Текст книги "Джесси"

Тётка Афросья, с округлившимися от ужаса глазами, медленно опустилась на скамью у стены, шурин задумчиво жевал прокуренный ус, старый солдат, сидя на стуле посредине хаты, хмыкая, пускал клубы дыма.

– Жид жида, конечно, вряд ли обманет, а вот крещёного… – Вынимал он время от времени трубку изо рта.

Крадучись, опасаясь привлечь внимание отца, в хату вошёл сын селянина, повесил на место уздечку и так же тихонько вышел. Было слышно, как мычат в хлеву вернувшиеся с пастбища коровы, глухо мыкает бычок, блеют в загоне овцы, повизгивают голодные свиньи. Доносились голоса батраков, вернувшихся с поля. В другой половине хаты гремела чугунами невестка. В доме всё было как всегда, словно и не случилось этой страшной трагедии. Селянин стоял на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону среди газет, разбросанных по всей хате; в самом углу валялся чемодан с полуоторванной крышкой. Один за другим бывшие рядом с селянином покидали хату, последним ушел старый солдат. Уже открыв дверь и, прежде чем переступить порог, он на мгновение остановился.

– Жид жида, конечно, не обманет, а вот крещёного… Эх! – сожалея, произнес он и, пригнувшись, вышел из хаты, осторожно притворив за собой дверь…

На этом занавес опустился. Зал аплодировал стоя, вызывая артистов на бис. Занавес поднялся вновь и участвовавшие в спектакле артисты вышли на сцену. Взявшись за руки, низко поклонились. Между селянином и отставным солдатом стоял старый еврей…

На улице слабый ветерок доносил горьковатый запах роняющей цвет черёмухи. Наступал вечер. По небу, освещённые закатным солнцем, тянулись тонкие лиловые облака. Зажглись фонари. Мягкий свет залил улицы и небольшую площадь перед театром.

– Извините, я, наверное, оставлю вас и немного прогуляюсь, – сказал Вока.

– Не нравится наше общество? – спросила Вика.

– Нет, вы здесь ни при чем… Просто, хочется побыть одному. Но если вы против – я останусь!

– Поступай, как знаешь, мы свободные люди свободной страны, – пошутил Гена.

Они попрощались и разошлись.

«А ведь она в чём-то права! – подумал Вока. – Рядом с ней я действительно чувствую себя как-то скованно… Может быть, ещё не адаптировался к женскому обществу после двух-то лет в чисто мужском коллективе? А возможно, эта девушка с чистым открытым взглядом, в глубине которого затаилась лёгкая грусть, что не исчезает, даже когда она улыбается, не просто нравится мне?.. Ну, нет, не надо все так драматизировать! Первая же девушка, с которой более менее близко пообщался, и она мне уже не безразлична! Влюбчивость – это тоже порок, – пытался внушить он себе, а перед глазами всё стоял взгляд Вики, смеющийся и чуть грустный. – Ну, всё, хватит об этом! – оборвал он свои мысли, но они возвращались, не подвластные ему. Вока потряс головой. – Ну, прямо наваждение какое-то!»

– Ты явно понравилась Воке, – сказал Гена, как только они разошлись.

– На твоем месте я бы так не говорила, ты ведь знаешь… – она замолчала, подбирая нужные слова. – Ты же знаешь, что мне никто не нужен…

– Боишься показаться ветреной?

– Дело не в этом… И потом, у меня возникло чувство, как будто ты меня к нему подталкиваешь. И поверь, мне это не совсем приятно.

– Я же просто спросил…

– Сначала подумай.

– Ты обиделась?

– Вовсе нет. Он действительно очень даже привлекательный.

В душе Гены вновь ворохнулось уже знакомое нехорошее чувство. «Боже, какой же я лицемер! – ужаснулся он. – Убеждаю себя, что мы с Викой только друзья, а сам не хочу терять её общения, её отношения. И всё это при том, что люблю другую! Или мне только кажется, что люблю?.. Возможно, и в самом деле то, что я испытываю к Марьяне – это лишь трагическая маска, с которой я уже свыкся, в которой чувствую себя удобно и которой оградился от реальности?.. Нет, в любом случае я – эгоист. Законченный эгоист!» Он грустно улыбнулся.

