Текст книги "Неисповедимы пути"

Глава 27
В плену сомнений

А вскоре Наталья узнала, что Саша уволился и куда-то уехал. Он даже не зашёл попрощаться. И от этого было немножко грустно.

– Ну, подумай сама, – увещевала её Марина, – сюда он прийти не может, иначе опять тебя скомпрометирует, домой тем более не пойдёт, не станет нарушать твою жизнь. И вообще, это в его стиле – пропадать без всяких объяснений.

– Это точно! Знакомый почерк!

– О! Ты уже словами мужа-детектива выражаешься!

– Нет, это как-то случайно получилось. Муж не обсуждает со мной свои профессиональные тайны. Он бережёт мою нервную систему, – рассмеялась Наталья.

– А мой бывший меня на свидание пригласил! – выпалила вдруг Марина. – Изменяет своей молодой жене.

– Ничего себе! И ты пойдёшь?

– Я ещё думаю, – она лукаво сощурила глаза.

Марина в последнее время была радостной и беззаботной. И это нравилось Наталье. Она понимала, что тому причиной был Виталий. Вот вернулся бы он в семью – так было бы лучше для всех. Дочерей скоро замуж выдавать, а там и внуков нянчить, а вдвоём это гораздо приятнее, чем поодиночке. Мысли её вернулись к отцу. Как он будет теперь со своим одиночеством на даче? Раньше, вместе с мамой всё им было под силу. А что сейчас? Наталья предложила ему продать свой участок и перебраться на лето к ним в деревню. Дом давно стоит пустой. Они могли бы там все вместе сажать огород, приезжать туда отдыхать. Но он категорически отказался. Свою дачку он продавать не желает, она ему дорога, там всё сделано его руками. Дочь не стала спорить. Ему видней.

С наступлением тепла Алексей Иванович всё чаще стал уезжать в свой сад. А потом и вовсе там поселился. Конечно, Наталье без него было намного труднее с двумя малышами, но муж и сын тоже не оставались в стороне. Настя ценила их помощь и была счастлива, что у неё есть возможность оставаться в профессии, несмотря ни на что. Теперь она по утрам привозила Олежку к бабушке, а сама ехала на репетицию. И Наталья нянчила внука, пока невестка не вернётся. Оленьке очень нравился малыш, и она постоянно пыталась проявить свою заботу о племяннике: то игрушку ему какую-нибудь принесёт, то кусочком хлебца угостит. Тут уж Наталье приходилось быть начеку. Когда Василий бывал дома, то он с удовольствием играл с детками, давая жене возможность заняться хозяйством. А вечерами и по выходным Олежек был на попечении Андрея. Так и катилась жизнь вперёд, разделив на всех текущие семейные дела.

Приближалось время посадок, и однажды Грачовы отправились навестить деда в саду, а заодно и помочь ему на участке. Был солнечный воскресный день. За окном автомобиля мелькали белые стволы берёз. Прошлогодняя листва, сквозь которую то тут, то там пробивалась первая зелень, источала ни с чем не сравнимый запах весны, который стремительно врывался в приоткрытое окно машины. А щебечущие птицы так порхали с ветки на ветку, что совершенно не давали покоя Оленьке, которая, следя за ними, размахивала ручками и восторженно вскрикивала время от времени. Подъезжая к дому отца, Наталья увидела над трубой тонкий столбик дыма.

– Смотри-ка, папа печку топит! – обрадовалась Наталья, выходя их машины.

На пороге она застыла от неожиданности – у печи хлопотала какая-то женщина. Вот она повернулась на скрип двери, и Наталья узнала в ней соседку Елену Михайловну.

– Что с папой? – сразу встревожилась дочь.

– Ой! – почему-то смутилась женщина.– А он в лес пошёл, веток наломать на новую метёлку. Вы проходите, он скоро вернётся, – засуетилась она.

Наталье нестерпимо больно стало от присутствия чужого человека там, где она привыкла видеть хлопочущую маму, но она взяла себя в руки и как можно приветливее проговорила:

– Спасибо Вам, Елена Михайловна, что Вы папе помогаете. Ему одному тут трудно, наверное.

