Текст книги "Неисповедимы пути"

Глава 11
Пасторальные мотивы

Наталья уложила Оленьку спать и вышла на кухню, где Василий Петрович разговаривал по телефону. Она подошла сзади и обняла его. Он повернулся:

– Наташа, вам с Оленькой надо срочно уехать из города. Не возражай, пожалуйста, выслушай меня. Тот мужчина, что напугал тебя в парке, представляет для вас опасность. Я уверен, что он собирается мстить мне за свою подругу, которая умерла в тюрьме. И мстить он будет как-нибудь изощрённо, ударит по самому больному. А значит – вы с дочкой под угрозой. Сараев сегодня не зря был в парке, это он вывел Свинцова на тебя, я в этом абсолютно уверен. Возможно, завтра тот уже сделает первый шаг. А значит, вы должны уехать сегодня.

– Но… как? Я не готова вот так… сразу. И ночь на дворе.

– Придется, родная. Собери всё, что нужно: одежду, памперсы, детское питание…

– А мы надолго?

– Не знаю, может, день-два, а может, и больше.

– А ты с нами поедешь?

– Я только провожу вас и вернусь, мне надо быть тут, чтоб разрешить эту проблему.

– А куда же мы едем?

– У меня есть старый родительский дом в деревне Куражино. Всё собираюсь продать его, и не решусь. Память всё-таки.

– Мы будем там одни?

– Нет, там сейчас живет Нина со своей семьёй. Погостишь у них, я договорился.

– Твоя бывшая жена?

– Да. И не пугайся ты так. Ничего страшного. Это самый лучший вариант. Никому не придет в голову искать мою теперешнюю жену у бывшей.

– Но я буду там чувствовать себя неловко, – попыталась она робко возразить.

– Наташа, я хорошо тебя понимаю. Но в данной ситуации у нас нет выбора, и о всяких неловкостях придется забыть. Нина тебе еще понравится, вот увидишь! – ободряюще улыбнулся он.

– Родителям позвонить можно? И Андрею?

– Не надо, я завтра сам им все объясню. Телефон свой оставь дома. Возьми мой запасной, я поставил новую симку.

– Вась, только маме как-нибудь поделикатнее объясни всё, ты ведь знаешь её, сразу станешь во всем виноватым. И мне попадет, что я выбрала мужа с опасной профессией. Лучше просто сказать, что мы поехали в гости к твоей родне. Да и Насте нервничать сейчас ни к чему.

– Хорошо, я всем так и скажу. Иди, любимая, собирай вещи, через полчаса Володя подъедет, он нас отвезет.

Наталья с тяжелым сердцем складывала сумку. Что её ждёт там? Как они с Оленькой будут жить в чужой семье? Да если бы просто в чужой, а то ведь в семье бывшей жены! Он пустил её в свой дом. Значит, он ей помогает? Они поддерживают отношения? Что за всем этим кроется? Да бред! Что за всем этим может крыться? Он просто добрый и порядочный человек, который не может пройти мимо чужой беды, не может не помочь. Наталья пыталась успокоить себя, но червячок, тот самый, о котором она уже и думать забыла, опять вступил в диалог с ней. Ох, уж этот червячок! Вечный её спутник и вечный оппонент! Дочка безмятежно спала в кроватке. Пришлось осторожно одевать её, сонную. Не проснулась она и в машине. Так всю долгую дорогу и проспала на руках у отца.

В деревню въехали уже глубокой ночью. Наталья вдохнула поглубже и, отгоняя своё волнение, попыталась сосредоточиться на Оленьке. Нина вышла на звук автомобиля и встретила их у калитки. Свет фар выхватил из темноты её высокую фигуру. Было в ней что-то мальчишеское и, в то же время, безумно женственное. Почему-то подумалось, что она легко могла бы стать звездой подиума. Угловатые плечи, огромные синие глаза и короткие чёрные волосы. Сведенные на груди руки придерживают запахнутый плащ. Держится просто. Здоровается и приглашает всех в дом. Наталью с дочкой сразу определили в небольшую комнатку, где стояла широкая старинная кровать, комод, и стол с двумя венскими стульями.

– Вот здесь я когда-то и жил, – прошептал Василий Петрович, чтоб не разбудить малышку, – а на этой кровати мы с братом спали.

