Текст книги "Город любви"

Адель проснулась, разбуженная пением птиц, но глаза не открыла. Сначала нужно было вспомнить, понять, осознать, почувствовать наконец: правда ли то, что с ней случилось?

Она пошарила по кровати слева от себя. Никого нет. Потом попыталась пошевелить правой рукой. Что такое?

Она открыла глаза. Рядом крепко спал Петроний, и ее рука обнимала его за шею, отчего затекла так, что Адель вообще ее не чувствовала. Значит, эта ночь ей не пригрезилась и слова, которые она слышала, Петроний действительно говорил; значит, этот страстный, внимательный, умелый любовник не был плодом ее воображения, а действительно ею обладал.

Она улыбнулась широко и счастливо, без тени грусти и сожаления – может быть, впервые за время пребывания в Помпеях. Она радовалась солнечному утру, упивалась щебетанием птиц, с наслаждением вдыхала запах весенних цветов, доносившийся из приоткрытого окна.

Рядом находился мужчина, который подарил ей сотни восхитительных мгновений, и Адель чувствовала себя такой счастливой и влюбленной, что ей хотелось громко запеть что-нибудь светлое и торжественное, вроде оды «К радости» Бетховена… Музыка звучала в ее душе, заполняла сердце и рвалась наружу; Адель не удержалась и начала тихонько мурлыкать знакомую мелодию. Постепенно музыка захватывала ее, поглощала, растворяла в волшебном мире прекрасных звуков. Адель стала напевать громче, отчетливым шепотом, дирижируя одной рукой и исступленно-счастливым взглядом уставившись в потолок.

Петроний шевельнулся и недоуменно посмотрел на нее. В тот же миг тень воспоминания пробежала по его лицу, и он улыбнулся.

– Доброе утро, богиня!

Музыка разом умолкла.

– Ты проснулся?..

– Мудрено было не проснуться, – улыбнувшись шире, ответил он и приподнялся, освобождая ее руку. – Как спалось?

– Прекрасно. – Чтобы скрыть смущение от своего нелепого концерта, Адель уткнулась лицом в его плечо. – А тебе?

Вместо ответа Петроний провел рукой по ее спине и резким движением сдернул с нее покрывало.

– «Разве Ариадна или Леда могли сравниться с такою красотой? Что по сравнению с ней и Елена? Что – Венера? Если бы Парис, судья одержимых страстью богинь, увидел тогда рядом с ними ее лучистые глаза, он отдал бы за нее и Елену и богинь в придачу…»129129
  Гай Петроний. Сатирикон, 138.


[Закрыть] Не понимаю, – медленно проговорил он, лаская Адель взглядом, – как я мог спать рядом с такой божественной красотой. Я должен был любоваться тобой, вбирать в свою память каждый изгиб, каждую ямочку этого тонкого гибкого тела. О, сколько в нем страсти, сколько огня! И сколько холода в твоем гордом лице… Впрочем, если бы в сверкающих изумрудах твоих глаз легко читалась страсть, пылающая в твоей прелестной груди, мужчины просто не давали бы тебе проходу. Ты защищаешь свой огонь, как люди когда-то хранили дар Прометея. Ты бережешь в себе женское начало, таишь его, как заветный ларец, который откроет лишь тот, кто подберет ключик к твоему сердцу. – При этих словах Адель горько усмехнулась, но ничего не сказала. – Я очень мало встречал таких женщин, и они никогда мне не принадлежали. – Он помолчал. – А ты, Адель? Ты будешь принадлежать мне?

– Я не вещь, – ответила она и сильнее прижалась к его плечу.

– Не как вещь. Как женщина. Сможешь ли ты принадлежать мне так, как этой ночью, всю жизнь? Станешь ли ты моей отрадой?

«Скажи: „моей женой“, – мысленно просила Адель. – Скажи: „женой“!»

Но он молча ждал ответа.

– Быть отрадой – это не совсем то, чего я хочу, – наконец произнесла она. – Отрадой может стать и хорошая книга… и хорошая любовница. Мне этого мало.

Петроний нахмурился и, слегка подвинув Адель, лег на спину.

– А что тебе нужно?

– То, чего ты, увы, никому не можешь дать.

– Любовь?

– Да.

