Текст книги "Страницы жизни русских писателей и поэтов"

3

Вместе с приятелем Полонский поехал в Одессу, надеясь там начать новую жизнь, но просчитался, подходящей работы не оказалось. Пришлось на жизнь зарабатывать частными уроками и редкими публикациями своих стихотворений в местной газете. Мизерные заработки не решали житейских проблем молодого человека.

Среди одесских знакомых Якова Петровича оказался доцент Ришельевского лицея А.А.Бакунин, брат Михаила Александровича, теоретика анархизма и народничества в России и Лев Сергеевич Пушкин, первая встреча с которым ознаменовалась шампанским. С увлечением Полонский слушал рассказы Льва Сергеевича о последних годах его знаменитого брата. Интересным было новому знакомому и то, как "Лев Сергеевич Пушкин превосходно читал стихи и представлял мне, как читал их покойный брат его Александр Сергеевич. Из этого я заключил, – вспоминал Полонский, – что Пушкин стихи свои читал как бы нараспев, как бы желая передать своему слушателю всю музыкальность их".

"Лев Пушкин, – отмечал Яков Петрович, – не раз пророчил мне славу на поэтическом поприще, и даже подарил мне портфель своего покойного брата".

Полезным для Полонского оказалось знакомство с женой австрийского консула в Одессе Л.Л.Гутмансталя, Марией Егоровной, племянницей В.А.Жуковского, которая рассказывала ему о жизни и поэзии своего знаменитого дядюшки.

В 1845 году кто-то из его друзей Якова Петровича выпустил без его согласия книжку "Стихотворений", которой из-за слабости материала раскритиковал В.Г.Белинский. После чего желание сочинять у автора значительно убавилось.

Дальнейшее пребывание в Одессе для Якова Петровича не имело смысла. Впечатления о городе он позже опишет в романе "Дешевый город".

В 1846 году одесский генерал-губернатор М.С.Воронцов стал наместником Кавказа. Многие чиновники из его окружения двинулись вслед за шефом в Тифлис. Вместе с ними поехал и Полонский, заняв место служащего в канцелярии наместника, одновременно совмещая в газете "Кавказский вестник" помощником редактора.

В Тифлисе Полонский сдружился с писателем В.А.Соллогубом, другом Лермонтова художником и архитектором Г.Г.Гагариным, артистами местного театра, а также с грузинским поэтом А.Г.Чавчавадзе и его дочерью Ниной, вдовой Грибоедова и польским ссыльным поэтом Тадеушем Лада-Заблоцкий, который, как вспоминал Полонский, "стал посещать меня, читая книги, переводить мне стихи свои и опять зажег во мне неодолимую жажду высказываться стихами".

Для местного театра Яков Петрович написал драму "Дареджана, царица имеретинская". Цензоры нашли в сочинении много недозволенного. Несмотря на защиту всесильного Воронцова, цензура не пропустила драму для показа ни в местном, ни и столичном театре. Лишь в 1852 году в журнале "Москвитянин" она была напечатана со значительными цензорскими купюрами.

Как статист, Яков Петрович обязан был собирать отчётные материалы, для чего месяцами находился в экспедициях. Каждая из них открывала для него новые и новые красоты Кавказа, побуждающие к творчеству. Объединив в книгу двенадцать стихотворений, он издал их в 1849 году. Некоторые из них: "Сатар", "Саят-Нова", "Тамара и певец Шота Руставели", "Грузинка" стали жемчужинами в ожерелье поэзии кавказского цикла.

Музой сборника была любимая женщина Якова Петровича – Софья Гулгац. Ей он посвятил рассказ "Тифлисские сакли" и стихотворение "Не жди".

