Текст книги "Джесси"

– Эй, молодожены! Кофе пить будем? – послышался с кухни голос Гены.

Вока не сразу смог ответить, он глядел на Вику счастливыми влюбленными глазами.

– Так будем или не будем? – постучался в комнату Гена. – У нас в распоряжении времени не так-то уж и много…

– Будем, будем! – тряхнул головой Вока, встал с дивана и подал руку Вике.

Они вышли на кухню. Аня уже разливала кофе. Гена взглянул на них и улыбнулся – их лица не могли скрыть бушующей внутри радости.

Церковная свадьба отличалась от студенческой. У Вики было ощущение, что из быстрой, бурлящей в водоворотах реки они попали в тихую мирную заводь. И что было ближе её душе – она не знала, хотя и была тронута особой душевностью, которой, казалось, было пропитано всё вокруг. Воку уже ничего не трогало, он был обременён второй свадьбой подряд, и ему уже давно хотелось остаться с Викой наедине. Наконец пастор пригласил их на сцену. И после обычных для этой церемонии вопросов и ответов благословил и объявил мужем и женой. Потом, как обычно, пелись положенные по этому событию псалмы. День, наверное, был слишком насыщен, и поэтому особого религиозного вдохновения по этому поводу ни Вока, ни Вика не испытали, даже понимая, что из всего, что произошло в этом дне, этот момент – самый важный.

Ещё до свадьбы, в одном из тихих районов города, Вока снял однокомнатную квартиру. Хотя и рассчитывал, что к свадьбе уже сдадут дом, строящийся автотранспортным предприятием по принципу жилищно-строительного кооператива, и в который он сдал первый взнос на двухкомнатную квартиру. Но, как это зачастую бывает, сроки сдачи все переносили и переносили. Вока все-таки надеялся, что дом сдадут в ближайшее время, и жить на съемной квартире им с Викой придется недолго.

Когда всё закончилось, до места их временного пристанища молодых подвезли Гена и Аня. Они вышли из машины вместе с ними, попрощались и, отказавшись от предложения зайти в гости, сели в машину. Перед тем как тронуть «Ладу» с места, Гена помахал им рукой в открытое окошечко.

– Допобаченья!

Аня рассмеялась, Вока улыбался вслед удаляющейся машины. Вика вопросительно взглянула на него.