– Извини, кажется, я все-таки, обидел тебя…

– И теперь будешь чувствовать себя виноватым?

Она взглянула на него, её глаза смеялись.

– Кажется, что нет. – Он улыбнулся легко, непринужденно и все мысли, донимавшие его, показались ему мелкими и вздорными, недостойными внимания.

– Вот таким ты мне больше нравишься! – Вика взяла его под руку, и они пошли, молча. Гена взглянул на неё – взгляд Вики вновь стал задумчив.

Вока шел по вечернему городу. Мысли о Вике как-то само собой ушли на второй план, хотя и не оставили окончательно. Как обычно в вечернее время, проспект был многолюден. Часто встречались влюбленные, идущие в обнимку парочки. Шумной стайкой прошли хулиганистые подростки, один из них отвернул в сторону Воки.

– Закурить не найдется?

Вока взглянул на подростка. На вид лет тринадцать-четырнадцать, длинные волосы, дерзкий, с прищуром взгляд. Хотел сказать что-то нравоучительное, но почему-то лишь развел руками.

– Не курю, браток.

– Плохо, дядя! – и парнишка бросился догонять приятелей.

На встречу, не спеша, шла патриархального вида супружеская пара. Высокий худощавый старик, седой и благообразный, важно вёл под руку свою пожилую спутницу жизни. Они шли медленно, не обращая внимания на обгоняющих их людей, наслаждаясь погодой и прогулкой, зная цену жизни и отпущенных человеку дней. Вока невольно улыбнулся, глядя на эту добродетельную, столь почтенного вида, старость.

Сколько раз там, вдали от дома, он мечтал пройтись по вечерним улицам своего города, медленно погружающегося в свет фонарей, вот так, как сейчас. Но так же часто, как он вспоминал в армии о доме, также, уже будучи дома, он вспоминал об армии. Вот и сейчас вспомнился случай, когда их подразделение подняли рано утром, как по тревоге. Весна лишь началась, и по утрам было еще холодно. Построились на строевом плацу, кроша набойками кирзачей взявшийся за ночь тонкий ледок. Затем расселись в крытые тентом «Уралы». Дорога пролегала по незащищенной от ветров скалистой местности. Солдаты сидели на откидных скамейках вдоль бортов, накинув капюшоны курток-бамовок, прятали лица в цигейковые воротники. Вскоре спустились с увала, и колонна втянулась в тайгу с редко стоящими лиственницами. По мере продвижения тайга густела, среди чёрных, словно обгоревших лиственниц стала проглядывать весёлая зелень сосен и Саянских, отдающих нежной голубизной, елей. По обочине дороги – потемневший от первых весенних оттепелей снег; вдали – устремившиеся в небо мрачными верхушками скалистые сопки. Опять перевал, с надрывом работающие двигатели, и вновь серые глыбы камней, серебрившиеся лишайником, да голые кусты редко растущего багульника… За перевалом, внизу, марь и почерневший, пролегающий по ней зимник; за марью – гряда сопок, куда и шла колонна. Дело им предстояло, в общем-то, привычное – нужно было взорвать сопку, которая встала на пути основной трассы. И сделать это нужно, пока еще была возможность проехать к этой сопке по зимнику. Отсюда и спешность.

К месту назначения прибыли к вечеру. Сразу же началась обычная суета по развертыванию лагеря. Ставили палатки, устанавливали походную кухню, принялись, не теряя времени, искать подходы к горе. К вечеру внезапно ударил мороз, отсыревший снег промёрз, образуя гололед. Но сюрпризы погоды в этих местах уже давно никого не удивляли. И даже когда на землю опустилась плотная темень, всё равно продолжали работать, освещая лагерь светом автомобильных фар, до тех пор, пока не сделали самое необходимое. И только когда под брезентовым тентом, чихнув, завёлся бензиновый электрогенератор и погнал ток по проводам, прокинутым поверх стоящих в ряд шестов, связанных по три сверху, внизу же образующих устойчивую треногу, и в палатках загорелся свет, пошли ужинать. Утром в скале стали бурить шурфы и закладывать взрывчатку. А через неделю над сопкой взметнулись сигнальные ракеты, и вслед за ними грянул звук мощного взрыва. И гулким эхом, вдоль ключей и небольших речушек, распугивая зверей и птиц, покатился по тайге… Тяжёлым, черным облаком поднялась ввысь гора и, разваливаясь, стала оседать вниз. Фыркая, пролетели над головами камни. Неуютной и безжизненной предстала перед ними дымящаяся земля, развороченная разрушительной силой тротила…

