Текст книги "Садовник (сборник)"

– Да, нахожусь. Могу я недельку отдохнуть от того ада, который вы мне устроили?

– Но вы забыли – завтра сборный концерт в Кремле, и вы его открываете!

На лице Анны досада – она действительно это забыла, но тут же говорит с усмешкой:

– Не беда, откроет кто-нибудь другой.

– Но что мы им скажем?

– Скажите, что мне не нравится их возврат к самодержавию.

Анна дает отбой и набирает еще один номер.

– Алло… Мсье Жак? У меня к вам маленькая просьба, мсье Жак… В поселке Большие Сосны живет мой дальний родственник. Муж сестры жены, зовут Кузьмич… Дело в том, что он сломал ногу, и я хотела бы послать ему набор продуктов… Он человек простой, поэтому что-нибудь попроще… Записывайте, адрес…

35. «Рай». День

Открытая веранда ресторана. Много посетителей. Анна – за отдельным столиком. В руках – меню.

Перед ней застыл смуглолицый официант.

Анна обводит взглядом зал и спрашивает:

– Рашн но?

– Но, рашн, но, – успокаивающе говорит официант.

– О’кей, – удовлетворенно произносит Анна.

– Дринк? – спрашивает официант.

– Дринк, – кивает Анна.

– Водка? – на лице официанта легкая улыбка.

Анна задумывается на мгновенье и дает отмашку:

– Водка!

– О’кей, – говорит официант и уходит.

– Это в России пить нельзя… – задумчиво говорит Анна.

36. «Рай». День

Быть может, так выглядит рай: ослепительно-белый свет, изумрудная океанская вода, густая пальмовая зелень.

На скамеечке сидит наша звезда и, уронив голову на грудь, спит. Улыбается во сне. Невидимая райская птица издает над головой пронзительную трель, Анна вздрагивает и просыпается, смотрит вверх и по сторонам, зевает и сладко потягивается.

– Теперь я знаю, что такое рай. Это место, где тебя никто не знает и никто не спрашивает, сколько тебе лет.

Мимо идут смуглолицые аборигены. Многие с любопытством поглядывают на Анну, но хода не замедляют.

– Сколько ей лет? Сколько ей лет? – кривясь, передразнивает Анна своих соотечественников.

И вдруг замечает стоящего у пальмы аборигена, который смотрит на нее, как бы пытаясь ее понять. Анна усмехается:

– Ну, что смотришь? – спрашивает она и неожиданно для себя прибавляет выплывшее из глубин памяти имя: – Брик… «Ты был потрясающим любовником, Брик, потрясающим. Разве я не права? Все было естественно. Просто, само собой. И как ни странно, такое безразличие украшало тебя. И знаешь, если б я поняла, что мы никогда, никогда не будем вместе, я бы бросилась в кухню, схватила самый длинный и острый нож и проткнула себе сердце. Клянусь тебе! Только у меня никогда не будет очарования побежденных, никогда! Хотя сдаваться не собираюсь! Это будет победа драной кошки на раскаленной крыше. Ее задача – как можно дольше продержаться там, насколько хватит сил…» Ну что, не узнал? – после небольшой паузы обращается Анна к аборигену и вдруг замечает, что он здесь уже не один.

Мужчины и женщины смотрят удивленно.

– Не узнали? Это же Теннесси Уильямс! Наверное, он до вас еще не дошел… Что вы так смотрите?

 
«Я тоже говорить имею право
И все сейчас скажу: я не ребенок.
Получше люди слушали меня;
А не хотите, так заткните уши;
Уж лучше дать свободу языку
И высказать, что в сердце накопилось».
 

И это не узнали? Ну, ребята… Это же «Укрощение строптивой»! Я играла Катарину двадцать пять лет. Пока не надоело. Все надоедает. Даже жизнь… И даже если вся она – на сцене, в кадре, на эстраде… Что у меня есть? Квартира на Остоженке? Да заберите! Антиквариат? Да подавитесь! Детей нет, семьи нет, вокруг – жулики, одна подруга, и та дура… Грустно жить, зная, что уже никто и никогда не сожмет твою ладонь в своей, не назовет тебя Аней и не скажет: «Я вас люблю». И что никогда-никогда уже не будешь встречать рассвет, как когда-то встречала… Никогда! Никогда…

Этот монолог Анна произносит так проникновенно, что незваные ее зрители начинают аплодировать. На лице Анны растерянность.

