Текст книги "Оранжевая смута"

20

В эту субботу Курвамазин отдыхал, он, правда, дурно спал почти всю ночь, но в четыре утра заснул как убитый, погрузился в другой мир на целых шесть часов и вернулся в реальную действительность только в десять утра. Завтрак уже давно был готов. Одарка подошла к кровати и начала нежно гладить его по бороде. Тут он открыл глаза, и жена всплеснула руками от радости. Еще бы, не только глаза светились добрым благородным светом, что было редким явлением в семье, но желтоватая, а точнее, восковая кожа лица знаменитого мужа немного порозовела. Это так обрадовало супругу, что она начала напевать песню, которую пела когда-то в молодости и которая так нравилась молодому Курвамазину, будущему знаменитому мужу, настоящему Сисерону. Однако, вместо того чтобы поднять руки и прижать Одарку к груди, он ни с того ни с сего воскликнул:

– Голосуйте за Вопиющенко, он наш президент!

Сказав эти слова, он тут же вскочил и поднял руку кверху, как истинный галичанский бандер Школь-Ноль.

– Что с тобой, Юрик? – испугалась супруга. – Пойдем к столу, мой дорогой, мой Цацарон.

– Власть Яндиковича – бандитская власть. Мы покончим с ней. Мне приснился сон: Вопиющенко победил и предложил мне пост министра иностранных дел. Но я отказался. Хочу быть премьером, а там, через десять лет, президентом. Наш дорогой Виктор Писоевич к этому времени подохнет, вернее, отправится на тот свет. Сон символический, не правда ли?

– Вот сюда, дорогой, умой личико и садись к столу, – предложила Одарка. – Я тебе сто грамм налью, ты опрокинешь и придешь в себя, а то я боюсь. А вдруг…?

– Это хорошо, но мне нужна трибуна, я должен выступить, – категорически заявил профессор, академик, доктор юридических наук, а потом уж и муж.

– Потерпи, дорогой, до понедельника. В понедельник вся страна тебя будет слушать. Нет лучшего олатора, чем ты, Цацарон.

– Понедельник это слишком долго, это далеко. Народ должен знать правду, народ ждать не может, он не должен ждать. Пока я умываюсь и кушаю, ты обойди подъезд, пригласи соседей, соседи тоже народ, я выступлю перед ними с речью. Это будет важная, содержательная речь. В пользу будущего президента, который уже сейчас именует себя лидером нации, а что будет потом, когда он станет президентом? Мы его назовем гением, а я буду его замом. Давай обходи подъезд, собери всех: стариков, старух, молодежь, детей… мне нужна аудитория.

– А в парламенте? – спросила супруга. – В парламенте тоже будешь держать речь?

– И в парламенте тоже. Я должен переплюнуть Цицерона, который выступал обычно в сенате, а я буду не только в сенате, то бишь в парламенте, но и по месту жительства.

– Но, голубчик…

– Никаких но. Отправляйся немедленно. Фартук только сыми да новые сапожки надень, те, что жена Вопиющенко привезла, она недавно вернулась из Америки, там ей Пробжезинский подарил. Она ходила в них целых два дня, потом ей надоело, и она распорядилась выбросить их в мусорный бак, а я тут как тут, вытащил из бака как историческую ценность и положил в портфель. У этих сапожек не только великолепный вид, но и чудесный запах, от них исходит что-то такое великое, я даже не могу сказать что. Тут все смешалось – господин Пробжезинский, его подруга Катрин и будущий лидер нации.

– А иде они?

– У меня в портфеле. Я разрешаю тебе открыть портфель, достать сапожки и внедрить их на обе ноги, а потом… обойди весь дом, отработай подарок, который я тебе привез. Знаешь, как я долго стоял у величественного президентского дома, ждал, когда президент спустится по ступенькам, чтобы увидеть его и передать план устройства государства? Но он не появился, видать, принимал процедуры, потому что на ступеньках было много людей в белых халатах, сновали вверх-вниз и не отвечали на мои поклоны. Все равно я был вознагражден… сапожками Катрин.

