Текст книги "Культурология. История мировой и отечественной культуры"

Более реалистичную позицию в отношении места России и русской культуры занимают концепции евразийства. С одной стороны, они выделяют связанное с историческими и географическими особенностями место России. Вместе с тем представители евразийства проводят идею принципиальной равноценности различных культур, включая сюда не только одновременно существующие, но и более ранние. Так, Вячеслав Иванов (1866–1949) обращается к эллинской культуре, с ее «мудростью формы и меры». В ее возрождении он видит путь к возрождению современной ему культуры.

Один из основателей евразийства, Н. С. Трубецкой (1890–1938), автор десяти статей в изданиях евразийцев, книги «Европа и человечество» (1920) делает упор на том, что евразийство расширяет понятие личности от частночеловеческой к многочеловеческой, «симфонической личности, когда таковой становится целый народ или даже группа народов». Всякая культура есть «исторически непрерывно меняющийся продукт коллективного творчества прошлых и современных поколений данной социальной среды», причем каждая отдельная культура имеет целью удовлетворение материальных или духовных потребностей именно данного социального целого или входящих в его состав индивидов – общечеловеческая культура невозможна. Стремление же создать единую, унифицированную культуру характерно для Европы, насаждающей материально-утилитарную, рационалистическую культуру, подавляющей национальное своеобразие развивающихся на ее территории культур. Трубецкой подчеркивает: «для евразийства самым важным является изменение культуры: изменение же политического строя или политических идей без изменения культуры… отметается как несущественное и нецелесообразное» (Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык. М., 1995. С. 352). Уместно добавить, что оно еще и разрушительно – именно так произошло с русской революцией.

Если Трубецкой основное внимание уделял таким элементам культуры, как религия и язык («великие культуры всегда религиозны, безрелигиозные – упадочны»), то П. Н. Савицкий (1895–1965) и П. П. Сувчинский (1892–1982) фокусировались на экономических и эколого-географических условиях жизни этносов и наций. В статье «Миграция культуры» (1921) П. Савицкий утверждает, что «эволюцию культуры можно… рассматривать с точки зрения географического перемещения ее центров». В свете этого преемницей западноевропейской культуры станет, с одной стороны, североамериканская, с другой – «евразийская».

Видным представителем евразийства был Л. Н. Карсавин (1882–1952). В центре его внимания – понятие «души», характеризующей каждую культуру. Любая культура неповторима в своих проявлениях – языке, этнических признаках, психологии, географическом ландшафте. Высшие – это религиозные культуры, тем самым приобщающиеся ко Всеединому. Соответственно, культура любого народа – индивидуализация религиозно понятой самой идеи культуры. Допуская «коллективную индивидуальность», «симфоническую», «соборную» личность, высшей формой субъекта Савицкий считает государство (и церковь).

Наступившие вскоре трагические события русской истории заставили усомниться в идеях славянофильства, а тем более, евразийства. Более того, кризис русской культуры и государственности представал как звено общего кризиса, резко поднявшихся эсхатологических настроений.

Все сказанное нашло яркое выражение в концепциях ряда немецких мыслителей.

В 1918 году вышел первый, а в 1922 – второй том книги Освальда Шпенглера (1880–1936), известной в русском переводе как «Закат Европы». Писалась она в годы первой мировой войны и остро передает трагическое мироощущение конца целой эпохи, заката великой культуры. Нелишне будет отметить здесь, что в оригинале, на немецком языке, она называется «Der Untеrgang des Abendlandes», то есть буквально – «закат вечерних (западных) стран» – тем самым речь идет о культуре, которая составляла основу не только западноевропейской, но и интенсивно развивавшейся американской цивилизации. Это – книга-пророчество, книга-диагноз, констатирующая смерть «души культуры», переход ее в состояние исчерпания, омертвения, «мумии», каковой является цивилизация.