Соседка лишь потупилась. Наталья прошлась по дому, осмотрелась и вдруг поняла, что Елена Михайловна не просто зашла помочь – кругом в доме были чужие вещи. Женская одежда, обувь, второе полотенце возле умывальника. В это время в дверь вошёл молодой мужчина:

– Мам, а где отец? Ой, здрасьте! – удивлённо проговорил он, увидев гостей.

Наталья узнала в нём Алексея, мужа Полины, у которой она прошлым летом экстренно принимала роды прямо тут, в саду.

– В лесу он, скоро вернётся! – ответила Елена Михайловна.

Наталья пыталась переварить услышанное. Отец? Чей отец? Значит, папа в лесу не один, они ушли вдвоём с отцом Алексея.

– Как ваша малышка растёт? – спросила Наталья приличия ради, чтоб поддержать разговор, хотя сама никак не могла прийти в себя от обилия вопросов в голове.

– Наташка? Отлично! Спасибо! Вот потеплеет, и переедем все на дачу, на свежий воздух. Тут ей хорошо будет. Я вас обязательно познакомлю! – улыбнулся Алексей и обратился к матери:

– Ладно, мам, пойду я. Скажешь бате, чтоб заглянул ко мне? Я там мотоблок чиню, мне совет его нужен.

– Иди, сынок, иди! Я потом зайду к вам, – махнула рукой Елена Михайловна, беря старинный ухват и вынимая из печи чугунок с картошкой.

Наталья прошлась по комнате, пока Василий с Оленькой разглядывали старую детскую книжку, которую когда-то Алексей Иванович подарил своей дочурке на пятилетие. Это была книга стихов Агнии Барто с яркими картинками. Малышка тыкала в них своим пальчиком и говорила:

– Это!

– Это мишка, – отвечал отец.

– Мииика! – повторяла она.

– Это! – снова требовательно произносила малышка, перелистнув страничку.

– Это зайка, – отвечал он опять, поглядывая на жену.

– Зяаака, – нараспев вторила Оленька.

Наталья остановилась около большой старой рамы с чёрно-белыми фотографиями. Много их там было под стеклом. Вот она верхом на деревянной лошадке, примерно в таком же возрасте, как Оленька сейчас, толстенькие щёчки и забавная короткая чёлочка. А тут она с букетом астр возле школы, первоклашка. А вот родители, счастливые, совсем юные. Мама – просто красавица, а отец такой важный, словно отхватил самый ценный в жизни приз. Наталья вгляделась в его лицо, и какая-то смутная догадка вдруг всплыла в её голове. Сын Елены Михайловны, оказывается, очень похож на молодого отца! И имя! И вспомнилось брошенное тогда матерью: «У тебя теперь две Наташки!», и всплыл недавний разговор санитарки с медсестрой, нечаянно услышанный ею. Неужели? Папа? Не может быть!

– Поехали домой, Вася! – сказала она и стремительно вышла из дома.

– Не кипятись, Наташа, – уговаривал её Василий на обратном пути. – Не стоило так резко срываться, надо было дождаться отца. Он бы всё объяснил.

– А что тут объяснять? Всё и так ясно! Я не могу поверить! Мой папа, который всегда был для меня эталоном мужчины! Верный муж, любящий отец! А он, оказывается, такой же, как и все мужики, насквозь лживый! Ещё года не прошло, как маму похоронили, а в доме уже живёт другая женщина! Получается, что она всю жизнь была его любовницей! Он всю жизнь изменял маме!

– Успокойся, Наташа! Это ещё ничего не значит. Если бы ты дождалась отца, он бы всё объяснил, и ты бы успокоилась.

– Как можно успокоиться, Вася?! Ты заметил, как этот Алексей на папу похож? Получается, что он мой брат? Я всю жизнь была любимой папиной дочкой. Единственной! А тут, оказывается, есть младший братик!

