Текст книги "Город любви"

– Но это неправильно! – воскликнула Адель, обезоруженная логичностью его рассуждений. – Это не должно быть правильно!

– В таком случае почему ты до сих пор не поступила «правильно» и не вышла замуж, коль скоро испытала столь светлое и возвышенное чувство?

Адель приподняла бровь.

– Я намерена сделать это в ближайшее время.

– Хвала Юноне! И кто же счастливчик?

– Очень красивый и хороший молодой человек.

Петроний понимающе кивнул.

– Думаю, десяти тысяч сестерциев8383
  Сестерций – древнеримская монета; равнялась четырем ассам.


[Закрыть] ему хватит.

Адель вспыхнула.

– Что это значит?

– Это значит, – невозмутимо пояснил Арбитр, – что я хочу его купить. Точнее, купить у него твою свободу. Поскольку в числе характеристик своего жениха ты назвала только красоту и такое размытое понятие, как «хорошесть» (да простят меня риторы за это слово), то я имею все основания предполагать, что он не отличается ни умом, ни благородством, ни образованностью, ни положением в обществе, ни большим состоянием. Так?

Адель промолчала.

– Ergo, – продолжал Петроний, – я могу ему заплатить, и он оставит тебя в покое.

– А если он меня любит?

– Если? – переспросил Арбитр. – Значит, не любит. Это совсем упрощает дело.

Адель посмотрела на него с плохо скрытым раздражением.

– Но зачем тебе откупать меня у жениха? На эти деньги, если не ошибаюсь, можно приобрести пять крепких рабов! Или красивых рабынь.

Он пожал плечами.

– Я не хочу, чтобы ты ушла прежде, чем я решу тебя отпустить.

– Ты эгоист!

– Разумеется. Кроме того, будь этот мужчина достоин твоей любви, ты бы не оказалась сейчас в моем доме.

– Видишь ли, обстоятельства… – начала было Адель, но тут же умолкла, наткнувшись на ледяную стену его взгляда.

– Обстоятельства? – медленно, с расстановкой повторил Петроний. – Какие обстоятельства могут заставить мужчину бросить возлюбленную в беде? Какие обстоятельства вынудят его смириться с тем, что ее отдали, как вещь, во временное пользование заезжему сенатору? Какими обстоятельствами ты оправдаешь то, что станешь моей любовницей, если я того захочу?

Она молчала, глядя в пустоту, и понятия не имела, как объяснить то, что объяснить невозможно.

Петроний протянул руку и крепко взял Адель за плечо. В этот момент ей показалось, что излучаемая им жизненная сила постепенно передается и ей. О, если бы она могла быть такой же хладнокровной, такой же невозмутимой, как он! Она ощущала его присутствие каждой своей клеточкой, против воли поддаваясь горячему, грозному импульсу, исходившему от уверенного в себе мужчины. Нет, не доставит она ему такого удовольствия – сдавшись вот так, без боя, «если он того захочет»! Гордость взбунтовалась в ней, вступая в схватку с безотчетным желанием покориться, почувствовать нежную силу его рук на своих хрупких плечах, услышать, как этот низкий бархатный голос произносит слова, полные страсти… Усилием воли Адель сбросила его руку и резко – пожалуй, слишком резко – произнесла:

– Боюсь, при всем твоем уме кое-чего тебе не дано понять. Когда-нибудь, возможно, я тебе это объясню. Но не сейчас.

– Когда-нибудь, возможно, я не пожелаю тебя выслушать.

И в этот миг Адель с мучительной ясностью осознала, что мужчина, сидящий рядом с ней в густых сумерках, – человек, от которого зависит ее жизнь. Она низко опустила голову, и Петроний увидел, как поникли ее худенькие плечи. И столько безысходной тоски было в этом непроизвольном жесте, что он порывисто взял ее тонкую руку и прижал ладонью к своим горячим губам. Из-за напряжения последних часов глаза Адель тут же наполнились слезами.

– Петроний… – прошептала она и всхлипнула. – Зачем это? О, Петроний…

Нервы у нее окончательно сдали, и она, судорожно вздохнув, уткнулась в его плечо и горько разрыдалась. Он обнял ее и крепко прижал к своей широкой груди, и сквозь слезы она слышала, как он снова и снова тихо повторяет ее имя. Она чувствовала его дыхание на своей пылающей коже, ощущала его руки на вздрагивающем от рыданий теле – и ей ничего, ничего больше не было нужно, только вот эта безмолвная, неопределенная, таинственная близость…

Часть вторая

Карпента быстро катилась по каменистой дороге, усыпанной вулканическими породами, песком и гравием. День стоял пасмурный; солнце, просачиваясь сквозь низкие сизые тучи, не жгло, а душило. Расстилавшиеся вдоль дороги степи и пастбища были покрыты плотной серой пеленой, которая обещала рассеяться только после обильного дождя. Из-за тяжелого воздуха и высокой влажности поездка казалась особенно долгой и изнурительной, и Петроний, откинувшись на подушки и прикрыв глаза, вспоминал свой визит в Геркуланум.

