Текст книги "Северные баллады"

Выстаивая по обыкновению ночные вахты, я неустанно размышлял о своей маленькой семье, о том, что я сделал не так.

Олеся всю жизнь шла на поводу у своих чувств, не задумываясь о последствиях. Она любила жизнь и легко воспринимала ее. Жажда жизни проявлялась у нее во всём… Она слишком увлекалась миром и не видела: я – другой человек и по-другому устроен.

Я хотел знать ее подходящей мне, закрывал глаза на все, что меня не устраивало и не давал ей понимания.

Раньше я следил за ее телефоном, за ее передвижением и контактами. Она врала мне бессовестно: говорила, что находится в одних городах, а сама была в других. Ее подруги оказывались друзьями… Она обманывала просто потому, что, зная мои вспыльчивость, властность и склонность к диктату, не хотела ссориться… А я подспудно понимал, что Олеся – человек творческий, странный и – по большому счету – невинный, поэтому делал вид, будто ничего не знаю.

Поначалу я сам делал много дурного, но уже много лет я был абсолютно честен с ней и жил, можно сказать, ради нее. Я не доверял полностью, но любил ее всегда.

«Неужели мне не видать семьи… Несмотря на сына и на все прожитое, – думал я порой. – Неужели ее любовь ко мне была просто любовью к жизни?»

Она не отвечала на звонки.

Так прошло три месяца, и теперь мы двигались к Сомали. Много дней до того мне хотелось найти веревку и мыло, но мысли о пятилетием Даниле помогали держаться в форме.

Этот жизнерадостный крепыш – наша с Олесей общая копия – вызывал во мне сложную гамму отцовских чувств. Глазенки моей удлиненной формы – морского цвета, как у мамы – еще только начали осмысленно изучать мир. Мои пальчики с круглыми ноготками Олеси дотрагивались до окружающих предметов, и мое сердце сжималось, словно я наблюдал волшебство. Я переводил взгляд с Данилы на любимую и подолгу рассматривал ее, пытаясь угадать секрет созидания.

Она с беспечным видом убирала комнату, одетая лишь в короткий розовый сарафан, и не замечала моего замешательства. Длинные белые ноги манили наготой, длинные светлые волосы были завязаны в хвост, бивший ее при движении по спине.

В фас сын напоминал меня, в профиль-ее. Он ходил моей быстрой, твердой, слегка раскачивающейся походкой, а смеялся заливисто, звонко, – как она…

Данила был для меня больше, чем ребенком. Он навсегда соединил меня с Олесей своей новой, отдельной жизнью. И я был благодарен ему за это…

Вспоминая, как мы вместе рожали его в водах Атлантики, я до сих пор испытываю чувство апокалипсиса, схождения чуда на Землю и острое, больное счастье.

«Даня – чудо, выходит, я – чудотворец!» – так звучала моя любимая шутка.

На душе скребли кошки, но необходимость постоянно быть начеку заставляла меня забывать об упрямстве Олеси и о глупой разлуке.

К повальному пиратству сомалийцев привели развал государства, полная анархия и уничтоженная экономика. Регион владел самым длинным в Африке побережьем в две тысячи триста миль, вдоль которого шли оживленные морские пути. У жителей не было другой работы, кроме как грабить торговые суда и нефтеналивные танкеры.

Пиратством в основном промышляли молодые люди из Пунтленда – самопровозглашенного государства на северо-востоке Сомали. Они составляли пять основных банд численностью около тысячи боевиков и, имея различный опыт, дополняли друг друга. В банды входили бывшие рыбаки, хорошо знавшие морские условия и включившиеся в пиратство, бывшие военные, принимавшие участие во внутренних войнах Сомали в составе местных кланов и имеющие боевой опыт и, наконец, эксперты, умевшие работать с техникой и GPS-оборудованием.

В последние годы в море появились патрули ВМС из различных стран. В Аденский залив пришли военные корабли, намереваясь покончить с пиратством, но корсары сделали обходной маневр: ушли из залива в Индийский океан. Сложилась патовая ситуация: никаких военных сил в мире не хватило бы для того, чтобы перекрыть их движение. С другой стороны, военные не могли уйти из залива, чтобы не допустить возвращения рассвирепевшей орды.

Мировое сообщество впервые столкнулось с партизанской войной на море, когда огромные боевые корабли оказались беспомощны перед шлюпками. Военные могли начать стрелять по площадям, – то есть, обнаружив скопление маленьких суденышек, накрывать их огнем и полностью уничтожать. Однако среди них были корабли рыбаков и мирных жителей Йемена и Сомали, кормившихся одним рыболовством. Гражданские потери оказались бы несоизмеримыми.