– Потом расскажу. – Вока обнял и прижал её к себе…

Прошло два года и самые худшие предположения Алексея Павловича стали сбываться. На лице Гены появилась характерная для его заболевания бледность. Аня и близкие ему люди замечали, что временами его взгляд стал задумчив, порою отрешен. Это были первые признаки прогрессирующей болезни… Вскоре он стал едва заметно прихрамывать: обострилась давняя травма колена. Курсы терапии помогали лишь ненадолго, и уже через пару недель симптомы болезни проявлялись вновь. И хотя количество лейкоцитов оставалось стабильным, но их было уже гораздо больше допустимого. Болезнь из диагностированной перешла в одну из своих хронических форм. Начались осложнения, снизился иммунитет, и Гена стал часто болеть простудными заболеваниями. Заметно припухло колено, и теперь каждый шаг причинял острую боль, снять которую можно было лишь с помощью сильнодействующих обезболивающих препаратов. Вскоре ему пришлось оформить инвалидность. Теперь после завтрака он уже никуда не уезжал, а, проводив Аню на работу и выгуляв Джесси, занимался своими делами – обычно ремонтировал знакомым радиотехнику или резал по дереву. Резьба стала увлекать его всё больше и больше. Ему открылся новый для него мир, и он с головой окунулся в него. Мир этот увлекал, завораживал, отвлекал от боли и чёрных мыслей. На блошином рынке купил набор инструментов, необходимых, чтобы заниматься этим ремеслом. Он достаточно быстро овладел контурной резьбой, а вслед и скобчатой, где узор создается полукруглой стамеской сочетанием насечек. Вскоре овладел и более сложной – резьбой рельефной, где элементы не врезаны в фон, а наоборот: возвышаются над ним. Особенно же его увлекала чернолаковая резьба – это когда заготовка сначала покрывается чёрной краской или лаком, высушивается, и по ней, из прорезанных узкой стамеской линий, создается узор в игре контрастов – белого с черным. И даже достаточно простые композиции превращаются в загадочные сюжеты. Наконец дошла очередь и до скульптурной резьбы – вершины этого искусства. Уже одно только название говорит само за себя, что это объемная, просматриваемая со всех сторон, работа. Несколько заготовок были Геной безнадёжно испорчены. В книге, купленной на том же блошином рынке, он прочитал, что скульптурная резьба включает в себя такую разновидность, как корнепластика; то есть композицию с использованием уже существующих природных форм. Когда в качестве заготовки употребляются корневые части и участки нижнего стволового утолщения дерева с наростами, уже изначально имеющими сходство с чем-либо. Это может быть что угодно: животное, растение, своеобразная мимика человеческого лица да и любой неодухотворенный предмет. И, конечно же, для того, чтобы увидеть это подобие, умельцу необходимо иметь недюжинную творческую фантазию, дабы воочию вообразить контур предстоящего произведения только лишь на основе существующей заготовки и найти решение, как лучше, при помощи инструментов, воплотить своё видение в законченную форму. Нельзя сказать, что Гена совсем не знал об этом и раньше, но содержание и яркие иллюстрации книги вдохновили его. Он вспомнил, что на берег водохранилища, что в пятидесяти километрах от города, волны часто выбрасывают бревна, а то и целые стволы деревьев вместе с корнями – скорее всего, подмытые в верховьях реки, на которой это водохранилище и было построено. На следующий же день, с самого утра, его белая шестерка, завихряя за собой пыль, уже мчалась в направлении водохранилища. Вернулся он только вечером. В багажнике автомобиля, перегруженным до того, что он даже не закрывался, были отпиленные ножовкой части стволов деревьев и корней, в которых Гена увидел нечто, что в дальнейшем должно было приобрести вид чего-то, пока известного только ему одному. Одна же, самая большая и сильно изогнутая заготовка, выпиленная из средней части объёмного дерева, лежала на заднем сиденье, занимая всю его длину от одной дверцы до другой. С месяц заготовки сушились на балконе в тенистой его части, чтобы не пересохли под прямыми солнечными лучами и не пошли глубокими трещинами. Затем Гена притупил к работе. И к концу дня затейливо изогнутый корень неожиданно превратился в белку с огромным пушистым хвостом, забавно держащую в передних лапках большую еловую шишку. Аня была в восторге, и Гена подарил белку ей. Следующая заготовка из корня, после двух дней работы над ней, превратилась в фигурку запорожского казака в высокой остроконечной шапке, заломленной на затылок, и в широченных шароварах, застывшего в сложном па национального танца. Отпиленную чурку с наростом он расколол надвое, так, что нарост остался на одной из половинок. День Гена трудился над ним стамеской, резаком и шлифовальной бумагой, после чего бесформенный, казалось бы, нарост, приобрел черты человеческого лица с круто изогнутой курительной трубкой во рту, не узнать в котором Сергея Есенина – любимого поэта Ани – было просто невозможно. Одна из заготовок приобрела вид человека, одетого в длинную хламиду, ниспадающую до самых ступней его ног, обутых в сандалии, в руках у него был длинный пастуший посох с большим изгибом вверху. И конечно же – это была узнаваемая фигура Иисуса Христа…

Самая же большая заготовка, которую Гена привез на заднем сиденье, по-прежнему оставалась на балконе. Несколько раз он заносил её в комнату, сидел в раздумье, и уносил обратно. Как-то среди ночи он, осторожно, чтобы не разбудить Аню, встал с постели и вышел на балкон. На небе гигантскими островами громоздились тяжёлые тучи, меж них, скрываясь и вновь появляясь, словно летел стремительно недавно народившийся месяц. На чистых от туч промоинах неба алмазной россыпью светились далёкие звезды. Ночь осязаемо касалась чувствований души. И Гене вдруг отчетливо представилась фигура девушки с устремившимся ввысь взглядом. Он посмотрел на темневшую в углу заготовку, некоторое время ещё стоял на балконе, словно пытаясь понять: вздор это или все-таки ответ неба на его терзания последних дней. Наконец решил: будь, что будет, но он сделает так, как сейчас ему это привиделось.