4

Как не хорош Кавказ, но в 1851 году Полонский уехал оттуда. Своеобразным памятником полюбившемуся краю стало стихотворение "На пути из-за Кавказа". Возвращаясь, поэт навестил в Рязани больного отца, побывал в Москве, затем поехал в Петербург, надеясь здесь найти основательное место службы. Увы! О том, как жилось в северной столице, он позже рассказал в письме к А.Фету: "Когда в 50-х годах я жил в Питере и нуждался, я за 4 фельетона в "Санкт-Петербургских новостях" получал от Краевского 50 рублей в месяц – и за то говорил судьбе спасибо. Писать в последние годы царствования Николая I было невозможно; цензура разоряла вконец; мои новые повести: "Статуя весны", "Груня" и др. – были цензурою запрещены; стихи вычеркивались; надо было бороться с цензором из-за каждого слова. Получить место я не мог – писатели были в загоне… словом, страшное, тяжелое время я прожил в эти 50-е годы".

В изданном в 1855 году сборнике стихов Полонского Некрасов в рецензии писал: "Недавно нам случилось рассматривать бумаги, оставшиеся после Гоголя. Между прочим, Гоголь имел привычку выписывать для себя каждое стихотворение, которое ему понравилось, не справляясь, кто его автор. В числе стихотворений, выписанных его собственной рукой, мы нашли стихотворение г. Полонского". Белинский же дал сборнику отрицательную оценку, увидев в авторе "ни с чем не связанный, чисто внешний талант".

В бурные 40 – 60-ые годы XIX века русская культура искала свое направление. В литературных кругах разгорались философские споры Герцена и Белинского, славянофилов и западников. Стихами Некрасова, романами Тургенева, Чернышевского, Достоевского, Толстого зачитывалась прогрессивная интеллигенции России. Возвращение с каторги декабристов тоже получило отзвук в обществе, а отмена крепостного права вызвала критику правительства со стороны демократов и послужила толчком к революционной деятельности разночинцев.

Среди разнообразия мнений, Яков Петрович имел свое, которое записал в дневнике в 1856 году: "Не знаю, отчего я чувствую невольное отвращение от всякого политического стихотворения; мне кажется, что в самом искреннем политическом стихотворении столько же лжи и неправды, сколько в самой политике".

Все в стихах Полонского открыто, честно и без вуали лжи. Тем не менее, они оказалась непонятными не только цензорам, видевшим в ней что-то вольное, но и читателям, и друзьям. Непонимание друзей особенно тяготило поэта. что было выражено в стихотворении "Старый сазандар":

…Что мне в огромном этом мире

Невесело; что может быть,

Я лишь гость на этом пире,

Где собралися есть и пить…

И.С.Аксаков писал родственникам, получив стихотворное послание от Полонского: "Прочел стихи Полонского ко мне. Это было для меня совершенным сюрпризом, я ничего не знал об этом, да и с Полонским вовсе незнаком. Стихи – как стихи превосходные, особенно первый стих, но последние четыре строфы довольно темны; я в свою очередь не понимаю, что именно он хочет сказать".

В ответ Аксакову, Яков Петрович опубликовал в "Русской беседе" стихотворение:

Ты мир души не видишь тайный

Ты за вседневный принял строй

Восторга миг необычайный,

Порыв поэзии живой…

В Петербурге Полонский подружился с семейством видного архитектора А.И.Штакеншнейдера, его женой Марией Федоровной и дочерью Еленой, девушкой передовых взглядов, которая стала другом на долгие годы и первым его биографом. В ее "Дневнике и записках" дан объективный портрет Якова Петровича. В частности, она писала: "Странный человек Полонский. Я такого еще никогда не видала, да думаю, что и нет другого подобного. Он многим кажется надменным, но мне он надменным не кажется, он просто не от мира сего. Он очень высок ростом, строен и как-то высоко носит свою маленькую голову; это придает ему гордый вид. Он смотрит поверх толпы, потому что выше ее, но и своими духовными очами он смотрит поверх толпы, он поэт. Это не все понимают и не все прощают. Доброты он бесконечной, умен, но странен. Он любит все необыкновенное и часто видит его там, где его и нет… Он никогда не рисуется и не играет никакой роли, а всегда является таким, каков он есть… Он, кажется, на самом деле имеет дар слышать, как растет трава".

Другая современница отметила иные стороны характера Якова Петровича: "Серьезный и рассеянный, бродил он, охотно слушая, чем, говоря, и очень неохотно и по большей части плохо читал свои произведения. Он не умел потрафлять на мнение большинства ни едким отрицанием нравиться меньшинству. В лире Полонского нет тех струн, которые выражают гражданскую скорбь и гражданскую радость, и он ни одним звуком не коснулся той тревожной эпохи, точно не видел и не знал, что происходит вокруг".