Мировое сообщество проиграло начальный этап войны с пиратством и отступило от первоначального плана. В Аденском заливе военные патрули мирно соседствовали с вернувшимися корсарами, лишь изредка сталкиваясь меж собой по поводу захвата судов или освобождения заложников.

Незадолго до нашего появления у берегов Сомали флибустьеры захватили украинский сухогруз “Полина” и саудовский супертанкер “Сириус стар”. За освобождение кораблей и моряков судовладельцы заплатили крупные выкупы. Сразу после того был захвачен французский нефтяной танкер, шедший под флагом Люксембурга. Судьба танкера и семнадцати человек экипажа осталась неизвестной.

Можно было подумать, что мы, словно мыши, покорно двигались волку в пасть. Однако наш груз – олово – по-прежнему не интересовал пиратов, и я был почти уверен в благополучном прохождении маршрута. Автоматический идентификатор мы нарочно не выключали: он говорил флибустьерам о бессмысленности нападения на нас и не выдавал присутствие русских под флагом Кипра.

Каждый, кто шел через Аденский залив и прочие неблагонадежные места планеты, ощущал своеобразное напряжение – смешанный со страхом азарт. Мы были уверены, что пройденные тренинги помогут при нападении головорезов. В то же время кровь холодела от сознания, что совсем близко, в двух часах пути, флибустьеры захватывают чужое судно, а мы не можем вмешаться.

Для движения по Аденскому заливу судоходные компании нанимали в частных охранных агентствах вооружённую охрану. Темнокожие бойцы, подходя на быстроходных катерах, подсаживались в районе Омана или Йемена, считавшихся относительно безопасными зонами. Однако перед нашим прибытием стало неспокойно и там: в двадцати милях от острова Мазира – недалеко от побережья Омана – сомалийцы с двух скоростных лодок напали на иранский танкер.

Главной задачей наших охранников было задержать пиратов, чтобы капитан успел связаться с военными судами, патрулировавшими район. Это мог быть кто угодно, кроме, как ни странно, родных ВМС, игнорировавших находящихся под другими флагами соотечественников.

Охрана должна была находиться у нас на борту до Красного моря и перед высадкой утопить оружие, после чего отправиться на самолете домой.

По периметру корабля натянули спираль Бруно – колючую проволоку. В боевую готовность привели пожарные лафеты, задраили все входы. По судну объявили уровень охраны номер три – уровень, при котором поддерживаются специфические защитные и охранные меры.

Параллельно министерство судоходства Индии получило письмо с предложением обмена арестованных пиратов на двадцать шесть индийских моряков, находившихся в заключении в Сомали.

Сто двадцать пиратов обвинялись в похищении и убийстве людей, контрабанде оружия и преступлениях против индийской нации. Все они были захвачены ВМС Индии в марте одиннадцатого года при перехвате их судна в Аравийском море и при освобождении рыболовного траулера «1 Murtaza».

Индия отклонила предложение обмена, приняв решение об освобождении своих моряков штурмом.

Корабль с заложниками оказался недалеко от нас: космические технологии в очередной раз не помогли нам оценить реальную обстановку.

Когда в темную полночь началась стрельба, мне показалось, что нас преследуют два судна. Иллюминаторы на мостике оказались расстрелянными. Нападение казалось игрой: люди вдалеке бесцельно стреляли и орали, хотя знали, что никто никого не понимает.

Наконец в свете фонарей я угадал на одном из кораблей здорового командира штурмовой бригады и догадался, в чем дело. Между тем наш балкер медленно давал задний ход.

Женя, четвертый механик, мой собрат по операции в Полинезии, исподтишка достал профессиональную камеру. Веснушчатые руки подрагивали, но глаза горели задором. Я толкнул его: «Не снимай!»

Я помнил, как такой же легкомысленный любитель острых ощущений сделал видео о расправе с пиратами и выложил его в Интернет, чем сильно осложнил жизнь немецких моряков – тех, кого освобождали, и датских – чьи морпехи штурмовали корабль.

«Не думай, что там одни нищие крестьяне без Интернета и связи с миром, – сказал я. – Большинство судов берется по заказу. Наобум – почти никогда».

Корсары давно наладили контакты с мировой преступностью. Еще в начале двухтысячных они грабили в основном местных рыбаков и мелкие суда, не покушаясь на большие корабли. Но вскоре с подачи международных криминальных группировок африканское пиратство стало развиваться. Морская преступность сделалась организованной и технически оснащенной, поэтому не стоило надеяться, что выложенное в Сеть скандальное видео бандиты не заметят.