– Ты никогда не говорил, что у тебя есть брат, – удивленно посмотрела на него Наташа.

– Был. Его уже нет. Я расскажу тебе потом. Сейчас укладывайтесь и спите.

Он помог раздеть Оленьку, обнял на прощанье жену и пошел, сказав, что провожать его не надо. И она была ему за это благодарна. Выйти сейчас из комнаты – значит, снова столкнуться взглядом с Ниной. А ей этого очень не хотелось. Надо успокоиться, привыкнуть к своему новому положению. Может быть, завтра, при свете дня, всё увидится ей немного иначе.

Проснулась она от мягкого прикосновения к шее.

– Мама! – отчетливо произнёс детский голосок.

Наталья открыла глаза и тряхнула головой, словно сбрасывая наваждение. Оленька спала рядом, да и не умеет она ещё так чётно произносить «мама». Опять теплое прикосновение и отчетливое:

– Мама!

Наталья повернулась и увидела мальчика, который так же недоумённо смотрел на неё. В комнату заглянула Нина:

– Ванечка, иди сюда, не буди тётю, – тихонько сказала она и улыбнулась Наташе.– Вы извините, это он меня потерял.

И они вышли. А Наталья лежала и смотрела на потолок, где висел старинный мягкий абажур. А к нему, приветом из далёкого детства, тянулся свитый вдвое провод, крепящийся на ролики. Точно такая же проводка была у бабушки в деревне. Маленькую Наташу очень притягивали эти ролики, но бабушка не разрешала к ним прикасаться, пугала, что «током убьёт». А девочка смотрела на провода и представляла, как этот самый злой ток бегает там, внутри них, ожидая, кого бы убить. Теплые воспоминания прервало коровье мычание за окном и звук колокольчика. Совсем как в детстве, когда бабушка гнала утром корову в стадо, а внучка нежилась в кровати, прикидываясь спящей. Наталья осмотрелась. При свете утра комнатка казалась ещё уютнее. Солнечные блики отражались на глянцевом белом потолке и опускались на стену, оклеенную веселенькими обоями в мелкий цветочек. Наталья потянулась, улыбнулась и решила, что пора вставать.

На кухне Нина цедила молоко в глиняные крынки, голова её была повязана платком, а поверх скромного ситцевого платья надета вязаная безрукавка. Ванюшка сидел за столом с маленькой красной кружкой в руках.

– Парное молочко? – спросила Наталья.– Неужели у вас своя корова?

– Да, – коротко ответила Нина.

– И Вы сами её доите?

– Ну, конечно! А кто же ещё? Молочка налить?

Наталья молча кивнула и удивленно смотрела, как Нина, переставив ситечко в большой бокал, ловко управляется с подойником. Молоко мягкой белой струёй льётся из рожка, образуя в ситечке пузыристую пену. Совсем как у бабушки когда-то. Наташе всегда нравилось наблюдать за её действиями, которые, казалось, могла совершать только её бабуля. Но то бабуля, а тут молодая женщина с модельной внешностью!

– Наташа, расслабьтесь, Вы так напряжены, – проговорила Нина, подавая ей молоко, – неужели Вы видите во мне соперницу? Моё недолгое замужество было ошибкой, я никогда не любила Васю. Уважала. Ценила. Но не любила.

Такая прямота несколько ошарашивала, но и подкупала.

Наташа опять кивнула и отпила молока, не зная, что ответить.

– Поняла я тогда, что после Дениса уже не смогу полюбить никого, будь он хоть самым благороднейшим рыцарем, – добавила она.

– А где он сейчас? – поинтересовалась Наталья.

– Коров пасет.

– Он пастух?

– Да нет, – рассмеялась Нина, – просто у нас тут график, все хозяева пасут по очереди. Сейчас как раз наша неделя. Раньше в деревне стадо, говорят, большое было, нанимали пастуха. А сейчас коров мало, невыгодно это, вот и приходится самим. Вечером он вернется, познакомитесь.