Вока очнулся от воспоминаний. Своей жизнью жил город. Разноцветными неоновыми огнями светились рекламные щиты. Звук проезжающих автомобилей, голоса и смех людей – всё было так, словно он никогда не покидал его. «Славная девушка», – почему-то опять подумал про Вику и усмехнулся. – Нет, это явно неспроста! Даже шутка, сказанная дважды – уже не шутка; а если целый вечер думать о девушке – это, бесспорно, что-то серьёзное!» Представилось, как эту ситуацию прокомментировал бы смешливый Валька: «Вока, братан, ты попался!» – как наяву почудился его голос. «Ну и ладно, Валька! Попался, так попался, мне это даже нравится…» – мысленно ответил он другу.

Подул резкий, порывистый ветер, небо стало заволакивать тучами, начал накрапывать дождь, хотя еще совсем недавно ничто не предвещало ненастья. Он свернул на боковую улицу, направляясь в сторону дома. «Как там Гена с Викой, успели дойти до общежития или нет?» – подумал он. Высвечивая тучи, на небе полыхнула молния, и вслед раскатисто грянул гром. Он пошёл быстрее, и когда крупные капли дождя застучали по листьям деревьев и по асфальту, был уже у своего дома.

Гене с Викой повезло меньше: до общежития они дойти не успели и, чтобы не вымокнуть, забежали в первый же попавшийся подъезд, поднялись на один лестничный пролё и встали у окна. От дождя в подъезде сразу же стало сыро и холодно. Вика зябко повела плечами.

Гена, набросил ей на плечи свой пиджак.

«Добрый, заботливый и, наверное, очень ласковый… Сколько хорошего можно сказать о нём!» – подумала она. – А что я могу сказать о себе?.. Самовлюбленная эгоистка с кучей комплексов и претензий. И терпеть меня, наверное, стоит определенного труда. Вот и сейчас: он просто спросил, а я тут же высказала всё что мне показалось. Даже пусть в этом есть доля правды, всё равно нужно быть терпимее, ценить дружбу, хорошие отношения… А сколько глупых вопросов задаю я сама? Но, однако же, никогда не видела, чтобы он раздражался. Самое большое, что он позволяет себе, это пошутить…»

– Ты о чём-то думаешь? – прервал он её размышления.

– О себе.

– И что же?

– Я эгоистка и недостойна твоей дружбы.

– Дружбы и любви никто не достоин. Но есть жизнь, и есть отношения. Однажды мы встретились и в нас есть чувства, которые позволяют нам быть друзьями. И это не то, чтобы мы были достойны или недостойны друг друга.

– И любви никто не достоин?..

– Любовь больше, чем дружба. Значит, то, что её никто не достоин, ещё вероятнее.

– Я всегда думала, что человека любят за что-то…

– Возможно. Но ведь негодяев, зачастую, любят даже больше.

– Наверное, потому, что негодяй он только для кого-то, а те, кто любит, таковым его не считают.

– Даже если они и знают это, в любви всё видится иначе. Все равно, что эффект розовых очков – кругом все в радужном цвете.

– Но однажды придется снять очки, и тогда наступит прозрение! А оно может оказаться горьким…

– В этом есть даже преимущество: настоящее чувство останется, а если это было лишь увлечение, то на этом всё и закончится.

– Разве, чтобы сохранить любовь, не нужно прилагать каких-то усилий?

– Нужно. Но одними только усилиями её не удержать, и уж тем более – не сохранить. Это чувство, к сожалению, а вернее – к счастью, неподвластно человеку.

– Но чувствами можно владеть, то есть вполне сознательно отказаться от них, либо волевым решением развивать – ты сам говорил об этом.

– Любовь не чувство, а целая гамма! Некоторые из них сдержать или же развивать, наверное, можно, другие же, думаю, что нет.

– А бывает так, что любить грешно?