Он усмехнулся.

– Я называю любовью то, что было этой ночью.

– Сколько же раз, в таком случае, ты любил? Сколько раз дарил самое светлое чувство случайным женщинам? От частоты употребления даже любовь изнашивается.

– А разве, чтобы любить сильно, нужно любить редко?

Адель показалось, что она уже где-то слышала эту фразу.

– Надо любить одну женщину, и ей единственной отдавать свою душу, тело и время.

– Это неправильно. Женщину мои жертвы развратят, и я в конце концов начну ненавидеть ее за то, что принес их.

– О, как ты ошибаешься! Верность – не жертва! И любовь – не жертва! Ты наверняка гордишься своими победами над женщинами, не понимая, что каждый раз проигрывал, потому что ни разу не полюбил. Бабник и завсегдатай оргий, что ты можешь знать о любви?..

Адель запнулась и умолкла. В ней говорила обида и ревность, и выпад получился слишком резким, тем более после совместно проведенной восхитительной ночи, во время которой она ни на миг не усомнилась, что любима.

Но все это Адель поняла позже, когда с губ уже сорвались слова – и она ждала ответного удара. Однако его не последовало: Петрония, казалось, вовсе не задела ее резкая фраза. Он взял Адель за руку, легонько сжал ее, помолчал, а затем неожиданно спросил:

– Ты догадываешься, куда Арсиноя вчера повела Дария?

Адель удивленно взглянула на него, ошарашенная столь внезапной переменой темы, а он невозмутимо продолжал, глядя в потолок:

– Дарий Аквил – не простой путешественник. Думаю, мы с тобой оба это заметили. И живой, я бы даже сказал навязчивый, интерес Арсинои к странному чужеземцу тоже не понравился нам обоим. Верно, милое дитя?

Адель три раза глубоко вздохнула и все-таки смогла промолчать.

– Она повела его в лупанарий.

Должно быть, что-то изменилось в ее лице, а может быть, дрогнула рука, лежащая в ладони Петрония, потому что он невесело усмехнулся и тихо произнес:

– Приятно оказываться правым, даже когда правым быть не хочется…

Затем добавил уже совершенно бесстрастно:

– Тебе наверняка пока неизвестно (хотя это дело времени), что в Помпеях – впрочем, в более развращенном Риме тоже – негде провести время с любовником, кроме как в обители Приапа.

– И Арсиною не останавливает даже наличие мужа? – раздраженно спросила Адель.

– Она привыкла получать все, что хочет, а на вчерашнем пиру было очевидно, что хочет она Дария. То, что принято туманно называть совестью, у нее напрочь отсутствует. Дария можно понять: не уйти с Арсиноей невозможно, она очень красивая женщина и чрезвычайно привлекательна для мужчин. Однако не уйти от нее впоследствии тоже невозможно: она коварна, лжива и эгоистична до крайности.

– Ты был ее любовником?

– Точнее, она была моей любовницей – еще до брака с Юлием, в Риме. – Он помолчал. – А хочешь знать, чем они с Дарием занимались в лупанарии?

– Нет.

– Тогда слушай. В Помпеях множество таких заведений, но одно из них – особенное. Это самый большой и самый роскошный из всех лупанариев в городе – двухэтажное кирпично-каменное сооружение на углу двух улиц. Хозяйка, высокая дородная мулатка по имени Элвисия, всегда появляющаяся в окружении двоих очаровательных эфебов, встречает гостей с неизменным радушием и сразу же приглашает присесть у стойки с кубком подогретого вина – бесплатным угощением, свидетельствующим о престижности дома. Затем захмелевших посетителей знакомят с девушками, одетыми очень нарядно и богато, подобранными и накрашенными на любой вкус: от невинных, застенчивых, на вид весьма целомудренных, до вульгарных и полупьяных. Они беседуют, кокетничают, смеются и в конце концов парами расходятся по комнатам.