Одинокую петербургскую жизнь Полонского скрашивало знакомство с четой Н.В. и Л.П.Шелгуновых и поэтом М.Л.Михайловым, которому он посвятил стихотворение "Качка в бурю". М.Л.Михайлов, знаток немецкой поэзии и переводчик Г.Гейне, увлек Полонского романтизмом своих стихов.

В 1859 году вышел сборник стихов и первая книжка "Рассказов" Полонского. Добролюбов тут же отреагировал на них, приняв за "… чуткую восприимчивость поэта к жизни природы и внутреннее сияние явлений действительности с образами его фантазий и с порывами его сердца". Иное мнение имел критик Д.И.Писарев: "Г.г. Фет, Полонский, Щербина, Греков и многие другие микроскопические поэтики забудутся так же скоро, как те журнальные книжки, в которых они печатаются… Они считают себя художниками, имея на это звание такие же права, как модистка, выдумавшая новую куафюру". Время опровергло слова критика.

5

Полонский считался признанным поэтом и прозаиком, но материально зависел от издателей, скупых на гонорары. Поэтому нанялся репетитором к сыну петербургского гражданского губернатора Н.М.Смирнова, жена которого, А.О.Россет, содержала модный в то время литературный салон. Яков Петрович вспоминал о своих отношениях с красавицей хозяйкой: "Я не раз имел удовольствие по целым часам с ней беседовать по утрам и слышать ее рассказы о Жуковском, Пушкине, Гоголе, Лермонтове и о временах, предшествовавших воцарению императора Николая I".

Весной 1857 года новоиспечённый репетитор вместе с сиятельным семейством выехал за границу. В письме к Е.А.Штакеншнейдер он описал отдыхающих в Баден-Бадене: "Соперничество, сплетни, страсть к французам, жалкое волокитство, дряблость мыслей, отсутствие всего, что может быть названо душою, вот вам главные черты этого милого общества".

Роль учителя тяготила Якова Петровича. В дневнике отметил: "гувернер" – клеймо безденежья". Простившись со Смирновыми, уехал в Женеву учиться живописи. "Пребывание в Женеве, – вспоминал Полонский, – с августа по ноябрь 1857 года, было самое счастливое время моей жизни… Живопись – или пристрастие к кистям и палитре спасло меня и от учительства и вынужденного нуждой гувернерства".

Несмотря на "самое счастливое время", тоска о России давала знать. Е.А.Штакеншнейдер он писал: "Как ни дурно в России, а только Русь и шевелится во имя прогресса… у всех слава позади, а у нас одних она светит в далеком будущем".

С целью продолжения занятиями живописью, Полонский уехал в Италию. В "Вечном городе" он почувствовал себя лермонтовским "Парусом", что и отразил в стихотворении "Чивита-Векиа".

… Снова помчуся я в море шумящее,

Новые пристани ждут меня странника;

Лишь для тебя, мое сердце скорбящее,

Нет родной пристани, как для изгнанника.

Настроения нет, в груди пустота. Сорокалетний поэт не находил душевного покоя, Лучом надежды для него стала встреча в Риме с литературным меценатом графом Г.А.Кушелевым-Безбородко, который предложил занять место соредактора своего журнала "Русское слово". Раздумья были недолгими.

6

После принятия решения, Полонский отправился в Париж, ставший для него судьбоносным. Здесь он снял небогатую квартиру неподалеку от православного храма. В часы прогулок он обратил внимание на юную красавицу, дочь псаломщика, восемнадцатилетнюю Елену Васильевну Устюжскую. Молодые люди познакомились и через некоторое время объяснились в любви друг другу.