– Любить не грех, без любви жизнь бесцельна. И если кто-то не любил, то прожил её зря.

– А если любовь не взаимна?

– Это тоже любовь. А взаимность… Что ж, её может и не быть, но от этого любить не перестаешь…

– У тебя так было?

– Ты знаешь…

– Ты и сейчас любишь… Говорить так может только тот, кто любит…

Гена промолчал.

– Мне показалось, тебе было неприятно, когда я сказала, что твой друг мне интересен.

– Просто, я негодяй! И подумал, что если вы начнете встречаться, то мы перестанем вместе проводить время…

– Это на тебя так не похоже.

– Я не совершенен.

– Я думала иначе.

– Будешь думать так и дальше, сильно разочаруешься.

– Разве ты дашь мне повод для этого?

– Уже дал, ты просто не заметила. Или же не придала этому значения.

– Иногда ты говоришь так, как будто прожил очень долго.

– Мне и самому порой кажется, что я живу триста лет.

– Ты так устал?..

– Нет, просто, всё очень предсказуемо.

– Может ты пророк, ясновидящий?..

Гена рассмеялся.

– Не думаю, что такие люди есть в наше время, ведь все пророчества уже есть в Библии.

– Но там не говорится о судьбе каждого!

– Это не обязательно. Если человек нашел Бога, то нашел свою судьбу. И, познавая Бога, познает себя. Да и зачем знать предстоящие подробности? Тогда жизнь станет неинтересной. Кроме того, кое-что мы все-таки знаем.

– Например?

– Например, если дождь сильный, и капли крупные, то он скоро закончится.

– Ты отшучиваешься, а я серьёзно…

– И я серьёзно.

Гена улыбнулся и слегка сжал кисти её рук. Их глаза встретились, что-то дрогнуло в его взгляде. Какая-то магическая сила повлекла его к ней. Вика, не владея собой, потянулась к нему, они уже ощущали дыхание друг друга… И, когда их губы должны были вот-вот соприкоснуться, Вика вдруг отпрянула и, закрыв лицо ладонями, отвернулась к окну. Её плечи вздрагивали, она плакала.

– Вика! Вика, прости! Я… я не хотел! Нет, наверное, хотел… Но я не должен был! – в отчаянии пытался успокоить её Гена. – Боже, какая я скотина! Скотина самая настоящая… Наконец-то ты смогла увидеть мое настоящее «я». Это я не достоин твоей дружбы… Нет, не только дружбы, но и даже твоего внимания!

Он, схватившись за виски, опустился на корточки у стены. И вдруг почувствовал, как рука Вики коснулась его плеча.

– Я хотела этого, очень давно… Просто поняла, что это не должно быть так… когда ты думаешь о другой. Этого вообще не должно быть… Для меня это значило бы слишком много! Воспринимай это как проявление сиюминутной слабости. Тем более что ничего ведь не произошло.

Гена не отвечал; то, что Вика пыталась успокоить его, повергало его ещё в большее отчаяние.

– А ты был прав, дождь и вправду прекратился! – голос Вики прерывался, хотя она пыталась быть спокойной.

Дождь действительно перестал, и они благополучно добрались до общежития. По дороге Гена не проронил ни слова. «Сиюминутная слабость, – вспомнились Викины слова. – Да какая там, к черту, сиюминутная слабость! Я этого хотел, этим все и объясняется!» – оборвал он слабые попытки оправдать себя.

– Поднимешься к нам? – спросила Вика у подъезда общежития.

Гена отрицательно помотал головой.

Вика протянула руку, он чуть сжал её дрогнувшей рукой. Её ладонь была нежной и теплой.

– До встречи.

– До встречи… – грустно улыбнулась она.