Днём на лужайке перед домом расстелили плед, принесли игрушки и усадили туда малышей, которые уже успели подружиться. Нина хлопотала по хозяйству, а Наталья приглядывала за детьми. Ванечка вёл себя по-джентльменски, подавал поочередно Оленьке игрушки, а та брала их и весело смеялась. Наталья, привыкшая к безумному ритму мегаполиса, наслаждалась покоем, размеренностью и тишиной, изредка нарушаемой непривычными для уха звуками: то петух прокукарекает вдалеке, то овца заблеет. Всё тут напоминало ей бабушкину деревню и беспечное детство. Как же давно это было!

Неслышно подошла Нина, села рядом на завалинку. Она была уже в джинсах и яркой клетчатой рубахе.

– Наташа, мне очень нужно съездить в соседнее село, это около десяти километров, я обернусь буквально в течение получаса. Вы присмотрите за Ванечкой?

– Конечно, присмотрю. Поезжайте.

– Спасибо! Я быстро! Вернусь – будем обедать, а потом тихий час!

Она выкатила со двора байк, надела шлем, ловко оседлала железного коня и, помахав рукой, унеслась прочь, подняв столб пыли.

Наталья чуть ли не с открытым ртом смотрела ей вслед. Эта женщина не переставала её удивлять.

Но самое большое потрясение она испытала вечером, когда к дому подошёл молодой человек с хворостиной. Он гнал пятнистую черно-белую корову. Мамы с детьми в это время кормили курочек. Оленьке нравилось, как они подбегали, хватали хлебные крошки и трусливо убегали в сторонку, чтобы съесть заветный кусочек и бежать за новой добычей. Она размахивала ручками, смеялась и рвалась ухватить каждую несушку за хвост. Ванюша в это время поднимал вверх пальчик и, грозя им, с серьёзным лицом говорил Оленьке:

– Низя-а-а-а-а!

Увидев парня, Ванюшка бросился к нему и радостно закричал во всё горло:

– Паааа-па!

– Ах ты, сорванец! – подхватив его на руки, засмеялся отец, – куда ты несёшься? Вот Пеструха-то тебя забодает!

Наталья во все глаза смотрела на эту семейную сцену, веселясь со всеми и удивляясь увиденному. Муж Нины выглядел лет на десять моложе её.

Поздним вечером, когда Наталья, уложив дочку, сидела на крыльце, из дома вышла Нина.

– Не против, если я закурю?

– Да нет, присаживайтесь, – Наталья слегка подвинулась на ступеньке.

– Я видела Ваше лицо, когда Денис вернулся домой. Неужели Василий ничего не рассказывал о нас? – спросила она, выпуская в сторону сигаретный дым.

– Про Ванечку рассказывал, мы его даже забрать хотели из дома малютки, а подробностей я не знаю.

– Это давняя история. Началась она, когда я после института устроилась работать в школу учителем рисования и черчения. Денис тогда учился в выпускном классе, черчение он очень любил, а рисования в старших классах уже нет по программе. Он собирался поступать на худграф и попросился ко мне в изостудию, где я с малышами занималась после уроков. Я не видела более прилежного ученика, он не пропускал ни одного занятия, да еще и всегда задерживался, чтоб проводить меня до трамвайной остановки. Было видно, что он просто влюбился в учительницу, но я держалась с ним достаточно отстраненно, как и со всеми учениками. Когда он учился в институте, заходил ко мне в школу, делился успехами, иногда приносил показать свои работы. У меня была своя жизнь, у него – своя. Получив диплом, он пришел ко мне с огромным букетом цветов. В тот вечер мы долго гуляли, а, прощаясь, он признался мне в своих чувствах. И знаете, мне захотелось ответить ему взаимностью, не потому, что я была одинока, мужского внимания мне хватало, а потому что на фоне всех кавалеров, мечтающих на первом же свидании затащить девушку в постель, эта его любовь была трогательна, как… как капельки утренней росы на лепестках розы. Ему тогда было двадцать три, а мне уже тридцать. У меня просто голову сорвало. Настолько он сумел завладеть моими чувствами и мыслями. Он ухаживал так, словно пытался доказать, что он не малолетка какой-то, а вполне состоявшийся мужчина. Да и сейчас по-прежнему делает всё возможное, чтоб мы с Ванюшкой ни в чем не нуждались.