В июле 1856 года счастливый Яков Петрович писал о невесте Л.П.Шелгуновой: "У нее высокий, умный лоб, глаза синие, с таким звездным блеском и такими большими зрачками, каких я отроду не видывал. Ее профиль правильный и строгий, выражение глаз тоже строгое, а улыбка веселая и совершенно детская… Роковая встреча с нею и вообще все это дело, мною начатое, подняли со дна души моей все, что чуть ли не с детства покоилось в ней. Все хорошие и дурные стороны моего характера, все выступили наружу, и я борюсь то со своим самолюбием, то с испугом за будущее, то с невольной боязнью взять на свою ответственность новое для меня существование, не имея у себя под ногами прочной основы… упрекаю себя в такой трусости".

Молодых обвенчали. Вскоре они выехали в Петербург. Недолгим оказалось семейное счастье: в начале 1860 года по неосторожности Полонский упал с дрожек и повредил ногу, став калекой на всю жизнь; от тяжелой болезни умер сын, а в июле скончалась жена, двадцатилетняя Елена Васильевна.

В последний путь Елену Васильевну провожали друзья семьи Полонских: Штакеншнейдеры, Майков, Михайлов, Щербина. О похоронах Е.Штакеншнейдер отметила в "Дневнике": "… В этом мягком, ранимом человеке было много истинного, благородного мужества. Его горе было сдержанным. С кладбища Полонский шел не останавливаясь, не опуская головы…" Памяти жены он посвятил стихи: "Безумие горя", "Я читаю книгу песен…", "Когда б любовь твоя мне спутницей была…", "Чайка", в которой писал:

Поднял корабль паруса;

В море спешит он, родной покидая залив,

Буря его догнала и швырнула на каменный риф.

Бьется он грудью об грудь

Скал, опрокинутых вечным покоем морским,

И белогрудая чайка летает и стонет над ним…

Прочитав стихотворение, Тургенев заметил: "Я не знаю стихотворений на русском языке, которые по теплоте чувств, по унылой гармонии тона стояли бы выше этой "Чайки". Весь Полонский высказался в ней… Всякий, даже поверхностный читатель легко заметит струю тайной грусти, разлитую во всех произведениях Полонского; она свойствен многим русским, но у нашего поэта она имеет особое значение. В ней чувствуется некоторое недоверие к себе, к своим силам: к жизни вообще; в ней слышится отзвучие горьких опытов, тяжелых воспоминаний…"

По достоинству это стихотворение оценил и А.Фет: "Это священная прелесть. Если бы я не считал себя одним из самых крупных, искренних, а потому и грациозных лириков на земном шаре, поправдивее, например Гейне, то, конечно, не дорожил бы так тобою как поэтом".

Теплом и заботой о Якове Петровиче наполнено письмо Тургенева к Фету. Иван Сергеевич писал: "Я получил от бедного Полонского очень печальное письмо. Я тот час отвечал ему. Он собирается весной за границу, но я его приглашаю к себе в деревню и рисую ему картину нашего житья втроем. Как иногда старые тетерева сходятся вместе, так и мы соберемся у вас в Степановке, и будем тоже бормотать, как тетерева. Пожалуйста, вы с своей стороны внушите ему ту же мысль. Бедный, бедный кузнечик-музыкант! Не могу выразить, каким нежным сочувствием и участием наполняется мое сердце, как только вспомню о нем".

К душевному горю примешался разлад в журнале "Русское слово". В июле 1860 года Полонский оставил его. Причину ухода он изложил А.Фету: "Граф не согласился на мои условия, при которых я брался издавать журнал. Я хотел или быть независимым редактором в выборе статей и сотрудников, или быть ничем и не марать своего имени".

Покинув журнал, Яков Петрович определился чиновником в Комитет иностранной цензуры, затем в Совет Главного управления по делам печати с достойным жалованием. В этом управлении он прослужил до 1896 года.

Внутреннее одиночество давило. Тень любимой жены Елены преследовала его. Вот и еще одно стихотворение он посвятил ей. О нём лучше, чем словами А.Фета, сказать нельзя: "Недавно, как-то вечером, я вслушивался в чтение наизусть… давно знакомого мне стихотворения: "Поцелуй меня, // Моя грудь в огне…" и меня вдруг как-то осенило всей воздушной прелестью и беспредельным страданием этого стихотворения. Целую ночь оно не давало мне заснуть, и меня все подмывало написать тебе ругательное письмо: "Как, мол, смеешь ты, ничтожный смертный, с такою определенностью выражать чувства, возникающие на рубеже жизни и смерти ты настоящий, прирожденный, кровью сердца бьющий поэт".