– Что вы в самом деле? Это уже не Шекспир, не Теннесси Уильямс и даже не Радзинский… Это просто я… Я – Анна Сапфирова…

Аплодисменты становятся громче. И тогда Анна кланяется, как на сцене.

37. Аэропорт. День

Дверь лайнера отворяется, и на трап выходит блистательная и обворожительная Анна. Внизу у самолета стоит ее синий «ягуар». Около него – Толстой, Сурепкин, Паша и Илья с роскошным букетом цветов. Несколько фотокорреспондентов беспрерывно мигают вспышками. Анна лучезарно улыбается, спускаясь. Илья бежит навстречу. Картинно обнимает Анну. Еще гудят турбины, поэтому все кричат.

– Привезла?! – спрашивает Паша.

– Что? – не понимает Анна.

– Губную помаду. Ту, счастливую.

По глазам Анны понятно, что никакой счастливой губной помады у нее нет, но она убедительно врет:

– Конечно. В багаже.

– Сколько штук?

– Сто.

– Сколько дашь мне?

– Все, все тебе. Мне моего счастья хватает.

От полноты чувств Паша еще раз целует Анну.

38. Салон «ягуара». Вечер

За рулем – Илья. Анна сзади. Смотрит печально за окно, где тянется серый тоскливый подмосковный пейзаж.

– А в деревне Гадюкино опять идут дожди, – с раздражением говорит она.

– Всю неделю обещали, – сообщает Илья и тут же вспоминает и начинает увлеченно рассказывать:

– Представляешь, мама, заказ из французского гастронома по ошибке отвезли какому-то мужику из Подмосковья, а он не сожрал его, а вернул нам.

На лице Анны появляется раздражение.

– Послушай, Илья, мы, кажется, договорились, мама я для тебя, когда мы находимся среди друзей. На публике – «дорогая», а когда мы вдвоем, я для тебя – Анна Ивановна.

– Извините, Анна Ивановна, – тушуется Илья.

– Ничего, – прощает Анна. – Слушай, кажется, Большие Сосны у нас по дороге?

– Небольшой крюк придется сделать.

– Ну так сделай, – приказывает Анна.

39. Поселок Большие Сосны. Вечер

Над Большими Соснами – закат. Удивительно красиво. Анна входит во двор знакомого дома и видит, что на крыше сидят двое. Отец и сын. Кузьмич вдохновенно что-то говорит и размахивает руками, изображая солнечный шар, подбирающиеся к нему облака и пробивающие их последние лучи, Олег слушает. Анна замедляет шаг и осматривается. Она не знает, как относиться к тому, что видит, – слишком уж необычна эта картина. Кузьмич оглядывается, видит Анну, долго и удивленно смотрит, говорит что-то Олегу и торопливо спускается вниз.

40. Двор дома. Тогда же

Сильно прихрамывая, Кузьмич быстро подходит к Анне. На лице улыбка, как будто он сам себе не верит. Анна приветливо улыбается и протягивает руку. Кузьмич растерянно на нее смотрит, смешно шаркает ногой, торопливо наклоняется, чмокает и, словно испугавшись такого своего действия, тут же вытирает место поцелуя рукавом пиджака. Анна с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться. Кузьмич предельно смущен.

– Добрый вечер. Я заехала к вам… – начинает Анна.

– Очень хорошо, что заехали! – вступает Кузьмич, и дальше они говорят одновременно:

Анна: Чтобы извиниться за произошедшее.

Кузьмич: Это я должен перед вами извиниться!

Пару секунд они смотрят друг на друга молча.

– За что? – недоуменно спрашивает Анна.

Кузьмич: А вы за что?

– Из-за меня у вас перелом. Если бы я к вам без приглашения не ввалилась, то этого бы не было.

Анна в этом убеждена, но Кузьмич решительно не согласен.

– Во-первых, не из-за вас, а из-за салюта, из-за него куры не неслись потом неделю, а во-вторых, не перелом, а трещина только. Не верите? Вот! – В подтверждение своих слов Кузьмич топает об землю больной ногой, но на лице его невольно появляется гримаса боли.

– Вот-вот, – подтверждает свои слова Анна.

– Не это вот-вот! – не соглашается Кузьмич. – А то вот-вот, что я вас сверху из ведра жидким куриным пометом окатил. Вам ведь больше всех досталось!

– Ну, может, и не больше всех, – пытается не согласиться Анна, но Кузьмич прерывает ее:

– Да больше, больше! Я же видел, – машет он рукой. – Только вы не подумайте, что это было простое дерьмо! Это же самое лучшее удобрение! От него все так и прет!

