Текст книги "Северные баллады"

Путник

Родители моего любимого познакомились тридцать три года назад в экстренной хирургии районной больницы.

Юная Марина попала в аварию. Никто не надеялся, что она выживет, но хирург сумел сохранить жизнь, здоровье и даже красоту девушки.

Я, как будущий медик, преклонялась перед его талантом, однако недоумевала: почему врач увидел в пациентке женщину? Он заглянул не внутрь ее души, а внутрь пострадавшего тела, жалкого и далекого от эротики. Видимо, даже на операционном столе Марина выглядела неотразимо. А может быть, хирург сердцем почувствовал витающую под лампой бестелесную, но родную сущность, и это помогло ему совершить чудо?

Спросить воочию не представлялось возможным: человека, подарившего Марине будущее, уже не было на свете.

После долгого и трудного романа девушка и пятидесятилетний хирург поженились. Вскоре родился мой любимый мужчина, – будущий военный моряк, – а следом – пятеро его братьев и сестер.

На майских праздниках я впервые отправилась в гости к потенциальной свекрови.

В дверях огромной квартиры меня встретила высокая светловолосая женщина в легком алом халате. Плавные, вальяжные движения говорили о ее спокойной, размеренной жизни. Лишь несколько седых волосков серебрились в ее прическе. Длинные пальцы были выпачканы мукой.

Поначалу она смотрела на меня настороженно, однако доброе молодое лицо выдавало мягкость и жизнерадостность характера. Всматриваясь в него, я узнавала черты любимого и не могла сдержать улыбки. Бледность кожи, высокий лоб, чуть удлиненный разрез голубых глаз не оставляли сомнений: Алексей – ее сын.

Мы начали лепить пироги, а ночью, после многолюдного веселого застолья расположились рядом среди оранжевых диванных подушек. Марина долго расспрашивала меня о семье, а потом поведала историю рождения Алексея.

Быть может, позже женщина жалела о своей несдержанности, но мне показалось, что она не запомнила разговор. Наутро я ничего не сказала об услышанном ни ей, ни ее сыну.

Рассказ Марины

Далёким весенним вечером я пропадала в Сети и по ошибке поинтересовалась дачными душевыми кабинками у человека, не имевшего к ним никакого отношения.

Почему мы с Демидом зацепились виртуальными языками, одному Богу известно. Мы были абсолютно разными. Кроме, наверно, врожденной интеллигентности, кроме привычки к ночным бдениям и дневному сну, кроме отрицания брака. Кроме астмы, которая периодически усложняла наши жизни и за которой удобно было прятаться, оправдывая ею лень и бездействие. Кроме, кроме… Словом, несмотря на глобальные различия, у нас нашлось много общего.

Между тем я, безработный менеджер, была подкована хорошим образованием, а моего собеседника отчислили из института в самом начале светлого пути. Однако это не мешало ему считать себя лучшим программистом Отчизны и не терпеть возражений.

Подобные мелочи не имели значения: Демид радовал меня как близкая по образу жизни противоположность.

Мне нравилось льстить ему: от потока комплиментов Демид расцветал и воображал себя гением. Я благодушно смеялась за кадром.

«Мы можем всё, пока не попробуем что-то сделать», – сказала я ему однажды скептически. Демид против ожидания не рассердился, а расстроился, и тут же впал в другую крайность. Посыпались бесконечные жалобы на неудавшуюся жизнь. Я говорила: «Иди хотя бы учиться!» Но после обиды, нанесенной институтом, Демид отрицал государственное образование и утверждал, что оно не добавляет ума и что без него человек может развиваться успешнее.

«Каковы результаты?» – спросила я. Демид смиренно пожаловался, что его не взяли даже в кочегары. Я пожалела о своих насмешках и начала успокаивать его, доказывать, что жизнь многогранна. Этим я внушала оптимизм самой себе. Но Демид патологически страдал от одиночества и непонятости. Среди людей чувствовал себя хуже, чем в пустой квартире, и называл толпу пушечным мясом, обезличенной неуправляемой рекой.

Я отвечала: «Ты не ощущаешь себя частью так называемого пушечного мяса. Себя одного среди людского моря ты мнишь личностью, поэтому тебе одиноко». Но Демид не слушал меня и желал, как в известной песне, «схватить автомат и убивать всех подряд» или «покончив с собой, уничтожить весь мир».

«За что?» – недоумевала я.