7

Время лечит. Боль потери любимой жены в сердце Якова Петровича утихла. Бывая у Тютчевых, он обратил внимание на дочь Федора Ивановича двадцатитрехлетнюю Марию. Через полгода он сделал ей предложение, но получил отказ

После неудачной попытки устроить личную жизнь, Яков Петрович решил больше не делать этого, но сердцу не прикажешь. 13 мая 1866 года он встретился в доме врача Конради юную Жозефину Антоновну Рюльман. Жозефина была сиротой, и одно время жила вместе с братом-студентом в доме революционера-народника П.Л.Лаврова. 2 июня 1866 года Яков Петрович сделал ей письменное предложение: "Если б в голове моей возникло хоть малейшее сомнение в том, что я люблю Вас, если б я в силах был вообразить себе те блага или те сокровища, на которые я мог бы променять счастье обладать Вашей рукою, если б на минуту струсил перед неизвестным будущим, я счёл бы чувство моё непрочным, скоропреходящим, воображаемым – и, поверьте, не осмелился бы ни писать к Вам, ни просить руки Вашей". 17 июля они обвенчались.

Е.А.Штакеншнейдер записала в "Дневнике" мнение относительно избранницы своего друга: "Он женился на ней потому, что влюбился в ее красоту. Она вышла за него потому, что ей некуда было голову преклонить… Живо помню это первое время после их женитьбы. Это недоумение с его стороны и эту окаменелость ее….. Новая жена Полонского первое время была холодной и молчаливой, как статуя. Голубиная душа отогрела статую, и статуя ожила. Потом обошлось, они сжились". В браке у них родилось трое детей: два сына Александр и Борис и дочь Наталья.

Яков Петрович был предельно внимательным к супруге. Почувствовав в ней талант скульптора, как мог, развивал его. Результатом стали скульптурные бюсты Пушкина и Тургенева; последний установлен на его могиле Волкова кладбища Петербурга.

8

В русской литературе Полонский, как лирический поэт, занимает одно из ведущих мест. Ап.Григорьев отмечал, что "Полонский обладает редким "слухом" и "зрением", способностью подмечать неуловимое в природе и заключать наблюдения в форму стиха".

Мемуаристка и близкий друг поэта Е.А.Штакеншнейдер в "Дневнике о поэте", как бы, вторила Григорьеву: "Он, кажется, на самом деле имеет дар слышать, как растет трава". И не только "как растет трава", он продолжал лучшие традиции пушкинской школы, сохраняя в своих стихах чистоту, мелодию и звучность русского языка. Стихи его – открытая душа для всех.

Во многих стихах Яков Петрович слышен восторг ночью. ("Зимний путь", "Ночь в горах Шотландии", "Лунный свет", "Грузинская ночь" и др.). Ночь – это что-то таинственное, сокровенное, с разнообразием чувств, предчувствий и бальзам на душу. Пример тому "Холодеющая ночь":

Метаморфозу в природе Яков Петрович с необыкновенным лиризмом перенес в стихотворении "Иная зима" на человека.

В основе любовной лирики Полонского лежит: радость, бесконечность и каскад чувств, переходящие из одного качества в другое. Есть в ней и искры космического масштаба:

… Не так ли две звезды – две спутницы небесных,

Не зная, что мечты за ними вслед текут, -

Горят – не греют – но… влекут.

Женщина для Полонского не только счастье и прощение, но и надежный щит в жизни. Квинтэссенцией его стихотворений о любви можно считать "Поцелуй":

И рассудок, и сердце, и память губя,

Я недаром так жарко целую тебя –

Я целую тебя и за ту, перед кем

Я таил свои страсти – был робок и нем,

И за ту, что меня обожгла без огня,

И смеялась, и долго терзала меня.

И за ту, чья любовь мне была бы щитом,

Да, убитая, спит под могильным крестом.

Все, что в сердце моем загоралось для них,

Дорогая, пусть гаснет в объятьях твоих.

