Текст книги "Северные баллады"

Не исчезай

Они прохаживались по заснеженному вечернему парку, болтая о пустых новостях. Притворно улыбались, снова боясь открыто поговорить о мучивших обоих сомнениях – теперь уже о других.

Она была восхитительно красива и словно сияла, независимо от настроения. Такой была ее природа и, может быть, ее душа. На нее заглядывались прохожие. Антон ревновал к этой красоте и исподволь сам напрашивался на комплименты. Он хотел тоже считаться красивым и быть подходящей для нее парой. Хотел доказать всему миру, что его может любить эта женщина, и что он женится на ней во что бы то ни стало.

Он злился и все чаще обижал ее, втайне виня ее за несоответствие себе. Он не мог стать красивым и румяным, так пусть она будет хотя бы усталой, растрепанной и заболеет… Он представлял себя возле ее больничной кровати, и тем тешил задетое самолюбие.

Антон подозревал, что любимая, отдавая своё прекрасное тело, не отдает ему всю себя. Что ее чувства и настоящие увлечения скрыты от него, что она не считает нужным ими делиться. Это значило, что Олеся рядом не навсегда.

Она охотно занималась с ним сексом и красиво говорила слова любви, но была готова освободиться от него. Прощаясь, он каждый раз боялся, что встреча была последней. Общая работа давно их не связывала, и Олесе ничего не стоило бы исчезнуть по-английски. Неужели любимые губы могли целовать кого-то другого?

«Он любит меня, пока мало знает, – думала, в свою очередь, Олеся. – А примет ли он меня со всеми моими недостатками и непонятностями? Я живу иллюзиями и мечтами. Я сплю до двенадцати, и так будет всегда. Если пытаюсь говорить об этом, мы ссоримся. В итоге я вру ему о работе. Наверно, узнав ближе, он разлюбит меня! В его представлении жена-это батрачка и по совместительству глава семьи. Я должна буду его обслуживать, зарабатывать деньги, а он будет изображать барона и героя войны. Жалкая картинка… Нет, он не сможет найти во мне маменьку! Так что же я делаю рядом с ним?»

Олеся не верила его словам о вечной любви и думала: «Всё это временно. Навязался на мою голову…» Но расстаться оказывалось непросто. Она привыкла к физическим отношениям с ним и каждый раз оправдывалась перед собой: «Еще разок…»

Порой после плотской любви они сидели на широком подоконнике в его комнате и смотрели на небо. В такие моменты Антон бывал счастлив. Как фанатичный дикарь, пляшущий с бубном, благодарил судьбу за то, что оставила в живых и дала узнать захватывающий вихрь чувств.

Над деревьями висели две едва взошедшие зеленые звезды. Они напоминали Олесе пару лисьих глаз, смотревших выжидательно и печально.

Олеся начинала искать одежду, чтобы уйти.

Он смотрел на ее белевшие в полутьме очертания и думал: «Моя жена». Однако не предлагал ей остаться. Он жил с родителями и не решался на разговор с матерью: боялся сказать о том, что Олеся замужем и что не работает официально. «В нашей семье всегда все работали!» – заявлял он любимой.

Так устроен мир: работой считается лишь то, за что исправно платят относительно большие деньги. Остальное – баловство.

Олеся жила свободным художником, обзаводясь деньгами от случая к случаю, однако вкалывала подчас больше, чем остальные граждане. Почему люди не считали ее труд работой?

Олеся не раз честно пыталась найти классическую службу. Но не получалось работать там, куда по необходимости шли молодые женщины. Она чувствовала себя оторванной от собственных важных дел и потому униженной. Всё существо протестовало. Она хотела заниматься любимым делом, и вся остальная работа казалась пустой тратой времени. Когда она пыталась объяснить это Антону, он не желал ее слушать, восклицал: «Ах, мы князья!» и старался Олесю обидеть.

Ему хотелось унизить любимую, чтобы забыла о мечтах и карабкалась по жизни в стандартном направлении. Он надеялся, что девушка опустится с небес на землю, осознает нужду и согласится пойти против своих фантазий. Родители содержали его, но не давали денег на развлечения. Не дали бы и на жену. Максимум, что он мог себе позволить – это водить ее в Макдоналдс. Он понимал, что не сможет помочь ей, в отличие от Ивана, и злился на жизнь.

Именно тогда Олеся до конца осознала, для чего ей нужен Иван. Этот брак можно было при желании оправдать, но связь с эгоистичным, агрессивным копателем – нет! Ее словно нес ветер, а она не замечала, куда.