Анне неприятно это вспоминать, и она меняет тему.

– И еще… Я послала вам… продуктовый заказ, а вы его вернули…

– Вернул, ага… А это сынок ваш был? Хороший парень, вежливый…

Анна усмехается и спрашивает, перебивая:

– Почему?

А Кузьмич продолжает:

– Я так сразу и подумал – сын. Но не в вас – в отца. Точно? Нет, хорошо вы его воспитали…

Кузьмич действует по проверенной житейской схеме: хочешь расположить к себе человека – похвали его ребенка. Но тут схема почему-то не сработала.

– Почему вы вернули продукты, которые я вам прислала? – настаивает Анна на своем.

– Я от лягушачьих лапок квакать начинаю, – с очень серьезным видом пытается отшутиться Кузьмич, но Анна смотрит по-прежнему строго.

– Да вы поймите, нам ничего не надо, у нас все свое, – объясняет Кузьмич.

– Здравствуйте, – говорит Олег, появление которого они не заметили. Он в том же стареньком костюме, на глазах те же черные очки.

– А это мой сын! – с радостью представляет его Кузьмич. – А это, Олег, сама Анна Сапфирова к нам в гости пожаловала! Познакомьтесь.

– Мы уже знакомы, – говорит Анна.

– Ну как, интересная сегодня серия? – немного насмешливо спрашивает Анна и указывает взглядом на крышу, где сидели отец и сын.

Отец смущен, а сын искренен.

– Очень! После дождя закат самый красивый!

Кузьмич переводит смущенный взгляд с сына на гостью.

– Сериал, который никогда не кончается и никогда не надоедает? – в голосе Анны присутствуют раздражение и даже сарказм, но Кузьмич этого не слышит.

– И совершенно бесплатный! – соглашается он и смеется.

– Ну, вот что, господа… – обрывает смех Анна.

– Мурашкины, – с готовностью называется Кузьмич.

– Ну, вот что, господа Мурашкины, – продолжает Анна, – у меня немного жизненных принципов, но они есть… – Анна вдруг задумывается, словно что-то вспоминая, и Кузьмич вновь приходит на помощь:

– А их и не может много быть – запутаешься!

– И главный из них – не быть никому должной. Ничего и никогда. – Она смотрит на Олега. – Я знаю реакцию твоего отца, поэтому обращаюсь к тебе, современному молодому человеку. Вот, возьми, пожалуйста…

Анна торопливо достает из сумочки деньги и протягивает Олегу. Но тот не двигается, ведет себя так, как будто не видит.

– Да возьми же! – срывается вдруг Анна.

Олег резко отшатывается и даже чуть не падает. Очки слетают с его лица. Анна видит и понимает, что Олег слепой. В глазах ее испуг. Она переводит взгляд на отца. Кузьмич виновато улыбается. Анна вновь смотрит на Олега. Тот наклоняется, нащупывает очки, надевает их и, выпрямившись, улыбается как прежде.

– Извините, – говорит Анна, поворачивается и быстро уходит.

41. Квартира Анны на Остоженке

Анна сидит на диване и с мрачным неподвижным лицом смотрит в телеэкран, равномерно и методично щелкая пультом. На всех каналах – пошлая и бездарная попса. Девочки трясут титьками, а мальчики крутят попками.

Анна выключает телевизор.

42. Там же. Тогда же

Анна стоит посреди своей огромной, заставленной антиквариатом квартиры, смотрит на знакомые предметы, запоминая их местоположение: стол, горка, секретер, напольные часы. Потом смотрит на окно, зажмуривает глаза и начинает движение вслепую. Темнота. Тут же она задевает за угол стола, натыкается на горку, опрокидывает часы. Мы тоже ничего этого не видим, а только слышим звон и грохот. Анна падает, трет ушибленное колено, стонет от боли, но глаз не открывает и продолжает путь на четвереньках среди битого фарфора и стекла. Наконец Анна упирается головой в стену под окном, опираясь на нее, поднимается и открывает глаза. Перед ней лежит осколок зеркала. Анна смотрит на себя с презрением и отвращением.

– Принципы у нее… А сама на все готова за горсточку аплодисментов… Никого, кроме себя, не видишь в упор, звезда… Всё, Анна Сапфирова, конец.

