Текст книги "Чашка кофе"

Мотивация творчества

Казалось, что утро уже пришло, но тяжёлая ночь всё ещё продолжалась.

Усилием воли заставил себя открыть глаза и осмотреться вокруг. «Когда они вчера вернулись? Кажется, далеко за полночь. Выходит, это было уже сегодня. Жена, видимо, выпроводила его спать в кабинет. Она терпеть не может, когда он ночью храпит в беспамятстве».

Блин! Пробовал снова заснуть, но у него это не получилось. Встал, прошёлся до туалета. В горле – сушняк и запах, будто во рту на ночь останавливалось стадо носорогов. «Ну и рожа!» – подумал он, глянув на чьё-то чужое отражение в зеркале.

Решил сварить ухи, прикинув, что наваристая ушица с такого бодуна будет в самый раз.

Она вошла, когда он уже заканчивал чистить рыбу. Он почувствовал, что она была в настроении устроить ему разбор полётов. Чувство его не подвело.

– Ты хоть помнишь, какой ты вчера был?! – она начала лобовую атаку.

– Нет, – парировал он.

– Какого лешего тебя понесло к Циммелям?! Люди устали, а ты втемяшил себе, что надо ехать в гости. Ты что, дома кофе не напился бы? Да и Лёнька тоже, хорош гусь. Когда вы успели так набраться? – она стала заходить с фланга.

– Ты Лёньку не тронь! У нас повод был – наше выступление в художественной самодеятельности всем понравилось, – заступился он за своего старого приятеля.

– Ты вёл себя крайне бестактно, если не сказать, навязчиво. Ты бы хоть о Надежде подумал, если тебе на меня наплевать.

– Как ты думаешь, картошку помельче порезать? – не теряя доброго расположения духа, осклабился он.

На её трескотню он обращал не больше внимания, чем на плохую погоду или на зубную боль.

– Прекрати! Я с тобой серьёзно разговариваю. В таком состоянии, как вчера, ты просто смешон. Мне за тебя было ужасно неловко… Вроде взрослые мужики, а ведёте себя… Ты же знаешь, с твоим сердцем нельзя пить. Вчера я тебя силой заставила угомониться. Потом у твоего дивана ещё полчаса простояла, прислушивалась. У тебя ужасное дыхание, прерывистое и неровное. Ночью два раза вставала, проверяла, жив ли. Сколько раз я тебе говорила: ты дождёшься! – она пробовала использовать крупную артиллерию.

– Попробуй на перец и соль. Хватит? – отмахнулся он от неё, как от назойливой мухи.

– Перестань из себя дурочка корчить! Все люди как люди, а этот же… Нет, выпить иногда можно. Но знай же меру! У меня такое ощущение, что тебе начхать на советы знающих людей. У тебя в любой момент может быть кровоизлияние. Ты хочешь, чтобы у тебя было кровоизлияние?

Он почувствовал, что она завоёвывает тактическое преимущество.

– Ты уху со мной будешь?

Его снайперский выстрел должен был остановить её атаку, но он не рассчитал траекторию, и она ответила длинной пулемётной очередью:

– Я ему о серьёзных вещах говорю, а ему как об стенку горох! Если ты немедленно не прекратишь паясничать, я про всю твою дурость расскажу Дашке, – её контрудар пришёлся ниже пояса.

– А вот этого делать не надо. Не хватало ещё малого ребёнка в наши склоки втягивать, – сказал он, притворившись, что прекращает всякое сопротивление.

– Обещай, что ты больше не будешь так издеваться над своим здоровьем. Ты меня слышишь?! – она произнесла это так, как будто завопила «Ура!» в заключительной фазе баталии.

– Обещаю, – сказал он и перешёл к имитации отступления.

От души похлебав ушицы, затем сварив себе большую чашку крепкого кофе, добавив сливок, он сел за свой рабочий стол, включил компьютер.

К полудню статья была готова. Он давно хотел закончить её, но всё что-то мешало, уводило мысль не по тем лабиринтам. А тут сел и одним махом всё закончил.