– Я хотела только сказать, что многие уже уехали на дачу и большую аудиторию собрать навряд ли удастся. И потом, сколько войдет слушателей в нашу квартиру?

– Сколько войдет, столько и будет. Могут и в коридоре постоять, – сказал парламентский и семейный Цицерон.

Одарка поднялась на семнадцатый этаж на лифте и стала нажимать на кнопки звонков незнакомых квартир. Жильцы подходили к глазку и, видя, что там стоит баба с озабоченным лицом, открывали дверь и спрашивали, что надо.

– Мой муж депутат Верховной Рады Курвамазин приглашает вас послушать его лекцию на тему: «Вопиющенко и дерьмократия». Вход бесплатный.

– А вы его служанка?

– Я его законная жена, любимая супруга, только что пельмени ему сварганила, сметаной полила, бутылочку поставила и бегом сюды к вам для приглашения. Он кушает и готовится к речи одновременно. Он выдающийся олатор. Разве вы его не видите по телевизеру? Мой муж Цацарон двадцать первого века. А сапожки какие он мне подарил, только поглядите. Это сапожки супруги будущего лидера нации, – тараторила Одарка, пританцовывая.

– Ваш муж хороший болтун, а мы болтунов не любим.

– Какая у вас квартира, какой номер по порядку, дайте посмотреть. А, семьсот девяносто пять. Надо запомнить. После тридцать первого октября, когда Вопиющенко приступит к обязанности президента, Юрий Анатольевич станет премьером. Учтите это.

И тут расстроенная Одарка повернулась на сто восемьдесят и по боковой лестнице спустилась на шестнадцатый этаж. Здесь тоже ничего хорошего. Один мужик, правда, вышел с ребенком на руках и, выслушав ее, спросил:

– А сто грамм дадут?

– Это не принято, но я, так и быть, налью вам, уважаемый, только вы скажите, за кого отдадите свой голос на выборах, за Вопиющенко или за бандита Яндиковича. Он майор, но не служил у армии, а майора получил. Он, который всю жисть в тюрьме сидел, а потом был выпущен на короткий срок и тут же стал премьером. За кого, ась? А наш Виктор Писоевич енерал, запомните это. Разница между енералом и майором существует, так-то, любезный.

– Ни за кого. Мой отец состоит в такой вере, которая запрещает любое голосование до четвертого колена, – сказал мужчина лет тридцати, захлопывая дверь.

– Ох, ты, лышенько мое! Да как же быть-то? Знаете, сто грамм не могу налить: мой муж олатор не разрешит. Бывайте, как говорится, мне тутечки больше делать нечего.

Только на десятом этаже две старухи, тугие на ухо, согласились без всякого уговора посетить местного Цицерона. Одна только спросила:

– А что это за имя такое Сисярон? Ненашенское это имя. Идти страшновато, а вдруг изнасилуют, а потом зарежут?

Одарка долго объясняла, пока старухи не успокоились.

Прошло долгих два часа, как Одарка ушла собирать аудиторию, но Курвамазин не особенно беспокоился. Он усиленно готовился к дебатам со своими слушателями, среди которых были, по его мнению, и оппоненты, придерживающиеся противоположных взглядов. Когда Одарка сунула ключ в замочную скважину, он уже стоял над своими шпаргалками, готовый открыть рот. Скрипнула дверь, вошла Одарка, а за нею следом две старушки на цыпочках.

– Юрий Курвамазин, фракция защитников отчизны, блок Виктора Вопиющенко «Наша Украина», – произнес оратор, заглядывая в бумажки. – Я должен заявить следующее. Граждане вильной Украины! До каких пор мы будем терпеть преступный режим? Давайте покончим с преступным режимом. Осталось несколько дней до выборов президента. Голосуйте за Вопиющенко – народного кандидата, который уже избран президентом. Я говорю: уже избран, потому что знаю: это так и будет.