43. Офис Анны Сапфировой. День

Анна сидит в своем кресле. Перед ней стоят взволнованные и растерянные Толстой и Сурепкин.

Толстой: Но это невозможно! Решительно невозможно!

Сурепкин: Никак невозможно.

Анна (удивленно и насмешливо): Почему?

Толстой: Да потому что никто еще так не уходил.

Сурепкин: Никто.

Анна: Уходили… Не такие люди уходили… Еще как уходили…

Толстой: Анна Ивановна, можно я встану перед вами на колени?

Анна: Мне по барабану.

Толстой бухается на колени. Глядя на него, на колени осторожно опускается Сурепкин.

Толстой: Анна Ивановна, публика вас не отпустит!

Анна (усмехается): Она давно меня отпустила, да я подзадержалась… Думала, что можно на это как-то повлиять… Я не могу трясти на сцене титьками, как эти… девочки, и вертеть попой, как эти… мальчики… Я и в прежнее время этого не делала, а теперь и подавно…

Толстой: Вас знают, любят, помнят!

Анна (усмехается): Помнят… Какой ценой? – Ее взгляд падает на рекламный плакат, на котором она стоит в обнимку с Ильей. – Мне осточертело изображать любящую жену этого сосунка…

Толстой: Анна Ивановна, сегодняшняя звезда обязана иметь молодого мужа! Это закон шоу-бизнеса.

Сурепкин: У Тюкиной тоже молодой.

Толстой (кричит): У Тюкиной на восемь лет старше вашего, и именно это обстоятельство увело у нее поклонниц старше пятидесяти и привело к вам.

Анна (Толстому): А что это вы орете? Что вообще здесь делаете? После того… шабаша двойников я вас уволила.

– Уволили? – удивляется Толстой. – Я этого не знал.

– Забыла сказать, – объясняет Анна. – Возраст, знаете ли, склероз.

– Очень хорошо, – соглашается Толстой, поворачивается и уходит на коленях, но, сделав пару неловких шагов, вскакивает на ноги и бежит к двери.

Анна переводит взгляд на Сурепкина. Тот поднимается, отряхивает колени и с задумчивостью во взгляде говорит:

– Не все так просто, Анна Ивановна…

44. Квартира Анны. День

В квартире – Анна, Паша и двое мужчин. Один, одетый во все черное, сидит чуть сзади Паши и неотрывно, не моргая, смотрит на Анну. Второй, в черной бархатной блузе, ходит по квартире, делает пасы и что-то шепчет.

Паша: Я поняла. Тебя зомбировали!

Мужчина в блузе подхватывает:

– Аура захламлена! Астралы забиты!

Анна указывает взглядом на другого мужчину:

– Что он все время на меня смотрит?

Паша (шепотом): Это знаменитый парапсихолог. Выводит взглядом даже из комы, трех покойников воскресил, по телевизору показывали.

Анна усмехается:

– Ну, я пока еще…

– Не в этом дело, – перебивает ее Паша и сообщает великую тайну: – Есть вещи страшнее смерти!

– Да, какие же? – интересуется Анна.

– Забвение! – выдает Паша, вытаращив от ужаса глаза.

Анна смотрит на подругу с изумлением:

– Пашка, откуда ты знаешь такие слова? Кто тебя научил?

Паша показывает взглядом на экстрасенса.

– Этот?! – Анна резко поворачивается и пристально смотрит на экстрасенса.

Того словно невидимая волна сшибает. Он опрокидывается навзничь. Второй испуганно помогает ему подняться.

– Пошли к чёрту, мракобесы! Вон! – кричит Анна.

И мракобесы поспешно покидают помещение.

Паша обхватывает голову руками и шепчет:

– Нюся, ты сошла с ума! Но знай, что бы с тобой ни случилось, где бы ты ни была, в любой психушке, я буду с тобой! Я никогда не забуду того, что ты для меня сделала – поверила, пустила в свой дом, вывела в свет! Такое не забывается!

Анна смотрит на подругу печально и мрачно и ничего не говорит.

45. Квартира Анны на Остоженке. Вечер

Анна сидит в кухне и пьет кофе. На столе кипа желтых газет. На верхней – фотография Анны. Огромный заголовок: «Анна Сапфирова сошла с ума».

Как нерадивый ученик перед ней стоит Илья. Губы у него дрожат:

– Анна Ивановна, не выгоняйте меня.

Анна усмехается.