Ни одна книга о культуре не вызвала столько противоречивых откликов, не взбудоражила умы в такой степени, как это удалось первому же законченному труду (до этого было лишь несколько статей) безвестного учителя истории и математики мюнхенской гимназии. В оценке его соотечественника Г. Зиммеля – это наиболее значительная книга в области философии истории со времен Гегеля. Американский историк культуры Л. Мэмфорд нашел работу Шпенглера «дерзкой, глубокой, филигранной, абсурдной, подстрекательной (provocative), великолепной». Книга Шпенглера действительно и будоражила, и пугала – глубиной мрачных пророчеств, яркой образностью, далекой от строгих канонов научной литературы. Л. Нилсон откликнулся книгой «Нечистая сила. Посвящение в тайну искусства ворожбы О. Шпенглера». Критики заметили и огромное количество фактических неточностей, искажений, исторических и теоретических натяжек. В России вышел целый сборник критических статей крупных философов Н. Бердяева, Ф. Степуна, С. Франка и др. Англичанин Ф. Теннис, немец О. Нойрат, наш соотечественник П. Сорокин утверждали, что шпенглеровская типология культур неоригинальна и заимствована у Н. Я. Данилевского (чья книга выходила во французском переводе уже в 1880 г.).

Шпенглер не отрицал знакомства с работой «Россия и Европа». Опираясь на морфологию культур Данилевского, его организмический подход к культуре, Шпенглер дал свое развитие этих идей. Наиболее значительное расхождение с Данилевским было у Шпенглера в оценке цивилизации. С мрачной живописностью Шпенглер представляет мировую историю как протяженное во времени поле, в разных местах которого разгораются и гаснут костры культурных миров, оставляя после себя пепелища с затвердевшими в цивилизации останками созданных ими ценностей.

Шпенглер отказывается и от гегелевского логицизма, подчинения культурно-исторического процесса пронизывающей его логике, направляющей его к некой высшей точке. У Шпенглера нет единой мировой культуры, воплощающей какую бы то ни было идею. Вместо этого – различные культуры с собственной душой, собственной судьбой: «У человечества нет никакой идеи, никакого плана… Вместо безрадостной картины линеарной всемирной истории… я вижу настоящий спектакль мощных культур, с первозданной силой развивающихся из лона материнского ландшафта, к которому каждая из них строго привязана всем ходом своего существования, чеканя на своем материале – человечестве – собственную форму и имея каждая собственную идею, собственные страсти, собственную жизнь, воления, чувствования, собственную смерть» (Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. М., 1993. С. 151). Шпенглер подчеркивает, что у каждой культуры есть своя собственная «душа», реализующаяся во множестве индивидуальных жизней. Душа каждой культуры уникальна и не может быть до конца выражена рациональными средствами. Поэтому так трудно вникнуть во внутренний мир людей иной культуры, понять природу их символов, чувств, верований: «Каждой великой культуре присущ тайный язык мирочувствования, вполне понятный лишь тому, чья душа принадлежит этой культуре» (Там же. С. 342).

Чрезвычайно характерен такой образ: «Культуры живут бесцельно, подобно цветкам в поле». Каждая культура – это организм, на жизнь которого судьба отводит не более 1000 лет. На последней стадии культура становится цивилизацией, срок жизни которой – не более 200–300 лет: «Каждая культура проходит возрастные ступени отдельного человека, – пишет немецкий историк – у каждой есть свое детство, своя юность, своя возмужалость и старость» (Там же. С. 155). Рождение каждой культуры происходит «в тот миг, когда из прадушевного состояния вечно-младенческого человечества пробуждается и отслаивается великая душа… Она умирает, когда эта душа осуществила уже полную сумму своих возможностей в виде народов, языков, вероучений, искусств, государств, наук» (Там же. С. 264). Как писал уже позже голландский культуролог Й. Хейзинга, зрелые культуры – одновременно и надламывающиеся.

Культура – «нечто, лежащее между жизнью и смертью», – пишет Шпенглер, – «противостоящее им, но и объединяющее их». Со временем «жизнь» как источник творческой энергии омертвляется, и тогда инстинктивный импульс к действию превращается в разумно рассчитанное удовлетворение потребностей, творческое горение духа застывает в законченных, неподвижных, приобретающих конкретную цену продуктах творчества. Это и есть цивилизация, окостеневшая мумия культуры, ее «самые крайние и самые искусственные состояния». Они – завершение, они «следуют за становлением как ставшее, за жизнью как смерть, за развитием как оцепенение» (Там же. С. 164). Произведения искусства, научные достижения, культурные символы, конечно, не погибают, они остаются, но жить они могут только в душах людей, наполненных смыслами и ценностями данной культуры. Закат Европы Шпенглер отсчитывает с 1800 года, предрекая конец европейской цивилизации в начале XXI века.