– Не спеши с выводами, Наташа, – как можно спокойнее возражал ей муж. – Делать выводы, не выслушав человека, – бесполезное занятие. Только себя зря накручиваешь.

– Бедная моя мамочка! Получается, что она знала и всю жизнь с этим жила! Она так любила папу, что простила ему измену! Но я ни разу не слышала от неё ни одного слова о другой женщине. Она могла ворчать по любому поводу, но этой темы никогда не касалась. Во всяком случае, при мне.

– Ангелина Тарасовна была мудрой женщиной, Наташа. А ты сейчас ведёшь себя, как глупая, ревнивая девчонка.

– Ты не представляешь, Вася, как мне обидно! Как больно! За маму, за себя, за Андрюшку!

– А чего ты обижаешься?! Вот если бы он тебя не любил, если бы ушёл от матери ещё в молодости, и всё отцовское тепло досталось этому Алексею, – тогда другое дело, тогда ты могла бы сказать, что обделена судьбой. Но ты ни разу в жизни не почувствовала себя обделённой отцовской любовью. А вот сыну этого тепла не перепало. Не мог он дать ему того, что давал тебе. Это Алексей должен бы обижаться на отца, а не ты.

– Хорошо тебе рассуждать, а мне как теперь жить со всем этим?! И вообще, что ты его защищаешь? Мужская солидарность? Желание прикрыть распущенность тупыми утверждениями о мужской полигамии? А может быть, ты и сам позволяешь себе подобные приключения?

Василий Петрович понял, что сейчас этот разговор бесполезен, и не стал больше возражать, дав жене возможность прийти в себя после такого потрясения. Наталья тоже замолчала, погрузившись в свои горькие думы.

– Давай заедем на кладбище, маму проведаем, – попросила она на подъезде к городу, и он молча свернул на другую дорогу.

Вечером позвонил отец:

– Дочка, мне надо с тобой поговорить. Давно хотел, но всё никак не решался.

– Я не готова разговаривать с тобой, папа, – выдавила Наталья и отключилась.

Василий посмотрел на жену. Он хорошо понимал, что творится в её душе. И так же хорошо понимал, что он ей сейчас ничем не поможет.

В тяжких думах и сомнениях прошла неделя. Ещё вчера Наталье казалось, что всё она об этой жизни знает, что ничем её уже не удивить, не огорошить. А вот столкнулась со всем этим и почувствовала себя совершенным ребёнком, растерявшимся в пучине новых чувств и переживаний. Андрею она ничего не рассказала, не хотела его огорчать. Но и держать всё в себе уже не было сил. Делиться с Мариной почему-то не хотелось, зато, когда однажды позвонила Вика, Наталья со слезами всё ей выплеснула.

– Бедная моя Тусечка! Как хорошо я тебя понимаю! У меня была похожая история. Через несколько лет после смерти мамы одна «доброжелательница» (чтоб её перевернуло!) рассказала мне про мамин якобы роман с директором школы, в которой она работала. Я, конечно, тут же послала её подальше со всеми этими откровениями, но как мне тогда было плохо! Только ты меня и можешь понять сейчас.

– А почему же ты мне ничего не говорила? – удивилась Наталья.– Я б тебя поддержала.

– Не знаю. Наверное, боялась как-то очернить память о маме в других глазах. Вообще никому тогда ничего не сказала. А с тёткой той больше не общалась.

Наталья долго потом осмысливала рассказ подруги. Оказывается, и ей досталось пережить боль за своих родителей. Зачем-то же посылаются человеку эти переживания. Наталья представила свою жизнь тонкой нитью в океане человеческих судеб, в хитросплетениях жизненных событий. Чем руководствуется тот, кто ведёт нас по жизни? Ведь не просто так все эти встречи, разлуки, события, чувства. Всё оставляет свой след. Иногда глубокий, иногда не очень, а что-то и вовсе проходит бесследно. А может, это только кажется, что бесследно? А на самом деле, так обретается опыт, так познаётся высший смысл бытия, причём, в любом возрасте.