Следует заметить, что плата в доме Элвисии весьма высока, но это вполне оправдано: каждая спальня – произведение искусства, и ни одна не похожа на другую. В одной – простое деревянное ложе с шерстяным покрывалом, в спартанском стиле, и стены расписаны восстаниями рабов; в другой, напротив, – почти императорская роскошь: инкрустированная жемчугом железная кровать, серебряные лампады, ковры, мягкие подушки и мозаика из разноцветного стекла. Еще пример – комната гетеры: повсюду изображения Приапа с необыкновенной величины фаллосом, пол расписан символами плодородия, в изголовье резного ложа также возвышаются фаллические знаки. Всего таких кубикулов около двадцати, причем каждый закреплен за одной из проституток – ради гармонии между внешним видом женщины и ее обителью.

Но есть в заведении Элвисии и так называемые свободные ложа, где могут провести время пришедшие парочки. На одном из таких лож, вероятно, и занимались любовью Арсиноя и Дарий.

– Тебе, я вижу, этот лупанарий знаком не понаслышке.

– Точно, – усмехнулся Петроний. – Я частенько бывал там в прежние времена.

– А теперь?

– Надоело. К тому же мой статус обязывает быть более разборчивым в связях. Помпеи – слишком маленький город, чтобы оставаться в нем незамеченным…

Итак, я продолжаю. Началось с того, что Арсиноя привела Дария в комнату и заперла дверь. Он растерянно огляделся, чувствуя скорее неловкость, чем возбуждение, ведь положение было довольно-таки опасным: в чужом городе, не имея, как я выяснил, римского гражданства, в лупанарии с женой знатного помпеянина, невесткой самого эдила! Дарий, по всей видимости, не относится к числу любителей подобных приключений, поэтому Арсиное пришлось привести немало веских доводов в пользу того, что они находятся в полной безопасности. Вряд ли она дождалась от него первого шага; думаю, инициатива постоянно принадлежала ей, а он – разумеется, не без удовольствия – лишь уступал ее страстному напору. Сбросив тогу, Дарий смотрел, как медленно и волнующе Арсиноя снимает с себя одежду: циклу, тунику, сандалии… Ее тело прекрасно, и этот последний, самый убедительный аргумент обезоруживает Дария и убеждает его в правильности и естественности происходящего. Он вступает в игру…

– Замолчи! – вдруг выкрикнула Адель и, дернув на себя покрывало, вскочила с кровати. – Я не желаю ничего знать! Зачем ты мне это рассказываешь? Откуда… откуда тебе известно, как было дело и было ли вообще? Ты все придумал! Это неправда!

Она дрожала от злости и… ревности – хотя с чего бы ей ревновать? Почему так больно представлять Дария в объятиях Арсинои? Зачем Петроний мучает ее? И отчего ее это мучает?

А он смотрел на Адель и улыбался. Оружие было выбрано безошибочно и попало точно в цель. «Бабник и завсегдатай оргий» оказался достаточно проницательным, чтобы понять, что скрывалось за долгими взглядами, которыми обменивались Дарий и Адель, и почему она так смущалась, держа свою руку в его руке. Похоже, даже после бурной ночи эта вершина не была покорена окончательно, и дух соперничества приятно будоражил кровь. «Не мила мне победа без препятствий…» Петроний нарочно пригласил Дария остановиться в его доме, в столь волнующей близости к Адель. Он намеренно выбрал эту ночь, чтобы овладеть ею. Он сознательно разбудил в ней ревность… И теперь он ждал их встречи.

– Я пойду, – вывел его из задумчивости голос Адель. – Извини, что я так вспылила. Мне ведь все равно, где и как они…

– Понимаю, – перебил ее Петроний и мягко улыбнулся.

– Я хочу посетить термы.

– Конечно. Скажи номенклатору, чтобы распорядился.

Адель плотно запахнула на груди длинное покрывало и хотела было выйти, но остановилась и оглянулась.

– А куда делась Рена? Почему ее так скоро заменила Фортуната?

Петроний даже бровью не повел, оставаясь лежать полностью обнаженным, закинув руки за голову.

– Рена теперь собственность Бальба.

– Уже?

– Это вопрос решенный. Сегодня они уезжают.

– Вчера я ее почти не видела…

– Она прощалась с рабами и слугами. А во время пира ждала Марка Нония в его кубикуле.

– Зачем?

– Бальб не может покупать кота в мешке, верно?

– Рена будет его любовницей?

– Думаю, она уже его любовница.

– А как же жена Бальба?

