Текст книги "Исповедь женщины"

Рай мой был недолог и неполон.

Странные отношения возникли между мною и мужем. Он меня мучил своей спокойной нежностью. Ни слова о прошлом, ни одного упрека.

Я жаждала слез и муки, я хотела ударов извне, чтобы заставить замолчать внутренние голоса, постоянно звучавшие во мне, чтобы унять эту змею, которая сосет мое сердце, а Ларионов избегал говорить о прошлом. По его сморщенному лбу я видела, что он только тем и занят, чтобы мне не напомнить его. Боже мой, если бы даже в порыве ревности и бешенства он избил меня, как собаку, я была бы счастливее. Мне, жаждавшей муки, давали покой. Покой, бывший хуже всякой кары!

Этот искусственно созидавшийся вокруг меня мир, тишина заставляли меня страдать еще более.

Нет выше казни, как эта!

Я хотела искупления, хотела даже обиды, чтобы упасть раздавленной и воскреснуть потом, омыв свое прошлое слезами и покаянием, а Ларионов вел себя так, как будто ничего не случилось. Он раз даже принес ко мне письмо, поданное ему на лестнице почтальоном. По почерку он видел, что оно от Окромова. И с каким спокойствием он мне подал этот конверт! Когда при нем я швырнула письмо в камин, не читая, Ларионов только с удивлением посмотрел на меня.

В тот день я много и долго плакала.

Мое возвращение не принесло счастья. Через месяц-два тетка, все хворавшая, вдруг почувствовала себя очень дурно. Она позвала меня к себе и передала мне какой-то пакет.

– Прочтешь после моей смерти, – только и могла проговорить она.

– Полно, тетя, мы весною уедем куда-нибудь на Кавказ, вы поправитесь.

– Я не доживу и до завтра. Пора. Вчера ко мне приходила дочь оттуда. Звала. Там хорошо.

И она смежила веки.

Вечером она исповедалась и причастилась, а ночью ее и не стало.

В своем горе я вспомнила о пакете, переданном мне, только через несколько дней и раскрыла его. В нем оказалось несколько тысяч рублей в билетах и письмо. Оно и до сих пор со мною. «Когда ты будешь читать эти строки, я буду уже далеко молиться за тебя, чтобы Господь примирил и успокоил твою измученную душу. Ты не из тех, кому судьба дает счастье. Ты из отмеченных на муку. Не будь ее, ты бы создала ее себе и сумела бы исстрадаться. О, как бы я хотела, чтобы ты, наконец, сжилась со своим положением и была такою, как другие. Твой муж хороший и честный, глубоко честный человек, но он слишком весь ушел в рассудок, и вы будете оба до конца мучить друг друга».

Письмо было длинное. Очевидно, тетя принималась писать его в несколько приемов. В конце она объявляла, что деньги оставляет мне на всякий случай, не желая, чтобы я зависела от обстоятельств. Может быть, придет момент, когда они понадобятся.

____

Схоронив тетю, я исключительно предалась дочери.

Но этого и теперь, несмотря на столько лет, отделивших меня от «события», я не могу вспомнить без тоски, без ужаса и горя.

Не прошло и нескольких недель, как Лели не стало…

Еще накануне она бегала веселая, счастливая, радостная. Ночью заболела, металась до утра в постели, а к полудню я уже лежала в горячке. Моя дочка умерла от дифтерита. Единственная цепь, связывающая меня с жизнью, разорвалась. Больше незачем было терпеть эту муку, вечную и безысходную. Я не знаю, как ее похоронили, я не видела этого. Я сама была на волос от смерти. Ларионов снял для меня фотографию крошечного гробика, в котором, вся окруженная розами, спокойно лежала моя девочка. Эта фотография и до сих пор передо мною, и часто мне кажется, что Леля хорошо сделала, рано уйдя из этого злого и беспощадного света. Нам ли, слабым и болезненным созданиям, выносить борьбу с неумолимою судьбою? Не лучше ли покорно склонить перед ней голову? Пускай разит, безжалостная! Когда я пришла в себя, в доме была зловещая тишина. Память прошлого еще не возвращалась. Я попросила привести ко мне Лелю, мне ответили, что ввиду моей болезни ее отправили к родным… Потом я все вспомнила и молила у Бога смерти, но небесному правосудию, Его неисповедимым целям нужны были еще мои страдания. Почему знать, к какому совершенствованию они ведут наш дух такими путями… И обновленная и радостная – там, за рубежом, оставя здесь на земле эти лохмотья, это истерзанное тело, я, может быть, благословлю прежние свои муки…

Леля одна связывала нас с мужем. Когда в нашей квартире опять воцарилась зловещая тишина, я осталась наедине со своими думами и каждую минуту, каждый день переживала мое прошлое. Муж все был так же ровен, так же продолжал оскорблять меня своею нежностью. У меня уже и тогда созрел план уйти от всех, запереться где-нибудь на юге и жить там никому не знаемой, одной, точно схимница в затворе. Может быть, этого бы и не случилось, может быть, я и до сих пор бы тянула лямку, если бы в Ларионове вдруг не проснулась прежняя любовь ко мне.

Буду кратка даже сама перед собою! С мужем началась на моих глазах совершаться какая-то перемена. Он стал ухаживать за мною, хотел «завоевать меня», как сам шутя выразился. Стало невыносимо… Я плакала, оставаясь одна, замыкалась в упорное молчание, когда была с ним…

____

В двух словах модно передать все, что я сделала потом. Насколько подробно останавливалась я в своих восоминаниях на кратких минутах счастья, настолько же мне хочется теперь пробежать вскользь долгие годы мученичества и тоски…

Я окончательно и навсегда рассталась с Ларионовым.

У меня были деньги от тети, я уехала за границу, и вот уже седьмой год живу здесь, до тех пор, пока или этих денег хватит, или смерть, которую я уже ношу в груди, подкосит меня. Я принуждена менять свои места, потому что как муж, так и Окромов меня искали. Когда я жила в Венеции, муж узнал, где я, и обратился ко мне с посланием искренним и горячим, слишком горячим для нынешней больной и измученной Анны. Я уехала во Флоренцию, повторилось то же. Я приняла другое имя и поселилась в Монце; потом опять встретив русского писателя и боясь, что, по нашей отечественной нескромности, он скажет обо мне в одном из своих путевых очерков, и я буду узнана, ушла в Милан и живу теперь здесь под именем Снегуровой.

И как живу!

Деньги на исходе, а болезнь работает слишком медленно.

Я надеялась на то, что она раньше освободит меня от этой постылой жизни. Нет!

Я теперь считаю каждый сантим, ограничила себя во всем, во всем…

____

Тут в дневнике Анны пробел. Месяцы или недели захватывал он собой, определить трудно. Потом следует несколько строк:

«Сегодня у меня остается только 300 франков, а смерть все не идет».

____

Я сосчитала вчера свои деньги, у меня только 120 франков. – Что мне делать, Боже, Боже!..

У меня только восемьдесят.

Если смерть не хочет идти ко мне, я сама пойду ей навстречу… Да, сама. Ах, какая тоска!.. И мать моя, и я кончаем почти одинаково.

Мама, Леля, иду к вам.

Молитесь вы, чистые и святые, чтобы Бог простил мне грех моего малодушия!

У меня нет силы более, – пора!

Мысленно обращаюсь я и к вам, далекие и дорогие люди… Простите, и вы Анну. Я примирилась с вами, примиритесь и вы со мною…

До свидания!..

____

Ни числа, ни месяца под последнею подписью не значилось.

Конец.