Материал о спецназе получился достаточно искренний и неслащавый. Он терпеть не может красивые, эффектные сюжеты. Пожалуй, это – лучшее, что он вообще когда-либо писал на военную тему.

Всё же чувство вины – мощная мотивация творчества.

Чашка кофе

Стоило только забраться в душ и включить воду, как раздался звонок.

– Что за срочность?! Если надо – перезвоните. Могу хоть немного побыть один? Покоя от вас нет, – Тропинин ругался с кем-то невидимым, не выходя из кабинки и не поднимая трубки.

Действительно, настроение у него – отвратительное. Просто мерзкое настроение.

Сегодня, после стольких месяцев согласований, контракт наконец-то подписали. Но с каким трудом и напряжением! Клиента проверили по всем статьям – он чист, сделка легальна. Россия, как всегда, соблюла все законы и правила международной торговли оружием. Наконец в оборот пошли большие деньги, даже очень большие деньги. За эту сделку всем, кто участвовал в её подготовке, полагается хороший бонус. Казалось бы, радоваться надо, но радости от этого – никакой.

«В чём же тогда проблема? – он пробовал найти ответ. – Усталость? Плевать на усталость, бывало и похлеще. Ну и что, что сутками приходится корпеть над бумагами, писать всякие объяснительные и пояснительные, выколачивать списки, техзадания и калькуляции? Чёртова бюрократия! За этими малополезными “писулями” скрывался его настоящий талант – талант литератора, в чём те, в кабинетах, мало что понимают. А может, дела семейные? Ещё перед Новым годом он стал замечать, что Ирина как-то изменилась, стала не такой, какой он привык её всегда видеть, хохотушкой и душой компании их друзей. Это он достал её своими бесконечными командировками, стычками с начальством, ночными звонками клиентов – всё срочно, всё неотложно. Он и в самом деле стал раздражительным и вечно чем-то недовольным. Да, она всё тяжело переживает, и ему от этого никак не легче. Нет, она в конце концов не такая дура. Это у неё пройдёт. Он вернётся домой, и всё станет на свои места. Они обязательно съездят к её маме – она так давно этого ждёт. Задето самолюбие? Нет, к чёрту эмоции! Этот кретин Заславский ничего не смыслит в бизнесе. На кой только ляд его включили в рабочую группу?! От него толку, как от козла молока. Или они уже подыскивают ему замену? Ему, Тропинину, которого полмира знает. Они считают, что он уже выработал свой ресурс? Не знаю, не знаю. Главное, не пороть горячку с выводами. Да и вообще надо найти способ как-то отвлечься от глупых идей».

Тропинин ловил себя на мысли, что в нём говорило самолюбие, но ему так было удобнее считать, поскольку он не мог найти ответа на какой-то очень важный вопрос. На вечеринке, устроенной по случаю успешного подписания контракта, он пробовал напиться и забыться, но алкоголь не помог, а только нагнал ещё большей тоски и неопределённости…

С полотенцем вокруг бёдер, в мягких тапочках на босу ногу Тропинин сел в кресло, включил телевизор. Снова затрезвонил телефон. Нехотя поднял трубку. Это был Андреев из дипмиссии.

– Чуть было не забыл. Завтра наши партнёры хотят устроить вылазку на природу. Ты куда бы хотел – на море или в горы?

– А без вылазок можно? Что-то не климатит…

– Слушай, Сергей, ты мне в последнее время совсем перестал нравиться. Даже шеф намекнул, не пора ли тебя срочно отправить домой, в отпуск.

– Вы что, за меня уже всё порешали, что мне делать и куда ехать? Не хочу я этих экскурсий по морям и горам. Дайте денёк побыть одному.

– Я всё понимаю, Сергей. В этом контракте основная заслуга – твоя. Это и их сторона отмечает. Они хотят сделать жест вежливости. Не стоит в этом им мешать. Если ты не хочешь ехать в группе, я сейчас переговорю насчёт индивидуального тура. И не будь болваном. Нам надо здесь закрепиться. Москва считает, что первая поставка оружия – это только начало. Есть мнение, что тебя следует командировать сюда в качестве постоянного представителя поставщика. Ты хоть понимаешь, что это значит?