Так пролетело лето. Осенью мы планировали пожениться. Уже подали заявление в ЗАГС, и вдруг он исчез. Я очень хорошо помню тот день. На работе я была очень занята и даже не заметила, что у меня разрядился телефон. Дома, подключив его, я обнаружила несколько пропущенных вызовов от Дениса. Тут же набрала его, а мне ответил приторный женский голос, чтоб я забыла этот номер и не звонила ему больше. А потом этот номер вообще не отзывался, мне отвечали, что он больше «не обслуживается». И я перестала звонить. Оказывается, родители Дениса были категорически против нашего брака, а он берёг меня, ничего об этом не говорил. Они быстренько через какого-то влиятельного родственника в военкомате организовали ему призыв в армию, причем так, что у него не оказалось возможности даже проститься со мной. Секретная часть, куда его отправили, стояла где-то в тайге, где даже связи мобильной не было, а письма ко мне перехватывались начальством. В общем, всё было сделано, чтобы нас разлучить. Но я ведь этого не знала. Подумала, что он решил меня бросить. Уж очень я тогда комплексовала из-за нашей разницы в возрасте. А тут как раз с Васей познакомилась. Он вёл дело, связанное с одним из моих учеников, и беседовал со мной по этому поводу, как со свидетелем. Потом стал навещать меня всё чаще. Я тогда уже знала, что беременна, и сама предложила Василию жениться на мне. Решила, что так я не только дам ребенку отца, но и смогу забыть Дениса. Конечно, меня мучили угрызения совести, и когда Вася сказал, что он не может иметь детей, я тут же ушла от него. Было ужасно стыдно и гадко. Я уехала из города, выбросила свой телефон, никого не хотелось видеть. Сначала пожила в провинции у своей школьной подруги, немного успокоилась, потом поехала к родителям, там и Ванечку родила. Когда Денис вернулся, он не смог меня найти. Ванюшка подрастал, висеть на шее у пожилых родителей не хотелось, и я сказала, что возвращаюсь в город, устрою Ванечку в садик и выйду на работу. Но сделать это оказалось не так-то просто. Началась жуткая депрессия. Я понимала, что не могу прокормить сына и приняла безумное решение. Я отнесла его в Дом малютки, написала отказ и оставила информацию для Васи в почтовом ящике. Я знала, что он его не бросит. Жила послушницей в монастыре, общалась с монашками, размышляла о жизни, о смерти, о пути человека, о выборе. Много передумала, многое поняла. А еще много писала. Я люблю графику и акварель. Если хотите, завтра покажу Вам свои работы.

– Конечно, хочу! А почему же завтра? Покажите сейчас!

И Нина повела её в небольшой чуланчик.

– Это, можно сказать, моя мастерская. Пишу под настроение. Я сегодня ездила в соседнее село, чтоб закупить кисти, карандаши, бумагу. Всё так быстро кончается, – улыбнулась она.

Наталья с интересом разглядывала работы. Купола, кресты, лица монашек. Отрешенность и смиренность в их глазах. А вот берёзовая роща, вот юный пастушок на лугу со свирелью в руках, рядом пёстрая корова. На мольберте стоит накрытая полотном работа.

– А на это можно глянуть? – спросила Наталья.

– Это работа Дениса. Он предпочитает масло, – ответила Нина, снимая ткань, – правда, писать ему совсем некогда, давно не может завершить её.

С холста смотрела Нина, она держала на руках Ванечку, и тёплый свет материнства струился в её взгляде и во всём облике. Вот уж поистине Мадонна. Вот оно, величие Любви!

– Как же он любит Вас, Нина, – заворожено проговорила Наталья.

– Да, жизнь подарила мне удивительного мужчину, и я ей за это очень благодарна, несмотря ни на что.

Женщины вернулись на крыльцо, Нина снова закурила и продолжила:

– Я очень скучала по Ванечке и начала уже думать о том, как бы мне вернуть его и устроиться в этой жизни. Однажды матушка-настоятельница привела молодого резчика по дереву, который нёс большое распятие, искусно вырезанное из цельного куска дерева. Он продавал его на рынке, а она увидела и решила купить. Тогда он сказал, что подарит его монастырю и вызвался сам донести. Это был Денис! Я его сразу узнала. Надо было видеть его лицо, когда я окликнула его по имени. С тех пор мы вместе. Вот такая история, такая судьба. Как говорится: «Amor omnia vincit».