Он осторожно занёс заготовку в комнату, которая уже стала его мастерской. Проснувшаяся Джесси шмыгнула за ним и улеглась у двери. Еще раз внимательно оглядев заготовку, Гена взялся за резак…

Утром, заметив, что Джесси насторожила уши и вскинула голову, почуяв шаги Ани, он поспешно накрыл заготовку покрывалом.

– Ты давно здесь? – спросила Аня, приоткрыв дверь.

Джесси, потягиваясь и помахивая хвостом, подошла к ней. Аня погладила собаку.

– Да нет, не очень, – соврал Гена, хотя прошло уже добрых четыре часа, как он колдовал над заготовкой.

Пока Гена выгуливал собаку, Аня подогрела для Джесси кашу и приготовила завтрак. Они все вместе позавтракали, затем Аня ушла на работу, а Гена пошел ещё раз прогулять Джесси. Гуляли они совсем недолго – Джесси заметила, что хозяин поглядывает на часы, а это верный признак того, что он торопится и играть с ней не будет. Она ещё поносилась по пустырю, погонялась за какой-то птахой, выпорхнувшей из кустов почти перед самой её мордой и, размахивая хвостом из стороны в сторону подбежала к нему, словно говоря: «Нечего тут делать хозяин, скукотища полная… Пошли-ка лучше домой!». Дома Гена сразу же принялся за работу; он торопился, словно боясь потерять хрупкую нить своего видения. А Джесси, прикончив остатки каши, просунулась сначала мордой а затем и всем телом в комнату, улеглась на своем месте у двери, время от времени поднимая взгляд на хозяина. Наконец она широко зевнула, выставив на обозрение длинный алый язык и обнажив великолепные влажно поблескивающие зубы, положила морду на передние, вытянутые перед собой лапы и закрыла глаза. Хозяину было явно не до неё.

Гена трудился над заготовкой, только когда Ани не было дома, а, уходя из комнаты, накрывал незаконченную работу плотным покрывалом. Прошел месяц. И вот однажды, проводив Аню на работу и выгуляв Джесси, он еще раз прошелся по почти готовой уже скульптуре шлифовальной бумагой, протер её сухой тряпкой и покрыл лаком; через час нанес ещё один слой. Под лаком дерево сразу заиграло своей структурной красотой, до этого почти незаметной. Казалось, фигура ожила и задышала. Затем Гена вышел из комнаты и закрыл её на ключ: чтобы Джесси не коснулась скульптуры до того, как лак высохнет, и не оставила на ней свою шерсть.

– Ты что-то покрасил? – спросила Аня, когда пришла с работы, уловив в квартире запах лака.

Вообще-то запах лака в последнее время в квартире был уже привычен, но в этот раз он был во много раз сильнее.

– Да, Аня, покрасил. – И Гена, отомкнув, открыл дверь.

На середине комнаты, на невысоком деревянном резном постаменте, возвышалась статуя девушки, стоящей на коленях. Ее руки были разведены в стороны в локтях и касались ладонями шеи, взгляд же – устремлен ввысь. Фигура была выполнена с идеальным соблюдением пропорций. Короткое облегающее платье, стройные ноги, точеный стан, безупречная грудь, красивая высокая шея, мягкий овал лица, короткие волнистые волосы, правильные, одухотворенные черты лица… Если кто-то хоть раз видел Аню, то в этой скульптуре он узнал бы ее без труда.

– Гена, – почти прошептала Аня, – это что, я?!

– Ну, не знаю… Вроде бы, немного похожа, – скромничал Гена.

Аня опустилась перед скульптурой на колени и осторожно дотронулась до неё рукой.

– Гена, да это же просто чудо! – Она встала, подошла и обняла его.

Джесси, виляя хвостом, глядела на них снизу вверх. Она понимала, что хозяева чему-то рады, вот только чему – не понимала, а запах лака, если честно, ей не нравился вообще… А Гена сделал столик размером с журнальный, установил на него скульптуру и оставил в своей рабочей комнате. Дабы она, в отсутствие Ани, служила ему музой.

