Текст книги "Культурология. История мировой и отечественной культуры"

1. Обрисуйте географические и временные границы китайской культуры. Какие эпохи выделяются в китайской культурной истории?

2. Какие философско-религиозные учения легли в основу культуры Китая? Каковы их основные положения? Разъясните смысл понятия Дао.

3. Расскажите о роли традиций, принципе «у-вэй», отношении к старшим – по возрасту и должности.

4. Каковы особенности китайского образования?

5. Каковы особенности китайской мифологии и ее героев?

6. Каково в китайской культуре отношение к природе и как это выразилось в искусстве? Расскажите об особенностях, направлениях и достижениях художественной культуры Китая

7. Как китайское отношение к природе сказалось на развитии науки?

Буддизм, государство и общество в странах Центральной и Восточной Азии в средние века. М., 1982.

Григорьева Т. П. Дао и Логос. М., 1995.

Дао и даосизм в Китае. М., 1982.

Жаров С. Н. Три лика китайской культуры: конфуцианство, буддизм, даосизм. Воронеж. 1995.

Конфуцианско-даосистский тип культуры // Введение в культурологию. /отв. ред. Е. В. Попов. М., 1996.

Мифы народов мира. М., 1982.

Нидем Дж. Этика и ритуал в традиционном Китае. М., 1983.

Проблема человека в традиционных китайских учениях. М., 1983.

Одной из наиболее своеобразных культур Востока является японская. Культура и цивилизация Японии сформировались в результате сложных, разнообразных и разновременных этнических контактов. Испытав значительное влияние китайской и буддийской культур, японская возникла и приняла национальные очертания значительно позже, в первые века уже нашей эры. Причины этого следует искать прежде всего в географических условиях. Территориально Япония отстоит еще дальше на Восток, чем Китай, и не случайно известна под названием «Страна Восходящего Солнца» – так издавна называют ее сами японцы. Красное солнце на белом фоне изображено на государственном флаге Японии. Япония расположена на многочисленных островах, и десятки веков назад сообщение не только с материком, но и между островами было весьма непростым делом.

Крупнейшие из Японских островов – Хоккайдо, Хонсю, Кюсю и Сикоку. Большая часть их территории находится в зоне сложных климатических условий: холодные снежные зимы с пронизывающим ветром, длительные периоды проливных дождей, частые землетрясения, тайфуны, цунами создают значительные сложности для сельского хозяйства, рыболовства, строительства. Три четверти суши составляют в Японии горы. Они крайне бедны полезными ископаемыми. Ответом на вызов со стороны природы оказалась способность к творческому усвоению самых различных культурных влияний. Стремление учиться, исключительное упорство, дисциплинированность испокон веков являются чертами японского национального характера. Лаконичность и сдержанность отличают и японскую манеру поведения, и японскую архитектуру, и японское искусство.

Стремление учиться и по сей день осталось одной из определяющих черт японской социальной модели. Особенно наглядно для наших современников это проявилось в том, что, потерпев сокрушительное поражение во второй мировой войне, японцы не посчитали зазорным учиться у победителей – в экономике, науке, технике, спорте – достигнув за короткое время впечатляющих успехов во всех этих областях. Достаточно сказать, что продукция японского судостроения по количеству сравнима с производством всего остального мира. Стремление учиться, вместе с тем, никогда не сводилось в Японии к простому заимствованию. Любые влияния органично вплавлялись в японскую культуру, трансформировались в ней, находили продолжение и развитие в самобытной и оригинальной форме. Вот как пишет об этом один из крупнейших японских писателей ХХ в., Акутагава Рюноске: «Издалека в нашу страну пришли Конфуций, Мэн-Цзы, Чжуанцзы… Мудрецы Китая, кроме учения Дао, принесли шелка… яшму… и – нечто более благородное у чудесное, чем яшма – иероглифы… И ведь не иероглифы подчинили нас, а мы подчинили себе иероглифы… Не то наш язык мог бы стать китайским… Наше дыхание, как морской ветер, смягчило даже учение Конфуция и учение Лао-Цзы. Будду постигла та же судьба… Наша сила не в том, чтобы разрушать, … а в том, чтобы переделывать (Акутагава Рюноске. Паутинка. Новеллы. М., 1987. С. 226–227).