– А чего это я раскисла? – вдруг сказала она себе. – Жизнь-то ещё не кончилась. У меня есть муж, на которого я могу опереться, есть маленькая дочурка и внук, которым я очень нужна. На меня надеются Андрей и Настя. А значит, я должна быть сильной, спокойной и выдержанной, чтоб у каждого из них была уверенность в завтрашнем дне.

Глава 28
Эх, папочка…

Неожиданно позвонила Нина. Наташа очень обрадовалась её звонку. Договорились в ближайшие выходные встретиться в деревне, и она начала готовиться к поездке. Василий Петрович тоже с воодушевлением принял эту идею, пора начинать новый сезон. Не хотелось ему, чтоб родительский дом стоял там совсем заброшенным. Наталья спешно закупала семена цветов и овощей, перебирала вещи, раскладывая по сумкам те, что дома уже были не нужны, а в деревне ещё могли бы пригодиться. Василий Петрович купил новенькую коптильню и запасся мороженой скумбрией, посулив жене устроить незабываемый праздник желудка. Нина с Денисом обещали замариновать мясо для шашлыка, и Наталья уже жила в предвкушении пары дней невероятного праздника под названием «Весна на даче».

А накануне поездки вдруг приехал Алексей Иванович. Наталья как раз укладывала Оленьку спать в послеобеденное время.

– Поговорить нам надо, птаха-Натаха, – сказал он, слегка волнуясь.

Наталья смотрела на бледное лицо отца, не зная, как себя вести. Она налила ему чая и попросила подождать немного, пока малышка заснёт, а сама ушла к дочке. Пока она пела колыбельные, душа постепенно встала на место. Наталья понимала, что пора наконец выслушать отца, ведь сколько не уходи от разговора, легче-то не станет. Но внутри всё-таки жило стойкое нежелание говорить обо всём, что так неожиданно на неё свалилось.

– Я знаю, ты осуждаешь меня, дочь, – начал Алексей Иванович, когда Наталья вернулась к нему на кухню. – Понимаю. Имеешь право. Но всё-таки я хочу, чтобы ты меня выслушала. Для меня это важно.

Он немного помолчал, словно собираясь с духом, и продолжил:

– Так случилось, что я встретил Елену Михайловну, когда был уже женат на твоей матери, и ты тогда была совсем малышкой. Она пришла на наш завод после института с дипломом экономиста, и мне часто приходилось с ней общаться по работе. Елена – полная противоположность Ангелины. Ты же знаешь маму – с ней всегда, как на вулкане. А эта тихая, скромная, душевная. Однажды я проводил её до трамвая после какого-то юбилея завода. Был тёмный осенний вечер, и я без всякой задней мысли предложил ей свою помощь. Мы шли и разговаривали о самых разных вещах: о путешествиях, о книгах, о фильмах. Лена оказалась интересным собеседником. Потом мы иногда встречались в обеденный перерыв в заводской столовой, садились за один стол и снова говорили о чём-то. Так незаметно я к ней привязался, и эта дружба постепенно стала перерастать в нечто большее. Я сильно мучился тогда, было стыдно перед Гелей, но я ничего не мог поделать – каждая из них была мне дорога, и не было сил оставить ни ту, ни другую. Потом мы с Еленой стали встречаться и помимо завода. Да, я знаю, что не имел на это права, но так уж случилось. Однажды Геля каким-то образом узнала о наших встречах и выдвинула ультиматум: или я живу с ней и никаких вольностей себе не позволяю, или мы расстаёмся, но я никогда больше не увижу свою дочь, то бишь, тебя, Натаха. На это я пойти не мог. Ты знаешь, как я всегда тебя любил. Дал я тогда матери слово, что порву с Леной, и никогда ничего подобного больше не повторится. Стали мы жить дальше, изображая счастливую семью. Хотя, думаю, мы и в самом деле были счастливы. Лене я всё объяснил, и она меня поняла. На работе я старался держаться в стороне от неё, но в силу производственной необходимости нам всё равно приходилось общаться, решать какие-то вопросы. Она молодец, никогда не показывала вида, что между нами что-то было.