Все свои другие поделки Гена раздаривал. Друзья, да и просто знакомые, пытались давать деньги, но встречали возмущенный отказ. В конце концов они нашли выход, и стали оставлять деньги в прихожей, на полке для шапок. Гена возмущался, пробовал вернуть, но тщетно – никто не признавался, что это именно он оставил деньги. В конце концов, Гена махнул на это рукой. Ну, а для семейного бюджета деньги эти были хорошим подспорьем – пенсия у Гены была небольшая и почти вся уходила на дорогостоящие лекарства, которые не выписывались по бесплатному рецепту. А лекарств тем временем требовалось все больше и больше… Аниной же зарплаты хватало, чтобы покупать лишь самое необходимое для дома и платить по счетам.

Иногда Гене звонил с работы мастер и приглашал помочь отремонтировать вышедшие из строя агрегаты связи, которые Гена знал, как свои пять пальцев. За работу платили – и это тоже была ощутимая добавка к пенсии. Друзья из церкви и с бывшей работы старались поддержать и находили различные подработки, которые были ему по силе. Как-то в одном издательстве он несколько дней ремонтировал сложный копировальный аппарат импортного производства, и по завершению работы приехал домой не один. Прямо за его автомобилем, у подъезда, остановился небольшой грузовичок. Два крепких парня сняли с него и занесли в квартиру тяжёлый ящик, в котором была упакована стиральная машинка-автомат – оплата его недельного труда. Аня только ахнула и развела руками: о такой покупке она могла лишь мечтать. Гена сдержано улыбался. Но, что бы ни происходило, и как бы он ни старался занять себя, и чтобы он ни делал, дабы не стать обузой для Ани, обострение болезни и все связанные с этим проблемы не могли не отразиться на их отношениях… Нет, они не стали хуже или же холоднее. Это не отдалило их друг от друга, скорее наоборот – она чувствовала, знала, что не только любима, но и нужна – нужна человеку, без которого не мыслит и дня своей жизни. Незримая нить отношений, в которых горе переплелось со счастьем и взаимной любовью, скрепила их ещё сильнее. Да и бывает ли на свете идиллия счастья без присутствия хотя бы крупинки горя?..

Собаки хорошо ощущают царящую в доме атмосферу. Чувствуют настроение хозяев и, будучи сильно привязанными к человеку, ощущают его боль. И Джесси, конечно же, понимала, что с её хозяином что-то происходит. Он не такой, как прежде. Он не так беспечно весел, не так часто они гуляют по городу, и давно уже не ходили к озеру… А иногда хозяин целыми днями лежит в постели и тихо, сквозь зубы, стонет. В такие дни Джесси ложилась на прикроватный коврик и, притихнув, лежала, понимая, что хозяину больно. А ещё эта палка, на которую он в последнее время опирается во время их прогулок, – раньше её не было. Вначале Джесси думала, что эта палка, чтобы играть с нею. Ведь раньше частенько случалось, что хозяин брал с собой какую-нибудь палку, и она знала, что если палку бросят и дадут команду «апорт», то её нужно принести и положить к хозяйским ногам, пусть даже она будет брошена в воду. Обычно это происходило, когда они гуляли на пустыре или шли по берегу озера. Поэтому-то Джесси и ждала, что хозяин, вот-вот размахнувшись, бросит эту самую палку и крикнет «апорт!», и она стремглав помчится за ней. А, так и не дождавшись, несколько раз хваталась за нее зубами, но каждый раз слышала хозяйское: «Нельзя!». И, в конце концов, она потеряла к ней всякий интерес и привыкла, что во время проулок палка всегда в руке хозяина; привыкла она и к тому, что хозяин стал прихрамывать. Ведь что бы ни было, для неё он по-прежнему оставался самым сильным и смелым. И только его присутствие и ощущение, что он есть вообще, придавали ей в жизни уверенности. Ну, а если бы хозяину угрожала опасность, то она не раздумывая бросилась бы на его обидчика, даже если это стоило бы ей жизни… В этом Джесси была уверена, этим она жила, в этом был смысл её существования.