– Четыре моих законных мужа говорили то же, что говорит фиктивный. Чёрт! – вспоминает она и берет телефон. – Алло, театр. Это Сапфирова. Отменяйте завтрашний спектакль. И все последующие. Всё. Финита… А Тригорину скажите: пора и честь знать…

Анна смотрит на Илью с удивлением и раздражением.

– Ну что ты тут стоишь, иди.

– Куда я пойду?

– Туда, откуда здесь появился. Ты ведь, кажется, с Алтая?

– Да.

– Ну вот, туда и возвращайся. Там прекрасная экология. Устроишься на завод, станешь маме помогать, женишься на хорошей девушке, будешь жить как человек. А здесь тебя подцепит какая-нибудь крыса, и будешь бегать с ней по крысиным тусовкам, и посереют твои розовые щечки, и поблекнут голубые глазки, и в лице появится что-то неуловимо крысиное. Ты понял меня, сынок?

– Понял.

– Хочешь, я дам тебе денег на дорогу?

– Да.

Анна открывает сумочку и протягивает Илье деньги – кажется, те самые, которые не взял Олег. Илья берет их.

46. Офис Анны. День

Стол Сурепкина завален толстыми бухгалтерскими книгами. Здесь же – калькулятор, арифмометр и большие конторские счеты. Анна сидит напротив, закинув ногу на ногу. Вид у нее скучающий.

– Ну и что вы мне собирались сказать? – спрашивает она.

– На ваших счетах нет ни копейки, – сообщает Сурепкин, испытующе глядя на Анну.

Та не очень удивляется.

– Вот как? Я работала дни и ночи, и…

– Это Толстой. Ему никак нельзя было доверять, – тем же тоном сообщает Сурепкин.

– Давайте вызовем его и спросим, – без особого энтузиазма предлагает Анна.

– Но вы же его уволили…

– Уволила.

– У вас один выход – остаться и продолжать выступления…

– Сурепкин, – строго напоминает Анна, – ты же знаешь, я никогда своего решения не меняю. Однажды я решила прийти на сцену и пришла. А теперь я решила с нее уйти. И никто не сможет меня остановить.

Тот согласно кивает.

– В таком случае, чтобы заплатить неустойки, вам придется продать всё…

– Всё?

– Да, всё – квартиру, машину, всё…

Для Анны это неожиданность, большая неожиданность. Помолчав, она улыбается и интересуется:

– Значит, я буду бомжом?

– Ну, этого мы не допустим, Анна Ивановна, – в голосе Сурепкина забота. – Что-нибудь придумаем… У меня есть очень приличная однушка в Капотне… Там моя мама жила, умерла в прошлом году, мебель осталась, посуда, как говорится – заходи и живи.

– Капотня? Это интересно. Никогда не была в Капотне. Постойте, а на что же я буду жить?

– Как и все в вашем возрасте – на пенсию. Три восемьсот. Рублей, конечно, не евро…

Анна усмехается:

– Не так уж я их и любила.

– Ну, за народную добавка, за Госпремию, я думаю, тысяч десять набежит.

Анна кивает, неотрывно глядя на Сурепкина.

– А что, неплохие деньги? – говорит она.

– Неплохие, – охотно соглашается Сурепкин.

– Да и много ли в моем возрасте надо?

– Ну, в общем-то, конечно…

– Ну, так значит так, – говорит Анна и решительно поднимается.

Сурепкин не верит своему счастью и опускает голову. Анна смотрит на него внимательно. На глазах Сурепкина слезы.

– Что с вами? – удивленно спрашивает Анна.

– Я остаюсь ни с чем, – сообщает Сурепкин, с трудом сдерживая рыдания.

– Какой артист пропал, – говорит вполголоса Анна, боясь расхохотаться.

– Что?

– Ничего, ничего, – говорит Анна и, подойдя, неожиданно целует Сурепкина в лоб.

Тот удивленно поднимает голову, трогает ладонью место поцелуя.

– Что это?

– Это тебе на память, – говорит Анна. – На долгую-долгую память. Мой поцелуй будет тебя, Сурепкин, жечь, когда ты, Сурепкин, будешь врать и воровать.

47. Квартира Анны на Остоженке. Ночь

Анна неподвижно стоит у окна, скрестив на груди руки. Вид на Кремль. Рубиновая звезда неожиданно превращается в горящий факел.

48. Квартира Анны в Капотне. Ночь.

Горящий факел нефтеперерабатывающего завода.

Анна стоит у окна, неподвижно скрестив руки на груди.