– Да пошли вы с этим представительством! Надоело всё, Витя. До тошноты.

В трубке наступила пауза. Андреев молча ждал.

– Ладно, ты мне позже перезвони. Я пока не собираюсь ложиться. Посижу немного, – ответил Тропинин.

Минут через тридцать телефон снова ожил.

– Значит, так. Завтра в шесть за тобой заедет машина. Водителя зовут Петер. Это будет не просто прогулка. Человек согласился взять тебя с собой на реальное дело. Он тут у них в качестве международного экологического инспектора. Говорят, мужик он интересный, но вроде тебя – со своими принципами.

– Хорошо, я буду пунктуален.

* * *

Встав рано утром, около пяти, Тропинин выпил стакан сока, закурил. Кисленькое после вчерашнего возлияния было в самый раз. Подумал: «А не лучше ли будет опрокинуть баночку холодного Amstel для оттяжки?». Но потом отказался от такой идеи. Стал медленно, не торопясь, собираться. Вышел в фойе. До назначенного времени оставалось около пяти минут.

Ровно в шесть к главному входу подъехал Land Rover с открытым верхом. Из него вышел высокий мужчина спортивного вида. Плотный тёмно-синий свитер надет на тёплую клетчатую рубаху. Рубаха выпущена поверх шорт цвета хаки, на ногах – шерстяные гетры и массивные ботинки на толстой подошве. Бросились в глаза прилизанные волосы и шёлковый шарф, повязанный затейливым узлом.

«Пижон, – подумал Тропинин. – А машина хороша. Кузов уже не новый, местами поцарапан, на переднем левом крыле – вмятина. Но в целом джип доверие внушает. Видимо, старина кое-что повидал в этой жизни».

Протянув для приветствия руку, Петер поинтересовался:

– На каком языке будем общаться?

Почти не задумываясь, Тропинин предложил английский, хотя и немецкий тоже было бы полезно пошлифовать.

Петер стал излагать программу:

– Вначале заедем на местный фруктовый рынок – там очень интересно, особенно в такой ранний час. Потом поедем на «Леваду», пройдёмся по горным тропкам, посмотрим заросли дикой ежевики, агапантуса, цветов под названием «Трубадур» – местные ботанические раритеты. Можно сказать, эндемики. Потом спустимся к морю, в лагуну. Туда на простом автомобиле не добраться, можно только на джипе. Несмотря на туристический сезон, народу там никогда не бывает много. Вас это устраивает?

Хотя глазеть на «ботанические раритеты» совсем не хотелось, это всё же лучше, чем сидеть букой в гостинице, поэтому Тропинин, утвердительно кивнув головой, сел на переднее место, рядом с водителем. Сидеть сзади он не любит – теряется острота ощущения, да и разговаривать неудобно.

На рынке действительно было полно всяких экзотических фруктов, но брать ничего не хотелось. Не потому, что денег жалко, а потому, что уже с самого начала не понравилось, как Петер недвусмысленно намекнул:

– Возьми чего-нибудь попробовать. Для разнообразия.

Не стесняясь прямоты, Тропинин спросил:

– А может, ещё в какую-нибудь ювелирную лавку заедем? Там тоже можно чего-нибудь купить. Просто так, для разнообразия. Так многие гиды обрабатывают туристов.

Эти слова задели Петера, глаза его сузились, блеснули злобными искорками.

– Я не из таких, кто живёт на комиссию от лавочников. Если тебе не нравится, могу отвезти назад.

Наступила пауза, но ни тот ни другой не торопились её прерывать.

Первым заговорил Петер:

– Зря ты так, в самом начале нашего знакомства. Если хочешь знать правду, то я тебе скажу: здешние люди живут небогато, знают цену каждому эскудо. Дать им деньги просто так – не возьмут. Поэтому, если случай подворачивается, приглашаю сюда своих нечастых гостей. Будь ты на моём месте, разве по-другому бы поступил?

– Ладно, Петер, не принимай всё так близко. Просто из меня лезут мои собственные проблемы, но это уже касается только меня самого. Давай договоримся: ты вначале скажи, что задумал, а потом уж вместе разберёмся.

