решается далеко не всякая страфиль. Только большая вода страфилей не жалует: смокнут перья – недолго и потонуть. Надо будет в тихую погоду всё же поучить Саврю стеречь рыбу на отмелях. Всяко не лишним будет и такое умение.

А наскок-то у неё неплохой. По Кнаберу, вон, не промахнулась.

* * *

И вот корневая быль ложится на бумагу до последней буковки. Рина едва успевает пробежать её глазами и немного раздышаться от всего, что подступило к сердцу от этой старой истории.

Да. Оно. То, что надо.

Теперь всё получится правильно, если только Рина вообще способна воплотить задуманное…

Ой. Сколько же сейчас времени? Кажется, Рина совсем позабыла про обед. А Сэм слышал, что она работает, и не стал её отвлекать. Впрочем, до ужина ещё тоже довольно далеко, ничего страшного, если разочек припоздниться с обедом.

Сэм приходит на кухню, как раз когда Рина отставляет на край плиты вскипевший чайник и ставит на его место сковороду. Тушёнка ведь поджаривается быстро, как раз подоспеет к макаронам.

На курносом Ринином носу чернеется смазанное пятнышко сажи. Сэм где-то слышал – может быть, подхватил из болтовни матери и её подруг – что у тех, кто возится с приготовлением пищи на огне и розжигом каминов, быстро стареет кожа лица, так что это занятие для прислуги. Сэму жаль, что Рине приходится всем этим заниматься, пока бледноглазый с чудом в перьях шарахаются неизвестно где. Но и кушать тоже очень хочется.

– Скоро будет готово, – говорит Рина. – Ты очень проголодался?

– Да ничего, терплю, – отвечает Сэм, и у девушки вдруг делается виноватый вид.

– Как твои ноги?

– Получше.

– Чудесно, – радуется Рина. – Сэм, знаешь, а я записала вводную главу. Кажется, вышло неплохо.

– Угу. Умничка.

Пока Рина колдует над обедом, Сэм идёт присесть на диван. Кресло стоит не так уж далеко от плиты, сидеть в нём будет жарковато.

Хм, а книжонка-то, ну, этот роман, который орк притащил, по сравнению с остальными тремя оказалась ничего себе вариантом. То есть история конечно глупая, банальная, слащавая, вся насквозь какая-то девчачья… но нельзя не признать, что рассказана она захватывающе и понятным простым языком. Здорово помогла отвлечься. Хотя Сэм ни за что не признается, что он вообще такое в руки взял. Сэм всегда думал, что у женщин, должно быть, мозги как-то совсем иначе устроены, если им реально нравится такая муть. Но эта дурацкая книжка отвела от боли. Подарила несколько спокойных часов…

– О, вон наши возвращаются! – Рина указывает на окно деревянной лопаткой: вырви-глаз оранжевая шапочка орка видна издалека. – Как раз к обеду.

Тут Рина замечает, что Сэм сидит на диване, и улыбка испаряется с её лица.

– Сэм, это же диван Ййра.

– И что?

– Пожалуйста, пересядь. Он же говорил, это его место. Ййру наверное не понравится, что ты тут сидишь.

– Да я тебя умоляю, – Сэм, поджав губы, складывает руки на груди. – Когда уже до тебя дойдёт, что всё здесь – твоё? До последней гнутой ложечки… а ты суетишься, как будто орк-подсобщик тут чёртов царь. Это же ненормально, согласись.

На мгновение Сэму кажется, что она сейчас почему-то заплачет.

Но потом Рина снова отворачивается к плите: отставляет поджарившуюся тушёнку, берёт прихватки с крюка на стене, идёт к раковине с кастрюлей – сливает с макарон воду, достаёт посуду.

– Сэм, – выговаривает она тихо. – Ты говоришь, всё здесь принадлежит мне.

– Ну да…

Рина с грохотом ставит миски на стол и разворачивается прямо к Сэму. Несмотря на маленький рост, чумазый нос и вспотевшее от дровяного жара лицо, выглядит она скорее внушительно, чем смешно.

– Тогда уйди с МОЕГО дивана! Я не разрешаю тебе на нём сидеть.

В первые секунды после этого ошеломительного заявления Сэм от изумления почти готов её послушаться, хотя всё это дурь и несусветная ерунда.

– Рина, ты это серьёзно?..

Она молча глядит Сэму в лицо, и вид у законной владелицы острова и дивана – серьёзней некуда.

Ййр с Саврей уже на крыльце. Сейчас орк разуется, и они войдут в дом.

Должно быть, упрямству Сэма требуется чуть больше времени, чтобы осознать невероятное и как-то освоиться, и он остаётся сидеть.

* * *

– Кролик! – возвещает сияющая Савря прямо с порога кухни.

Ййр посматривает на Сэма озадаченно, но, кажется, не слишком сердито. Только хмыкнул – и к умывальнику. Руки моет обстоятельно, не торопясь.

– Ты поймала кролика? – спрашивает Рина. Невозможно не улыбнуться при виде такой гордой и довольной маленькой страфили.

Савря прохаживается перед девушкой вприскочку, вскинув голову.

– Я поймала, поймала, кролик.

Пришлось Ййру знатно попотеть, чтобы Савря его поймала. Но оно того стоило.

– Ты ж моя Савря, – произносит орк ласково. Умывает лицо, набрав воду в ладони. Прищурясь, спокойно подсаживается на диван и говорит тем же тягучим тоном: – Кнабер… Что-то не помню, когда я тебя к себе в койку звал.

Хлопает Сэма легонько по ноге повыше колена:

– Помоги-ка, может хором вспомним.

Бугайчика с царь-койки как пинком подбросило, несмотря на незажитые ноги. Ни дать ни взять по неотложному делу.

Рина фыркает, прикрыв рот ладонью, но в глазах-то смех не спрячешь.

– Замоталась, гляжу, пчёлка деловая, – говорит подсобщик. – И как только подгадала-то, с паужинком. Я тоже умаявшись малёх.

* * *

Через пару минут Рина зовёт Сэма присоединиться к трапезе, и он идёт, как ни в чём не бывало. Гордость гордостью, но с обедом Рина и так припозднилась, а Сэму уже давно хочется есть.

Наверное, орк ей сказал про сажу на носу, или она сама догадалась заглянуть в зеркало и умылась. Они двое уже сели за стол. Орк рассказывает, как Савря изловчилась скогтить кролика, а сама героиня рассказа валяется в своём одеяльном логове, вытянув нелепо длинные ноги, и своеобразно поддерживает повествование, повторяя уже знакомые ей слова.

Впрочем, Сэм не успевает даже вяло обрадоваться, что хотя бы на ужин доведётся поесть какой-нибудь свежатины.

Эта пернатая пигалица, оказывается, разделала и сожрала добычу на месте, сырьём, как принято у страфилей.

Тихонько вздохнув, Сэм подцепляет на вилку побольше своего убогого кушанья и отправляет в рот.