Марк Ноний Бальб, его давний приятель, с которым они провели немало веселых деньков в Риме во времена бурной молодости, давно посылал Арбитру депеши с приглашением погостить в Геркулануме. Политическая деятельность, требования придворного этикета и личные просьбы императора вынуждали Петрония большую часть года находиться в столице, и те несколько дней, которые удавалось провести в Помпеях, Арбитр посвящал сну и стихосложению, наотрез отказываясь от визитов и никого не принимая. Однако теперь он почувствовал потребность в обществе старого приятеля: ему необходимо было окунуться в другую атмосферу сейчас, когда в его доме находилась Адель. Поэтому он отправился в путь на следующее же утро после своего приезда в Помпеи с необыкновенной гостьей.

Бальб принял его с тем доброжелательным радушием, с каким принимают былого товарища, приехавшего один раз и ненадолго. Слава Петрония, разумеется, докатилась и сюда, поэтому Бальб с гордостью представлял его своим домочадцам: некогда красивой жене с изможденным лицом и усталым взглядом добрых глаз; сварливой и злобной бабке, которая наверняка была причиной этой усталости; сыну, цветущему юноше со счастливым взглядом влюбленного, отражающим улыбку желанной женщины; и наконец, двум дочерям с простоватыми и непримечательными лицами перезревших девиц. Не нужно было обладать особой наблюдательностью, чтобы заметить: от дома Бальба давно отвернулась мудрая и чистая Веста. Повсюду чувствовалось правление железной руки, в воздухе витали обиды и раздражение. Даже девиз, написанный на стене витиеватыми буквами, гласил: «Кто не умеет защищаться – не сумеет выжить»8484
  Надпись, действительно найденная археологами в доме Марка Нония Бальба в Геркулануме.


[Закрыть].

Но, к удовольствию Петрония и несомненной радости Марка Нония, все семейство оказало гостю любезный и теплый прием. Учинявшая скандалы старуха целыми днями сидела в своей комнате, дочери были заняты тем, что наперебой старались пленить сенатора и поэта своим красноречием, взращенным и отшлифованным в постоянных семейных дрязгах, сын вежливо расспрашивал о римской жизни, а жена, милая измученная женщина, прямо-таки расцвела, наслаждаясь мирным покоем.

Как ни приятны были Бальбу задушевные беседы с Петронием в тенистой прохладе роскошного перистиля, он все-таки отдал должное любви Арбитра к искусству и повел его в Геркуланский театр.

Стоявший особняком (тогда как римские театры были в большинстве своем встроены в склон холма, на древнегреческий манер), театр Геркуланума поразил Петрония роскошью обстановки и декораций, филигранным мастерством росписи и яркостью мозаики. Весь просцениум8585
  Просцениум – передняя часть сцены, расположенная перед порталом.


[Закрыть] был облицован мрамором – желтым, темно-красным, пурпурным и черным, привезенным из дальних концов империи, а верх рядов, разделенных в соответствии с сословными рангами, украшали бронзовые изваяния императоров и городских властей.

Случилось так, что в тот день показывали мимы – фривольные сценки, в которых актеры изображали обжор, воришек и прочий сброд, отвратительно кривляясь, громко крича и тем самым вызывая восторг у непритязательной публики, преимущественно плебеев. Петроний, разумеется, не любил подобные представления, поэтому, несмотря на негодующие упреки сидящих рядом зрителей, все время негромко беседовал с Бальбом, который то и дело сетовал на несчастливое стечение обстоятельств и принимался расписывать достоинства местных трагиков.

Покинув театр, старинные товарищи отправились в базилику, где был увековечен в мраморе весь клан почтенного геркуланца. Бальб объяснил, что удостоился такой чести за щедрые пожертвования в городской бюджет; к тому же после землетрясения трехлетней давности8686
  Имеется в виду разрушительное землетрясение, случившееся на юге Кампании в 62 г. н. э.


[Закрыть] эта базилика была отстроена на его деньги, равно как городские ворота и стены.

– Зачем тебе это? – спросил его тогда Петроний. – Do ut des?8787
  Даю, чтобы ты дал (лат.) – римская поговорка.


[Закрыть]

– Конечно! Я предполагаю выдвигать кандидатуру своего сына на должность дуумвира8888
  Дуумвир – в Др. Риме одно из двух высших выборных должностных лиц в италийских муниципалиях и колониях.


[Закрыть]. Должен же я заручиться поддержкой граждан!

– Не высока ли плата?

– Э нет, в политике жадничать нельзя – кому, как не тебе, это знать?

Петроний усмехнулся.

– В таком случае ты избрал наименее затратный способ. Лучше отдавать политике деньги, чем совесть.

– Это ты негоциантам и разбогатевшим вольноотпущенникам скажи! – возмущенно ответил Бальб. – Рвутся в эдилы, ни копейки в казну не жертвуя!

– Так у них, бедолаг, и совести-то не имеется…

Бальб сначала усмехнулся, а потом засмеялся, но тихо и неуверенно, как человек, давно отвыкший это делать. Петроний сочувственно похлопал друга по плечу, и они пешком отправились домой.

Но больше всего понравились Арбитру Пригородные бани (еще один подарок Марка Нония Бальба городу), которые они посетили на следующий день.