Сам Петер не курил, но терпеливо ждал, пока русский гость дотянет свой Winston.

Урны рядом не оказалось, поэтому Тропинин смял окурок пальцами и засунул в карман.

– Ну что, едем дальше? – сказал он и занял своё место.

По пути им попалась разношёрстная группа бредущих куда-то людей.

– Не понимаю, когда туристы, как стадо обезумевших баранов, бегают по горам туда-сюда. Не для того, чтобы пообщаться с природой, а только ради галочки на своей карте: здесь я был, прошёл столько-то километров, поднимался на такую-то вершину. Настоящий идиотизм! – Петер выразительно повертел пальцем у виска.

«А у парня есть характер», – подумал Тропинин, но от комментариев воздержался.

Действительно, если бы не джип, они никогда бы не добрались до таких диких мест. Там, где и машина была бессильна, шли пешком, карабкаясь меж валунов.

Гид был более тренирован и вынослив, чем русский, но он терпеливо ждал, пока гость преодолеет очередной рубеж. Тропинин вглядывался в его глаза – у Петера теперь был шанс взять реванш за сцену на рынке, но в них не было даже намёка на злорадство. «Один – ноль в твою пользу, парень. Ладно, ещё не вечер», – отметил про себя Тропинин.

Поев ежевики с куста, хлебнув воды из водопада, они присели на камень.

Сделав несколько снимков, русский опять подымил сигареткой.

Видя, что должного восторга тот не проявляет, Петер вдруг предложил:

– Есть у меня работёнка. Поможешь?

Он рассказал, чем ему приходится заниматься:

– В огромном кратере древнего вулкана сохранился материал уникальной чистоты – дубрава, которой уже более двух тысяч лет. В одно из тех давних лет на острове выдалась страшная затяжная засуха. Все склоны гор полыхали огнём, выгорели все леса. Только в кратер огонь не смог добраться. Так там образовался естественный заповедник. К сожалению, не каждый человек может ценить такой редкий дар природы. В мою задачу входит еженедельный осмотр парка. Если застану там вандалов, морду набить не смогу – на человека рука более не поднимается, но полицию по рации вызову. Мне нисколько не жалко таких мерзавцев. Пусть полиция разберётся и правосудие свершится. Одной пропаганды мало, природу приходится защищать с применением силы.

Тропинину Петер определённо начинал нравиться. Своей жёсткостью.

– А я бы не стал сдерживаться. Дал бы, – буркнул он сквозь зубы.

Петер промолчал, только усмехнулся.

К заповеднику подъезжали по едва обозначенной тропе. Land Rover недовольно ворчал, идя на пониженной передаче.

– Нелегко взбираться. Такая круча! – заметил Тропинин.

– Любой подъём вверх труден. Надо найти силы его преодолеть, – ответил Петер, но в его словах Тропинин уловил не намёк на крутизну дороги, а нечто такое, чего водитель не торопился раскрывать.

– Всё, приехали. Дальше пойдём пешком, – сказал Петер. – Можешь себе представить, что вон там – конец современной технической цивилизации. За все времена, начиная с Адама и Евы, человек здесь по большому счёту не хозяйничал, не вмешивался в природу. Доступ сюда разрешён только по специальному пропуску. Даже пешему.

Петер показал значок, приколотый к свитеру.

– Сегодня задача наша такая. Вот твоя карта, вот – журнал. На карте обозначены маршрут и номера деревьев. Ты мимо них, не заметив, не пройдёшь. Такое не каждый день увидишь, по себе знаю. У каждого дерева – шток с дощечкой, где, кроме индивидуального номера, указаны возраст и порода дерева. Кроме дубов, встречаются оливы. Жутко подумать, некоторым из них больше двух тысяч лет, а одному дубу (ты его обязательно заметишь) – почти три. Мы, люди, по сравнению с ними – слабаки. Пройдёшь по маршруту, осмотришь и, если что заметишь, в журнале сделаешь запись в нужной графе. Встречаемся на этом же месте через полтора часа. Не опаздывать!