Это было обычное утро субботнего дня. По квартире плыл аромат свежесваренного кофе. Гена с Джесси вернулись с прогулки. Аня уже приготовила завтрак, и выкладывала яичницу с ветчиной из большой чугунной сковородки в тарелки поверх гарнира – аппетитной, намятой со сливочным маслом картошки. Этим утром Гена, пока дни держались еще погожие и дожди и не расквасили проселочные дороги, собирался съездить навестить родителей. Аня недавно переболела ангиной, и дорога была бы ей не на пользу, но ему всё равно стоило определенного труда и настойчивости уговорить её остаться дома. Тем более что в воскресенье вечером он уже намеревался вернуться. С Геной ехал Вока. Вдвоем в дороге веселей, да и машину Вока водил хорошо, а Гене в последнее время это было уже не так-то просто. Вскоре в квартиру позвонили. Джесси побежала в прихожую: два длинных и один короткий – так звонил Вока, и она различала этот звонок. А Воке Джесси была всегда рада. Дверь открыл Гена.

– Я не рано? – входя, спросил Вока.

– Как раз к завтраку, – улыбнулся Гена.

– Нет-нет, вы завтракайте, а я посижу в комнате, – стал отнекиваться Вока, но, втянув носом благоухание кофе, не удержался: – Хотя, вот от чашечки кофе, пожалуй, не откажусь.

– Ну, то-то же! А то – в комнате посижу, – нарочито проворчал Гена.

Аня достала ещё одну тарелку для Воки.

– Аня, спасибо! Я и правда – очень хорошо позавтракал, – отказался он.

– Ну, смотри! Проголодаешься в дороге, пеняй на себя. – И Аня через ситечко стала наливать кофе для Воки.

– Не проголодаемся, у меня в сумке бутерброды – Вика положила. – Кивнул он сторону прихожей. – Нам с Геной хватит. Если, конечно, Джесси с нами не поедет… тогда ещё что-нибудь придется прихватить.

Услышав свое имя Джесси, уже вернувшаяся на кухню, подняла голову от миски, из которой она, елозя той по линолеуму, вылизывала остатки каши.

– Кушай, Джесси, кушай! – заметил это Вока. – Это мы так, и не про тебя вовсе…

Но в миске было уже пусто, и Джесси пошла и легла в прихожей. Почуяв запах бутербродов, принюхалась: запах шел из сумки, которую оставил в прихожей Вока. Джесси демонстративно отвернула морду в сторону: то, что было в сумке, находилось под словом «нельзя», а судьбу, – как она уже давно поняла, лучше не искушать.

После завтрака Гена и Вока вышли в прихожую и стали одеваться. Джесси переводила взгляд с одного на другого. Она догадалась, что Вока и хозяин уходят, но ещё не знала: возьмут её с собой или нет. Аня принесла из комнаты дорожную сумку и стала укладывать в нее термос с кофе и бутерброды в бумажном пакете.

– Аня, у меня же есть, нам хватит! Вот кофе, пожалуй, не помешает, – запротестовал, было, Вока.

– Ну, где кофе, там и бутерброды! – Аня была неумолима.

А Джесси уже знала, что хозяин уезжает на автомобиле – ведь только в этом случае он брал с собой эту сумку; она даже пахла так же, как пахнет в салоне автомобиля. И Джесси, обожающая поездки на машине, стала взирать на хозяина умильно и вопросительно-преданно.

– Ты, Джесси, остаёшься с Аней, дом охранять! – погладил он её. И Джесси поняла, что её с собой не возьмут… Но, как обычно, надеялась до последнего. Хозяин, прощаясь, слегка потрепал её за ухо, поцеловал Аню, хотел, было, взять сумку, но Вока опередил его и с двумя сумками в руках – своей и Гениной – вышел из квартиры.

– Ну, я пошёл, – Гена сказал это, обращаясь сразу и к Ане и к Джесси.

– Я уже скучаю… – Аня глядела на Гену чуть с грустью; Джесси – всё ещё с надеждой.