– Адель, тебя волнуют странные вещи. Пойми, в наше время женятся только ради продолжения рода либо упрочения материального положения, и это никого ни к чему не обязывает.

– А у жены Бальба есть любовник?

– Не думаю.

– Почему?

– Марк Ноний выгнал бы ее.

– Но это несправедливо!

Петроний приподнялся на локте и смерил Адель насмешливым взглядом.

– Нет ничего нелепее полуголой женщины, борющейся за справедливость. И нет ничего циничнее рассуждений о верной любви из уст чужой невесты, разделившей со мной ложе. Ты ведь все еще собираешься замуж, милое дитя? Или уже нет? – Он криво усмехнулся. – Отправляйся-ка поскорее в термы и постарайся не задерживаться.

Вспыхнув до корней волос, она сжала кулаки и пулей вылетела из спальни.

Фортуната встретила ее в атрии.

– Salve, domina! Хорошее сегодня утро…

– Подготовь-ка мне термы, – приказала Адель. – И поскорее!

Фортуната поклонилась и поспешно вышла.

Адель огляделась. Стоять в атрии в таком виде было неприлично: туда-сюда сновали слуги, в любой момент могли выйти Бальбы, да и клиенты наверняка толпились у ворот. Она быстро пошла по коридору, отыскала свой кубикул и, задернув занавесь, тяжело опустилась на кровать.

Адель чувствовала себя совершенно опустошенной, от утренней радости не осталось и следа. Несколько минут она неподвижно сидела, глядя в пол, пребывая в растерянной, беспомощной отрешенности. Потом поднялась, взяла чистую одежду, сандалии и, так же босиком и в покрывале, вышла из дома.

Фортуната ждала ее у терм.

– Можешь идти, – сказала ей Адель. – Я справлюсь сама.

– Банщицы обслужат тебя, госпожа. Но мне велено напомнить, что хозяин уже приказал подавать завтрак.

– Ладно, – отмахнулась Адель. – Я недолго.

Разложив на скамье одежду и сбросив с себя покрывало, она вошла в тепидарий. Окунувшись в теплую воду, Адель почувствовала, как постепенно приходит облегчение, словно ароматная влага смывает с ее души все неприятные переживания. Она пробыла в этом маленьком бассейне около четверти часа – именно столько времени понадобилось ее сознанию, чтобы выбросить из головы досаду и разочарование. Затем, с помощью рабыни обернувшись льняной тогой и обув специальные башмаки на высокой деревянной подошве, Адель вошла в кальдарий. Горячий воздух, горячая вода, горячие руки рабыни, очищавшей ее тело и мывшей ей голову, сделали свое благодатное дело: заботы и грусть испарились, слившись с раскаленным дыханием стен. От массажа и сауны Адель пришлось отказаться: она не хотела злить Петрония, опаздывая к завтраку. Немного побарахтавшись в бассейне с прохладной водой, она поспешила в раздевалку.

Рабыня уже держала наготове длинную тунику, и едва Адель протянула руки, чтобы одеться, как вдруг вскрикнула от неожиданности, растерянно отступив назад. В дверях стоял Дарий.

Он молчал, глядя на ее обнаженное тело, не пожирая, но лаская его глазами. А Адель, завороженная его взглядом, даже не подумала прикрыться. Она стояла, опустив руки, бесстыдно отдавая себя его взору и наслаждаясь этим. Только рабыня недоуменно вертела головой, протягивая госпоже одежду; ни Дарий, ни Адель не испытывали неловкости или замешательства. Он овладевал ею, она отдавалась ему – без прикосновений, без слов, без движений, – и это возбуждало их обоих, заливало румянцем щеки и зажигало в глазах сладострастный огонь.

С длинных волос Адель стекала вода, влажными струйками покрывая тело, и от легкого ветерка, пробравшегося через раскрытые двери, она начала дрожать. Только этот озноб вывел ее из оцепенения; она приняла у рабыни тунику и надела ее, затем взяла гребень и, повернувшись к Дарию спиной, стала расчесывать волосы.

Он подошел и дотронулся рукой до ее плеча.

– Можно я помогу тебе?

Адель улыбнулась и протянула ему расческу.

– Для начала доброе утро, Дарий Аквил.

– Для начала? – переспросил он с легкой улыбкой. – Звучит многообещающе. Доброе утро, Адель.