«Кругом бессмысленное и враждебное быдло. Недавно компанией пристали ко мне с кулаками. Скажи, за что? А ведь они не знали, кто я, какой человек и что я сделал для страны. Они просто пьют».

Исходя из его слов, я представляла Демида разочарованным в жизни военным лет тридцати четырех. Мне казалось: в пустой комнате на продавленном диване, одетый в потертый камуфляж, полулежит с ноутбуком всеми забытый, пострадавший за Родину герой. Хотелось его чем-то ободрить.

«Любовь лечит то, о чем ты говоришь, – написала я. – Но мы с тобой ее не знаем!»

Демид ответил: «Любоff– это самообман. Все в ней лживо и ненадежно. Главное – не дать чувству захватить себя, не поддаваться на провокации. Потому что от любви жизнь в конечном итоге становится только хуже».

Его слова звучали будто бы с высоты недосягаемого опыта и вызывали уважение.

Я спросила: «А как ты общаешься с женским полом? Ведь если человек по душе, волей-неволей он становится близок… Не может быть, чтобы все девушки были тебе противны».

«Не все, конечно, – ответил он. – Ты ведь встретилась!»

Почувствовав зарождение симпатии, я на мгновение задалась вопросом: для чего я общаюсь с этим мрачным типом? Но Демид продолжал беседу, и я машинально отвечала ему.

Демид говорил: «Меня не покидает ощущение, что ползу по шпалам, а надо мной проносятся поезда. Они идут мимо, мимо… Это моя жизнь. И мне не хочется жить».

«Почему же ты не покончишь с собой? – холодно спросила я. – Мог бы одним движением избавить себя от необходимости существовать».

Демид ответил, что умереть немедленно ему мешает острое желание посмотреть, как в 2029-м году рухнет ненавистный мир. «Вдруг доживу», – улыбнулся он.

Огромный астероид якобы должен был столкнуться с Землей, и Демид с радостью ожидал обещанную учеными космическую катастрофу.

В связи с темой катаклизмов я решилась рассказать Демиду о том, как после несчастного случая побывала на грани жизни и смерти. Как почувствовала, что душа отлетает… Как боролась, а потом иссякли силы, и навалилось безразличие… Как я поняла, что смерть-это совершенно не страшно…

«Я тоже не боюсь, нет смысла бояться неизбежного!» – гордо сказал Демид.

Я удивилась: «Ты понял, о чем я? Я говорю о моем личном, о пережитом! Я училась заново ходить, превозмогая дикую боль… И ты даже не спросишь, что со мной случилось?!»

Он проигнорировал вопрос. Демид слышал только себя, не интересуясь внутренним миром и состоянием окружающих. Он жил, ни о ком не заботясь, страдал от чувства ненужности, брошенности, одиночества и испытывал искреннюю обиду на судьбу.

Словом, оптимизм и чуткость депрессивному Демиду не привились, и мне надоело читать его эгоистическое нытьё. Я стала забывать собеседника и забыла бы его совсем, если бы однажды мне на почту не пришла реклама сайта эротических рисунков.

Я восхитилась изысканностью безымянных творений, скопировала несколько на свою страничку и немного пошалила: отметила на них виртуальных друзей. Все молча удалили компроматы, лишь один Демид подписался под ними. Поэтому наутро я загрузила новую картинку и отметила новгородца в роли утопленника, а себя – в роли спасающей его русалки.

Демид взбодрился, забыл о смертельных астероидах и тоже начал отмечать меня на рисунках. Я стала прекрасной феей, а он – обвивающим мои ноги пушистым котом.

Потом фантазия разыгралась сильнее, и Демид прислал мне душевные песни с намеком: «Это о нас». И я убедилась на собственном опыте, что женщина любит ушами.

Снова понеслась переписка. Вскоре мы с Демидом уже не могли ни пробудиться, ни уснуть друг без друга – как бы неестественно это ни звучало. Я чувствовала сильное влечение к компьютеру. Казалось, где-то далеко живет родственная душа, а Интернет – наше небо, где мы встречаемся, словно птицы.

Я не понимала, каким образом возможна цифровая любовь и почему она возникла к серому, мрачному типу – Демиду! Однако я ко всему относилась легко и думала: «Глупый туман растает, как в апреле снег, и останутся смешные воспоминания».