Когда они разошлись, Тропинин наконец-то остался наедине с собой. «А места здесь и правда интересные, необыкновенные. Пока непонятно, что именно, но что-то здесь есть. Девственные пейзажи? Тишина и покой? Дышится легче? Возможно. А вот и тот самый дуб. Да, Петер был прав: мимо этого исполина никак не пройдёшь, не остановившись».

Обойдя вокруг дуба, обратил внимание на старую обуглившуюся рану. Видимо, от удара молнии.

– Э-э-эх ты! Не повезло, старина. Но ты молодец, хорошо держишься, – Тропинин потрогал шершавую, в глубоких морщинах кору.

Утратив часть кроны, дуб всё же выжил, устоял, только накренился, подался вперёд. Могучие корни не дают ему сломаться, упасть и превратиться в прах.

– Какая завидная тяга к жизни! Что тебе наши потрясения и неудачи? Суета сует, и только.

Тропинин присел на бугорок. Место действительно необыкновенное, с особой энергетикой. Даже не замечая этого, он продолжал разговор с дубом, будто тот был человеком:

– Хотелось бы видеть тебя в молодости, в самый расцвет сил. Знал ли ты тогда, что уготовила тебе судьба, какие испытания, чему они тебя научат? Да, ты не просто дерево, ты – целая эпоха. Ещё легионы Юлия Цезаря не дошли до этих мест, ещё Иисус из Назарета не явил своё учение народу, а ты уже был. Если бы человек мог столько жить, какова же была б тогда его мудрость?! У тебя есть чему поучиться, брат мой.

К месту назначенной встречи русский бессовестно опоздал.

Петер не был ни удивлён, ни раздосадован:

– Ну что, едем дальше? В журнале хоть что-то написал?

– Записи сделаны, инспектор.

– Ну и хорошо. Мне это знакомо.

Проехали ещё немного. Снова первым заговорил Петер:

– А ты не такой, каким мне вначале казался.

– Кстати, где обещанный обед? – спросил Тропинин, уводя разговор от наблюдений Петера.

– Для настоящего обеда ещё рановато, поэтому давай повременим немного.

– Нет возражений. К тому же не мешало бы и попоститься, а то живот начинает мешать. Послушай, Петер, я не могу вычислить твою национальную принадлежность. Английский язык – достаточно беглый, словарный запас – не тривиальный, а что касается немецкого, то я вообще не чувствую ни малейшего иностранного акцента. Потом, как я заметил, ты хорошо говоришь по-португальски.

– Можешь не перечислять. Я сносно пишу и говорю на четырёх языках, ещё на двух могу читать. Я – силезский немец. После войны, когда у родителей конфисковали родовое имение и выселили, они переехали в Германию, потом в Аргентину, Бразилию, но так нигде по-настоящему и не осели. Взрослое дерево, выдернутое из родной земли, уже никогда не приживётся на новом месте. Я тоже помотался по свету. Где только не носило! Но, когда судьба забросила меня сюда и я увидел эти вековые дубы, мои скитания закончились. Я понял, что бросать якорь буду здесь.

В его голосе не было ни пафоса, ни чего-то наносного.

– Не сочти, что пытаюсь влезть в твою личную жизнь… Мне сказали, ты – маститый оружейник. Это правда? – спросил Петер Тропинина.

– Насчёт «маститый» – преувеличение. Просто оружие и военная техника – моя работа.

– А скажи, тебе никогда не приходило в голову, что торговать оружием – это всё равно что торговать смертью?

– Если ты думаешь читать мне проповедь на темы этики и морали…

– Вовсе нет. Знаешь, я сам когда-то имел самое прямое отношение к войне. В моей пёстрой биографии есть несколько страниц, о которых не каждому расскажешь, – Петер ловко лавировал меж камней и ухабин. – Моя бывшая военная специализация – снайпер. Дело прошлое, когда-то я служил в иностранном легионе. Знаешь о таком?

– И что?