Весна культуры описывается как ландшафтно-интуитивная стихия, пробуждение окутанной снами души, с чувствами мирового страха и тоски, как формирование мистико-метафорического мировоззрения. Лето культур связано с созреванием сознательности, возникновением гражданско-городского сословия, формированием философского мировоззрения. Осень культур связывается с кульминацией интеллектуального творчества, рассудочности. Наконец, зима – начало космополитической цивилизации, угасания душевной творческой силы, утверждения утилитаризма и прагматизма, сводящих все к практической пользе (выгоде), максимальному потреблению жизненных благ.

Указанные периоды могут приходиться у различных культур на разные века и годы, и в этом смысле одновременными оказываются «Веды» и греческая мифология, Гомер и Евангелия (весна), философия Августина и Реформация (лето), Аристотель и Гегель (осень). Шпенглер даже строит таблицы «одновременных» эпох искусства и политики.

О. Шпенглер насчитывает восемь великих культур, каждая из которых равноправна и равнозначна. Более того, он считает их непроницаемыми друг для друга, несовместимыми. Так, даже в европейской культурной истории существуют три Аристотеля – античности, арабской философии и схоластики, точно так же существуют совершенно различные христианства – арабское, готическое, русское и т. д. Каждая культура имеет не только свое искусство, но и собственное естествознание, выражающее уникальность описываемой им природы. Так, усматривается глубокая взаимосвязь между дифференциальным исчислением и династическим принципом государства Людовика XIV, пространственной перспективой западно-европейской живописи и преодолением пространства посредством железных дорог и т. д. (Позже подобные исследования были продолжены, связав, скажем, волновую теорию света с французской культурой, а корпускуларную – с английской, и т. д. см. Гачев Г. Национальные образы науки. Ростов-на-Дону. 1987). «У каждой культуры есть собственный тип истории, в… стиле которой непосредственно созерцается, чувствуется и переживается общее и личное, внутреннее и внешнее, всемирно-историческое и биографическое становление», – пишет Шпенглер (Цит. Соч. С. 289).

«Великие культуры», выделенные Шпенглером, это: 1) египетская; 2) античная; 3) индийская; 4) вавилонская; 5) китайская; 6) арабская; 7) западная; 8) мексиканская. Не выпала из поля зрения и Россия – таинственный мир, в котором, вероятно, зарождается душа еще одной великой культуры. Очень интересно проводится выделение «прасимволов» культур. У египетской – это дорога, у античной – материальное тело, у арабской – мир-пещера, у западной – бесконечное пространство (подробнее на этом мы остановимся в соответствующих главах). Каждая культура имеет свой стиль, своего рода образный язык. Египетская душа выражает себя посредством камня, фаустовская же душа, рассчитывающая на бессмертие после смерти телесной, выражает свой порыв вверх в шпилях готической архитектуры. Характерно, что саму концепцию Шпенглера часто сравнивают с романтической теорией музыки. Создание «биографии больших стилей» представляется автору «Заката Европы» одной из важнейших задач искусствоведения и культурологии.

При всей спорности многих положений «Заката Европы», эта книга дает обширнейший материал для размышлений. Прежде всего это относится к противоставлению культуры и цивилизации, что особенно актуально сейчас, почти век спустя после Шпенглера. Словно сегодня написаны строки о том, что в самой сущности цивилизации заложено стремление к экспансии на все человечество, к превращению мира в один громадный город, о том, что империализм, неизбежно порождаемый цивилизацией, насаждает гигантские машины и гигантские промышленные предприятия в гигантских, задыхающихся под собственной тяжестью городах, где умирающее искусство вырождается в массовые зрелища, арену сенсаций и скандалов. Людей привлекают насилие, власть, деньги. «Хлеба и зрелищ» – это было сказано еще Цицероном о Риме, то же происходит в Европе, закат которой Шпенглер постоянно сравнивает с крушением Римской империи. Нельзя не обратить внимание и на то, что описывая разные способы «душевного участия» культур на стадии цивилизации (римский стоицизм, ислам), Шпенглер зафиксировал «предсмертное убежище» западной души в социализме.