Антон говорил, что по милости Олеси у него развиваются комплексы. Олеся недоумевала: ведь она предупреждала, что материальная ответственность за их союз ляжет на него. Однако в первом ослеплении любви Антону казалось, что отношения сложатся легко.

Не смотря на военные навыки, интимные способности и гордыню, в нем не было сильного мужского стержня. Он боялся столкнуться с чем-то, выходящим за рамки представлений его или его матери. На фабрике Олеся была введена в заблуждение: рассуждая о свободе, капитализме и лесных странствиях, он говорил только ради шокирования добропорядочных коллег. Стоило Олесе перейти от анархичных мыслей к действиям, Антон испугался и осудил ее решение. Она восприняла это как предательство.

Антону нравилась яркая, не от мира сего девушка, но жена ему требовалась другая – неброская, без лишних амбиций, хозяйственная, при постоянной зарплате и готовая идти у него на поводу. Этих качеств не было в Олесе… Его идеалы, как положено утопиям, не срастались с реальностью.

«… Видала я и его, и его мать! – подумала Олеся. – Если всякому что-то доказывать – полжизни уйдет впустую».

* * *

Они лежали в разных углах кровати, глядя друг на друга, и обсуждали общих знакомых. Иван Денисович спокойно, с видимым удовольствием скользил взглядом по крутым бедрам Олеси, ее тонкой талии, длинным упитанным ножкам. Олеся с добродушной улыбкой рассматривала его объемный живот, круглое лицо и, словно между прочим, заговорила о разводе. Иван непонимающе помотал головой: «Эта девица окончательно съехала с ума».

Последнее время у них сложилась традиция: жена в поэтической форме рассказывала мужу о своих переживаниях. Сейчас главной темой были ссоры с копателем. Иван Денисович фыркал: «Что ты делаешь? Твой волосатик не заботится о тебе. Забота – это не воевать «за любимую» на войне, не резать в приступе злобы уши и не отбивать печень. Забота не значит нанести кому-то точный удар ногой таким образом, чтобы глазные яблоки вылетели из орбит и повисли на нитях нервов. Забота значит делать то, от чего любимой будет хорошо, и ничего не ждать взамен. Тем более не ждать, что она откажется».

Больно было видеть, что девушка не понимает очевидного. Вот и сейчас Иван удивленно поднял брови: «И куда ты собралась, если не секрет? Чем займешься? Я знаю, ты будешь посещать свой институт Искусств и выезжать на копанину – заняться сексом на лоне природы! А потом рыдать от обид. Интересно, в чью жилетку? И кому понадобится поступать с тобой благородно? Вынул и пошел – вот твои волосатики! А есть что ты будешь?»

Иван знал, чем задеть и напугать Олесю. Она сквозь слезы прошептала: «Да… Он укорял меня за то, что не могу обходиться без участия мужчины. Говорил, будто считаю, что мне все должны…»

«Хахаха, – веселился муж. – Ты не можешь без мужчины. И что? Женщина для того и женщина. Кого-то трудности закаляют, а кого-то губят. Ты слабая, неустойчивая в жизни. Неужели волосатик думал, что, переспав с ним, ты изменишься? «Люблю, но ты должна соответствовать, чтобы мне было удобно». Хорошее начало! Поздравляю, крошка!»

Иван смеялся, Олеся плакала. Наконец, он притянул ее к себе и погладил по голове: «Красивую, молодую, способную хотят многие. Хотят сексуально. Хотят и в жены. Тебя, как гордость, можно выставлять напоказ. Из тебя можно сделать успешную леди, если толкать в нужном направлении.

Ты можешь родить красивых, породистых детей – новых Валькирий и Агенонов. И после этого мужчины тебе не должны?! Глупая! Должны авансом, за одно твое присутствие».

Олеся сквозь слезы улыбнулась: «Он думает, я должна ради него отказаться от самой себя?»

«Он комплексует, – подвел итог Иван, – и правильно делает. Ты – цветок не для всех, а для опытного биолога! Ты рождена для творчества и любви. А волосатику хватит любого сорняка».

«Возьми мою фамилию, и станешь мне дочкой», – шутил Иван, не желая терять Олесю. Он давно не озадачивал ее интимными фантазиями, а вызывал проституток. Олеся догадывалась, но это совсем ее не волновало.

С женой Иван лишь беседовал, пел, посещал общественные мероприятия. Их отношения становились похожими на родственные, и девушке немного жаль было теперь уходить.

Она в очередной помирилась с копателем, но в душе остался смердящий осадок. Ей по-прежнему нравилась близость Антона, но она согласилась с Иваном: этому чудаку нельзя доверять свою жизнь.