Расстрелом пиратов и видеосъемкой особенно любили заниматься ребята из родных ВМС. Этим они бездумно подставляли российских моряков, – в том числе тех, кто работал под другими флагами.

До прихода ВМС в африканскую зону нам мало что угрожало при захвате судов, но теперь в случае плена нас ждала верная смерть либо, как минимум, побои до полусмерти.

«Русские не отпустили моих людей, – заявил один из пиратских лидеров в Сети, – вместо этого они расстреляли их в упор, а затем погрузили безжизненные тела обратно в лодку… Мы осуждаем действия русских, они руководствовались расизмом и ненавистью к чернокожим и Африке! Это лицо новой России. В будущем, если мы захватим русских, их постигнет та же участь!»

«Чего церемонятся с ними! Стрелять уродов и все!» – сквозь грохот кричал светловолосый штурман Олег, сам напоминавший пирата. Бандитское выражение лица с издевательско-бесстрашным оскалом, неровный белый шрам под правой скулой не вязались с его тонкими, правильными чертами. Штурмана естественнее было бы видеть танцующим парные латиноамериканские танцы, чем вынимающим из-под обшивки борта нелегально спрятанный автомат.

Однажды в кают-компании он рассказывал, как во время службы на подлодке, приписанной к городу Полярный, с голодухи ограбил продуктовый магазин. Трудно поверить, но в момент развала экономики командованию практически нечем было кормить срочников, и их часто отпускали на берег в увольнения. По умолчанию подразумевалось, что они где-нибудь смогут поесть. Главным было не запятнать честь мундира, поэтому восемнадцать человек носили по очереди несколько комплектов гражданской одежды. Штурман был выше остальных и шире в плечах, поэтому все брюки оказались ему коротки, а руки торчали из куртки едва не по локоть, что заставляло прятать их «рукав в рукав».

Пронзавший исхудавшее тело северный ветер, царапавшая лицо ледяная метель, полузаброшенные дома, зиявшие чернотой разбитых окон, нескончаемый серый сумрак, бесцельность службы и непредсказуемость ближайшего будущего заставляли думать только о выживании.

«Я никого не обижал, – самодовольно ухмыляясь, говорил Олег. – Просто сказал продавщице: «Смотрите: это – револьвер. Извините. Вы – прекрасная женщина, но у меня безысходные обстоятельства». Она отнеслась к моему требованию без удивления, спокойно отдала выручку и пакет продуктов. Спросила с сочувствием: «Голодный, да?»

Я кивнул, еще раз извинился и вышел. Кнопок охраны тогда в ларьках не было».

Всех, сидевших в кают-компании, накрыла общая мысль: мы сравнили Россию девяностых с сегодняшними останками сомалийского государства. Не кормить вооруженных юнцов и не позволять им честно зарабатывать – верный способ воспитания преступников. Именно так появились пираты Аденского залива. Если соединить оружие, голод и молодую горячую голову, то получится либо борец за независимость, либо – разбойник.

Что до Олега, то я не сомневался: магазин в Полярном был не единственным ограбленным им объектом. Привычки юности трудно искоренить. Однако, несмотря на пьянство и беспринципность на берегу, штурман всегда был надежным соратником в море, а на груди с тайной гордостью носил отличительный знак арктического подводного флота «За дальний поход».

Я внимательно отслеживал вспышки огня в ночи, как вдруг, ощутив щекотку, повернул голову к своему обнаженному плечу и увидел на нем маленького паучка, живой привет с суши, – и подумал об Олесе, верившей в мистическую силу этих насекомых. Раньше, когда у меня долго не было связи в море, и перед ней внезапно спускался с потолка паук на ниточке паутинки или слезал откуда-то по стене, – это была верная примета, что в течение суток от меня придет письмо или смс. Чем больше и проворнее был паучок, тем более скорое и яркое общение он предвещал нам. Она никогда их не убивала, относилась к ним с нежностью, как к добрым вестникам и, встречая их при уборке, заботливо отгоняла в сторону.

Поставив вопрос ребром, я, казалось, погубил наши отношения. С момента моего прибытия в Африку Олеся ни разу не ответила мне, и я ощущал себя бессмысленным, пустым бочонком из-под топлива. Глупый потерявшийся паук, невпопад вылезший из укрытия, неожиданно добавил мне силы духа, окатив радостью и восстановив утраченную энергетическую связь с семьей.

Иногда я невольно начинал верить в Олесины игры. Сформулировав вопрос к Вселенной и глядя в потолок, она наугад открывала книжку «Призраки Петербурга» и останавливала указательный палец на подвернувшейся строчке. Была это ее интуиция, потомственная ворожба или череда совпадений – не знаю, но всё сходилось.