– Любовь побеждает всё, – перевела Наталья машинально, латынь она полюбила ещё в институте, – непростая у вас судьба. Вы знаете, Нина, моя бабушка когда-то сказала: «То, что твоё – всегда к тебе вернётся». И я часто вспоминаю её слова, сама жизнь их постоянно подтверждает.

– Мудрая у Вас бабушка была, представляю, как вам сейчас её недостаёт. У Вас ведь тоже не всё просто в жизни, – проговорила Нина задумчиво.

– Да уж, много чего и на меня свалилось, да и здесь мы с Оленькой неспроста оказались, – подтвердила Наталья.– А как же родители Дениса? Он простил их?

– Денис по-прежнему зол на них. Не за себя. Он не может простить им моих страданий. Не может простить, что он мог бы никогда не узнать о Ванечке. Родительская любовь бывает слепа. Но время всё расставит по своим местам, я уверена. Не может же он на них вечно злиться! Мне даже жаль их. Они ж лишили себя радости общения с единственным внуком.

Наталья обняла Нину за плечи. Сколько мудрости было в этой молодой женщине! Прав был Василий, когда сказал, что Нина ей понравится.

Глава 12
Взялся за гуж…

Наталья долго не могла заснуть. Прошедший день был богат на впечатления. Да и Василий почему-то не позвонил. Всё ли у него в порядке? Рядом мило посапывала Оленька, а ей было не до сна. Она встала, взяла со стола телефон. Ну, так и есть! Он звонил, когда они с Ниной посиделки на крылечке устроили. Как ещё малышку не разбудил? Хотя, как бы он разбудил? Она ведь специально звук отключила. Наталья вышла с телефоном на крыльцо. Василий Петрович ответил моментально, будто только и ждал этого звонка. Он сказал, что всё в порядке и скоро он их заберет из деревни.

– Ты знаешь, а мне здесь очень нравится, – заявила она ему. – И Оленьке тут хорошо, воздух свежий.

– Это ты к чему? Хочешь, чтоб я вас там и оставил?

– Это я к тому, чтоб ты приехал поскорее и хотя бы пару денечков пожил здесь с нами.

– Слушай, а это идея. Пожалуй, мы так и сделаем.

Наталья рассказала мужу, как прошёл день, чем они занимались, и как вела себя дочка. Он обещал позвонить завтра, на том и попрощались.

Не спалось и Коляну. Свинец ушёл на дело и до сих пор не вернулся. С утра они вместе ездили в старые гаражи на окраине города, куда тот собирался бабу Грачова отвезти. Какой-то кореш дал ему ключ от своего пустого бокса. Свинцов взял с собой Коляна, чтоб тот помог ему с «подготовительными работами». Вот эти-то работы ему и не понравились. Всё это очень дурно попахивало. На поперечной балке под потолком они закрепили цепь с крюком, на который мститель собирался повесить свою жертву.

– Эх, и покуражусь я сегодня! – мечтательно произнёс Свинец.– Представляешь, пацан, болтается на этом крюке баба, за связанные руки подвешенная. Голая! И я с этой ментовской подстилкой могу делать всё, что захочу. И мелкую буду мучить. Прямо у ней на глазах. Пусть полюбуется. Я за свою Зинулю на полную катушку отыграюсь!

Он вынул из сумки фонарик, наручники, паяльник и сложил всё в сторонку, но так, чтоб было под рукой. Коляну от всего этого стало дурно, и он поспешил на воздух.

– Ты чё забздел, тошнотик? Привыкай к серьёзным делам! На этом крючке и твои пальчики остались. Так что ты теперь и у меня на крючке, не только у мента поганого, – загоготал Свинец, довольный своим каламбуром.

Тут до Коляна дошло, что лучше уж быть на крючке у Грачова, чем у Свинца. Неспроста он взял его с собой. Что-то замышляет, гад. Стало безумно страшно.

Этот страх не отпускает его до сих пор. Колян ворочается с боку на бок, но сон никак не приходит. Где сейчас Свинец? Мучает свою жертву в гараже? Или сидит в кутузке на допросе? И в том, и в другом нет ничего хорошего. Эх, и зачем только он уехал от Санька?! Жил бы там потихонечку, потрошил чужие сумки. На еду и выпивку всегда хватало, а больше ему ничего и не надо от жизни. А теперь что будет?