49. Капотня. Оптовый рынок. Зима

У продовольственного ларька стоит небольшая очередь из женщин пенсионного возраста. Все одеты скромно, неброско. У каждой – сумка на колесиках. Последняя – Анна. И она одета просто и неброско, и у нее сумка на колесиках, но что-то ее все же от них отличает…

Первая женщина: Вы не знаете, куда подевалась Анна Сапфирова? То из телевизора не вылезала, а то ни слуху ни духу.

Вторая: Она с ума сошла, в психушке лежит, я сама в газете читала.

Третья: А я слышала – умерла.

Вторая: Да нет, с ума сошла! Я сама читала.

Четвертая: Что вы говорите, она уехала на пмж на свою историческую родину… Знаете, какая у нее настоящая фамилия – Шапиро!

Первая, вторая, третья: Да вы что?!

Анна молчит и как бы не слышит.

Первая обращается к ней:

– А вы ничего про Анну Сапфирову не слышали?

Анна: А кто это?

Первая: Какая странная женщина…

Третья: Да я говорю – она умерла!

50. Квартира Анны в Капотне

В квартире старая советская мебель.

Анна поливает стоящий на окне цветок в горшке и вдруг обнаруживает, что тот мертв. Корешки сгнили и отпали. Анна бросает цветок, садится на стул, задумывается, что-то новое и страшное ощущая в себе. Хватает телефон, набирает 03.

– Скорая слушает, – доносится из трубки голос.

Анна кидает трубку на аппарат, осторожно подходит к кровати и ложится на спину. Складывает руки на груди. Закрывает глаза. Открывает, поправляет юбку и снова закрывает. Лежит неподвижно и не дыша.

С кухни доносится какой-то шум. Анна прислушивается, вскакивает и бежит туда. На плите убегающий кофе.

Анна наливает остатки кофе в чашку, садится за стол, задумчиво улыбаясь, пьет.

51. Там же. Вечер

На подоконнике живой цветущий цветок. Анна сидит на табурете перед маленьким телевизором и равномерно и методично щелкает пультом. По всем каналам – все та же попса. Девочки трясут титьками, а мальчики крутят попками. Но на одном канале Анна задерживается, потому что слышит знакомый голос. Это тот самый Хомутов, которого однажды при всех Анна поставила на колени.

Вид и голос Хомутова, как всегда, восторженно-счастливый.

– Праздник! Праздник! Праздник! – кричит он в микрофон. – Праздник кинематографистов, праздник зрителей, праздник всех, кто любит Россию! Только что закончился премьерный вип-показ фильма, которого мы так ждали. Американский «Оскар» склоняет свою лысую голову – на экраны выходит русский фильм «Императрица Анна Иоанновна». Узнаем мнение зрителей. Известный модельер Паола Лебски со своим молодым мужем. Как вам фильм?

– Это что-то с чем-то! Умереть – не встать!

Анна узнает голос, но все равно не верит: «Паша?»

– А вам, мистер Русский мускул?

– Жесть.

– И ты, сынок? – тихо говорит Анна, улыбаясь.

– А вот идут те, чьими усилиями создавался этот фильм. Они всегда и везде вместе, владельцы крупнейшей продюсерской компании «Сурепкинэндтолстой».

Сурепкин: Я горд.

Толстой: Я счастлив. Наш фильм о честных людях, честно сделанный честными людьми.

Анна вглядывается в экран и видит на лбу Сурепкина крестик лейкопластыря. Она откидывает голову назад и смеется, а Хомутов продолжает захлебываться восторгом:

– Этот фильм исторический, но он поднимает вечные проблемы нашей страны, убедительно доказывая, что России не нужны западные рецепты демократии, что она может и должна развиваться и идти к процветанию своим собственным путем. А вот, наконец, и режиссер! Какое вы испытываете чувство?

Режиссер (попыхивая трубкой): Я счастлив! Я снял фильм, о котором мечтал всю жизнь, с той актрисой, о которой мечтал всю жизнь!

Толстой: Вы имеете в виду Ираиду Тюкину?

Режиссер: Конечно.

Толстой: А были ли другие претенденты на эту роль?..

Режиссер: Ну что вы, какие другие.

Толстой: А вот, наконец, наша звезда, наша новоявленная императрица!

Анна выключает телевизор.