Старухи отодвинули платки, открыли ушные раковины, но о чем говорил «Сисярон», не разобрались.

Старуха Фрося поманила пальцем Одарку и, как ей показалось, тихо спросила: иде тут тувалет? У меня мочевой пузырь слабый.

– Вопиющенко и мочевой пузырь вам вылечит, только отдайте свой голос за Вопиющенко. Это я вам гарантирую, клянусь честью.

Фрося, не слыша голоса Цицерона, направилась в туалет, а другая старуха выразила желание отведать овсяной каши.

– И каша вам будет, только отдайте свой голос за Вопиющенко. Все, я кончил. Кто желает высказаться, прошу. Одарка, тебе слово.

Одарка собралась с мыслями довольно оперативно и, так как выступала всегда без бумажки, тут же начала:

– Как только победит Вопиющенко, туалеты не только в домах, но и на улицах будут работать круглые сутки, а овсяной каши хоть отбавляй на каждом углу в каждом магазине по дешевой цене. Любой пенсионер сможет на свою пенсию купить десять килограмм овсяной каши, два килограмма свеклы и два батона хлеба. В каждом доме будет висеть портрет великого президента, который будет выдаваться бесплатно по предъявлении пачпорта. Что еще я могу сказать, дорогие граждане старшего поколения… наш президент сделает так, что ни у кого болячек не будет и вам, бабушка Фрося и Евдокия, не придется ходить в туалет по пять раз за ночь. А мой муж, Юрий Анатольевич, как премьер-министр тоже проявит о вас заботу. Можете задать ему сейчас любой вопрос устно или в письменном виде.

– А лифт будет работать? – спросила старуха Фрося.

– А сколько будет стоить бутылка кефира? – робко спросила Евдокия.

– Как только пройдут выборы, цены на кефир будут доведены до нуля. Вопиющенко – это зять Америки, и как только он начнет издавать указы, цены на основные продукты питания пойдут вниз, – отчеканил Курвамазин.

– О, тогда и хлеб можно будет купить к чаю, а то и слоеную булочку. Голосуем за Яндиковича, – сказала бабушка Фрося и встала со стула.

Курвамазин вытаращил глаза. Одарка подошла к Фросе и сказала ей на ухо довольно громко:

– За Вопиющенко надо голосовать, а не за Яндиковича. Вопиющенко – благо для народа, а Яндикович, это, это… он благом не пахнет.

– Ой, запомнить бы…

– А вы нам запишите фамилии, – сказала Евдокия. – Как его, вашего-то протеже… Вонющенко, кажись.

– Запиши им и гони их отсюда, – приказал муж.

Обе старухи ушли, каждая с апельсином в руках. Одарка вернулась в кабинет мужа и уселась в кресло без приглашения. Она посмотрела на мужа смеющимися глазами и громко произнесла:

– Слово имеет депутат Курвамазин, прошу!

Курвамазин встал, поправил очки и произнес первую фразу, не заглядывая в бумажку:

– Юрий Курвамазин, братство единства и согласия, фракция «Наша Украина», блок Виктора Вопиющенко! Уважаемые депутаты, уважаемая Одарка! Наша кухня находится в убогом состоянии. Икры нет, ножек Пеньбуша тоже нет, даже французский коньяк с трудом достанешь. А почему? Да потому что страной управляет кучка бандитов во главе с Яндиковичем. Он присвоил себе воинское звание майора, как утверждает Школь-Ноль, и я с этим согласен, потому как в звании майора он руководит страной, а страной должен руководить генерал. До выборов осталось всего ничего. Мы победим еще в первом туре. Тогда у нас икра будет, ножки Пеньбуша тоже и вообще Америка завалит нас продуктами питания и одеждой. Потерпи, Одарка моя дорогая.

Тут он услышал аплодисменты Одарки, оторвался от бумажки и посмотрел на нее через массивные очки. Странно, но лицо супруги не вызвало у него восторга. Он тут же нахмурился и уткнулся в бумажки.