– Да так, ничего. Просто когда-то верил в святость боевого братства, в честь и доблесть солдата. Бывал в горячих переделках… Враньё всё это, что образы убитых потом всю жизнь преследуют тебя. Я вдруг понял, что мы, солдаты, сами заложники. В мире происходят величайшая несправедливость и ложь. Вот посмотри. Нам говорят, что самое дорогое в этой жизни – это сама жизнь человека… Мораль и закон должны быть в гармонии. Какая, к чёрту, тут гармония!

На днях в нашем городке закончился судебный процесс. Неизвестно, из каких побуждений два юнца забрались во владения местного дона. Частная территория охранялась. Начался переполох. Поняв, что они не туда забрели, парни стали метаться. Охраннику померещилось, что в руках одного из них был предмет, похожий на пистолет. Выстрелил, ранил бедолагу. Тот скончался до прибытия скорой помощи. Дело обстряпали так, будто имело место посягательство на частную собственность с угрозой жизни и здоровью хозяев. К тому же в крови убитого нашли якобы следы наркотиков. Закон оправдал действия охранника… Частная собственность, оказывается, дороже человека! Цена жизни девальвировала. Какая банальность!

– Эко тебя занесло, приятель… Закон – форма коллективного правила. Мораль – норма общественного сознания. Пока одно не вписывается в гармонию с другим, не будет и справедливости. К тому же понятие о справедливости относительно. Оно имеет место быть в конкретном времени, в сознании конкретной общности людей. Учитывая, что и времена, и сознание людей находятся в постоянной динамике, в процессе постоянной трансформации, закон и мораль никогда не будут в абсолютной гармонии. Это тебя как-то утешает?

– А хочешь, я тебе открою секрет? – вопросом на вопрос ответил Петер.

– Надеюсь, не гостайну?

– Нет, это касается тебя. Впрочем, не тебя одного.

– Вот как?! И что же ты хочешь мне поведать?

– Я ведь тебя давно знаю. Заочно, правда.

– Не через службу ли в легионе?

– Нет, нет. Я читал твои повести и рассказы – в Интернете случайно забрёл на твой англоязычный сайт.

– Так, это уже интересно, – Тропинин был действительно удивлён. – И что ты там обнаружил?

– Если хочешь… Но только откровенно, договорились?

– Давай, режь правду-матку, как у нас говорят.

– Давай лучше остановимся, – Петер повернул ключ зажигания, мотор затих. – Так вот, прочитав твои вещи – рассказы и эссе, я увидел, как много среди них мрачных, удручающих вещей. Хотя, бесспорно, талантливых.

– Так ты, выходит, и в литературе разбираешься? – Тропинин ещё больше удивился.

– Был грех, я и сам пробовал писать.

– А почему это грех?

– Да-да, грех в прямом смысле. В жизни нет случайных вещей и событий, но есть скрытая матрица времени, когда они происходят. Всему своё время – это есть истина, аксиома. Но теперь она приобрела для меня новый смысл. И эта наша встреча тоже не случайна.

– Ты печатался?

– Как тебе сказать… Малыми тиражами. Но я потом всё сжёг. Дотла.

– Знакомая ситуация, – Тропинин повернулся к Петеру лицом. – Для такого поступка нужен определённый характер, мужество, я бы сказал. Пожалуй, даже этих качеств маловато. Нужна мудрость.

– Я, как и ты, писал разные вещи, но в основном – «чернуху»: война, секс, насилие. Некоторые вещи просто нельзя печатать, выпускать бесов на волю, – Петер ждал, что Тропинин возразит, но тот молчал и внимательно слушал. – Видишь ли, литература, как и всё искусство в целом, несёт большой груз ответственности. Мысли, изложенные тобой при помощи слов и букв, подобны магии. Они реальны, как равно и судьбы героев, которых ты создаёшь. Слова, музыка, художественные образы уже существуют, они – в тонком мире, но не всем нам, простым смертным, дано их чувствовать и придать конкретную, ощутимую форму. Я, очевидно, не те слова находил.

Петер говорил вдохновенно и взволнованно. Видимо, затронутая тема имела для него особое значение. Однако в его интонациях Тропинин начинал улавливать какие-то тревожные нотки, какую-то недосказанность.