Древнейшая из эпох японской культуры известна под названием кофун дзидай. Кофун представляет собой курган, квадратный спереди и круглый сзади, окруженный наполненным водой рвом. Обнаружено более 10 тыс. таких курганов – погребений, древнейший из которых, Хасихака, близ священной горы Мива, датируется 300–310 гг. нашей эры. Его размеры достигают 278 м., что позволяет предположить в нем захоронение одного из первых японских царей, Ямато. (Ямато – означает путь гор).

На рубеже III–IV вв. в долине Ямато распространились представления, что царь (окими) является обителью божественного духа горы Мива. В VII в. из Китая пришел термин тэнно (кит. тянь хуань) – небесный правитель. Приравненный к богам окими, озирая край с вершины священной горы, мог наилучшим образом управлять страной. Существовал даже особый обряд воцарения, для выполнения которого царь должен был удалиться в специально построенное помещение и провести там в покое определенное время – чтобы божественный дух вселился в него.

Так сложилось, что культ императора, зародившийся в эпоху кофун, в последующем только нарастал. Главными составляющими японской религии являются культ предков и правителей (также пришедший из Китая, но здесь достигший еще большей степени) и обожествление духов. Религия, сложившаяся в Японии в ходе переплетения даосизма, конфуцианства, буддизма и местных традиций, получила название синтоизма (синто – путь богов). Пантеон раннего синтоизма состоял из божеств – предков наиболее важных родов, прародительницей царского клана считалась богиня Аматэрасу. Утверждение синтоизма как государственной религии произошло в VII в. при императоре Тэмму, создавшего государственный совет по делам религии. При нем была учреждена первая столица Фудзивара Ке, резиденция царя с 694 по 710 гг.

В 710 г. в местности Нара была построена уже постоянная столица – Хэйдзё Кё (столица цитадели мира). Этим открывается эпоха Нара (710–794 гг.). Первые столицы были построены по особому плану жрецов в долинах, омываемых реками и окруженных горами. Комплекс зданий дворца императора – микадо образовывал замкнутый прямоугольник, внутри которого находился декоративный парк. В VIII в. появился лунный календарь, месяцы которого, начинаясь с января, носили порядковый номер, обладая еще и дополнительными названиями (напр., «месяц сокрывшихся богов»). Общие летоисчисление велось по годам царствования императоров, часто также с дополнительным названием (например, «Тайка» – «Великие реформы»). В 784 г. столица Японии была перенесена в г. Нагаока, а в 794 г. – в Хэйан Кё (Киото), что означает «Мир и спокойствие».

Начавшаяся в 794 и продолжавшаяся до 1185 г. эпоха Хэйан считается «Золотым веком» японской культуры. Именно в этот период произошло творческое переосмысление пришедших из Китая и Кореи влияний. Необыкновенной утонченности достигло свойственное японцам поэтическое восприятие мира, происходило становление национальных литературных жанров, «Хэйанская культурная традиция складывалась из обрядов, граничащих с шаманством и магией, мистического даосизма, конфуцианства и таинственного буддизма» (Культурология. История мировой культуры. / Под ред. А. Н. Марковой. М., 2001. С. 309.).

На исходе XII в., когда Япония вступила в эпоху зрелого феодализма, к власти пришло военно-феодальное сословие самураев, а государство стало возглавляться сёгуном, военным правительством, просуществовавшим вплоть до XIX в. Столица была перенесена в бывшую военную ставку главы сёгуната, Минамото – селение Камакура. В культуре периода Кама-кура (1192–1333) усиливается народная основа, возрастает интерес к истории и реальной жизни, упрощаются религиозные обряды.