Но вот хозяин взял трость, обычно прислоненную в углу прихожей, и вышел из квартиры. Джесси бросилась в кухню и, положив лапы на подоконник, выглянула в окно. Хозяин, опираясь на трость и слегка прихрамывая, шел к автомобилю, у которого его поджидал Вока. Они уложили сумки в багажник. Перед тем, как сесть в автомобиль, хозяин обернулся к окну и помахал рукой на прощание, зная, что Аня и Джесси сейчас смотрят на него. Завёлся двигатель, и белая «шестерка», завихряя за собой едва заметный, голубоватый дымок выхлопных газов, покинула стоянку. Когда автомобиль скрылся из вида, Джесси бросилась из кухни в комнату, из окна которой автомобиль просматривался ещё несколько секунд. Но вот автомобиль окончательно скрылся из вида за поворотом, и Джесси, опустив голову, поплелась в кухню – к Ане. Аня сидела на стуле у кухонного стола. Джесси подошла и положила морду ей на колени.

– Скучаешь, Джесси? – спросила Аня.

Джесси слабо вильнула хвостом, на её языке это вполне могло означать «Да, скучаю…».

Это было ясное осеннее субботнее утро. Народ торопился за город: кто за поздними грибами и ягодой, кто просто отдохнуть где-нибудь на берегу реки или лесного озера, наслаждаясь приятной свежестью погожего осеннего дня. А кто-то спешил на свои приусадебные шесть соток, дабы к холодам завершить дачные дела. И по главным улицам им пришлось ехать в достаточно плотном потоке автомобилей. На одном из перекрестков остановились на красный свет. Машину вёл Вока, Гена сидел на переднем пассажирском сиденье. Вдруг в окно он увидел Игоря – паренька, с которым когда-то лежал в одной палате. Игорь шёл по тротуару с ребёнком на руках, рядом катила пустую коляску светловолосая девушка, и Гена без труда узнал её – это была та самая девушка, о которой они разговаривали в беседке. Гена опустил боковое стекло и окликнул его. Игорь радостно кивнул, положил ребёнка в коляску и показал Гене рукой вперёд, к обочине тротуара. Загорелся зелёный. Они миновали перекресток и Вока, проехав ещё метров пятьдесят, припарковался у тротуара. Гена вышел из автомобиля и пошёл навстречу Игорю. В больнице ему приходилось встречаться со многими людьми, кто-то запомнился, кто-то нет. Игоря Гена вспоминал часто.

Они, приветствуя друг друга, обнялись как старые, давно не видевшиеся приятели.

– Ну, ты нормально выглядишь! – сказал Игорь Гене. – Только вот… – Кивнул он на трость.

– Не обращай внимания, ногу подвернул, – соврал Гена, не желая впадать в объяснения.

Он понимал, что Игорю сейчас не нужно говорить об этом. Парень, судя по всему, счастлив… Так зачем ему какой-то негатив?.. К ним приблизилась светловолосая девушка, толкая впереди себя коляску, из которой забавно выглядывало личико малышки.

– Моя жена, Светлана, – представил Игорь девушку. – А это – Гена. – Коснулся он плеча Гены рукой.

– Приятно познакомиться! – протянул Гена руку.

Светлана, смущаясь, ответила робким рукопожатием.

– Мы с Геной когда-то в одной палате лежали, – сказал Игорь. – Правда, давно это было, года три, наверное, назад… если не все четыре. Да, четыре конечно! Это ж как раз за месяц до нашей с тобой свадьбы было!

Девушка взглянула на Игоря влюбленными глазами.

– Это уже четыре года прошло?

– Ну да, так и есть… Ну, возможно, чуть меньше.

Игорь с того времени заметно возмужал, раздался в плечах, во взгляде чувствовалась уверенность и ещё что-то, что неуловимо свидетельствует о том, что человек счастлив. Возможно, не по общепринятым, существующим в обществе принципам, а по содержанию своей жизни; счастлив оттого, что любит и любим. Такой взгляд светится не самодовольством, а тихой нежностью, и перепутать его нельзя ни с одним другим, потому как он отражает некую заповедь блаженства, обитающую в сердце человека.

– А вот и наша Настюня! – наклонившись, достал он из коляски малышку. – Смотри, какая красавица – вся в маму! – сказал он, показывая ребенка Гене. Настюня забавно потянулась к Гене ручонками. – Ну, возьми, возьми на руки! Видишь – просится.