За стенкой пьяно бормочет мать, она стала часто разговаривать вслух с какими-то неведомыми собеседниками. Похоже, допилась до белочки. Из комнаты напротив доносится шум пьяной потасовки. Раньше бы Колян кинулся разнимать корешей, а сегодня ему наплевать, пусть они там хоть поубивают друг друга, он с места не сдвинется.

И Свинец в это время не спал. Он сидел на нарах и никак не мог взять в толк, где он прокололся. Вроде, всё продумал до мелочей, всё просчитал. И к дому этой бабы приехал вовремя, и на скамеечку у соседнего подъезда сел дожидаться её, чтоб не светиться зря. Вот она вышла из подъезда с коляской. Направилась в сторону парка. Сегодня у неё на голове платок и темные очки. Ну, и неудивительно. У него тоже очки. Правда, для него это маскировка, а она глаза от солнца бережет. Морщинок боится. А зря боится, дура, не дожить ей до глубоких морщин! А вдруг это не она? Но плащ тот же, да и коляска. Не может жить в одном подъезде одновременно несколько похожих мамаш, да еще с одинаковыми колясками. Он встал и медленно пошёл за ней. До парка осталось совсем немного, вон уже и машина кореша, заляпанная грязью, дожидается их у обочины. Свинец подошёл к дамочке справа, приобнял за плечи левой рукой, а правую с острым пером упёр ей между рёбер.

– Не дёргайся, если живой хочешь остаться, – прошипел он, – и не вздумай орать, тут же прирежу! Слушай меня внимательно: мы сейчас идем вон к той машине, ты садишься на заднее сиденье, я беру твою куклу из коляски и сажусь рядом. Кивни, если поняла!

Она кивнула, дрожа от страха, и послушно продолжала идти. Он не успел понять, что произошло, когда они дошли до машины. Только он хотел убрать руку с её плеча, чтоб открыть дверцу, как она резко схватила его за руку и перекинула через плечо. Он с силой шлепнулся на дорогу, тут же подбежали люди, заломили руки, клацкнули наручники, а из опрокинутой коляски вывалился ребёнок. Почему-то он не заплакал. Чёрт! Да это же кукла! Во, вляпался!

На допросе он пытался отбрехаться, мол, просто заигрывал с дамочкой. Познакомиться хотел поближе. А ему включили диктофон с его угрозами. Оказывается, эта баба всё записала. Отпираться бесполезно. Как ни прикидывал Свинец, а всё выходило, что сдал его этот сучонок, Колян этот недоделанный. Струсил, чистеньким остаться захотел. Значит, надо и его за собой на дно тащить.

Колян только начал забываться сном, как в дверь настойчиво постучали. Кто это? Свинец? Мусора? А, всё теперь едино. Куда ни кинь – всюду клин. Он затаился. Стук повторялся всё более настойчиво. Потом раздался голос:

– Гражданин Сараев, откройте немедленно, иначе мы вынуждены будем выломать дверь!

Мусора! А, может, это лучше, чем Свинец? Всё! Отбегался. Придется открывать. И он понуро пошёл к двери.

Из вопросов следователя Колян понял одно: Свинец сдал его с потрохами. Сдал как сообщника. И попробуй теперь отмойся! К тому же, он не знал, что можно говорить, а что нельзя. Если Грачов не передал те документы в полицию, то об этом надо молчать. А как тогда объяснить, откуда он знает Грачова и зачем показал Свинцу его жену? Напрягать мозги – это не про Коляна, а тут такая задачка! К тому же, он был в курсе страшных планов Свинца и промолчал об этом. Значит, соучастник. Он помогал гаду повесить тот страшный крюк и оставил на нём свои отпечатки. Это ведь точно соучастие! Но про гараж и крюк вопросов не задают. Значит, это им неизвестно? В общем, весь допрос Колян тупо смотрел на следователя, пыхтел и молчал. Когда его вели в камеру, он больше всего боялся, что там окажется Свинец. Но зря боялся, его привели в другую камеру. Ну, хоть в этом повезло.