– Вместе с тем, – продолжил Цицерон свою неоконченную речь, – надо, если быть объективным, признать следующее: госпожа Одарка допускает серьезные недоработки в ведении домашнего хозяйства. А именно: часто подает жареную картошку двух, а то трехдневной давности, иногда попадаются заплесневелые отбивные, отчего у меня, когда я стою на трибуне и произношу речь перед депутатами и всем народом, происходит подозрительное урчание в брюхе. Все это может привести к тому, что я схвачу такую же болячку, как и наш выдающийся президент Вопиющенко. И что тогда будет с нашей страной? У президента болит желудок и у премьер-министра болит желудок. Сначала нас начнут жалеть, а потом… потом могут возненавидеть либо, в знак солидарности, все получат такую же болезнь. Мы получим больную нацию. Наши враги уже твердят, что мы больны на голову. Но это так, по злобе. А вот Вопиющенко действительно болен. Желудок у него никуда не годен, а теперь, после отравления биологическим оружием, и голова может дать сбой. Но, госпожа Одарка, все, что я здесь говорю, относится к строгой государственной тайне: кадастр № 45/6667–12. Благодарю за внимание.

Одарка всплеснула руками, затем схватилась за голову и убежала на кухню. Юрий Анатольевич принял это за аплодисменты и облегченно вздохнул.

21

Начальник штаба избирательной компании Бздюнченко собрал команду единомышленников к пяти часам вечера на так называемый пленум.

Все члены избирательного штаба обладали скромными умственными способностями, но отличались из ряда вон выходящими амбициозными замашками, беспардонной наглостью и соответствующим поведением. Каждый считал, что он пуп земли и, как только Вопиющенко станет президентом, ему будет предложена самая высокая должность. Следует оговориться: скромные умственные данные любого члена команды Вопиющенко компенсировались изрядной физической силой, довольно крепким телосложением, что позволяло действовать по принципу: сила есть – ума не надо. Ведь практически любую власть, если она не идет в руки добровольно, берут силой. Как было в России в семнадцатом году? Кучка бандитов во главе с коротышкой Лениным, снабженная миллионами немецких марок, захватила власть силой, а потом во всех учебниках это трактовалось как воля народных масс.

Все революции совершались в столицах. Вот и в Киеве должна произойти такая революция. Начальник избирательного штаба и собрал пленум, чтоб обговорить штурм ЦИК в одну из ночей, чтобы не дать возможность утвердить избирательные участки, находящиеся на территории России, где проживает украинская диаспора в несколько миллионов человек.

Сам Бздюнченко не отличался той физической силой и даже наглостью, которой обладали другие члены команды. И в отличие от других, у него был только один диплом о высшем образовании, в то время как остальные имели дипломы кандидатов наук, значились профессорами и даже академиками, а в действительности не имели даже среднего образования. Так, у Заварича-Дубарича было несколько дипломов, хотя он окончил всего лишь шесть классов.

Дипломы кандидатов и докторов наук продавались на любом переходе в метро, как, впрочем, и в Москве, и стоили копейки.

«С такими ребятами, – подумал Бздюнченко, – можно не только власть захватить, но и горы свернуть. Их физические данные – это дар природы, тут ни дать, ни взять: как есть, так есть. Плечистые ребята с хорошо накачанными мускулами, богатырскими скулами, владеют приемами самбо и каратэ. Пердушенко, Бенедикт Тянивяму, Дьяволивский, Залупценко, Рыба-Чукча, Турко-Чурко, Заварич-Дубарич, Пинзденик – просто богатыри. Даже лидер нации с завистью смотрит на них и сам делает все, чтобы не плестись в хвосте».

Все были в сборе, а президент задерживался. Депутаты начали нервничать. Даже Пердушенко поддался нервозности, правда, никто этого не заметил: он умел скрывать все внутри себя, и ни один мускул на его лице не дрогнет, в то время как его коллеги трясутся от злости.