Вика поднялась к себе. Девчат ещё не было – скорее всего, задержались у кого-то в гостях. Она прошла в комнату, не включая света, присела на свою постель. Вот и всё… Она так хотела, чтобы это произошло, и сама же воспротивилась этому. А случись это, вполне могла бы рассчитывать, что их отношения изменятся, и он наконец-то полюбит её и забудет Марьяну! Но через себя переступить не смогла… Она не успокаивала его, когда сказала, что это была лишь сиюминутная слабость. Так она думает и сейчас! Потом он укорял бы себя, сожалел о том, что случилось… По сути, она оттолкнула его и сделала это скорее безотчетно. И сейчас, осмысливая всё, понимает, что это был единственный способ сохранить пусть уже не прежние отношения, – потому что всё равно произошедшее теперь будет неминуемо разделять их, но позволит им хотя бы видеться. Угнетаемая этими мыслями, она встала с постели и открыла окно. В лицо пахнуло свежестью, на улице опять начался дождь. Она смотрела, как наискось, пересекая свет уличного фонаря, падают капли дождя, но мысли настойчиво возвращали её к другому окну – в зябком полутёмном подъезде, озаряемом вспышками молний. И впервые пришла злость на Гену. «Он должен был быть сильнее этого! Зачем ему это было нужно, раз он не любит меня? Я не хочу ничего без его любви, и он должен был это понимать. И что было бы дальше, случись то, что чуть не случилось? Тискаться вечерами по подъездам и однажды завалиться в постель?! И потом он бы женился на мне – как и должен поступить честный человек, а продолжал думать о другой?.. Разве в этом возможно счастье?! И разве так я мечтаю устроить свою жизнь?!» – так думала она, ощущая, как щеки пылают жаром. Она прижала ладони к щекам – лицо было горячим и влажным от слез. В коридоре послышались смех и оживленные голоса девчонок. Она поспешно отошла от окна, включила свет и наскоро, подвернувшимся под руку полотенцем, утерла слезы.

– При-и-и-вет, – протянула, удивленно, Наташа. – А мы идём, смотрим: в комнате свет не горит… Думали, что тебя нет, а ты вот она!

Вика молчала, боясь, что вот-вот расплачется и, избегая лишних расспросов, вновь отошла к окну. Но не сдержалась – по её щекам вновь покатились слёзы.

– Вика, с тобой всё в порядке? – Надя приобняла её за плечи.

Вика кивнула головой. Надя, обернувшись к Наташе, незаметно для Вики сделала знак рукой и та, взяв чайник, неслышно вышла из комнаты.

– С тобой в последнее время что-то происходит… Не хочу лезть в душу. Захочешь, сама расскажешь. Но мне кажется, что всё это у тебя из-за Гены. – Голос Нади был несколько строг, утратив присущую ему природную мягкость

– Нет, Надя… Это всё из-за меня!

– Из-за тебя, из-за Гены… – Надя отошла и села за стол. – А я так скажу: это у вас из-за вас обоих! Определитесь, что вам друг от друга нужно, и живите себе счастливо. Ты же из-за него всех ребят сторонишься! Себя изводишь… Он, конечно, парень-то хороший… Но нет у него такой любви к тебе, как у тебя к нему! Думаешь, это не заметно?..

– Я знаю!

– А раз знаешь, так зачем вам встречаться почти каждый день? Ведь ты же сама себе устраиваешь жизненный тупик!

– Ты очень повзрослела.

– Спасибо за комплимент.

– Это не комплимент.

– Комплимент, комплимент, я знаю! Самая взрослая и умная среди нас – это ты. – Надя достала из своей тумбочки чистый платочек и принесла его Вике. – А о том, что я тебе сказала, всё равно подумай…

– Спасибо, Надюш… Ты и вправду умница!

Вика вытерла платочком слёзы и вернулась к своей постели. Вскоре в комнату, с чайником в руках, вошла Наташа.

– Ну, вот и чайник закипел, сейчас чай заварю… – и, взглянув пристально на Вику, добавила: – С мятой, твой любимый.

Потом, улучив минуту, вопросительно взглянула на Надю. В ответ та успокаивающе кивнула головой.

После чая с мятой, который всегда благотворно действовал на неё, Вике и вправду стало намного лучше. Лишь по-прежнему чувствовался небольшой озноб, но она не придала этому значения. К ночи знобить стало сильнее и, чтобы согреться, она с головой укрылась одеялом. Однако легче ей не стало. Наташа чуть не силой засунула ей под мышку термометр.

– С ума сойти! – воскликнула она минут через пять, показывая Наде термометр. – Тридцать девять и семь, нужно срочно вызывать скорую!