Однажды я сам просил ее погадать: «Как мне быть с Мурманским Морским Пароходством?» Ответ был: «Поместить его в метафизическое, мнош-призрачное Зазеркалье».

«То есть оставить в прошлом», – вздохнула она, не подозревая еще, чем грозит нашей семье такая перемена.

Особенно умиляли меня гадания о нас. На вопрос, что ждет нашу любовь впереди, неизменно получалось нечто вроде «последний причал» и «единственный князь».

Я следил за перестрелкой индийских морпехов с пиратами. Корсарский траулер – бывшее рыбацкое судно – и военный фрегат ускоренно маневрировали в темной дымке, словно играли в пятнашки. Внезапно они столкнулись. Удар был такой силы, что фрегат отбросило далеко назад, а грохот оглушил меня, подобно мощному взрыву. Суда оказались сцепленными друг с другом: нос траулера застрял в корпусе фрегата.

Индийский пароход вспыхнул. Охваченные пламенем люди прыгали в воду и направлялись в нашу сторону. Пираты стреляли по их головам. В темной воде влажно блестели спины почуявших кровь акул.

Фрегат начал быстро тонуть с возраставшим креном, увлекая за собой траулер с заложниками. В порты главной палубы ударила вода.

Рассвирепевшие пираты собрались в двух крытых металлом шлюпках и стремительно переключились на нас. Смутно доносились их голоса:»Всем – смерть! Больше не будет случаев, когда заложники спасутся, а мы попадем в тюрьму!»

«Не расстрелять гадов, – сплюнул Олег, – время упущено».

На балкере была оборудована цитадель – помещение в глубине судна с крепкими дверями и переборками, с возможностью загерметизироваться, и неуязвимое для огнестрельного оружия и гранатометов. Оно обеспечивалось независимыми от общесудовых системами связи – спутниковыми и УКВ-диапазоном, так как, попав на борт, пираты в первую очередь, – в считанные секунды, – ломают антенны и уничтожают все средства связи и навигации.

Также в цитадели имелся четырехдневный запас еды, воды, медикаментов и автономный кондиционер.

Цена укрепления, соответствовавшего рекомендациям НАТО, доходила до двухсот тысяч долларов. Многие судоходные компании шли на эти расходы, поскольку они были несоизмеримо меньше, чем выкупы корабля и команды, но зачастую цитадели оборудовались лишь частично.

Капитаном нашего корабля был грек, носивший имя Актеон Зимбули, маленький, смуглый, большеглазый, сдержанный в общении, уважительный и предприимчивый человек. Он гнушался показухой, скромно выполнял свою работу и принимал близко к сердцу все, что происходило с членами экипажа.

Сейчас он пытался связаться с войсками, подав сигнал тревоги, а я – наладить управление судном из цитадели или хотя бы остановить двигатели. На мониторы с выведенными на палубу и мостик камерами судовладельцы поскупились, поэтому мы не видели, что происходит на корабле.

Военные не отвечали. На практике реальные шансы получить помощь давали флаг, под которым следовало захваченное судно, национальная принадлежность команды и гидрометеорологическая обстановка. Капитаны военных кораблей всегда несколько раз думали, прежде чем лететь на вооруженных пиратов, избегая лишней ответственности.

Актеон молча казнил себя за происходившее, и я, пытаясь ободрить, положил руку на его плечо.

Рядом находился мой приятель Константин Герасимов, – широкоплечий, мускулистый старпом с русыми курчавыми волосами и грубоватым, но приятным, добродушным и одновременно дерзким лицом, – который по причине фамилии, телосложения и огромной физической силы носил прозвище Геракл, или Герыч. Он отдавал распоряжения тоном, не допускавшим недовольства и возражений, но основной чертой его характера была неудержимо рвущаяся наружу веселость. Часто его окружали три молодых матроса, которых он практически воспитал и которые смотрели на него как на свой образец. Во главе их он обычно вышагивал по окрестностям портов, участвуя в каждом шумном сборище. Сейчас они также сидели все вместе, скрючившись из-за тесноты и отпуская вполголоса мрачные шутки. Константин по очереди осматривал лежавшие перед ними девятимиллиметровые малогабаритные автоматы, что вызывало всеобщее оживление. Я молча улыбался, глядя на них, и жалел, что мы не приобрели оружие централизованно.

Обхватив руками колени, я сидел на полу, прислушиваясь к доносившимся снаружи крикам и выстрелам, к грохоту переворачивавшихся бочек, и внезапно почувствовал, что в бок впивается нечто твердое. Просунув руку во внутренний карман разгрузочного жилета, я вытащил оттуда подаренную Олесей деревянную иконку – сантиметров одиннадцать на пятнадцать – и вздрогнул от неожиданности, как в самолете. Реальность отодвинулась на второй план. Кусок дерева хранил тепло ее рук. Отражал свет ее глаз.