«Слушай меня и не спорь! – громогласно внушал муж. – Спи с ним, если нравится, а когда надоест – прогони! Помни, кто ты, и не распускай сопли!»

Олесю коробило от неприкрытого цинизма, но разум шептал: «Ванька прав».

* * *

Антон не любил веселость Олеси: возникало ревнивое чувство, будто посторонние завладели ее вниманием и оттирают в сторону его самого. Однако слезы и беспомощность девушки пугали его еще больше: ведь он сам не знал, как правильно устроить жизнь. Чтобы уйти от родителей, требовалось плечо надежной, мудрой и сильной женщины, готовой к различным трудностям. Но мятущаяся, растерянная Олеся тонула в своих эмоциях, мечтах и ничем не могла ему помочь. Она даже не замечала, что ему нужно помогать…

К сострадательной нежности, которой ждала любимая, Антон не был готов. Сталкиваясь с ее неустойчивостью, словно с болотистой зыбкостью, он начинал паниковать и становился злым, капризным ребенком.

При первом общении Олеся казалась ему сильной, самостоятельной, уверенной в себе девушкой. Ему больше нравилось называть ее женщиной: так солиднее и спокойнее. Копателя обманула ее внешность – неподвластной суете Валькирии. Потом он с умилением начал замечать в ней присущие детству черты: она искренне смеялась в магазинах игрушек, с резвостью третьеклассницы мчалась по льду катка, бегала по ступеням и играла в снежки. Позднее с ужасом выяснил, что она капризна и избалована. Не понимает простых житейских вещей – вроде той, откуда берутся деньги, и не желает работать, если ей что-то разонравилось. Она вообще не любит работать – в общепринятом смысле слова – она, видите ли, хочет заниматься творчеством! Ей трудно самой принимать решения. Ей нужно, чтобы рядом всегда было так называемое сильное плечо: неважно, быть может, чье. Для милой, эффектной женщины мужское плечо всегда найдется – и эта мысль вызывала приступы злобы.

Теперь Антон понимал: ему не справиться с Олесей, не побороть ее эмоциональность, не переломить ее взгляды. И ему не под силу все то, чего она от него ждет… Он обещал быть лучше ее мужа! А теперь не получалось стать даже так называемым «сильным плечом».

Он сам втайне желал свалить на нее тяжесть своего характера и своего не слишком крепкого здоровья. Мечтал быть рядом с ней, как в родительском доме, центром вселенной. Чтобы его желания предугадывались, а проблемы решались сами. Он не думал о том, что даже самая любящая женщина вряд ли будет носиться с его персоной, как мать с единственным и долгожданным сыном. Эгоистичная любовь ждала в ответ любви жертвенной.

Олесе для счастливой жизни требовался совсем другой спутник, и очень скоро обоим стало неуютно и одиноко. Антон пытался не замечать ее слабостей. Хотел, чтобы она стала сильной – такой, как он рисовал себе в воображении. Поэтому он не нашел в ней душевной опоры, а она в нем – душевного тепла.

Антон рассказывал ей о своем детстве, ранней юности, о величии дома предков в Карелии, о былых масштабах их владений и о кораблях на Онеге. Но вместо ожидаемого умиления видел лишь притворную внимательность. Мыслями она была далеко и больше не впечатлялась его рассказами. Он чувствовал, как постепенно она переставала его любить…Становилось страшно, будто ее нелюбовь была смертью.

Фантазируя о ее легкомыслии, он безуспешно искал компроматы в Сети. Казалось: был бы повод назвать ее проституткой, и ему стало бы легче… Не проходило дня, чтобы он не донимал девушку истериками, чем охлаждал ее еще больше.

Постепенно она перестала реагировать на его угрозы уехать на войну или покончить с собой. Насмешливо бросала в ответ: «Что, опять устроим трагедию?» И отключала телефон. Антон не улавливал пренебрежения, но все же чувствовал: ей надоело.

Он жил в постоянной тревоге. С людьми держался жестко и заносчиво, но успокаивался, если видел, что никто не посягает на внимание любимой.

Олеся, в свою очередь, вошла во вкус душевного садомазохизма и не замечала неестественности их общения. Брак с Иваном стер в ней понятие полноценных любовных отношений – когда люди берегут и не обижают друг друга. Нервотрепки и примирения давно стали ее порочным развлечением.

Мели метели. Снегоуборочная техника не успевала очищать город. Вечерний Петербург жил обычной жизнью. В морозной дымке неподвижно сияли огни фонарей.