– Не надо, девчонки, скорую… – умоляюще попросила Вика. – К утру все пройдет, у меня так уже было…

– А ну-ка, открой рот! – Подступила к ней с ложкой Наташа. – Скажи: а-а-а! – попросила, как только Вика послушно открыла рот. – Все ясно, двусторонняя ангина! – констатировала Наташа, откладывая в сторону ложку. – Врача всё равно придется вызывать, всё горло краснющее. В общем, сиди в комнате, я завтра утром сама участкового врача вызову, а сейчас будешь полоскать горло содой с йодом и на ночь – таблетку аспирина! – безапелляционным тоном произнесла Наташа, и пошла готовить полоскание.

Ночью Вика часто просыпалась; её уже не знобило, но всё тело ныло, как после дня, проведенного в непосильной работе. И, полежав некоторое время без мыслей, с ощущением лишь угнетающей пустоты, она вновь словно проваливалась в вязкий сон… Под утро, между зыбкой гранью сна и тревожной, едва уловимой явью, ей привиделось, что она идет по пустынной дороге. Очень знакомой. Она старается вспомнить, куда ведет эта дорога, но мысли рассеиваются; она пытается ухватиться за них, но они ускользают и лопаются, словно мыльные шарики. И вдруг Вика понимает, что дорога – это её жизнь, и на ней она совершенно одна! И от этого ей становится страшно… Она видит, что навстречу ей идет мужчина. Он молод, красив и у него длинные, тёмные, вьющиеся волосы. Она знает его, хотя и видит впервые. Он подходит и берёт ее за руки. Она смотрит в его глаза – от него исходит сила и уверенность. Её мысли, до этого хаотичные, выстраиваются в порядок, ей удивительно легко и спокойно. Она чувствует тепло его ладоней и её сердце наполняется радостью. Она знает что это всего лишь сон и словно в детстве, засыпая в предновогоднюю ночь, торопит время, чтобы проснуться в праздничном дне…

Вока проснулся с радостным чувством, где-то глубоко внутри себя понимая, что причина этому – Виктория. И тут же появилось ощущение, будто бы он в чём-то виноват перед Геной, хотя и верил его словам; да и зачем ему было бы скрывать?.. Если он любит Вику, то, наверное, сказал бы об этом. Причин не доверять другу, у него не было.

«Ладно, время покажет… – подумал он. – Если увижу, что что-то не так, найду в себе силы притормозить. Но как она красива! И этот взгляд карих глаз!.. – И опять как-то по-особенному колыхнулось в груди. – Нет, об этом лучше не думать, очень легко создать себе проблему, а потом безуспешно с ней бороться…»

Он сделал зарядку, – утренний комплекс армейских упражнений, принял душ, оделся, позавтракал и через некоторое время уже шёл по улице, направляясь к месту своей прежней работы.

С восстановлением проблем не было, до армии Вока зарекомендовал себя хорошо: исполнительный, трудолюбивый, ни прогулов, ни опозданий.

– Когда на работу? – спросил пожилой мужчина, начальник отдела кадров, взглянув на него поверх очков в массивной роговой оправе. И добавил, что по закону после демобилизации можно не работать три месяца – трудовой стаж всё равно сохраняется.

– Да я хоть завтра! – ответил Вока.

– Ну и добренько, завтра так завтра, – сдержано улыбнулся начальник отдела кадров. – Работы много, слесарей не хватает… Да, не забудь утром к кладовщику зайти – пусть выдаст спецовку и всё, что там ещё положено. Ну, вот, в общем-то, и всё. Успехов, как говориться, в труде!

– Спасибо! – кивнул Вока и, выйдя из конторы, направился в гараж.

– Вот это пополнение, так пополнение! – весело выговаривал бригадир, идя навстречу и вытирая на ходу руки ветошью.

Они обменялись крепким рукопожатием.

– Да я смотрю ты, парень, заматерел на армейских-то харчах! – похлопал бригадир Воку по плечу. – Но видно, что не сачковал, ладонь-то словно железная, в мозолях! Как будто всю службу окопы рыл.

– Да не, окопы не рыл, а вот кувалдой да киркой поработать пришлось…

– Ну, молодец, что к нам вернулся. Не пошел легких харчей искать. Люди вот так нужны! – провёл он ребром ладони возле горла. – Да ты ж, вроде как, из верующих? – вспомнил он.