Следующий период в эпохе сёгуната – Муромати (1333–1575), получил свое название по кварталу в старой столице, Киото, где располагалось военное правительство сёгунов из рода Асикага. XIV век оказался веком феодальных междоусобиц и в этом смысле был переходным периодом к зрелому феодализму. Распри прекратились в промежутке времени между вторым и третьим сёгунатом (1575–1614). Период, завершающий феодализм и начинающий новую историю Японии, именуется Эдо (по названию новой столицы, ныне – Токио), он продлился с 1614 по 1868 г. В эту пору основными творцами и потребителями культуры, принимающей все более мирской характер, становится третье сословие горожан.

Ликвидация режима сёгуната и реставрация императорской власти произошли после революции Мэйдзи (1867–68 гг.), которая расчистила поле для капиталистического развития Японии. Эпоха Мэйдзи – эпоха японского Просвещения, выведшая страну из экономической и культурной изоляции. Вместе с тем, культурно-исторические традиции не были прерваны, и чрезвычайно сильны и по сей день. Согласно действующей с 1947 г. конституции император является «символом государства и единства нации», что определено «волей всего народа, которому принадлежит суверенная власть». День рождения императора отмечается как национальный праздник Японии.

Родовые и религиозные культы, освященные религией синто, способствовали идейно-политической разобщенности, и поэтому в VI–VII вв. японские правители установили общегосударственную идеологию на основе буддизма, лишенного родовых привязанностей. Его проникновение началось в середине VI в. прибытием в Японию корейского посольства. В эпоху Нара буддизм получает статус государственной религии, подвергаясь при этом непрерывным трансформациям и адаптации к Японским социально-культурным условиям. Поначалу буддизм культивировался только властью, не находя влияния в народе. Уже в эпоху Нара, в VII–VIII вв. произошло утверждение пришедших в Японию из Китая школ таинственного буддизма – Тэндай и Сингон. Японское тайное учение, таймицу, утверждало, что все живые существа обладают сущностью Будды. Основатель школы Сингон Кукай (774–835) наделял таковой и живую и неживую природу, сама Вселенная рассматривалась как тело верховного Будды Махавайроганы. Подобный подход был близок мировоззрению японцев с их обожествлением природы и синтоистскими представлениями об одухотворенности всего сущего. В различных формах синтеза буддизма и синтоизма национальные божества представали как воплощения (аватары) различных будд и боддхисаттв. Широко распространилась отшельническая аскетическая жизнь в горах, издавна обожествляемых в Японии. Таких отшельников называли «спящими в горах». Будучи врачевателями, травниками, заклинателями, проводниками, рассказчиками, горные отшельники были чрезвычайно популярны и почитаемы народом. Как простому народу, так и аристократии были близки буддийские идеи о возможности спасения без исполнения сложных ритуалов.

В XII–XIII вв., в эпоху сёгуната, в Японии распространился пришедший из Китая чань-буддизм (яп. – дзэн-буддизм). Особую популярность он приобрел среди самураев. Как мы помним, в чань-буддизме самозерцание, внутреннее сосредоточение личности могут завершаться мгновенным просветлением, постижением истины. В дзэн-буддийских монастырях практиковались средства перестройки мышления, подготовки к вспышке озарения. Дзэн-буддизм проповедовал значительность повседневной деятельности. Вера в иррациональное постижение истины отразилась и в возникшей в XIV веке эстетической концепции «югэн» («Красота сокровенного»). Согласно этой концепции, истина сокрыта в красоте вещей – сада, букета, картины. Именно тогда родились монохромная (одноцветная) живопись, выразительность которой достигалась посредством лаконичности, сдержанности, искусство сухого пейзажа – сада из песка и камней, предназначенного для созерцания, обряд чайной церемонии, целью которой было неторопливое, наполненное глубоким эстетическим и этическим смыслом общение.

Не просто средством самообороны, но целой наукой жизни, источником сокровенных знаний стал для самураев комплекс боевых искусств – кэмпо. Кэмпо имел своей основой философию даосизма и конфуцианства, искусство индийской йоги, дзэн-буддийскую психотехнику концентрации сознания, достижения тибетской медицины, пластику ритуальных боевых танцев. Значительный вклад боевые техники внесли в развитие классического театра – но и кабуки, постановки которых изобиловали батальными сценами.