Когда мы начали созваниваться, Демид подарил мне настоящее счастье. Не все ли равно, было оно цифровым или каким-то иным! Два месяца я словно летала на крыльях, и у этого состояния не бывает другого определения. Каждый звонок, каждое смс вызывали новые приступы эйфории.

Однако голос Демида казался мне несколько детским. Поинтересовавшись возрастом, я узнала, что кавалер моложе меня на пять лет. Образ разочарованного военного героя рассыпался в прах, но меня это не огорчило.

Парень заверил, что возраст не играет роли, разница в годах даже к лучшему, и забыл, как всегда, поинтересоваться моим мнением. Впрочем, мнения у меня не было никакого – я действительно влюбилась.

В те времена в Новгороде было трудно найти работу, а с особенностями Демида – практически невозможно. От неуверенности в себе и завтрашнем дне он искал способ, – может быть, подсознательно, – казаться рядом с кем-то ребенком. А еще лучше – переложить ответственность за происходящее, и заодно за себя, на более опытного в жизни человека. Однако у меня еще не было ни опыта, ни пробивной силы, ни денег. Мне в голову не приходило, что я могу возбуждать корыстные интересы, и потому ни о чем не догадывалась.

Выходец из Сети долго поддерживал накал страстей. Говорил, что свято берег свой душевный покой, а я нарушила драгоценную неприкосновенность. Спрашивал: «Как тебе это удалось? Хитрая лисица! Я хотел остановиться, но не смог…»

Я, как бывает в подобных ситуациях, испытывала нежность, гордость и легкое чувство вины. Я не хотела замечать недостатки Демида и была счастлива.

Комичность ситуации заключалась в том, что я мечтала встретить мужчину-отца, который решил бы мои проблемы и мне же остался за это благодарен. Неспособность мужчины, как главы семьи и более сильного существа, устаканить жизнь вызывала во мне отвращение. И именно ее я не замечала в Демиде.

Новгородцы не ассоциировались у меня со слабостью. Славное прошлое этого города я неизменно связывала с характерами его жителей. И не замечала, что Демид, подобно многим слабым мужчинам, демонстрировал неприятие выражений чувств, приверженность к грубой музыке и нецензурным текстам, чтобы добавить себе в глазах окружающих мужественности и авторитета.

Однажды собеседник выложил в Сеть свои фотографии. Быть может, повлиял эмоциональный накал, быть может – талант фотографа, но, увидев их, я поняла, что люблю Демида.

Печальный и чуть испуганный взгляд зеленых глаз… Темные волнистые, модно подстиженные волосы… Приоткрытые в разговоре пухлые губы… Мне, романтичной блондинке, подобный образ всегда импонировал. А главное, весь облик Демида показался родным и знакомым: парень на фото походил на забытую мечту, взлелеянную в тинейджерстве. Захотелось увидеться с ним в реальности.

Я предвкушала нечто небывалое и прекрасное, как греза. По-девичьи ждала сошествия звезды на бренную землю… Поэтому перспектива свидания в родном городе казалась чересур обыденной, и Демид предложил встретиться в Новгороде.

Приготовления, волнения и фантазии едва не свели меня с ума. А потом потянулись напряженные часы дороги до Новгорода. Я чувствовала сокращение расстояния сердцем…

Реальность резко охладила мою цифровую любовь, но полностью не затушила. Фотограф перестарался: внешность Демида оказалась весьма далёкой от созданного образа. Кроме того, выходец из Сети совсем не умел за собой следить. Плохо причесанный, с криво подстриженными усами, в старомодной, выцветшей синей футболке, сверх меры надушенный ужасной туалетной водой, но зато державший в руках розовые розы, он ждал меня на новгородском вокзале.

Демид не походил на нежного подростка с фотографий. Он оказался высок, широкоплеч, но слишком анарексичен и вял. При взгляде на него меня начали душить смех и жалость. Производные гримасы пришлось списать на восхищение цветами.

Я не понимала, для чего было искажать в Сети впечатление о себе, если мы собирались на реальное свидание. Можно было приукрасить внешность, чтобы заманить меня, но зачем скрывать крохи своей мужественности? Однако Демид видел себя именно таким, каким был на фото. Зеркалу он не верил.

Я могла тут же уехать домой, но не сделала этого – из деликатности, а больше из желания пройтись по центру древнего города. Его улицы, не смотря на современные вывески, дышали стариной. Чистый, напоенный запахом сирени воздух кружил голову и словно растворял меня в себе, уносил куда-то вперед. Показалось, как в детстве, что моя жизнь бесконечна и впереди ждут чудесные открытия, не доступные никому другому.