52. Тверской бульвар. День

Весна. Тепло и солнечно. Анна сидит на скамеечке, подставив лицо солнцу. Мимо идут люди, и никто на нее не смотрит. Одна собачка, маленький фоксик, о которой забыл ее хозяин, подбегает к Анне, прыгает на скамейку и начинает «целовать» Анну. Хозяин – тот самый водитель «чайки», с которым мы познакомились в самом начале. Сидит на лавочке и читает книгу. Анна не гонит от себя собачку. Ей даже нравится. Хозяин наконец обнаруживает, что фоксика нет рядом, кричит: «Луша, Луша!» – вскакивает и бежит к ней.

– Луша! Прекрати! Извините, пожалуйста, – запыхавшись, говорит он.

– Ну что вы. Таких масок для лица не предлагают в самых дорогих салонах, – улыбается Анна.

Мужчина берет собаку на поводок.

– Извините еще раз. – Он не узнает Анну.

Шутливо-благодарно Анна смотрит на собачку.

– Спасибо, Луша!

– Спасибо вам, что не начали скандалить. А то одна при всем макияже вот так же сидела, жениха ждала, так Луша всю краску с нее слизала. Жених увидел, какая она есть на самом деле… и всё: «Свадьбы не будет!» – смущенно смеется мужчина.

– Я не накрашена и никого не жду, – с улыбкой отвечает Анна.

Мужчина с собачкой уходит, оглядываясь на ходу.

Где-то гремит гром.

– Привет теще, – улыбаясь, негромко говорит Анна.

53. Пушкинская площадь. Тогда же

В сквере два десятка молодых людей под присмотром милиционеров протестуют против пошлости и засилья попсы на телевидении. Об этом их плакаты и речовки. Лица у молодых людей чистые, искренние, хорошие. Среди них Анна видит тех строгих девушку и юношу в очках, которые устроили скандал на конкурсе двойников. Кажется, они узнали Анну. Она поворачивается и уходит. Они следуют за ней.

Девушка: Извините, извините пожалуйста!

Анна останавливается и смотрит вопросительно.

Девушка: Извините, вы Анна Сапфирова?

Анна: Кто?

Девушка и юноша растеряны. Анна уходит и слышит, как юноша выговаривает девушке:

– Я же говорил – это не она. А теперь представь, если бы ты стала извиняться?

Еще сильнее гремит гром.

54. Тогда же. День

Съемки с очень большой высоты. Мы смотрим вниз, как, быть может, смотрит Бог, видя всех нас вместе и каждого по отдельности.

Москва, центр… Пушкинская, Маяковская… Очень много машин и еще больше людей. Сверху они – точки. Все движутся, а одна – неподвижна. Камера стремительно опускается вниз… Это человек стоит, потому что не может идти. Он – слепой. Это – Олег.

Анна останавливается, видя его. Он стоит, ожидая, что кто-нибудь к нему подойдет, но никто не подходит, его просто не замечают. У Анны нет другого выхода, и она подходит.

– Вам помочь? – спрашивает она.

– Да! – радостно откликается юноша.

Анна берет его под руку и переводит через проезжую часть.

– Здесь еще один переход, – говорит она.

– Да, – говорит он. – Только возьмите меня покрепче.

Она берет его под руку крепче и переводит через дорогу.

– Это ведь Пушкинская? – спрашивает он.

– Пушкинская. Вам на метро?

– Нет. Мне надо на площадь Маяковского. Я опаздываю. Не могли бы вы меня туда довести?

– Да, конечно.

– Спасибо.

Гремит гром.

55. Пл. Маяковского. День

Они подходят к площади Маяковского. Там возле памятника мечется Кузьмич. Увидев сына, он кидается навстречу. Анна пытается освободить свою руку и уйти, но ей это не удается – юноша крепко прижимает ее к себе, и Анна остается.

– Олег! – кричит возмущенный Кузьмич. – Я сейчас буду тебя ругать!

Тот виновато склоняет голову. Анна улыбается просяще:

– Не ругайте его, пожалуйста.

– Нет, буду! – стоит на своем мужчина, отводит сына на пару шагов в сторону и сначала машет перед его носом указательным пальцем, а потом произносит с чувством слова, которые в его понимании означают «ругать»:

– Олег! Как тебе не стыдно! Ай-ай-ай!

Анна едва сдерживает улыбку. Отругав таким образом сына, мужчина поворачивается к Анне, благодарит:

– Спасибо вам большое.

– Ну что вы, не за что… – говорит Анна.

Она боялась, что мужчина ее узнает, но на это нет и намека, и она успокаивается.