Сословие самураев, сложившееся в период Кама-курского сёгуната (1192–1333), признавало «воинскую доблесть» наивысшей из всех возможных. Воины – ронины, бродившие по стране в поисках применения своей воинской доблести, сформировали кодекс чести самураев, «бусидо» (букв. «путь воина»), постепенно ставший нравственным идеалом для всего общества. Бусидо культивировал беспредельную преданность своему господину, готовность пойти за ним даже в могилу. Если ронин не сумел предотвратить смерть хозяина – даже в неравном бою, его бусидо должен был завершиться ритуальным самоубийством – харакири. Более того, право на харакири ронин получал только после катакиути, кровной мести за насильственную смерть господина или старшего члена его семьи. В японской литературе многократно воспет «подвиг 47 ронинов» (в 1702 г.), которые именно так и поступили.

«Самурайские доблести» воспринимались и культивировались японцами всех социальных слоев с большой готовностью во многом потому, что от них веяло подлинно своим, японским духом. Эти качества помогали японцам противостоять иностранному влиянию, когда Япония уже сложилась и укрепилась как государство с прочными культурными традициями. Они же в какой-то степени поддерживали в сознании японцев идею самоизоляции, возникшую в начале XVII в. (см. Пронников В. А., Ладанов И. Д. Японцы. М., 1985. С. 11). В 1611–1614 гг. сёгун Иэясу издал ряд указов о запрещении христианской религии, из Японии были изгнаны христианские миссионеры, проводились даже казни христиан. Португальским кораблям, доставлявшим миссионеров, в 1639 г. запрещено было даже приближаться к японским берегам, еще раньше был закрыт выезд японцев за границу, а тем, кто уже жил за пределами Японии, под страхом смертной казни запрещалось возвращение.

Этические нормы бусидо не были искоренены из самосознания японцев даже с формальным упразднением сословия самураев – после падения сёгуната Токутагава в 1867 г. Последовавшие уже в следующем, ХХ веке две мировые войны возвели следование самурайскому кодексу чести до иступленного фанатизма, военной истерии. Небывалого уровня в этот период достиг культ императора, в боевых действиях широко использовались самоубийцы – камикадзе (букв. «божественный ветер»), направлявшие на противника самолеты или торпеды. Еще много лет после второй мировой войны в джунглях Филиппин, Борнео, Суматры обнаруживали буквально одичавших солдат и офицеров, которые не желали прекращать военных действий, пока не услышат указ о капитуляции Японии от высшего командования.

Кодекс самурайской чести, вместе с тем, запрещал употребление боевых искусств без необходимости, утверждал готовность к самопожертвованию, в том числе ради членов семьи. Американский писатель ХХ века Томас Вулф писал о том удивлении, с которым он впервые столкнулся с японцем, жившим этажом выше. Долгое время их общение ограничивалось лишь вежливыми приветствиями, пока однажды рано утром сосед-японец не позвонил ему в дверь. С виноватой улыбкой он сообщил, что не стал бы беспокоить, но ему некому сообщить о своем отъезде в Японию на похороны отца (Улыбка – неизменный атрибут японского общения: даже сообщая горестную весть, японец должен постараться не огорчать других).

Совершенно особым образом традиции японской культуры выразились в буквальном обожествлении природы.

В японской культуре органичным образом соединились буддийская созерцательность и синтоистское обожествление природы, когда каждая травинка, камушек, птичка или рыбка считаются носителями и выразителями высокой духовности и глубокого смысла. Долгое время трепетное отношение к природе воспринималось индустриальным Западом как признак культурного застоя и причина научно-технической отсталости. Однако научные и технические успехи современной Японии не дают никакого повода для подобного высокомерия, более того, все более заставляют присматриваться к ней как стране, где как раз сохранение традиций позволило избежать типичных болезней современной цивилизации.