Демиду в этой волнующей картине места не находилось.

* * *

Я уезжала и возвращалась, потому что мне бесконечно нравился зеленый, свежий, полный загадок Новгород.

После дождя я смотрела на Рюриково Городище, где когда-то располагался со своей дружиной варяжский князь, фотографировала радугу над ним и чувствовала себя то ли попавшей в сказку, то ли, напротив, неожиданно дорвавшейся до настоящей жизни. Властные воды Волхова качали, словно перышки, белые корабли и будили спящие в моей крови голоса предков. Я внезапно поняла, что унаследовала не только варяжскую внешность: запах могучих волн показался неистово родным, и мне бешено захотелось в море…

Гуляя по набережным, я навешивала на себя копии языческих подвесок и представляла, что иду след в след за Гостомыслом и Рюриком, много веков будоражащими умы историков.

Меня устраивал безопасный ночлег в запущенной в квартире Демида. Испугавшись поначалу посуды с темным налетом, липкого пола и грязных санузлов, я со временем помогла ему всё это отмыть.

В дни разлук Демид писал, что без меня ему очень плохо, не хочется жить. Что я приношу в его жизнь свет и, уходя, забираю его с собой. Однако до нашего знакомства парень точно так же хотел умереть, поэтому теперь не производил никакого впечатления.

Не знаю, способен ли он был любить… Очень скоро мне стало трудно понимать его чувства. Он говорил только о себе, с увлечением описывал свои страдания по мне и почти не интересовался мной самой: самочувствием, и особенно моими делами, хотя в то время я нашла новую работу.

Наверно, он не хотел касаться скользкой темы, так как сам не работал и даже не пытался трудоустроиться. Он получал небольшое пособие, которого хватало на квартплату и скромные посиделки с друзьями. Столовничал у мамы, сутками сидел в Интернете, жаловался на жизнь и прекрасно себя чувствовал.

Ситуация становилась неприглядной. На меня Демид не тратился после памятного букета роз и пары мороженых, а я старалась не замечать казусов и оправдывала его: «Ну, не работает человек, не получается… Ну, нет у него денег, что делать…»

Кроме того, Демид презирал женские кроссовки и требовал, чтобы я носила каблуки и красивые платья. Однако отказывался покупать мне новые чулки и никогда не брал такси, заставляя до боли в ногах ходить пешком. Видимо, моей девичьей душе для дальнейшего развития нужна была эта порция унижений.

И всё-таки у Демида имелось неоспоримое достоинство: он укладывал меня спать под теплое одеяло, ничего не требуя.

Несмотря ни на что, однажды свершилось… Темная ночь, горячая тугая плоть… Еще и еще… Мне понравилось! Очень…

О возможности забеременеть я забыла. Отчасти потому, что после аварии не верила в свою способность к деторождению.

* * *

Наши с Вовой отношения долго висели в пустоте. После пережитого в больнице меня пугал сам образ врача, человека в белом халате, хотя должно было бы пугать совсем другое – машины. Однако аварии я не помнила, и в сознании ярко запечатлелись лишь физические страдания после нее.

При виде спасителя на глаза наворачивались слезы, и я каждый раз вспоминала свою боль и ужас пробуждения.

Я настолько боялась Вовы, видевшего моё тело изнутри, что, казалось, не испытывала к нему даже благодарности. Но он лишь мягко журил за встречи с Демидом и твердил, что сохранил меня не для этих глупостей.

* * *

Бушевало беспечное новгородское лето. В объятиях Демида я созерцала звездное небо и внезапно среди планет увидела бестелесного Путника. Он пробирался через сотни лет, перекрестки миров, мистические окружности плотских жизней и смертей, надеясь встретить меня. Входил в украшенные лаврами ворота рождения, переживал череду неких событий, видел свет в конце тоннеля и, замирая, нырял в золотое сияние. Снова и снова…

Он был тем, кого втайне ждут миллионы людей, не понятых ближними.

Тем, кто у каждого – свой и кого не всем суждено дождаться в сегодняшнем воплощении.

Я закричала от счастья, и Путник увидел мои сияющие глаза. Он сразу узнал меня – своего давно потерянного идеального спутника, родственного космического странника. Он понял, что сейчас зародится его новое тело, и вздохнул с облегчением.

Человеческая жизнь – краткий мир способный делиться на гигантские отрезки времени. И на этих отрезках мы вновь оказались вместе.