Утром его снова повели на допрос. Вместо следователя за столом сидел Грачов. Колян обрадовался ему, как отцу родному. Василий Петрович напомнил, что он не следователь, что эта беседа не под протокол, просто ему дали возможность пообщаться с подозреваемым, чтобы кое-что для себя прояснить. Напомнил, что бумаги о киднеппинге до сих пор лежат у него, и если Сараев расскажет всё, что знает о намерениях гражданина Свинцова, то он обещает тут же уничтожить все эти документы.

И Колян рассказал всё, что он знал, и про гараж тоже, даже вызвался показать этот бокс. Организовали выезд на место. Когда Грачов увидел крюк под потолком и орудия пыток, приготовленные Свинцом, он осознал, что Колян невольно спас жизнь его девочкам. Если бы когда-то он не вклинился глупо в их жизнь, если бы Наталья не узнала его сейчас в парке, даже страшно подумать, что могло бы произойти.

Василий Петрович достал из папки бумаги и разорвал их на глазах у Коляна. Тот облегченно вздохнул – одной проблемой в его жизни стало меньше. Потом его опять привели к следователю. Тот пообещал, что его помощь следствию зачтётся, но появились новые обстоятельства: заявление ветерана Киселёва о краже медали и фоторобот человека, промышлявшего кражами на рынке в одном из городов области. И этот фоторобот очень уж похож на Николая Сараева. Колян обречённо вздохнул – отвечать за свои дела всё равно придётся.

А Василий Петрович вернулся домой, достал из холодильника початую бутылку коньяка и начал пить прямо из горлышка. Увиденное в гараже потрясло настолько, что он не знал, как ему дальше жить. Из-за него чуть не погибли самые дорогие для него люди. Они должны были пострадать только за то, что стали его семьёй. И не факт, что такое не повторится. Сколько ещё отморозков, сидя за решёткой, мечтают выйти на волю и отомстить своему врагу! Он совершил ошибку. Ему нельзя было жениться! И что теперь делать?

Никогда в своей жизни не был он так счастлив, как сейчас, и, в то же время, так несчастен. Впервые судьба была к нему благосклонна: у него наконец-то появилась полноценная семья, а главное – чудесная дочка. Он всегда хотел иметь детей, и вот, почти на закате жизни, тихое семейное счастье улыбнулось ему. Неужели сейчас нужно отказаться от этого? А для чего тогда жить? При таком раскладе его жизнь теряет всякий смысл. Но он не имеет права подвергать опасности своих девочек. Что же делать теперь? Что делать?

Почему-то вспомнилась старая история, когда грабитель проник в его квартиру. Тогда еще была жива его первая жена Людмила, а сам он работал в органах. Людмила уже была прикована к постели, это была последняя стадия её болезни. Василий Петрович нанял сиделку, так как боялся оставлять жену на целый день, да и не работать он не мог – чтобы её лечить, нужны были деньги. В тот день он случайно оказался недалеко от дома и решил заглянуть, узнать, как там дела. Поднявшись на этаж, он достал ключи, но обнаружил, что дверь не заперта. В прихожей лежала сиделка, она была без сознания. Вынув пистолет, Василий осторожно прошёл в комнату и увидел распахнутые от ужаса глаза жены, лежащей на диване, и человека в маске, который шарил по шкафам. Рот Людмилы был заклеен куском скотча. Как выяснилось позже, сиделка возвращалась из аптеки, а незнакомец напал на неё, когда она открывала квартиру. Он ударил её по голове, втолкнул в прихожую и начал обход жилища. Опытному сыскарю не составило труда скрутить мерзавца. Тот не ожидал нападения, как и не предполагал, что попал в квартиру работника органов. Конечно, грабителю тогда досталось. Василий от всей души отмутузил его за всё, что пережили две беззащитные женщины. И вот сейчас оно вернулось к нему, то самое ощущение злости, ярости, которое он тогда испытал. Почему кто-то считает, что имеет право вероломно вторгаться на чужую территорию, в чужую жизнь со своими нечистыми помыслами и грязными руками, со своим ощущением вседозволенности и безнаказанности? Оно жгло и не давало покоя. И даже коньяк бессилен был заглушить эту боль.