В каждом проходившем мимо мужчине, смотревшем на Олесю, Антону чудился соперник. Все они были выше и, может быть, сильнее его.

«Почему ты такой злой?» – спрашивала любимая.

«Мир наполнен подонками, – отвечал он. – Они везде. Мерзкие морды движутся навстречу. Если бы не мешал УК, я прочистил бы их ряды. Но подонки имеют право на существование!!! «Существую, потому что имею право». Значит, имею право не мыслить. Имею право хлестать пиво и ходить на футбол, а еще – бросать собственных детей, жертв пьяного зачатия…»

Олеся смеялась над его словами, словно над анекдотами, и он сердился еще больше. Он жаждал трепетных разговоров и верности, но вместо этого получались ссоры. Да и какой верности можно было ждать от чужой жены? Никто не узнает, чем она занимается наедине со своим композитором…

Антон хотел прийти с работы в уютный дом и есть сваренный ею суп. А после, лежа и телевизора, сглатывать слюну, вдыхая аромат румянящихся в духовке пирогов, и знать, что она хлопочет на кухне, одетая в розовый передник… Но Олеся ужинала с Иваном в ресторане и не думала о таких вещах. Супы и пироги надоели ей еще в первом браке, в то время как остальные девушки еще только мечтали обрести очаг.

Любуясь своим отражением в зеркалах, гордясь очередным вечерним платьем, она заказывала греческий салат, филе лосося и была довольна. А по выходным композитор лично варил ей изысканный борщ с черносливом.

Душевные силы копателя кончались, нервы были на пределе. «Не смотря ни на что, ты принадлежишь только мне, – говорил Антон. – Ты дана мне навсегда, моя единственная любовь. Я никогда не смогу любить другую женщину. Я умру, если расстанусь с тобой».

Его речи звучали театрально, но считать их заведомой ложью было нельзя. Всякий любящий человек мог бы сказать так же. Только Олесе хотелось простого тепла и понимания, а не пафоса.

«Ты с радостью запер бы меня в подвале, лишил бы любого общения, потому что тебе кажется: я развлекаюсь, в то время как ты мучаешься, да еще и работаешь, – сказала она однажды. – Может, ты сам не желаешь работать? Ты хотел бы быть красивой женщиной? Ведь ей позволено больше, чем всем остальным? Ты хочешь, чтобы я работала, но критикуешь любое подходящее мне место! Подозреваешь, что коллеги заменят мне тебя! Ты – ходячий театр абсурда».

Антон подавленно молчал, не желая ссориться.

«Ты, видишь ли, ревнуешь к мужу, и у тебя на то больше поводов, чем ты думаешь! – продолжала Олеся про себя, не решаясь сказать правду вслух. – Совсем не просто порвать с человеком, который, не смотря на свои недостатки, жил рядом много времени! Он не подходит мне, но всегда приносит мне вкусности, заботится обо мне… в отличие от тебя! Каково отвергнуть его? Я маюсь, желая порвать не с ним, а с тобой! Наши чувства были всего лишь страстью… И превратились в нечто занудное, склизкое, тянущее к безысходной тоске.

Ты каждый день обещаешь мне покончить с собой. Я, подыгрывая, говорю, что тоже умру. И мы до утра рассуждаем о могилах, – к примеру, как хорошо было бы лежать в одном гробу… Ты для меня – тема будущего романа, кладовая впечатлений. Опустошив которую я вернусь к зеленоглазому лису… Лишь бы он простил!!! Оборотень, пушное животное… Понимал ли он по-человечьи? Быть может, не зря он всегда был рядом, как ангел… Если бы Илья хотел навсегда забыть меня, пушистый хвост не мелькал бы за каждым кустом и не грел бы мне ноги в лесной избушке!

Мне холодно и скучно спать одной, лисицы нет рядом, поэтому я до сих пор сплю с Иваном, греюсь о его массивный бок. Он не бросил меня из-за измены, и он считает своим, истинно мужниным делом финансовую заботу обо мне. Он переживает, если я не ем витамины. А тебе, Антошка, до этого нет дела! Однако ты-подумать только! – говоришь о свадьбе! Говоришь, что секс вне брака – похабщина, и в отношении меня это кощунство, ведь я – не женщина, а явление, героиня Калевалы. А может, и сама Валькирия.

На самом деле тебе просто не нравится быть любовником – то есть актером второго плана. Я устала смеяться до боли в животе и плакать над твоим идиотизмом».