– Взял моду – уходить. Повернусь – нету, как будто кого ищет, – жалуется мужчина на виновато улыбающегося сына. – Ну, кого ты здесь ищешь?

Мужчина смотрит на часы на гостинице «Пекин», вспоминает, сколько ему пришлось ждать и волноваться, и вновь подскакивает к сыну и машет перед его лицом пальцем.

С неба припускает густой весенний дождь. Мужчина и Анна хватают Олега с двух сторон под руки, и они бегут под козырек станции метро.

– Что мы будем делать без зонтика? – сердится мужчина.

– Я говорил, нам давно пора купить зонтик, – говорит Олег.

– Купить! Где тут его купишь? Вы не знаете, где здесь можно купить зонтик? – обращается Кузьмич к Анне.

Анна обводит взглядом улицу и вспоминает:

– Зачем покупать? Возьмите мой. – Она вытаскивает из сумочки складной зонтик.

– А вы как же?

– Я живу так далеко, что там наверняка нет никакого дождя. А мне как раз в метро.

– Я у вас его куплю. Сколько он стоит? – Кузьмич вытаскивает из заднего кармана брюк мятые купюры.

– Папа, – просит сын.

– Нет, сынок, зонтик вещь дорогая, – не соглашается тот. – Просто так я его не возьму.

– А я не отдам за деньги, – говорит Анна, грустно улыбнувшись.

– Ну, извините, – говорит Кузьмич и обиженно отворачивается.

– Пожалуйста, – говорит Анна и делает то же самое.

– А может, вы дадите нам свой телефон? Папа позвонит вам и привезет, – неожиданно предлагает Олег.

Кузьмич и Анна смотрят друг на друга.

56. Квартира Анны в Капотне

Весна, даже в Капотне весна. Солнечно, тепло, радостно чирикают воробьи. Анна стоит на подоконнике, моет окно, громко напевая, пытаясь старую советскую песню превратить в джазовую композицию:

 
Тишина за Рогожской заставою…
Тишина за Рогожской заставою…
Тишина за Рогожской заставою…
Тишина за Рогожской заставою!
 

Анна смеется над собой, и вдруг звонит телефон. Это так неожиданно, что она сильно вздрагивает. Телефон звонит громко и требовательно. Анна спускается, подходит к нему, глядя удивленно, как на живого, обходит вокруг и наконец берет трубку.

– Алло, – говорит она осторожно.

57. Квартира Анны. День

Анна стоит перед закрытой дверью. Вид у нее взволнованный и даже немного торжественный. Дверь открывается. На пороге Кузьмич.

Вид у него какой-то жалкий, помятый, смотрит виновато. Жмется и прячет что-то за спиной. В ее глазах появляется недоумение.

Кузьмич: Здрасьте. Можно в туалет?

Анна (растерянно): Пожалуйста…

Кузьмич протискивается в дверь совмещенного санузла, продолжая что-то за спиной прятать.

Анна уходит в комнату. В туалете шумит унитаз. Анна хмурится, закрывает дверь и садится в кресло. Чуть погодя, Кузьмич стучит осторожно в дверь комнаты.

– Да-да! – вскакивает Анна, изображая на лице приветливую улыбку.

Кузьмич немножко привел себя в порядок: умылся, расчесал волосы. Руки пусты. Улыбается виновато.

– Яйца… – сообщает он едва слышно.

– Что? – не понимает Анна.

– Яйца, – громче говорит Кузьмич. – В электричке – ничего, в метро – ничего, а в автобусе… – Кузьмич изображает руками и лицом предельное сжатие. – Одно только уцелело.

– Что?! – в голосе Анны смятение, она не хочет этого слышать, но разговор поддерживать надо.

– Да яйца же! – радостно восклицает Кузьмич и вынимает из кармана куриное яйцо. – Я взял два десятка вам в подарок. В огороде еще ничего нет, в саду и подавно, а они домашние, только из-под курочек. Тепленькие еще… Были… В электричке – ничего, в метро – ничего, а в автобусе… Как сдавили! Одно осталось! Зато какое!

– Какое?

– Не видите?

– Нет.

– Двухжелтковое!

– Как это? Не понимаю.

– Да вы на свет посмотрите, видите?

Анна и Кузьмич стоят рядом и вытягиваются наподобие «Рабочего и колхозницы», только вместо серпа и молота у них в руках куриное яйцо.

– Видите?

– Нет.

– Да смотрите же! – Он протягивает яйцо, но как-то неловко, оно падает и растекается по полу.