«Юлия с ним, с моим кумом, соблазняет его, курва неуемная, хочет вытеснить меня с законного кресла премьера еще до завершения оранжевой революции», – думал Петя.

Через сорок минут появился Виктор Писоевич: он вылупился из потайной двери, как привидение, и занял место в последнем ряду. Даже не все заметили лидера нации. И тут же, легкая как перышко, Юлия ворвалась с центрального входа с сияющей улыбкой на лице. Она раскидала свою одежду по спинкам кресел, оставив на шее только оранжевый шарфик да маленькую дамскую сумочку табачного цвета под мышкой. (Производство оранжевых дамских сумочек еще не было налажено, поскольку у руля государства все еще находился маленький плюгавенький Кучума, ненавистный оранжевому и не оранжевому народу, что создавало благоприятную почву для захвата власти любой экстремистской группой).

– Я так счастлива, так счастлива, – запела Юлия, кружась перед столом, за которым сидели великие люди.

– Есть какие-нибудь новости? – спросил Пердушенко, нахмурив брови.

– Не скажу.

– У нее на руках отречение Яндиковича от участия в выборах, – прорычал великан Бандераренко. – Он знает, что борьба за кресло президента бесполезна, га-га-га!

– Говори скорее! – потребовал Пердушенко. – Не томи душу.

– Друзья мои, я рада оттого, что вы у меня такие богатыри и никогда женщину, такую как я, не дадите в обиду. А то Москва объявила меня преступницей и потребовала моего ареста. А что касается отказа Яндиковича от президентской гонки, то это принесло бы нам только вред. Пусть он будет, ибо что это за гонка в одиночку? Кого, собственно, перегонять, одного себя, что ли? А может, Курвамазина?

– Виктор Писоевич, а она права, ей-богу, права, – сказал Бздюнченко, глядя на последние ряды, где скромно сидел будущий президент в скрюченном виде.

– У меня новость, я просто так к мужикам не врываюсь, – сказала Юлия.

– Какая?!

– Какая?!

– Ради Бога, какая?

– Группа великих писателей Галичины, – Юлия назвала несколько фамилий, – всего двенадцать человек, обратились к украинскому народу с призывом отдать свой голос за Вопиющенко Виктора Писоевича. Это выдающиеся писатели украинского народа и всего Евросоюза. Как только мы победим, мы переведем их великие произведения на все языки мира. Мне уже звонили из Евросоюза по этому вопросу. Вы слышите, Виктор Писоевич? Выходите из закутка, садитесь в президиум. Президиум без вас похож на балаган. Вон Бздя с длинной шеей сидит как сирота казанская.

– Никогда не слыхал этих фамилий, – поморщился Вопиющенко и решительно встал, чтобы занять место за столом президиума.

– Они еще молодые и очень скромные. У одного вышли два тома произведений по пятнадцать страниц каждый, а остальные ждут нашей победы и только тогда выдадут нам свои великие произведения для издания в десяти томах.

– Надо, чтоб стали известны, – сказал Бздюнченко. – Если их великие творения написаны на галицко-польском диалекте, мы переведем на украинский. Юлия, займись этим. Растиражируем, разрекламируем на весь белый свет.

– Виктор Писоевич, когда пройдут выборы, издай, пожалуйста, указ о награждении всех двенадцати писателей премией Тараса Шевченко, ведь эти двенадцать галичан, никому пока неизвестных, все равно что двенадцать апостолов. Это символическое число. Они в своем обращении к украинскому народу совершенно справедливо указывают, что с приходом к власти Вопиющенко, то есть тебя и меня, Украина войдет в Евросоюз, а если победит Яндикович, то Украина будет порабощена москалями, – тараторила Юлия под аплодисменты.

– Эти галичане хотели бы навязать свою волю всем украинцам, – сказал Пердушенко, – но я считаю, что время национализма прошло. А эти так называемые бумагомаратели, это все дети Бориса Поросюка, не так ли?

Поросюк заморгал глазами, а потом втянул голову в плечи и поправил очки, что сползли на кончик носа.