Гена осторожно взял на руки крохотное, очаровательное создание. Настюня закатилась весёлым ребячьим смехом.

– Вот бесстыдница, у чужого дяди на руках от смеха заходится! – шутливо выговаривал Игорь.

А Настюня уже пыталась ухватить пухленькой ручонкой Гену за лицо. Гена рассмеялся.

– Бойкая у тебя растет наследница! – улыбаясь, передал он Настюню отцу.

– Не знаю, что с ней такое? К чужим людям обычно долго привыкает, а уж чтоб ручонками тянуться – так это вообще в первый раз, – удивлялся Игорь.

– Наверное, у вас биополе очень положительное, – проявила свои познания в биоэнергетике Света. – Дети это чувствуют.

– Нет, я думаю, что дело тут вовсе не во мне. У вас прекрасный ребенок – вот этим всё и объясняется.

– Ну, ты как всегда скромничаешь! – Игорь, широко улыбнувшись, протянул Гене руку. – Спасибо за тот разговор… Если помнишь, конечно.

– Помню… У тебя-то как дела? – спросил Гена. Пояснять вопрос нужды не было.

– По-прежнему… У детей, вот, слава Богу, всё хорошо.

– У детей?..

– Да. Настюня-то у нас младшенькая… А старшей уже два года! Дома сейчас, с бабушкой.

– Поздравляю! – Гена сначала пожал руку Игорю и потом в обе свои ладони заключил ладошку Светланы. – Рад за вас, безумно рад!

– А у тебя как? – Игорь взглянул на Гену и понял, что этого вопроса задавать ему не следовало.

– Давай, как-нибудь при встрече… Сейчас извини – спешу, друг в машине ждет! – кивнул Гена в сторону автомобиля. – Сейчас, подожди… – Он подошел к автомобилю, достал из бардачка блокнот, авторучку, написал свой телефон, вырвал листок, вернулся и протянул его Игорю. – Будет время, позвони.

– Позвоню обязательно!

– До свидания! – попрощался Гена, обращаясь к ним обоим. – До свидания, Настюня! – Личико малышки растянулось в улыбке.

Перед тем, как сесть в автомобиль, он ещё раз повернулся и помахал счастливому семейству рукой.

– Знакомые? – спросил Вока, как только они выехали на дорогу.

– С Игорем года четыре назад в больнице в одной палате лежали.

– А-а, – протянул Вока. Всё, что касалось тонкостей болезни друга, для него в разговоре с Геной была закрытая тема.

Вока и Гена ещё около получаса ехали по городскими улицам, затем тряслись по пригородным, с вдрызг разбитым асфальтовым покрытием, потом выехали на проселочную грунтовку. Дорога хоть и была пыльной, но достаточно хорошей и к полудню они уже проехали районный центр, рассчитывая к вечеру быть у родителей Гены. Вдруг раздался сильный хлопок, и машину стало бросать из стороны в сторону. Вока сбросил скорость, выровнял вихляющийся автомобиль и съехал на обочину дороги. Остановился и заглушил двигатель.

– Баста, приехали! Похоже, колесо прокололи… И хорошо, если только одно! – раздраженно пояснил он ситуацию и, выйдя из автомобиля, обошел его кругом. – Левое заднее, остальные вроде как целы, – сообщил он Гене, заглянув в салон.

– Запаска рабочая! Только подкачать придется, – сказал Гена, выходя из автомобиля.