– Из верующих.

– Тогда понятно… Бог-то, он ленивых не любит! – как из Библии прочитал бригадир, хотя даже никогда не держал её и в руках.

– Точно вы сказали, – ответил Вока. – Бог ленивых не любит, и тунеядцев тоже.

– Во-во, и я о том же! Так, когда ждать-то?

– Завтра с утра.

– Ну, давай! Тогда – до завтра, – попрощался бригадир и, вновь крепко пожав ему руку, направился к яме, над которой стоял многотонный грузовик.

Домой не хотелось, и Вока решил прогуляться к реке.

На берегу как всегда – не счесть рыбаков. Он устроился выше склона реки, на брошенной строителями свае, которую любители понаблюдать за рыбалкой со стороны использовали вместо скамьи. Берега недавно забетонировали и, забранная в серые плиты, меж которых густо пробивалась невысокая трава, расчерчивая яркой зеленью серую однотонность бетона на огромные квадраты, река совершенно изменился свой вид. Из простоволосой, открытой и весёлой, она вдруг сделалась, подчеркнуто строгой и важной. И, с достоинством, плескаясь о бетон, деловито несла свои воды, раскручивая посередине небольшие буруны. Как часто летом, чуть свет, прибегали они сюда с Генкой, и никогда река не отпускала их без улова. Да и сейчас дела у рыбаков шли неплохо: то тут, то там сверкали в лучах солнца рыбешки, соблазнившиеся на заманчивою наживку, ловко подсечённые и выхваченные снастью из родной стихии. «А может, пойти к Вике? – мелькнула, как ему показалось, шальная по своей дерзости мысль. Он посмотрел на часы. – По времени, наверное, уже дома…» Но тут же отказался от неё – уж слишком нелепым представился ему его приход; однако мысль эта уже не отпускала его. Наконец решил: будь, что будет! В конце концов, всё равно идти мимо, и можно зайти просто так – чисто, мол, проведать… Уже когда подходил к общежитию, вспомнил, что не знает номера Викиной комнаты. «Ладно, спрошу на вахте, – успокоил он себя. – Там же, наверное, должен быть вахтер…» Он зашел в прохладный вестибюль общежития и в растерянности остановился – столик на вахте пустовал. Он огляделся. Со второго этажа по лестнице спускалась девушка. Короткая стрижка, спортивная куртка, облегающие брюки, в руках сумка, из которой торчит ручка теннисной ракетки.

– Извините, девушка, – обратился к ней Вока, – вы не подскажете, в какой комнате живет Вика? – В глазах девушки Вока прочитал вопрос, хотя на самом деле взгляд был больше любопытен. – Ну, такая… Ну, у неё волосы русые… – попытался он описать Вику как мог.

Девушка улыбнулась.

– В общем-то, Виктория у нас в общежитии одна. – И она, назвав номер комнаты и едва заметно кивнув на Вокино «спасибо», легкой тренированной походкой заторопилась к выходу. Однако у самой двери оглянулась. Вока стоял на прежнем месте. – Юноша, это на втором этаже, – уточнила она, остановившись. – То есть, по ступенькам вверх.

В ее глазах светились озорные огоньки.

– Не знаю даже, как вас и благодарить! – подыграл Вока девушке.

– Не стоит благодарности! Просто, у меня сегодня зачет по добрым делам! – рассмеялась она и, толкнув дверь, вышла из общежития.

Вока с замиранием сердца постучал в дверь Викиной комнаты.

– Да-да, войдите, – послышался из-за двери слабый голос.

Он, робея и кляня себя за это, вошел в комнату. Вика лежала в постели с горлом, обвязанным шарфом, щеки её были неестественно красными.

– Ого! – удивился он. – Ты что, заболела?

– Немножечко.

– Наверное, вчера под дождь попали?

– Нет… И сама не знаю, где умудрилась простыть.

– Тебе что-то нужно? В аптеку сходить, например…

– Спасибо, девчонки уже купили всё, что врач прописала. Вот, только яблок очень хочется… – само собой вырвалось у нее.

– Сейчас принесу! – Вока постепенно становился самим собой.

Она смутилась.

– Извини, я это так… В общем, не надо никуда ходить.