Так прошло лет десять, а то и больше. Елена Михайловна как-то быстро взлетела по служебной лестнице и уже получила должность главного экономиста завода. Она была толковым специалистом, и руководство сразу оценило это. А я к тому времени уже главным инженером работал. Семьи у неё не было, только работа, работа, работа. Однажды мы оба оказались в командировке в составе большой делегации с нашего завода. И вот опять я дал слабину. Чужой город, весна, гостиница – и завертелось. Ты извини, дочь, что я такие подробности тебе рассказываю. Просто я хочу, чтоб ты меня поняла. Мы тогда ужинали в ресторане, немного выпили, я пригласил её на танец, потом на другой, и Лена вдруг созналась мне, что всё ещё любит меня, что ни один мужчина больше не был ей так интересен, как я. Мне это льстило, чего греха таить. Редкий мужчина не воспользуется подобной ситуацией. И я не исключение. Если бы ты знала, как я потом корил себя за это. Стыдно было Геле в глаза смотреть. Вернувшись домой, я опять старался держаться от Лены в стороне. А вскоре после той командировки она уволилась, куда-то уехала, и я не видел её много лет. Вернулась она, когда умерла её мать, и ей пришлось ухаживать за больным отцом. Тот домик в нашем садовом кооперативе раньше принадлежал её родителям, они тоже работали на нашем заводе. Приехала она с сыном, он как раз школу окончил, в институт поступил. Я решил, что Лена вышла замуж, и не сразу догадался, что Алёша – это мой сын. Да и ему она ничего не говорила про меня. Сказала уже после смерти Гели.

– А мама знала? – спросила Наталья осторожно.

– Как-то она догадалась. То ли Елену узнала, хотя, не думаю, что она прежде её видела, то ли лицо Алексея натолкнуло её на эту мысль. Он и в самом деле похож на меня.

– Выходит, тогда, ночью, она знала, что спасает твоего внука?

– Выходит, знала, – вздохнул отец.

– Какая же она была сильная, – прошептала Наталья. – Волю в кулак – и вперёд, помогать сопернице. А ведь ни разу ничего мне не сказала.

– А зачем бы она стала тебе это говорить? Это наши с ней дела. Тебе-то она не сказала, а меня начала попрекать с той поры. Нет-нет, да и укусит. Всё лето изводила меня попрёками, так и умерла, не простив, – смахнув слезу, проговорил Алексей Иванович.

– Значит, вы из-за этого поругались в тот день?

– Из-за этого, дочка. Лена как раз по улице шла, а мы картошку копали. Ну, мать что-то недоброе и сказала мне про неё, как обычно. А я не сдержался и резко ответил ей. Сказал, что измучила она меня уже своей ревностью, что всё давно в прошлом, что пора бы уже простить и забыть. А Геля разнервничалась. Она ведь не только меня всё это время изводила, она и себя накручивала. Вот сердце-то и не выдержало. И таблетки под рукой не оказалось. Я в дом, а она… Ну, ты знаешь…

Наталья уже не сдерживала слёз. Было бесконечно жаль маму. Не будь этой истории, может, она и жива бы сейчас была.

– Это ты убил её, папа! – прошептала она.

– Не надо, птаха-Натаха, бросаться словами, о которых потом жалеть придётся. Они страшные, но они не по мне бьют, однажды слова эти тебя ударят, дочка. Мне-то больнее уже не будет, потому как больнее не бывает. Я ведь и сам себя казню. Одному Господу ведомо, как я себя казню. Но я не хочу, чтобы тебе потом было больно, не хочу, чтобы ты страдала, жалея о сказанном в запале.

– А сейчас мне не больно, по-твоему? Сейчас я не страдаю?

– Знаю, что больно, потому и не желаю, чтобы ещё больнее было.

Наталья молчала. А что она могла сказать?

Молчал и отец. Посидел немного, потом поднялся:

– Пойду я, птаха-Натаха. А ты попробуй понять меня. Простишь едва ли. Но понять попробуй. И помни главное – я всегда тебя очень любил. И кабы не ты, может… – он не договорил, махнул рукой и вышел в прихожую.