Призыв к милосердию и состраданию – еще один лейтмотив его стихов. ("Прометей", "Под красным крестом"). В стихотворении "Что с ней?" поэт сочувствует нигилистке. Редактору журнала "Вестник Европы" М.М.Стасюлевичу автор писал: "Никогда еще не брал я на себя такой трудной поэтической задачи – изобразить нигилистку (начала 60-х годов), и, изобразить так, чтобы, во-первых, не раздразнить и не вооружить против себя ни цензуры, ни моралистов. Насколько справился я с этой задачей – не мне решать – скажу только, что немало положил я на нее труда – и долгих соображений".

В 1878 году он посвящает стихотворение "Узница" революционерке-народнице Вере Засулич.

Что мне она! – не жена, не любовница

И не родная мне дочь!

Так отчего же ее доля проклятая

Спать не дает мне всю ночь.

Спать не дает, оттого что мне грезится

Молодость в душной тюрьме,

Вижу я – своды … окно за решеткою,

Койку в сырой полутьме…

Это стихотворение композитор С.И.Танеев положил на музыку, и песня стала любимой среди революционного студенчества.

9

Полонский – автор поэм: "Кузнечик-музыкант", "Келиот", "Братья" и романа в стихах "Свежее преданье", правда, незаконченный. Фантастическая поэма-сказка "Кузнечик-музыкант" заключает в себе и страницы жизни автора, философию неразделенной любви кузнечика-музыканта к порхающей бабочке и ее любовь к соловью, и ее случайную смерть от него. В этих героях автор раскрыл человеческую добродетель, а больше всего – пороки.

Фет о поэме сказал: "Пушкинские сказки постоянно освещены тем волшебным фонарем юмора, которым ты так давно, с первой строки до последней, озарил своего "Кузнечика".

Первые главы роман в стихах "Свежее преданье" написаны Полонским в 1861 году. Роман больше похож на мемуары о жизни Москвы 1840-х г.г. В нем отчетливо слышится пушкинский "Евгений Онегин" и тургеневский "Рудин".

Редакция журнала "Время" сообщала своим читателям, что в "… следующей, июньской книге "Времени", мы печатаем одно из замечательнейших произведений нашей текущей поэтической литературы – первые три главы из романа в стихах Я.П.Полонского "Свежее преданье". Мы говорим об этом произведении как о событии в литературе".

Ф.М.Достоевский, прочитав "Преданье", поспешил уведомить автора: "3 главы Ваши вышли еще в июне и произвели сильное разнообразное впечатление. Во-первых, вообще, впечатление вышло неполное – это понятно. Весь роман, напечатанный целиком, произвел бы впечатление гораздо сильнейшее. В публике отзывы (как я слышал) различные, но что хорошо, что ценители делятся довольно резко на две стороны: или бранят или очень хвалят, – а это самое лучшее. Значит, не пахнет золотой срединой, черт ее возьми! Иные в восторге, хвалят очень и бранятся, что нет продолжения. Один, человек очень неглупый, так просто объявил, что ему роман совсем не нравится, потому что "ничего не развито и романа нет". Брат отвечал ему, что развитие романа еще только началось, и как услышал это ценитель, то разинул рот от удивления: он, было, вообразил, что эти три главы – и есть весь роман, совершенно оконченный. Он проглядел, что сказано о продолжении впредь. Друг Страхов заучил все эти три Ваши главы наизусть, ужасно любит цитировать из них, и мы, собравшись иногда вместе, кстати иль некстати, приплетаем к разговору Ваши стихи. В литературе, как Вы сами можете вообразить, отзывов еще нет, кроме тех, которым не терпится, чтоб не ругнуть. … В Москве я видел Островского. Некрасов, проезжая Москву до меня, был у него, и Островский рассказывал мне, что Некрасов от Вашего романа в восторге".

В плане дальнейшей работы над романом, Полонский оговаривал: "В напечатанных шести главах "Свежего преданья" далеко не исчерпывается содержание задуманного мной романа. Тем из моих читателей, которые, пробежав эти главы, найдут в них… посильный труд мой с высоты своего величия, намерен я в кратких словах доказать роман, мною когда-то задуманный, и таким образом познакомить их с его содержанием".