– Не нервничай, тебе сейчас это вредно! Лежи, выздоравливай, я скоро вернусь.

– Володя, ну правда! – попыталась остановить его Вика.

Вскоре Вока вернулся с колхозного рынка, в руках у него был большой целлофановый пакет с крупными красно-желтыми яблоками.

– С ума сойти, это же дико дорого! – возмутилась Вика. – Я сейчас же верну тебе деньги!

– Не меряй деньгами мое драгоценное желание послужить ближним, – отшутился Вока. – Это вообще – бесценно! К тому же, железнодорожные войска, это, конечно, не стройбат, но кое-что там тоже платят. Так что, на ближайшее время материально я обеспечен. В общем, ешь яблоки и ни о чём плохом не думай.

– Да у меня же горло болит… – Вика показала рукой на горло, обмотанное шарфом.

– Ничего страшного! Ты потихоньку, тщательно пережевывая, – посоветовал Вока и спросил, где можно помыть яблоки.

– На кухне, по коридору налево, там увидишь…

Вока взял глубокую тарелку с небольшого кухонного столика стоящего в углу комнаты, выложил в неё несколько яблок и вышел; вернувшись, поставил тарелку на Викину тумбочку. Вика взяла верхнее, влажно поблескивающие боками и, хрустнув нежной кожицей плода, надкусила его.

– Ой! – Притронулась рукой к горлу.

– Я же говорю: потихоньку! – рассмеялся Вока.

– Нет, я лучше потом… – Вика положила надкушенное яблоко на тарелку, но искушение было слишком велико и, притворно грустно вздохнув, она вновь взяла его и принялась есть. Как и посоветовал Вока – тщательно пережевывая.

– Спасибо тебе большое! – поблагодарила она, когда с яблоком было покончено.

– Хочешь еще? – Вока взял с тарелки другое яблоко.

– Нет, вот сейчас – уж точно нет! Не соблазняй, во всем нужна умеренность. Особенно, когда болеешь.

– Как хочешь, в роли искусителя выступать не буду! – Вока подбросил яблоко, поймал и положил его опять на тарелку. – А я вот шел мимо, и решил зайти… – Не зная, как продолжить разговор, ухватился он за фразу, которую заготовил ещё когда шёл от реки к общежитию, хотя явно запоздал с ней.

– Не оправдывайся! Скажи, что просто зашел в гости – в этом нет ничего предосудительного. Напротив, мне это очень даже приятно. – Вика не лгала – она действительно была рада его приходу. – Но как ты нашел мою комнату? – спросила она.

– Спросил внизу у проходившей мимо девушки, в какой комнате живет Вика… ну, объяснил, как ты выглядишь. Она сказала, что Виктория в общежитии одна и назвала твою комнату.

– Как-то все просто. Спросил, сказали – ну прямо никакой романтики! Мог бы сказать, что чья-то невидимая рука провела тебя по лабиринтам общежития прямо к дверям моей комнаты.

Вика старалась поддерживать разговор в той полушутливой манере, в которой общалась с ним в кафе – так ей было проще. Между ними тогда как бы сохранялась некое буферное пространство, искусственно ею созданное. И не то, чтобы их отношения, едва начавшись, нуждались у какой-либо коррекции, просто где-то глубоко в сердце она понимала, что Вока ей нравится, и такая форма общения давала ей определенную свободу. Впрочем, делала она это не расчетливо, а скорее – подчиняясь внутреннему наитию, столь развитому у девушек.

– Ну, вот такой уж я, совсем не романтичный… – развел руками Вока.

– Ой, да ты садись! – спохватилась Вика. – Извини, пожалуйста, за невнимательность.

Вока развернул стул от стола в сторону Викиной кровати и сел.

– Это ты меня извини, что соврал… Идти-то мне действительно мимо, но к тебе я зашел не просто так.

– Невидимая рука?..

– Не совсем. Со вчерашнего вечера о тебе думаю, – сказал он вдруг, и сам не ожидая от себя такой смелости.

Взгляд Вики удивленно взметнулся.

– Мне, конечно, приятно, что не просто так… И вдвойне приятно, что думаешь обо мне… Вот, только, как себя вести в подобной ситуации – я не знаю, – опять попыталась она перевести его слова в шутку.