* * *

В следующий раз во время плотских утех с Демидом вместо ожидаемого удовольствия я испытала странную боль и отстранила его. Как позже выяснилось – навсегда…

Демид полагал, что за нас двоих подумаю одна я, поэтому с успехом выполнил свою миссию. Беременность была нежданной, как летом снег, и естественной, как цветение черёмухи в мае.

Я давно не любила его. Однако помнила о посетивших меня весной высоких, певучих и – казалось тогда – непобедимых чувствах, потому не винила себя и радовалась Алёше…

Едва ощутив боль, я поняла: это – Алёша. Мой мистический друг из прошлых воплощений. С которым выводили на глиняных дощечках хозяйственные сметы. С которым нашли сигтунское золото и заложили Стокгольм. С которым в шведском Або во время наводнений ходили на лодках собирать прихожан с островов на богослужения. С которым венчались в разные века в разных соборах мира. С которым покоряли бок о бок просторы Антарктики…

Наши души – бесполые субстанции – с помощью новых и новых земных тел писали частички земной истории. Быть может, когда-то я стану ребенком Алёши, а может мы будем пилотами одного космического корабля или – вновь – счастливой семейной парой. Но в этой жизни он – мой сын.

* * *

Демид рвал и метал. Совсем недавно он собирался жить со мной в Петербурге долго, радостно и беззаботно. Полагал, что я найду ему хорошую работу и никогда не захочу детей. Но вдруг всё рухнуло в одночасье.

Действительно, я никогда не думала о детях. Я бы испугалась беременности сильнее Демида, не появись мой Путник. Я должна была во что бы то ни стало создать для него новое тело и помочь поселиться рядом.

«Все слова-враги… – сказал Демид. – Не то чтобы мне не интересен коктейль из нашей любви… Но при мысли о ребенке меня выворачивает наизнанку. Поезд вот-вот раздавит меня…»

На вопрос «что делать» я ответила ему: «Ты – мужчина, глава нашей компании, тебе и думать». Но Демид, как выяснилось, надеялся на аборт, чем вызвал у меня полное неприятие.

Всё было кончено, но он не желал этого понимать и даже в десять недель беременности пытался склонить меня к убийству. Я прогнала его прочь. Но Демид по-прежнему верил, что я избавлюсь от Алёши и он будет счастлив со мной… А я столкнулась с самыми банальными и закономерными проблемами: деньги, хорошая еда и лекарства.

Под благовидным предлогом меня уволили с работы. На письма с рассказами об этом Демид не отвечал, и тогда меня захлестнула волна паники.

 
Я теряю счет дням и ночам,
Я как будто летаю над бездной.
Предо мною стоит неизвестность
И безжалостно бьёт по рукам, —
 

написала я Демиду. -

 
А во мне – чья-то хрупкая суть,
Огонёк неразгаданной жизни.
Неразрывны желанья и мысли,
Неделим затуманенный путь…»
 

Но Демид опять промолчал.

Алеша, светловолосый ясноглазый богатырь, похожий на академика Ломоносова, с мощным интеллектом и добрым сердцем… Я постоянно чувствовала его присутствие, словно рядом со мной уже находился близкий и родной человек.

На двенадцатой неделе, когда Вова, волнуясь, делал мне УЗИ, я поняла: это правда. У Путника уже про сматривался нос, двигались ручки и ножки, билось сердечко!

Вова вновь предложил мне стать его женой. Не видя другого выхода, я согласилась. Однако со временем мы стали настоящими супругами, и он назвал Путника Алёшу своим сыном.

Свекровь

«Должна сообщить тебе с прискорбием, – сказала Марина, закалывая у зеркала длинные волосы, – что некий спившийся субьект недавно утонул в волнах Волхова. Не дождавшись астероида, он завещал квартиру своему биологическому сыну. Плоть Алёши – невольный и единственный след на Земле, придавший смысл его грустной жизни.

Ты поедешь вместе с мужем принимать новгородское наследство?»

«Новгородское? Значит, звездный Путник – это правда, и вы не забыли майский ночной разговор?» – растерялась я.

«Мне нравится твоя реакция на завещание», – улыбнулась свекровь.

«Марина, – заплакала я. – Кто же тогда Алексею я, если не идеальная спутница?»

«Путники тебе ни к чему, – рассмеялась она. – Ты – жена Алёши и моя дочка».