Смелой по замыслу была и поэма "Братья", в которой главный герой русский художник Игнат, уехав в Италию, примкнул к защитнику свободы – Гарибальди.

Много споров среди литераторов того времени вызвал незавершенный роман Полонского "Признания Сергея Чалыгина". Роман написан от лица подростка о событиях в Петербурге в 20-е годы XIX века. Это, прежде всего, декабрьское восстание на Сенатской площади в 1825 году. В обход цензуры автор завуалировал произошедшие события и не дал конкретных фамилий участников восстания. Роману предшествовала большая работа по сбору материала, который основан на подлинных рассказах декабриста генерала М.Ф.Орлова, знакомых декабриста Г.С.Батенькова, Д.И.Завалишина, а также рассказы А.Раевского, фрейлины двора А.С.Смирновой-Россет и др.

Тургенев считал роман "… замечательным произведением… что нашей публике не часто предстоит читать вещи, более достойные ее внимания. "Признания" эти принадлежат к роду литературы, довольно тщательно возделанному у нас в последнее время, а именно – к "воспоминаниям детства".

Салтыков-Щедрин имел на роман другое мнение, считая, что "…критика будет совершенно права, если скажет, что сочинение это лишено живой основы и не вызвано никакою внутреннею потребностью духа…"

Годам не скажешь: "Остановитесь, дайте отдых сил уставшим". Для празднования пятидесятилетия литературной деятельности Полонского по инициативе поэта А. Майкова в 1896 году был создан подготовительный комитет, а 10 апреля следующего года состоялось чествование юбиляра. На его имя поступило множество писем, телеграмм, подарков от поэтов, писателей, работников искусства и общественных деятелей. Великий князь Константин Романов преподнес ему адрес с автографом своего стихотворения "Незабвенных поэтов бессмертную лиру…" Прочитал приветствие и Д.Д.Минаев, прозвучавшее итогом творчества поэта:

Твоя задумчивая муза,

Поэта нежная сестра,

Не знала темного союза

С врагами света и добра.

К призывам буйного их пира

Глуха, шла гордо за тобой

И не была у сильных мира

Ни приживалкой, ни рабой.

10

Дружба с небольшим перерывом, связывала Якова Полонского и Афанасия Фета почти полвека. Они встречались редко, но переписку вели постоянно. После смерти мужа, Жозефина Полонская передала издателю Суворину пять тетрадей писем, но, к сожалению, из всего количества сохранилось лишь двадцать пять. Друзья посвящали другу стихотворения.

Дружил Я.Полонский и с Ф.Тютчевым, хотя и редко навещал его. Однако в трудную минуту жизни Федор Иванович обращался именно к Якову Петровичу.

4 августа 1864 года Тютчев пережил трагедию, связанную со смертью жены Е. А.Денисьевой, с которой он прожил душа в душу 14 лет. Через 11 дней после похорон – Федор Иванович писал в то время больному Полонскому: "Что с Вами, друг мой Яков Петрович, что Ваше здоровье? О, как мне больно, и за Вас и за себя, что Вы нездоровы. Мне с каждым днём хуже. Надо уехать, бежать – и не могу решиться. – Воля убита, всё убито".

В декабре снова письмо: "Друг мой, Яков Петрович!.. Человеку дан был крик для страданий, которых и крик вполне не выражает… Ещё при её жизни, когда мне случалось при ней, на глазах у неё, живо вспомнить о чём-нибудь из нашего прошлого, нашего общего прошлого, − я помню, какою страшною тоскою отравлялась тогда вся душа моя – и я тогда же, помнится, говорил ей: "Боже мой, ведь может же случиться, что все эти воспоминания – всё это, что и теперь уже так страшно, придётся одному из нас повторять одинокому, переживши другого", но эта мысль пронизывала душу – и тотчас же исчезала. А теперь. …О, друг мой, Яков Петрович, тяжело, страшно тяжело. Я знаю, часть этого Вы на себе самом испытали, часть, но не всё, – вы были молоды, вы не 14 лет…"

В 1873 году Тютчев умер. Ему Полонский посвятил стихотворение со словами:

Оттого ль, что не от света

Он спасенья ждал,

Выше всех кумиров

Ставил идеал…

Песнь его глубокой скорбью

Западала в грудь

И, как звездный луч, тянула

В бесконечный путь!..