Сквозь мрак цитадели на меня проницательно и сочувственно смотрели добрые лучистые глаза святого. Не зная названия нахлынувшим чувствам, я прижал икону к сердцу и прошептал: «Прости, моя Валькирия… храни меня…»

Охрана была убита, помощь не приходила.

«Чего мы сидим здесь, как крысы, и ждем долбаных ВМС-ников? – штурман пнул закрытую дверь, зло сжимая в руках крупнокалиберный бесшумный автомат. – Справимся сами! Держи, Леха, – он кинул мне бронежилет, – покажем папуасам, кто в море хозяин!»

Впадение в бешенство было Олегу свойственно. Не слыша голосов начальства, он ворвался на палубу – словно не из цитадели выскочил, а вбежал в просторную комнату.

Приготовившись к любому повороту событий, я судорожно сжал купленный в Гвинее «калаш» и бросился за ним. При всех наших силе и безрассудстве мы не были ни морпехами, ни спецназом…

«Капитан! – услышал я за спиной крик Константина, – Мы идем?»

«Назад! – был ответ. – Не паниковать!»

Пираты прятались по обе стороны палубы, их было человек двадцать и я слышал, как защелкали затворы. Нам предстояло шагнуть в темную неизвестность, чтобы добраться до обидчиков.

Зажигательные заряды производили клубы черного дыма: пираты знали свое дело.

Матросы не выдержали и тоже выскочили наружу. Раздался частый треск автоматов.

Вскоре мы с Олегом оказались на самом верху жилых надстроек. «Врешь сцуки, – криво усмехаясь, процедил он, – не возьмете». Я не знал заранее и в сумерках не сразу разглядел, что за точку организовал безбашенный штурман, но шквал огня ударил в атаковавших нас пиратов, и фрагменты тел с клочками одежды полетели в разные стороны.

«Как плохо я до сих пор знал этого подводника», – весело мелькнуло в голове, но тут же двумя палубами ниже я заметил Евгения, который нёсся что было духу, убегая от преследователей в нос корабля и стараясь остаться не замеченным прятавшимися корсарами. Те, однако, заметили, и несколько очередей ударили по нему наобум. К счастью, пули прошли слишком высоко. Два гигантских прыжка – и я оказался неподалеку. В лицо пахнуло жаром разогретого металла.

В воздухе замелькали дубины. Маленький, не отличавшийся силой Евгений собирался ударить кого-то прикладом, но не удержался на краю надстройки. В темноте я смутно видел, как он поднял автомат, но лишь описал им дугу и сорвался вниз. Всего мгновение он балансировал на краю и исчез.

Я закричал и через долю секунды уже катился вниз по железным лестницам, цепляясь за подворачивавшиеся скобы.

Я сразу наткнулся на механика – он дышал. Прикоснувшись к его лбу, я ощутил под рукой теплую жидкость, и Женя чуть слышно застонал.

Фонарь отбрасывал тусклый свет, каждая тень сулила опасность, и тут я заметил отсутствие у себя оружия.

Раздался одинокий выстрел – что-то тупо толкнуло меня в живот.

У корсаров закончились патроны. Ко мне бежали двое, издали сверля упорными, как у изваяний, взглядами и вращая белками глаз. Свирепые лица были искажены криками.

Я бросился к цитадели, но один из них успел двинуть меня прикладом в спину. Я поскользнулся, и они начали озверело бить меня по пояснице, плечам и рукам, которыми я защищал шею и голову, упершись лбом в глянцево-зеленую поверхность палубы.

Один бил прикладом, другой – вертикально стволом, и пронзительная боль заглушила все мысли, кроме одной: только бы встать, и я ему первому разорву горло.

Кругом слышалась стрельба. Слева также раздалась очередь, и удары прекратились. Олег встряхнул меня и побежал собирать пиратские автоматы. До подхода ВМС – если они, конечно, собирались прийти – нужно было утопить не вмещавшееся в тайники оружие и выбросить флибустьерские трупы…

Из-под тельника выпала расщепленная в середине, но все-таки целая доска. Глаза Чудотворца сияли по-прежнему ясно. Я с удивлением перевел взгляд с иконы на измазанные кровью пальцы и осознал: живой. Ноги поднимались, и я мог идти.

«Это – Африка!» – произнес, подмигивая мне, Константин и развел руками.

Наш балкер снова набирал ход.