Он водил гребнем по ее волосам медленно, аккуратно, с почти благоговейным трепетом касаясь их и с наслаждением вдыхая их аромат. Он стоял так близко, так волнующе близко, и словно ненароком дотрагивался до ее плеч, шеи, спины…

Вдруг Адель захотелось оглянуться и спросить напрямик, откуда он взялся и почему он все время так на нее смотрит – словно не замечая никого вокруг, кроме нее, и не слыша ничего, кроме ее голоса. Сейчас он с услужливостью влюбленного расчесывал ей волосы, и она удивлялась, почему еще недавно считала его невероятно похожим на Стэнли Норта. Глаза Дария черны и блестящи, как звездное небо; глаза Норта мрачны, как безлунная ночь. Дарий смотрит мягко и внимательно, Норт – насмешливо и оценивающе. Но его чувственный рот улыбается так же ослепительно, низкий голос звучит так же волнующе, тело такое же поджарое и гибкое, а походка – неспешная и слегка вальяжная.

Адель терялась от этого удивительного коктейля сходств и отличий, испытывая к Дарию одновременно непреодолимое влечение и предельную настороженность.

– Всё, – наконец произнес он, – я закончил. Может быть, помочь тебе одеться?

– Спасибо, – улыбнулась Адель, – с этим я управлюсь сама. Мне пора идти: завтрак готов.

– Понимаю. А меня не ждите, я присоединюсь к трапезе позже.

– Хорошо.

Адель накинула на плечи тогу, как шаль, обулась, встряхнула волосы и вышла из терм.

Фортуната провела ее в триклиний, успев шепнуть, что Петроний очень недоволен долгим отсутствием госпожи: Бальбам нужно уезжать, а без нее завтрак не начинают.

Адель приклеила на лицо извиняющуюся улыбку и подошла к столу.

– Приветствую вас, – сказала она. – Хорошее сегодня утро, не так ли?

Бальбы, одетые в дорожные тоги, вяло поздоровались с ней, а Петроний промолчал и жестом пригласил ее к столу.

– Где Дарий? – спросил он у номенклатора.

– В термах, – ответила Адель. – Он просил его не ждать.

– Твои гости, Петроний, не отличаются учтивостью, – желчно произнес Бальб. – Особенно этот Дарий!

– Не будем гневить прелестную Аврору. Ab ovo,130130
  С яйца (лат.) – общепринятая фраза перед завтраком, который у римлян издавна начинался с вареного яйца.


[Закрыть] друзья мои.

Завтрак прошел в тяжелой, недружелюбной обстановке. Петроний был молчалив и задумчив, Бальб-старший время от времени хмурился и качал головой, вероятно вспоминая недавние крамольные речи своего друга, а Марк, казалось, всецело отдался мечтам о своей далекой возлюбленной. Одна Адель пребывала в хорошем расположении духа: она думала о пикантной сцене в термах и воскрешала в памяти каждый взгляд Дария, каждое его движение, придавая происшедшему более глубокий смысл.

Со стороны Дария, рассуждала Адель (по привычке свято веря в то, что подсказывало ей тщеславие), это восхищенное созерцание и вежливая угодливость были не чем иным, как признанием в любви – а значит, ее явным превосходством над Арсиноей, которой не удалось влюбить в себя этого мужчину, даже затащив его в постель. А со стороны Адель, которая с бесстыдным удовольствием открывала себя вожделеющему взгляду, это было местью. Петроний, взявший ее в любовницы без особого труда, получил звонкую пощечину по своему самолюбию: сразу после близости с ним его женщина принадлежала другому мужчине – пусть только в мыслях, но это пока.

Адель млела от предвкушения интриги, которая наверняка завяжется в ее отношениях с Дарием, и почти хотела, чтобы Петроний узнал о сцене в банях. Она поглядывала на него из-под полуопущенных ресниц и таинственно улыбалась, а он ломал голову над тем, отчего это Адель так сияет, в то время как должна бы сердиться на него.

Дарий так и не пришел к завтраку; Бальбы уехали, сухо попрощавшись с Петронием, и забрали с собой Рену. Адель увидела ее счастливые глаза, когда рабыня садилась в повозку, – преданная собака, готовая служить своему хозяину, – и глубоко вздохнула, вспомнив рассуждения Петрония о рабстве и с грустью признав их правоту.