В знак признания многолетней дружбы с Иваном Сергеевичем Тургеневым Яков Петрович написал очерк "И.С.Тургенев у себя в его последний приезд на родину". Последний приезд писателя в Россию они провели вместе в Спасском-Лутовинове.

Среди обширной их переписки сохранилось письмо И.Тургенева к Полонскому: "Ты один можешь и должен писать стихи; конечно, твое положение тем тяжело, что не обладаешь громадным талантом, ты не в состоянии наступить на горло нашей бестолковой публике и потому должен возиться во тьме и холоде, редко встречая сочувствие – сомневаясь в себе и унывая; но ты должен утешиться мыслью, что то, что ты сделал и сделаешь хорошего – не умрет, и что если ты "поэт для немногих" – то эти немногие никогда не переведутся".

В декабре 1887 года Полонский познакомился с А.П.Чеховым, а в январе следующего года попросил разрешение посвятить ему стихотворение "Двери", мотивируя тем, что оно " более всего походит к вашим небольшим рассказам или очеркам. Очень бы желал, чтобы его стихотворная форма была бы так же хороша и колоритна, как ваша проза".

Антон Павлович ответил: "На Ваше желание посвятить мне стихотворение я могу ответить только поклоном и просьбой – позволить мне посвятить Вам в будущем ту мою повесть, которую я напишу с особенной любовью. Ваша ласка меня тронула, и я никогда не забуду ее. Помимо ее теплоты и той внутренней прелести, которую носит в себе авторское посвящение, Ваше "У двери" имеет для меня еще особую цену: она стоит целой хвалебной критической статьи авторитетного человека, потому, что благодаря ему в глазах публики и товарищей вырасту на целую сажень". Чехов действительно посвятил в 1887 году Якову Петровичу рассказ "Счастье".

11

Полонский был настолько популярным, что с А.Фетом и А.Майковым вошел в поэтический триумвират России. В 1869 – 70году вышел 4-хтомник поэзии Полонского. В 1881 году вышел еще сборник стихов "На закате". Одно из них, "Старик" – рассуждение о скоротечности жизни.

Старик, он шел, кряхтя, с трудом одолевая

Ступеньки лестницы крутой,

А чудо-девушка, наверх за ним взбегая,

Казалось, веяла весной…

Постой, красавица! Жизнь и тебя научит

Кряхтеть и ныть, чтобы когда-нибудь

Мог перегнать тебя, когда тебя измучит

Крутой подъем – житейский путь!..

В 1885 – 86ом годах в Петербурге издали полное собрание сочинений в 10-ти томах. Наряду с ними выходили и издания меньшего объема. Его стихи печатали российские журналы, альманахи и газеты.

Дом Полонского в Петербурге по адресу: Владимировский проспект, 13, по пятницам был местом встреч ученых, литераторов, художников, поэтов, артистов, музыкантов, политических деятелей. Среди них были: И.Тургенев, И.Гончаров, Ф.Достоевский, А.Майков, П.Чайковский и А.Рубинштейн, художник И.Айвазовский и И.Репин, политик К.Победоносцев, историк Соловьёв, и начинающие поэты Надсон и Фофанов. После смерти Якова Петровича, благодаря Жозефины Полонской и ее сына Бориса, "пятницы" продержались до 1916 года. Вдова образовала литературный кружок имени "Я.П.Полонского" и подготовила к изданию многотомник его произведений.

За огромный литературный вклад в дело развития русской литературы семидесятивосьмилетний поэт был избран в 1889 году членом-корреспондентом Российской Академии наук по отделению русского языка и словесности. Император Александр III захотел лично познакомиться с новым членкором и пригласил на беседу с завтраком в кругу своей семьи. Яков Петрович принял предложение и явился в Зимний дворец в назначенное время. Беседа состоялась, а вот от обеда он отказался, сказав: "Нет, покорно благодарю, Ваше величество, я только что позавтракал, а дважды обременять свой желудок не имею привычки".