После шумного резонанса, вызванного «Закатом Европы», выяснилось, что подобные идеи высказывались и раньше. Во всяком случае, противопоставление культуры и цивилизации можно встретить уже у «философа неприятных истин» (в собственной оценке), Фридриха Ницше (1849–1900). Этот мрачный пророк, который оказался прав буквально во всех своих предсказаниях, писал о том, что к концу XIX века «умер Бог» (Gott ist tot), а его место занял «неуемный дух наживы». Сытый буржуа не нуждается в культуре, не уважает историю и священные ценности, ему чужды возвышенные идеи и дерзновенные порывы в неведомое. Вместо этого – карьера, деньги, легкие развлечения, потребительское отношение ко всему, включая культуру. «Вся наша европейская культура… как бы направляется к катастрофе» (Ницше Ф. Полн. собр. соч. Т. 9. М., 1910. С. 3) – это написано задолго до «Заката Европы». Настороженно и даже враждебно Ницше относится и к науке с ее трезвым расчетом. Противоядие сухому расчету, нигилизму немецкий философ видит в искусстве, лишь оно позволяет понять и развить импульсы воли. «Люди придумали искусство, чтобы не умереть от истины», – писал он, видя плоды европейского рационализма.

Ницше различает два вида искусства – аполлоническое (критическое и рациональное) и дионисийское (творчески-чувственное, иррациональное). Подчинение Диониса Аполлону – источник трагедии. Именно трагическое мировосприятие питало греческую культуру, обеспечив ее расцвет. Теоретический же разум уничтожил юношеское мироощущение. Восстановление культуры Ницше видит в восстановлении трагического мира. Особые надежды он связывал в этом плане с музыкой Р. Вагнера – до глубокого разочарования в нем как человеке и разрыва с ним.

Выражением трагической эпохи, которая характеризуется взлетом искусства, в философии Ницше выступает сверхчеловек, освободившийся от общественного влияния и стадной морали, преступающий ее во имя создания подлинно моральных принципов, лишенных фальши. «Прекрасному противостоит не ужасное, а фальшивое», – замечает «учитель недоверия к истине». Он же пишет: «враг истины – не заблуждения, а убеждения». Философия лишилась аристократизма, христианство навязало сострадание и милосердие к тем, кто ни на что не способен и ни к чему не стремится. Ницше протестует против морали нищеты, обезличивания людей, превращения их в винтики бездушной машины. Большие надежды Ницше связывает с «воспитанием гениев», которое по плечу гениям же. Упрекая гимназии в излишней специализации, узком прагматизме, Ницше видел далеко идущие последствия пренебрежения гуманитарной культурой. Оно приводит к снижению общей культуры, в плен обывательской психологии, к эгоизму и серости. Важной причиной падения нравов Ницше (сам филолог по образованию) считал недостаток изучения родного языка и литературы – ретрансляторов духовной культуры.

Многие взгляды Ницше были истолкованы односторонне и предвзято, долгое время его даже числили во вдохновителях фашизма. Между тем философия Ницше – это призыв к преодолению в человеке «твари» – его же собственными усилиями, путем приобщения к культуре и культурному творчеству.

Одним из ближайших последователей О. Шпенглера оказался его соотечественник социолог Альфред Вебер (1868–1958), младший брат знаменитого Макса Вебера, автора «Протестантской этики». В работах «Германия и кризис европейской культуры» (1924), «История культуры как социология культуры» (1935), «Принципы социологии истории и культуры» (1951) А. Вебер исследует оппозиции «морфология-эволюция», «цивилизация-культура».

Выделяя стадии и формы культурно-исторического процесса, А. Вебер, в отличие от Шпенглера, видел в них движение по восходящей линии. Наряду с этим А. Вебер допускает и параллельное развитие культур, когда «судьба различных культур превращается в универсальный исторический процесс». Культура не движется к какой-либо заданной цели, она надцелесообразна, надбиолична и формируется на тех высотах нашего бытия, где встречаются мир и духовная личность (Вебер А. Избранное. Кризис европейской культуры. СПб., 1909. С. 74). У Вебера, как и у Шпенглера, культура выражает себя в символах, при этом она всегда направлена на создание новых. Как новые по содержанию трактуются даже культурные заимствования.

Если развитие культуры органично и создает множество различных, неповторимых исторических миров, то процесс цивилизации объективен, общезначим и имеет характер исторической необходимости. Цивилизационный процесс универсален – в технике, научных открытиях. Вместе с тем А. Вебер, в отличие от Шпенглера, рассматривал цивилизацию не как конец культуры, а как равнозначный с ней элемент общественного процесса. Вебер считает односторонним и эволюционный подход, который не ухватывает своеобразия культур, и морфологический, неспособный осмыслить развитие цивилизации как единый процесс. Первоисточник же кризиса европейской культуры А. Вебер усматривает в искажении образа и сущности человека. Констатируется, что на смену «третьему типу» человека – создателю всех достижений европейской культуры приходит «четвертый» – складывающийся под воздействием террора цивилизации, бюрократизма, голой, сухой рациональности. Выход из распада личности и духовного кризиса общества А. Вебер надеется найти в обеспечении новой концентрации, преодолевающей декристализацию внутреннего мира, позволяющей понимать связь между природой и культурой, общность структур биологических организмов и человеческого общества.