Пожелав Бальбам счастливого пути и проведя их медленно двинувшийся кортеж, состоявший из карпенты хозяев и двух ред131131
  Реда – четырехколесная повозка.


[Закрыть] с вещами и слугами, Адель и Петроний направились в сад.

Они молчали, погруженные в свои мысли, и чувствовали, как между ними растет бездна отчуждения. Ни слова не говоря, они шли рядом по шуршащему гравию узких аллей, и наконец остановились у благоухающих магнолий. Воздух снова, как и вчера, был сухим и горячим, только море иногда посылало Помпеям освежающие поцелуи соленого ветра. Адель глубоко вздохнула и закрыла глаза, подставляя лицо слабым дуновениям морской прохлады. Не накрашенная, с бледной кожей, всегда тщательно скрываемой от солнца, она не была так волнующе красива, как накануне, но выглядела невероятно соблазнительно в своем естественном очаровании.

Петроний смотрел на нее и думал, что, возможно, это и есть его судьба – удивительная женщина, посланная небесами. Она пришла ниоткуда – растерянная, беспомощная грация в мире титанов. Ни на кого не похожая и оттого неповторимая и незаменимая, когда-нибудь она наверняка захочет вернуться в свое неведомое далёко – так может, не стоит ее отпускать? Может, все-таки есть смысл?..

А Адель, чувствуя на себе его взгляд, снова испытывала непреодолимое желание оказаться в его руках и в его постели. «Любовь-игра, любовь-наслаждение, любовь-песня, красивая и краткая»… Неужели он все-таки был прав и любить следует исключительно для удовольствия?

Он коснулся губами ее приоткрытого рта, и она страстно ответила на поцелуй, обвив руками его шею, податливая и покорная в своей искренней страсти…

Зашуршала трава под чьими-то шагами. Не оглядываясь, Адель прижалась к Петронию, предоставив ему самому разговаривать с пришедшим, но знакомый голос коснулся самого сердца:

– Извините, что потревожил вас, – произнес Дарий очень тихо и очень грустно. – Я не знал… Я решил прогуляться: сегодня такое солнечное, звенящее утро. А вы стоите на самом солнце – но для влюбленных это, конечно, пустяки…

Адель уткнулась лицом в грудь Петрония и решила ни за что не смотреть на Дария. Словно почувствовав это, Арбитр обнял ее за плечи и прижал к себе, а Дарию сказал:

– Сегодня я хочу пригласить тебя и Адель в Большой театр. Представление начинается в три часа пополудни. Поскольку сейчас длятся Дни греческих трагедий, смотреть будем что-то волнующее и слезливое. Пойдешь?

– С удовольствием.

Но в голосе Дария не было и намека на радость, и Петроний, разумеется, это заметил.

– Возможно, классические драмы тебя не интересуют, о чем можешь сказать прямо. Догадываюсь, что у тебя имеются планы позанимательнее.

– Нет, – неожиданно твердо возразил Дарий. – Я очень хочу побывать в помпейском Большом театре. Я пойду с вами.

Сказав это, он бросил на Адель взгляд, который она почувствовала затылком, и быстро зашагал прочь.

– По всей видимости, Дарий не намерен упускать возможность насладиться твоим обществом, – заметил Петроний. – Мне это не нравится.

Адель подняла на него ясные, почти прозрачные в ярких лучах солнца глаза.

– Почему?

Он еще крепче прижал ее к себе.

– Потому что ты моя.

– На сегодня?

– Навсегда.

Адель тихонько вздохнула и улыбнулась. Наконец-то!

– Ты ведь ждала именно такого ответа, не так ли? – после долгой паузы произнес Петроний. – Я знаю, не говори. Я знаю, Адель. Я просто не хочу тебя разочаровывать в такие минуты. Ты вся так трепещешь, когда ждешь признания, так спешишь отпраздновать очередную маленькую победу над очередным мужчиной… И меня возбуждает этот трепет. И ярость, которая сейчас нарастает в тебе, меня тоже возбуждает. Нам будет очень трудно, потому что мы слишком разные. Но ведь наша жизнь в наших руках, правда? Non sumus sub rege;132132
  Над нами нет царя (лат.).