Она не пошла его провожать. Слышала, как хлопнула дверь, как проскрежетал и смолк лифт. А она всё сидела на кухне и осмысливала услышанное. Эх, папочка, папочка… А ведь она его с детства боготворила…

Заплакала проснувшаяся Оленька, и Наталья пошла к малышке. Она одевала её, что-то ей говорила, а в голове всё звучал голос отца, и мысли перескакивали с одного на другое. Мама. Елена. Алексей. Оказывается, он и в самом деле её брат. И что это меняет? Он для неё совершенно чужой человек. Наталья, конечно, всегда мечтала, чтобы у неё была сестра или брат. Но не таким вот образом и не такой ценой.

Чтобы как-то развеяться, она решила пойти с Оленькой в парк. Та сидела в коляске и восторженными криками приветствовала катающихся по дорожкам детей. Велосипеды, ролики, скейтборды, самокаты – всё это было вынуто из кладовок и подвалов, и засидевшиеся за зиму сорванцы лихо носились по парку взад и вперёд. Наталья поспешила на детскую площадку, где суетилась малышня. Молодые мамаши сидели на скамеечках и мирно беседовали, пока их отпрыски катались с горок, качались на качелях или ковырялись в песочнице с грязным прошлогодним песком. Дочка отказалась вылезать из коляски, слегка напуганная этим всплеском общей энергии. Видимо, ещё не совсем пришла в себя после сна. Наталья нашла свободную скамеечку, развернула коляску, чтоб для Оленьки был хороший обзор, и снова погрузилась в свои мысли.

Вдруг она увидела пожилую пару, неспешно бредущую по аллее. Мужчина катит перед собой коляску, на которую одной рукой опирается идущая рядом женщина. Да это же папа с Еленой Михайловной! Оказывается, пока он беседовал с дочерью, она дожидалась его здесь, в парке, выгуливая свою маленькую внучку. И опять лавина чувств накрыла Наталью. Ещё недавно он вот так же неспешно гулял с мамой, а иногда они брали с собой Оленьку, пока дочь хлопотала по хозяйству или отправлялась на работу. Папа так же катил коляску, а мама шла рядом. И снова боль и обида накрыли её с головой. Наталья поспешила отвернуться, но отец уже заметил её. Он оставил свою спутницу и направился к дочери и внучке.

Оленька, узнав деда, расплылась в широкой улыбке, весело замахала ручками и начала подпрыгивать на месте.

– Здравствуй, моя красавица, – заговорил он с внучкой. – А почему ты ножками не бегаешь? Чего в коляске сидишь?

Малышка тут же стала рваться к деду, тянуть к нему руки, и он взял её.

– Хочешь, я тебя с сестрёнкой познакомлю? – он показал рукой в сторону коляски, в которой сидела маленькая Наташа. Елена Михайловна приветливо подняла руку. Наталья сдержанно кивнула ей и забрала у отца Оленьку.

– Оля немного кашляет, не стоит ей к малышке близко подходить, – солгала она, усаживая дочку обратно. Но та уже не хотела сидеть, снова стала тянуть ручки к деду, верещать и вырываться из коляски.

Наталья достала из сумки пакетик детского сока и, вставив трубочку, дала его Оленьке. Та с удовольствием ухватилась за сок, а Наталья попрощалась с отцом и пошла в противоположном направлении. Малышка обернулась на деда, явно пытаясь возразить против действий матери, но та быстро переключила её внимание на стайку уток, плавающих по небольшому прудику, и дочка успокоилась.

А вот её мама никак не могла прийти в себя после увиденного. Чужая женщина и папа. Они смотрелись счастливой семейной парой и были другой семьёй, не её, Наташиной, не Андрюшкиной. Чужой семьёй. У них свои дети и внуки, а она оказалась за бортом их счастья. Наталья чувствовала себя ребёнком, у которого отняли что-то очень важное, и смириться с этим не было никакой возможности.