– Члены Евросоюза, с которыми я постоянно общаюсь, одобрительно относятся к проявлениям национальной гордости и независимости галичан, – сказал Поросюк. – А что касается двенадцати писателей Галичины, то я уже начал переговоры об издании их художественных произведений… на польском языке. А там и на французском, потом на аглицком. И на русском надо бы.

– Надо в Киеве издать, – решительно предложил Бенедикт Тянивяму. – Я уже прочел один рассказ. Они пишут лучше Чехова: у Чехова рассказы на две, три страницы, а у них рассказ на полстраницы. Разве это не достижение? Если Чехов описывал какие-то события длинно и скучно, то галичане руководствуются одним правилом: краткость – сестра таланта. Так, великий украинский писатель Андрухович пишет: москали – вон. Из двух слов у него получился рассказ. А какой мудрый рассказ!

– Друзья мои, – вступил Вопиющенко, поскольку ему не положено было отмалчиваться, – я думаю так: как только мы победим, я заставлю свою нацию повернуться лицом к нашим великим писателям. Они подняли важную тему, тему русского языка на Украине. Не секрет, что половина моей нации общается на русском языке. А где же наш родной язык? Что мы, хуже москалей? Да украинский язык это язык Шевченко, Павла Тычины, а теперь и остальных великих писателей. А ты, кум, не уходи от национального вопроса. Я тоже готовлю роман, своего рода заповеди такого содержания: думай по-украински, предок древней Киевской Руси – думай по-украински, балакай на ридной мове. Эта заповедь должна звучать на каждом украинском телеканале, как только я стану президентом.

– Давайте пока займемся основным вопросом, – сказал Пердушенко, который все время морщился, когда упоминали великих писателей Галичины. – Нам же идти на штурм Центральной избирательной комиссии.

– Я протестую, – произнес Бенедикт Тянивяму.

– И я заявляю протест, – запищал Школь-Ноль.

– Пся крев, я поддерживаю, – заявил Дьяволивский.

– Что с вами, ребята? У вас есть конкретные предложения? Если есть, я готов, как лидер нации, выслушать их, а мои секретари занесут в протокол для будущих поколений.

– Я хочу, чтоб мы вынесли решение об установлении памятника всем двенадцати писателям Галичины в центре Киева, – сказал Бенедикт.

– Я поддерживаю это предложение, – сказал Школь-Ноль. – Эти писатели совершили великий подвиг. А деньги мы найдем. Я брошу клич, и вся Галичина соберет несколько миллионов гривен на коллективный памятник. Его надо установить еще при жизни авторов.

– Что ж, согласимся, коллеги?

– Согласиться можно, но только после победы оранжевой революции, а пока давайте обсудим будущий штурм ЦИК. Нам от этой проблемы не уйти, – настаивал на своем Пердушенко.

– Да, для этого мы собственно и собрались сегодня, – сказал Бздюнченко. – Это Юлия сообщила о каких-то писателях.

– Я поддерживаю это предложение, – сказал лидер нации.

– Тогда переходим к вопросу штурма. Там танки есть?

– Я только что связывался с нашим человеком. Наших бойцов у здания ЦИК около тысячи. А здание охраняют милиционеры плотным кольцом.

– Мы их рассеем, – уверенно сказал Петро Пердушенко.

– А если они окажут сопротивление? – спросил кандидат.

– А мы им депутатские удостоверения в морду. Потом удостоверение в карман и кулаком в зубы. Если это не поможет – обеими руками за волосы и коленом в подбородок. Делать все быстро и четко, – давал указания Пердушенко.

– Вопрос, когда?

– Как только донесет разведка, что они собираются утвердить избирательные комиссии в России. Нам наш человек сообщит об этом, а пока это только планы. А более детальный план штурма следует разработать в тот же день, в день получения информации от нашего человека, – заключил Вопиющенко.

На этом пленум был окончен. Ни один вопрос не был решен, но это никого не опечалило.