– В конце концов, – продолжал Петер, – я дал себе установку не делать вещей тусклых и мрачных, не обрекать своих вымышленных чад на муки отчуждения. Твои герои – это ты сам. Они – твоё второе «я». Их судьбы – вечно твои. Рано или поздно, по определению, они начинают работать против тебя. Характер произведений зависит от того, кто водит твоей рукой, кто шепчет слова в твои уши – ангел или демон. Они – всегда рядом, но только ты сам делаешь выбор, кому дашь волю – силам добра или зла. Но кто тебе подскажет, где зло, а где добро? Это не пафос, не сумасшествие. Только твоё искреннее сердце – твой безошибочный компас. Никогда не описывай близких в искажённом свете, меньше пиши от первого лица, не программируй будущие неудачи и скорбь. Это как раз и есть грех, грех страшный. Дай вволю света, всели надежду, укажи истинный путь – и тебе воздастся за это. Именно в тебе, автор, происходит этот выбор…

С трудом переводя дыхание, Петер спросил Тропинина:

– Я тебя не утомил своей болтовнёй?

Но тот сидел неподвижно, плотно сжав губы; его глаза были устремлены куда-то вдаль.

– Продолжай, продолжай, – наконец сказал он. – Я не тороплюсь. Мне ещё никто и никогда не говорил о таких вещах столь просто и доходчиво. Скажи по правде, где ты изучал философию? Впрочем, в тебе живёт не только философ. Я прав?

На какой-то миг лицо Петера изменилось, и он стал совсем непохожим на того Петера, который предстал перед Тропининым всего каких-то пару часов назад у гостиницы. Однако он не смог понять причины этого изменения.

Уходя от прямого ответа, Петер сказал:

– Я не уточнил, на каких языках я умею читать. На арамейском и древнем санскрите – матери всех современных языков. Арамейский я изучал в Иерусалиме, а санскрит – в Гималаях, в Индии.

– Ты был в Тибете? – ещё больше удивился Тропинин. – Ты дошёл до Шамбалы?! Прошу тебя, продолжай.

– Ну хорошо… Писатель, обращаясь к прошлому, должен быть предельно осторожен – его мысль может изменить, исказить вереницу событий, которые, попадая на бумагу, уходя в вечность, могут исказить и настоящее, и будущее. Твои мысль и слово – это машина времени, которая переносит тебя и твоих героев в те миры и в те времена, на которые ты указуешь. Что сказано о мысли? Она быстрее света. Самое сильное оружие – не меч, но слово. Слово может и убить, и излечить. Не мной сказано. Говорят, что тот, кто владеет информацией, владеет деньгами. Это – от лукавого. Тот, кто владеет словом – истинный хозяин слова – владеет жизнью… Как мы уплотнили и замусорили пространство! Радио, телефоны, телевидение, глобальная навигация. Все эти цифры, знаки, символы – ложные вибрации. Они и в нас, и вокруг нас. Цифр и слов много, но они скрывают от нас суть – настоящие числа и слова.

– О каких числах ты говоришь? Это начинает смахивать на магию. Уж не колдун ли ты, Петер? – в словах Тропинина послышалась ирония.

От этого вопроса Петер как будто споткнулся обо что-то, но вовремя совладал с собой и спросил:

– Как ты относишься к числу три?

– Число как число… Правда, я, кажется, начинаю тебя понимать. Христианское триединство: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой. Каждому православному известны иконы, изображающие эту Святую Троицу. Даже в русских сказках число три наделено особым смыслом: три богатыря, тридевятое царство, но – тридесятое государство. Государства создаются людьми, а царство, делается намёк, – Богом. Оттого царство идентифицируется, говоря современным языком, как сущность, наделённая Божественной силой: «царствие Божие».