Значительное место в истории культурологии занимает английский историк, автор 12-томной «A Study of History» (1934–1961), Арнольд Тойнби (1889–1975). Также различая культуру и цивилизацию, Тойнби, тем не менее, не считает цивилизацию универсальным образованием. Единства цивилизаций нет, а ложная концепция единства истории на базе западной цивилизации страдает европоцентризмом. Даже общепринятая периодизация истории – «древняя», «средневековая», «новая» применима, и то с оговорками, только к Западной Европе. Концепция единой цивилизации имеет еще и серьезный теоретический изъян – представления о прямолинейном и прогрессивном развитии. Непрерывность истории допускается Тойнби лишь как непрерывность между фазами развития одного и того же общества или же как связь во времени обществ «родительских» и «дочерних».

А. Тойнби выделяет в цивилизациях конкретно-исторические типы, беря в качестве их определяющих срезов экономические, политические, культурные характеристики. Таким образом, культура рассматривается лишь как один из способов исследования целостных цивилизаций. Критериями выделения цивилизаций берутся: вселенская церковь, государство, степень удаленности от того места, где возникло данное общество. Тойнби насчитывает 7 существующих цивилизаций и 14 уже исчезнувших. К существующим он относит западную, православную, христианскую, иранскую, арабскую, сирийскую, индийскую, китайскую. Среди исчезнувших – минойская, эллинская, индская, шумерская, хеттская, вавилонская, египетская, дальневосточная, цивилизации майя, юкатанская, андская, мексиканская. Те или иные цивилизации могут рассматриваться как дочерние или сыновние, однако цепочка между ними никогда не насчитывает более трех членов (например: минойская (о. Крит) – эллинская – западная; шумерская – древнеиндийская – индуистская).

Если в примитивных обществах основным механизмом их функционирования является сохранение и подражание, обеспечивающие устойчивость, то на зрелых стадиях устойчивость может быть обеспечена только гибкостью, динамичностью, постоянным развитием и совершенствованием. Именно эта идея является центральной в концепции «Вызова-ответа», составляющей наиболее важный и оригинальный вклад А. Тойнби в культурологию. Любая цивилизация формируется, обретает жизнеспособность, если ей удается давать ответы на те вызовы, которые бросают ей создавшиеся условия. Так, процесс иссушения дельт Нила, Тигра и Евфрата был вызовом, ответом на который стало возникновение египетской и шумерской цивилизаций. Минойская цивилизация была ответом на постоянные «вызовы Посейдона», то есть моря, цивилизация майя – ответ на вызов тропического леса. Таким образом «вызов-ответ» – механизм возникновения и развития цивилизаций, благоприятные же условия не создают цивилизационных стимулов. Правда, бывает и так, что вызов настолько силен, что не удается дать на него адекватный ответ. Тогда цивилизация так и не рождается (эскимосы, полинезийцы, кочевники) или погибает. Гибель цивилизации может быть связана с непосильным давлением ее окружения, но на гибель обречены и те цивилизации, которые сами не создают культуру, а делают ставку на захват плодов других культур. Печальную участь Спарты, например, определила совокупность обеих этих причин, обречены были в цивилизационном плане орды Чингисхана. (Характерно, что захватив и разграбив богатейший и процветающий Пекин, они не нашли ничего другого, как сжечь его – цивилизованная жизнь им не была нужна). Территориальная экспансия также вовсе не является гарантией развития цивилизации, такой гарантии не дает и развитие техники, которое не остановило распада эллинской цивилизации.