Из багажника достали запасное колесо, домкрат, инструменты, и минут через двадцать взамен проколотого колеса уже стояла запаска. Вока уложил в багажник проколотое колесо, затем инструмент. Гена, открыв дверцу со стороны водителя, доставал из кармашка, что позади переднего сиденья, ветошь – вытереть руки. Спереди к ним на большой скорости приближался легковой автомобиль «Нива», закручивая за собой столб пыли. Гена и Вока заметили его, но ничто не потревожило их. Никакой угрозы им, стоящим на обочине, он не представлял, и самое неприятное, что могло ожидать их, так это надышаться дорожной пылью. А тем временем автомобиль, натужно ревя двигателем, был уже совсем рядом. Но вдруг его подбросило на камне, водитель не удержал руль, и от сильного удара, резко изменив направление, на огромной скорости «Нива» помчалась прямо на них! Гена заметил угрозу, когда было уже слишком поздно… Он успел лишь выпрямиться и повернуться лицом к смертельной опасности. Водителю «Нивы» всё-таки удалось вывернуть руль, но, избежав прямого столкновения, автомобиль всё-таки ударил по открытой дверце «Лады», за которой стоял Гена. Чудовищной силы удар дверцей пришелся ему по ногам и груди. Дверца открылась вновь, и Гена без чувств упал на землю… Последнее, что он запомнил, это стремительно приближающийся автомобиль, испуганные глаза водителя, пытающегося выкрутить руль, и – серое от страха лицо немолодого уже мужчины, сидевшего рядом с водителем. «Нива», проехав с десяток метров, остановилась. Из неё выскочил водитель – парень лет двадцати пяти, и бросился к Гене, за ним спешил грузный седой мужчина. Рядом с Геной уже был Вока. Гена лежал без сознания, лицо его было бледно, из прокушенной губы стекала тонкая струйка крови. На груди, в том месте, где пришелся удар верхней частью дверцы, растекалось по светлой рубашке пятно крови. Вока снял с себя куртку и, свернув валиком, положил её Гене под голову. Удар нижней частью дверцы пришелся по голеням ног, и Вока капроновой веревкой, которая нашлась в багажнике, наложил жгуты чуть выше колен. Потом, смочив ватку нашатырным спиртом, поднес её к лицу Гены. Гена открыл глаза и увидел лицо склонившегося над ним Воки.

– Вока, приподними меня, – прохрипел он.

– Гена, тебе нельзя… Ты лежи… Сейчас мы положим тебя в машину и отвезем в больницу. Ты только держись, ладно?.. – крепился из последних сил, чтобы не разрыдаться, Вока.

– Вока, приподними! Я прошу тебя… – с трудом выговорил Гена. Каждый вздох давался ему с трудом.

Вока приподнял его за плечи и Гена увидел свои ноги. Выше колен они были перетянуты жгутами, а ниже… он закрыл глаза. Ниже колен из разорванных и окровавленных штанин торчали окрашенные кровью осколки раздробленных костей.

– Вока, мне жарко, очень жарко… Дай, пожалуйста, попить…

– Воды принеси! Слышь, ты, воды, я говорю, принеси!!! – диким голосом крикнул Вока водителю «Нивы», который стоял рядом с перекошенным от страха лицом. Парень метнулся к своей машине и уже бежал обратно – с бутылкой воды в руках. Но она была уже не нужна… Гена умер на руках Воки. Вока осторожно положил голову друга на куртку, встал. Перед ним стоял водитель с бутылкой воды в руках. Мощный удар в лицо опрокинул водителя «Нивы» на землю, бутылка с водой отлетела далеко в сторону. Парень медленно встал, он и не думал сопротивляться, из носа у него густо текла кровь. Вока, коротко размахнувшись, ударил ещё раз. Парень рухнул, как подкошенный, и вновь медленно поднялся.

– Хватит, всё, хватит… – обнял Воку сзади, не давая ему ударить ещё раз, седой мужчина. – Этим ты друга уже не вернешь…

Вока обмяк. Он упал на уже взявшуюся желтизной придорожную траву и зарыдал. Глухо, страшно, как рыдают мужчины в безграничном горе…

Тело Гены Вока, с помощью водителя «Нивы» и его спутника, отвез в больницу. В приёмном покое дежурный врач зафиксировал смерть и вызвал милицию. Тело положили на каталку и двое санитаров покатили её, грохочущую на стыках плит кафельного пола, в морг. Офицер милиции попросил всех проехать в районный отдел. Там по смерти Гены завели уголовное дело, записали свидетельские показания Воки и пассажира «Нивы», записали также их адреса и номера телефонов, и затем отпустили… Водителя «Нивы» оставили для дальнейшего разбирательства и, скорее всего, вскоре выпустили под подписку о невыезде. Срок ему потом дали небольшой, да и тот – условный.