– Ты правильно это истолковываешь. Я так же, в таком же смысле понимаю значение этого числа. Но гораздо могущественнее – число три, возведённое в третью степень. В английском языке математический термин «степень» звучит как power – сила. На твоём языке. Именно число девять – воистину всесильное число. Девятка есть во многих основополагающих явлениях в нашем мире. А я думаю, и за его пределами. Ты ведь знаком с окружностью, не так ли? Начало отсчёта окружности – ноль. Ноль – это нейтральное значение. Он как бы абсолютен. До поры до времени. Если же мы произведём действие, очертим полный круг, пройдём некий путь и вернёмся к началу, обнаруживается, что ноль – одновременно и число 360! Сложи эти цифры. Что получится? Девять. Теперь пусть будет ещё одно действие: условно разделим окружность на восемь равных отрезков. Что мы теперь получим? Девять начал и также девять окончаний, при этом конец предшествующего отрезка есть начало последующего. И так до бесконечности. Разделив таким образом окружность по градусам, мы имеем последовательность чисел: 45, 90, 135, 180, 225, 270, 315 и 360. Круг замкнулся, но в результате каждого действия в конце каждого отрезка мы получим несколько групп чисел. И каждая группа в сумме равна девяти. Я, как человек, не чуждый религии, считаю, что изображение восьмиконечной звезды далеко не случайно. Тут – глубокий философский смысл. Ещё раз повторю: то, что мы понимаем как окончание, одновременно является началом. Я убеждён, что конца света не будет. Это противоречит Божьему промыслу.

– Если верить книгам, есть и антидевятка. Число, имеющее дьявольское происхождение, – три перевёрнутые девятки: 666. Говорят, это число антихриста (зверя).

– Твои слова – отражение твоих глубоких заблуждений, как мне кажется. Недавно я прочёл «Последние времена» Крайона. У него есть как рассуждения о «Божественной девятке», так и о трёх шестёрках. Кое-что пришлось самому домыслить. Не верь, что антихрист существует. Прими 666 не как дьявольское число, а как нейтральное значение, прими испытание, соверши действие – сложи их. Получаем 18. При дальнейшем сложении этих двух чисел, доведя результат до однозначного числа, мы вновь видим девятку. Утверждение, что три шестёрки – число дьявола, придумано людьми, и оно также имеет свой смысл, но это – искажённый смысл. Допустим всё же, что 666 – действительно число дьявола. Приложив усилие… подчёркиваю, через усилие и труд даже этот символ изменяется и превращается в девятку. Ожидаю твой вопрос «Кому под силу такое “очищение”»? Могу сразу ответить, что не нам, простым смертным, таким, какие мы есть. В этой математической метаморфозе я ещё раз вижу подтверждение ветхозаветной истории о том, что дьявол – творение воли Божией и что создан он был для наших испытаний в качестве примера.

– С тобой необыкновенно легко и интересно, Петер, ты столько знаешь. Откуда в тебе такие способности? Ты посвящён в какие-то эзотерические тайны, недоступные для обычного человека? Ты – член какого-то тайного ордена?

– Что ты! Упаси тебя Бог от таких мыслей! Просто я много пережил, прошёл нелёгкий путь, – на этот раз Петеру стоило труда, большого внутреннего усилия, чтобы сдержать заговорившие в нём чувства. – Мои знания – плод моего поиска и, конечно, благословения добрых и знающих людей. Это они вернули меня…

Петер на какое-то мгновение умолк, потом хотел было ещё что-то произнести, но начатую фразу так и не закончил. Мысль его сделала иной ход:

– Мы, грешники, в какой-то мере уподобляемся тому падшему ангелу. Придя в этот мир, каждый из нас – биологический организм, «добровольный начальный имплантат», величина со значением ноль. Куда пойдёт кривая нашей жизни, во многом зависит от нас самих: либо мы скатимся в чёрную бездну и наше значение приобретёт «минус», либо пойдём вверх по лестнице духовного совершенствования и тогда нам поставят оценку «плюс». Но ведь с точки зрения больших систем (я бы уточнил, самой главной системы духовных ценностей и законов) наш мир, всё мироздание – нейтральны. Выходит, получив условно «минус десять» в нижней точке падения, мы для возврата в состояние нейтрального значения призваны сделать так, чтобы за какой-то период времени подняться на отметку «плюс десять», то есть чем ниже траектория падения, тем выше должен быть наш путь вверх. Просто дух захватывает! Хватит ли одной жизни, чтобы успеть описать такую синусоиду?!