Критерий роста, по Тойнби, это «прогрессивное движение в направлении самоопределения». Такой рост связан с деятельностью творческих личностей, которые «вдыхают новую жизнь в социальную систему». Происходит это в форме «Ухода – и – Возврата» – «творческая личность, уходя, выпадая из своего социального окружения, затем, преображенная, возвращается в то же самое окружение, возвращается, наделенная новыми способностями и силами» (Тойнби А. Постижение истории. М., 1996. С. 267). Такими личностями были Будда и Магомет, создавшие свои учения после долгих лет странствий, поиска самих себя, библейский Моисей, который уединяется на горе для беседы с Господом, а возвращается оттуда с заповедями. Уход – и – Возврат имели место в жизни Конфуция, апостола Павла, Данте, Макиавелли, Игнатия Лойолы и т. д. Даже в мифах – Зевс был вскормлен на уединенном острове козой, основатель Рима Ромул – волчицей, Ясон и Одиссей выполнили свое предназначение тоже после долгих странствий. А, Тойнби пишет: «Меньшинство уходит, чтобы найти ответ на брошенный вызов, противопоставляя тем самым себя остальному обществу. Затем творческие личности возвращаются, чтобы убедить нетворческое большинство следовать за собой по дороге, которая им открылась». (Там же. С. 279).

Как правило, творческое меньшинство в состоянии дать ответ только на один вызов. Оно затем уступает место на исторической сцене правящему меньшинству – социальной элите, способной продолжить их дело, но не склонной к новациям, осторожной, духовно косной. Она всячески сопротивляется новым порывам нового творческого меньшинства. И тогда правящее меньшинство постепенно утрачивает преданность и доверие народа, делая основой власти – вместо творческой энергии и вдохновения – грубую силу. От него отчуждается противостоящее ему еще более нетворческое большинство – «пролетариат». Наступает период нового «Ухода – Возврата».

Распад цивилизаций сопровождается расколом в душе (что выражается в альтернативном поведении, отшельничестве, аскетизме, мученичества, отказе от традиционных норм, отрешении и преображении). Отчетливым симптомом такого раскола является чувство неконтролируемого потока жизни. «Формы распада цивилизация – вертикальная (раскол общества на локальные государства или общины) и горизонтальная (правящее меньшинство, внутренний и внешний пролетариат). А. Тойнби пишет: «Цивилизацию, находящуюся в процессе роста, можно определить по гармоничному сочетанию культурных компонентов в едином целом, у распадающейся же элементы культуры (экономические, политические, собственно культурные) – рассогласованы. Расщепление культуры, таким образом – это символ социального недомогания». (Там же. С. 443).

Осуществление свободного, творческого духа Тойнби иллюстрирует притчей о вечной борьбе Бога и Дьявола. Дьявол бросает Богу вызов, провоцируя его к ответу, то есть новому творчеству: «Дьявол обречен на проигрыш… Зная, что Господь не отвергнет… предложенного пари, Дьявол не ведает, что Бог молчаливо и терпеливо ждет, что предложение будет сделано. Получив возможность уничтожить одного из избранников Бога, Дьявол в своем ликовании не замечает, что он тем самым дает Богу возможность совершить акт нового творения. И, таким образом, божественная цель достигается с помощью Дьявола, но без его ведома» (Там же. С. 109). Конечно, все это делается руками человека, но ведь человек, предмет спора Бога и Дьявола, есть существо, которое несет в себе и божественное, творческое начало и дьявольское стремление к разрушению. Культурное творчество и есть ответ на вызов, единственная возможность для сохранения и развития человека и человечества. При этом возможны разные варианты ответов на один и тот же вопрос, разные культуры и цивилизации.

А. Тойнби выделяет две «революционные волны духовного прогресса». Первая из них связана с объединением людей для проведения крупномасштабных общественных работ (строительство дорог, храмов, ирригационных сооружений), вторая же, прокатившаяся от VIII в. до н.э. (ранние еврейские пророки) до VII в. нашей эры (Мухаммед) связывается с «появлением высших религий». Уникальным свойством «непобедимости», по А. Тойнби, обладает христианство. Особо выделяется роль религий в смене цивилизаций и цивилизаций в смене религий.

Рассматривая цивилизации как замкнутые и обособленные, Тойнби, вместе с тем, не отрицает и возможности контактов между ними, с различными социальными последствиями. Бывает, что заимствования разрушают цивилизацию, но возможно также создание общих культурных форм.

Концепция А. Тойнби приобрела многих сторонников и последователей. Оригинальную типологию культур предложил Дж. Фейблман, выделивший 7 типов культур: 1) допервобытный; 2) первобытный; 3) военный; 4) религиозный; 5) цивилизационный; 6) научный; 7)постнаучный. Сам Фейблман при этом подчеркивает, что «выделенные типы являются скорее идеальными и абстрактными, чем существующими в реальности. Реальные культуры представляют собой сочетание различных типов». (Антология исследований культуры. Т. 1. Интерпретация культуры. СПб., 1997. С. 224).