«А как еще убедить ее? – думал Антон. – Каждой девушке льстит предложение пожениться. Каждая ждет обещаний вечной любви. Быть может, не хочет замуж, но погулять в шикарном свадебном платье – ее мечта. Пусть это уже было у нее два раза! Никто не узнает о прошлом. И для меня почетно жениться на интересной красавице. Я поеду с ней в длинном белом лимузине, посещу главные места города и работу. Пусть все видят, что грязному перекопщику улыбнулась Фортуна».

«Мы будем вместе всегда, – кротко ответил он Олесе. – Никакая сила не сможет разлучить нас». Олеся вздохнула и промолчала. Он, как все мужчины, кроме Юкки, не интересовался, что у нее на душе.

Случалось, он пугал окружающих своим видом: взгляд глубоко задумавшегося Антона становился нечеловечески серьезен и жесток.

Последнее время он мало спал, размышляя о свадьбе. Любой соперник казался кровным врагом. Добычу волка можно отнять, лишь убив его… Антон полагал, что прежде всего ему мешает Иван.

Желание находиться рядом с Олесей стало почти маниакальной целью. Чувствуя ее присутствие, он любил жизнь. Нравилось ощущать силу своих мышц, дышать воздухом, потягиваться в постели рядом с любимой. Безумно хотелось касаться обнаженным телом ее теплой бархатистой кожи, вдыхать травяной запах ее светлых волос… Ласкать цветущую плоть, сливаться с этим цветением и чувствовать свое существование в нем, забываясь, словно алкоголик, не думающий о похмелье.

Когда Олеся исчезала, мрачная сила выбрасывала его с земли в мертвый космос. Казалось: из груди вырвали сердце, но он по недоразумению остался жить.

Каждый раз любимая шла к Ивану Денисовичу.

В армии Антона учили не думать о враге как о человеке. У карателя не должно быть сочувствия к боли, так как враг в состоянии причинить худшую боль. Факт отнятия жизни никогда не останавливал Антона.

Иван виновен в том, что входил в его любимую женщину. Пусть даже давно! Копателю хотелось, чтобы Олеся видела: он убил ее мужа, и много раз продумывал убийство. Представлял крик Ивана и отвратительный вид его раны… Останавливала лишь возможность попасть в тюрьму.

Откровения Олеси

Из обшарпанного отверстия арки дул ледяной ветер. Олеся, кутаясь в светлую шубку, бежала со свидания. Антон провожал ее лишь до своей станции метро, чтобы не огорчать мать поздним возвращением…

Девушке было весело. Тело еще вкушало сладостную истому, а душа начинала собирать по крупицам новую песню для Ивана. Она избавилась от страхов и чувствовала себя летящей птицей. Земные дороги манили бесконечностью, и небо уходило в даль. Бесчисленные миры жили в одном с ней времени и хранили себя для нее.

Когда-то Олеся не понимала этого и ощущала себя «лишним человеком», испытывала омерзение к миру и считала жизнь ничтожной, бессмысленной вереницей дней. Но Антон настолько истерзал ее своими замогильными рассуждениями, что она, всякий раз примеряя смерть к себе и обещая умереть с ним вместе, ощутила безумную жажду жизни, избавилась от многолетней тоски. Поняла, что умереть в любом случае успеется, и нужно радоваться всему, что доступно.

В самом деле: отчего с детства ее преследовала непонятная душевная боль? Она красива. Ее не тронули ни болезни, ни старость. Она совершила много ошибок и дурных поступков, но на то – жизнь! Идти через свою молодость – все равно что пробираться через сложный, опасный лабиринт, в котором даже камни под ногами могут оказаться обманом, обрывом в пропасть.

Не нужно себя винить и ломать, нужно радоваться тому, что дано именно тебе. Нужно до утра сидеть на берегу, сливаясь с шумом волн, а потом спать до часа дня в уютной постели. Нужно, прислушиваясь к своему внутреннему миру, писать стихи. Пусть уйдут, замолкнут все, кто не способен чувствовать гармонию с миром и мешает это делать другим. Не самодостаточные, агрессивные люди – пусть они получают свои собственные уроки жизни.

«Лишний человек»? Нет, это не Олеся!

В глубине зловонной арки увлеченно целовались двое. Они были лучшей иллюстрацией к вопросу о цели существования: чувствовать жизнь и счастье, не концентрируясь на земных недочетах.

Над головой звенящими голосами пели звезды.

Во сне Олеся вновь и вновь поднималась по высоким лестницам в поисках квартиры, где живет ее загадочная настоящая любовь. Зеленые, желтые, синие стены… Ну, где же? Никого не было, и только высоко в пролетах мелькал пушистый лисий хвост.