[Закрыть] мы располагаем своими чувствами и если захотим быть вместе – будем, а все остальные пусть провалятся в Тартар!

– Но ведь дело не в остальных, – дрожащим голосом возразила Адель. – Дело в том, что ты не хочешь меня любить!

– Я не могу тебя любить. Боюсь, что я вообще не умею любить. Я человек иного склада.

– Ты – раб разума?

– Раб разума? – недоуменно переспросил он. – Я не понимаю этого выражения, хотя мне приходилось его слышать. Человек, который привык думать, не может называться рабом. И это не значит, что он не умеет чувствовать. Однако ты – с такой ранимой душой, пытливым умом, нежным лицом и гибким телом – нравишься скорее именно моему разуму, чем чувствам. Наверное, рассудком я даже люблю тебя – но, вероятно, не в том смысле, в каком тебе хотелось бы.

– А сердце твое осталось холодным?

Он слегка отстранил ее от себя, взял за подбородок и заглянул в глаза.

– Адель, возможно, я покажусь тебе бессердечным; возможно, мои слова причинят тебе боль… Но сейчас мне хочется быть честным.

Мое отношение к тебе сводится к двум категориям: удивлению и восхищению. Я удивляюсь твоей дивной, волнующей загадочности, как каждую ночь удивляюсь звездам. Кажется, что они – просто брызги на черном небе, как капли дождя на лице. Но они сияют, словно алмазы, и, сколько ни тянись, звезду не достанешь, не смахнешь, как каплю, с небесного лика. Так и ты: рядом – и далеко, обычная – но необыкновенная… А восхищаюсь я тобой как эстет, как arbiter elegantiae. Ты прекрасна, словно Елена, словно нежная роза, словно омытая дождем долина Сарна, словно изящные скульптуры Праксителя133133
  Пракситель (ок. 390―330 г. до н. э.) – древнегреческий скульптор.


[Закрыть]…

Я более склонен увидеть в тебе источник вдохновения, нежели живую женщину; я скорее избрал бы тебя своей музой, чем женой. Я не могу быть твоим мужчиной: для этого я слишком эгоистичен и слишком ценю свободу. Но я желал бы стать тем человеком, с которым ты пройдешь рука об руку долгий жизненный путь. Я хочу быть другом, любовником, опекуном и наставником – но не мужем. Я не сумею сосредоточить в тебе всю мою жизнь, как ты того желаешь, и не хочу становиться центром вселенной для тебя… Понимаешь?

– Понимаю, – отозвалась она. – Понимаю: рядом, но не вместе.

– Да, – мягко, с оттенком легкой грусти сказал он. И повторил: – Рядом, но не вместе…

Большой театр по праву считался гордостью Помпей. Построенный более чем за столетие до появления первого постоянного театра в Риме, он располагал пятью тысячами мест – то есть мог вместить четверть всего населения города. Его вид напоминал классический греческий театр: симметричные подковообразные сомкнутые ряды каменных скамей, уютно вписанные в природную покатость холмов. Просторные подмостки с тыльной стороны сцены позволяли устраивать пышные декорации – благо в городской казне имелись на это средства, так же как и на привлечение самых талантливых актеров империи. Помпейские спектакли считались лучшими в Кампании, и на представления зачастую съезжались патриции из Геркуланума, Стабий, Нуцерии и даже Неаполя. В Помпеях первыми переняли особенность римского императорского театра – натягивать над рядами огромный навес, защищающий зрителей от палящего летнего солнца, и ввели собственное новшество: в перерывах между действиями специальное приспособление окропляло посетителей брызгами прохладной воды.

Помимо всего этого, Большой помпейский театр обладал на редкость обширным репертуаром. Несколько дней ежегодно отводилось для греческих трагедий; зрителей собиралось немного, но все сплошь знатная публика. Посещение театра в это время напоминало многолюдный пир: патриции, купцы, магистраты и вся городская элита приходили со своими женами, детьми, рабами и даже поварами, которые в харчевнях неподалеку на скорую руку готовили закуски, подаваемые хозяевам в перерывах между действиями.