Национальным праздником Японии является цветение сакуры – японской вишни. У кого есть возможность, едут любоваться цветением сакуры на фоне заснеженной Фудзиямы, священной горы японцев. У Нобелевского лауреата японского писателя Ясунари Кавабата есть рассказ о том, как пожилой человек приходит домой и говорит: «Сегодня я понял, как же я постарел! Судя по всему, деревья на холме цветут уже третий день, а я только сегодня это заметил». Жена же отвечает ему: «Что же сказать обо мне, если я вовсе этого не заметила». Трудно представить такой диалог у нас, хотя цветение наших деревьев вряд ли менее красиво, чем воспетой поэтами сакуры. «Красотой Японии рожденный», – назвал Кавабата свою нобелевскую речь. Ссылаясь на древних японских поэтов, у которых он учился, Кавабата постоянно приводит выдержки из их стихотворений, где поэтическое настроение, уравновешенность чувств буквально питаются созерцанием природы:

 
«Цветы – весной
Кукушка – летом,
Осенью – луна
Чистый и холодный снег –
Зимой».
 

Этим пятистишием – хокку мастера Догэна (1200–1253) начинается выступление Кавабаты на церемонии вручения Нобелевской премии.

А вот приводимые им строки преподобного Мёэ: «Ночь. 12 декабря 1224 года. Небо в тучах. Луны не видно. Я вошел в зал Какю и погрузился в дзэн. Когда наконец настала полночь, время ночного бдения, луна вышла из-за туч и засияла на сверкающем снеге. С такой спутницей мне не страшен и волк, завывающий в долине. Пробыв некоторое время в павильоне, я вышел. Луны уже не было. Пока она пряталась, прозвенел послеполуночный колокольчик, и я опять отправился наверх. Тут луна снова появилась из-за туч и снова сопровождала меня. Поднявшись наверх, я направился в зал. Луна же, догоняя облако, всем своим видом показывала, что собирается скрыться за вершиной соседней горы. Ей, видимо, хотелось сохранить в тайне нашу прогулку». Далее Мёэ пишет: «Закончив медитировать, открыл глаза и увидел за окном предрассветную луну. Все это время я сидел в темноте и не мог сразу понять, откуда это сияние: то ли от моей просветленной души, то ли от луны… Глядя на луну, я становлюсь луной… Луна, на которую я смотрю, становится мною. Я погружаюсь в природу, сливаюсь с ней». Как сказал другой поэт Сайге, «Когда сочиняешь стихи, не думай, что сочиняешь их». Искусство дзэн учит: где есть истинное понимание, слова не нужны, как не нужны и лишние предметы в чайной церемонии.

Профессор Ясиро Юкио, известный миру исследователь итальянского Возрождения, знаток искусства прошлого и настоящего, «Востока и Запада» (в оценке Я. Кавабата) сказал как-то, что особенность японского искусства можно передать одной поэтической фразой: «Никогда так не думаешь о близком друге, как глядя на снег, луну или цветы»… «Словом, созерцание красоты пробуждает сильнейшее чувство сострадания и любви, – говорит Кавабата, – и тогда слово «человек» звучит как слово «друг». Это же ощущение лежит в основе чайной церемонии. Встреча за чаем – такая же «встреча чувств». Сокровенная встреча близких друзей в подходящее время года. Не только поэтам, вообще японцам свойственно умение замечать красоту даже в обыденных, повседневных явлениях.

Стремление к красоте и гармонии обусловило исключительное внимание и к эстетике среды обитания. Никогда японское жилище не строится наспех, непродуманно, оно обязательно строго ориентировано по сторонам света, как это предписано традицией, его планировка согласуется с природным окружением, ландшафтом, растительностью, водоемами. Уголок природы (растения, рыбки) непременно присутствует в любом японском доме. Строго продуманы и дополнения, внесенные в природную среду людьми – сады и парки, беседки, скульптуры, украшения. Сады камней, искусство икебаны, чайная церемония и сегодня остаются средством гармонии – с природой, людьми, самим собой, позволяют избегать стрессов – неизменных спутников урбанизации. Душевному покою способствует и невероятная чистота и опрятность японских жилищ, любовность и вкус в их оформлении, аккуратность в одежде. Известен почти анекдотический случай, когда пассажиры первого японского поезда, проехав ночь, утром не могли выйти из него: выяснилось, что они все, как один, оставили обувь на перроне при посадке в поезд – сказалась вековая, буквально генетическая привычка разуваться при входе в помещение.