Самым прибыльным для помпейских властей периодом были дни, когда ставились произведения римских комедиографов. Тогда ряды были заполнены до отказа; наиболее отдаленные, не накрываемые тентом места бесплатно предоставлялись бедным горожанам, поскольку приобщение к искусству в Помпеях считалось правом каждого.

Такой же принцип – привлечение как можно больше народу – действовал и на выступлениях пантомимистов, которые особенно любили посещать женщины. С помощью жестов и мимики умелые танцоры изображали любые чувства от ужаса до радости, и помпеянки с удовольствием и восторгом следили за движениями красивых пластичных мужчин, танцующих для них за их деньги.

Петроний повел своих гостей на «Медею»134134
  «Медея» – трагедия Еврипида (480―406 г. до н. э.) на тему путешествия аргонавтов.


[Закрыть]. Зрителей было немного, и Адель быстро отыскала глазами Юлия и Арсиною, сидевших в соседнем ряду. Женщины поприветствовали друг друга кивком головы, а Дарию Арсиноя помахала рукой.

– Она благоволит тебе, – заметил Петроний и усмехнулся. – Удачная была ночь.

Тот ничего не ответил и, как показалось Адель, покраснел. Это ее разозлило.

– Арсиноя ведет себя недопустимо! Под носом у мужа проводит ночь с первым встречным!

– Это всецело вина мужа, – иронично заметил Петроний. – Темпераментных женщин не стоит осуждать: они скрашивают нашу жизнь. Правда, Дарий?

Тот снова промолчал, чем вызвал насмешливый взгляд Арбитра и ярость Адель.

– Твое молчание попросту невежливо! – воскликнула она. – Ты язык проглотил или онемел от счастья?

– Я слишком мало знаю Арсиною, чтобы высказывать о ней свое мнение или разделять ваше, – спокойно ответил он и устремил взгляд на сцену: начинался спектакль.

Адель ничего не оставалось, как последовать его примеру, стараясь даже не думать о том, как сейчас смотрит на нее Петроний.

Колхидская колдунья Медея была излюбленной героиней римской публики, ее изображения украшали виллы патрициев и общественные сооружения. Несмотря на то что греческие трагедии воспринимались римлянами неоднозначно и вызывали у них весьма сдержанный интерес, этот персонаж впечатлял всех без исключения. Образ женщины, наделенной огромной властью и весьма расплывчатыми представлениями о нравственности, совершившей предательства и убийства самых близких людей, не мог не пленять пресыщенную и порочную римскую знать, которая поклонялась всесильному императору, отправившему на тот свет брата и мать.

Весь первый акт Адель, чинно сидя рядом с Петронием, думала о Дарии, пытаясь разобраться в своих чувствах к нему и не слишком внимательно следя за действием на сцене. Лишь когда актеры стали раскланиваться и под громкую музыку уходить за кулисы, она огляделась и заметила, что к Петронию и его спутникам направляется вездесущий Авл Умбриций Скавр.

– Salve, досточтимый Петроний! Salve, Дарий Аквил и Адель! Да будут благосклонны к вам великие боги!

– Salve, Скавр. Каким ветром тебя занесло на «Медею»?

– Ветром, поднимающимся от криков моей жены Кассии. Она утверждает, что в Дни греческих трагедий в Большом театре собирается вся помпейская знать и человек с моим положением просто обязан здесь присутствовать.

– Страдаешь, должно быть?

– О, Петроний, страдаю так, что скулы ломит! Никак не могу взять в толк, о чем здесь говорится.

– О необыкновенной и страстной женщине, трагедия которой состояла в том, что она оказалась сильнее, решительнее и жесточе мужчины, коего полюбила.

– Это для меня слишком сложно, – честно признался Скавр.

– Зато ты сможешь всем знакомым говорить, что ходил на «Медею». И что ничего не понял в замысловатых сюжетных ходах старомодного Еврипида.

Скавр с сомнением посмотрел на Петрония.

– Меня могут счесть невеждой…

– Кто? В Помпеях тебя и так все знают.

– А в Риме? Я там часто бываю, а знать любит трагедии про любовь.

– Но зачем тебе к знати? Общайся с равными, ведь деловые люди всегда найдут темы для увлекательных бесед: торговля, налоги, убытки, прибыли… – не унимался Петроний.