Разрабатывая проект своих терм в Помпеях, Петроний в целом руководствовался образцами римских бань, и только побывав в геркуланских Пригородных банях, понял, в чем состоит особенность архитектурного стиля южной Кампании. Изящество и сдержанная роскошь присутствовали в каждой детали, в каждом элементе строения – от лепных сводов, подпиравших крышу, до мраморного водоема, оснащенного умывальником-раковиной и краном, встроенными в статую Аполлона. Раздельных помещений, характерных для римских терм, здесь не было: мужчинам и женщинам полагалось приходить в разное время, по утрам и после полудня. Но несмотря на кажущуюся благопристойность, не возникало сомнений, что любовные встречи здесь были обычным делом. Стены одной из маленьких комнат, в которой Петроний наслаждался массажем, пестрели надписями о свиданиях пар, разнополых и однополых. Одно из граффити ему особенно запомнилось:

Здесь побывали два близких приятеля. После дурного водительства Эпафродита во всем, они наконец вышвырнули его прочь. Затем весело прокутили сто пять с половиной сестерциев с девочками.8989
  Подлинная надпись, обнаруженная при раскопках в Пригородных банях Геркуланума.


[Закрыть]

Петроний остался доволен. Прелестные мулатки, прислуживавшие в термах, отлично справились с возложенной на них обязанностью развлечь и ублажить важного гостя; беседы с Бальбом и воспоминания о бурной молодости позволили ненадолго отвлечься от повседневных забот, и римский патриций стал настойчиво приглашать геркуланского погостить у него в Помпеях.

Бальб и не подумал отказываться. Он пообещал выехать сразу вслед за Петронием, уладив неотложные мелкие дела, и теперь Арбитр возвращался в Помпеи бодрым и отдохнувшим, исполненным душевных сил для новой встречи с Адель.

Потому что ее образ все время стоял у него перед глазами. Он не мог забыть, как нес ее, всхлипывающую, в дом на руках, как уложил на кровать, как поцеловал на прощание горячий лоб и маленькую руку. Он помнил, как в смятении мерил шагами перистиль, пытаясь унять охватившее его желание, взывая к своему хладнокровию и благоразумию. И после этого, так и не сомкнув глаз, рано утром сбежал – сбежал? – в Геркуланум.

Петроний сразу заметил ее тоненькую фигурку в оливковой цикле. Адель стояла у дома, глядя на дорогу, пристально всматриваясь в каждую приближавшуюся повозку.

«Любящая жена, с нетерпением ожидающая возвращения мужа, – прорвалась в сознание непрошеная мысль. – А может, все-таки есть смысл?..»

Он вышел из карпенты, слегка нахмурившись, но не смог не улыбнуться, увидев радость, озарившую ее лицо.

– Salve, Петроний!

– Salve, Адель.

Голос не дрогнул, взгляд не потеплел, только сердце забилось чуть быстрее – но лишь на секунду.

«Все пройдет, – почти с уверенностью подумал он. – Я привыкну к ней, и все очень быстро пройдет».

День близился к закату, кроны деревьев покрылись золотистыми бликами наконец-то пробившегося сквозь тучи, но уже заходящего солнца. Петроний решил обедать в перистиле и велел принести туда столик и скамью.

– Госпожа еще не ела, – процедила Рена, поднося еду. – Подавать и на нее?

– Подавай.

– Ее пригласить?

– Пригласи.

Рена оперлась руками о стол и наклонилась так, что вырез ее туники приоткрыл большую тяжелую грудь. Замерев, она взглянула на Петрония.

– Мой господин нуждается в утешении?

Он окинул ее долгим и внимательным взглядом, задержался на нагловатых глазах, полных улыбающихся губах и произнес:

– Как я раньше не замечал, насколько ты вульгарна?

Она резко выпрямилась и застыла, широко раскрыв глаза.

– Не надо смотреть на меня с видом оскорбленной невинности. Ты надоела мне, вот и всё. Я, пожалуй, продам тебя, Рена.

Мгновение она стояла, не шелохнувшись, осознавая смысл услышанного, а затем с плачем рухнула на колени и схватила унизанную кольцами руку Петрония.

– За что, мой господин? Пощади бедную рабыню, ведь я всегда была предана тебе! Скажи, что я совершила? Что сделала не так?

– Избавь меня от патетических сцен. Я устал с дороги.

– О, молю, не продавай меня! – рыдала Рена, обливая руку Петрония слезами. – Я буду делать все, что пожелаешь! Я стану травой под твоими ногами, водой в жаркий полдень, солнцем в ненастный день!..

– Боги мои, какие слова! Где ты услышала этакую чушь?.. Ах да, в театре, разумеется. Ведь моя образованная Рена любит искусство. – Он усмехнулся и заглянул ей в лицо: – А ну-ка, милая, ответь мне честно: ты просто боишься попасть к плохому хозяину?

– О, мой господин…

– Говори правду!

Она подняла на него покрасневшие глаза.

– Да. – Рена встала. – Да. Я боюсь, что меня заставят работать на виноградниках, или таскать чаны с едой, или убирать в сараях. Я привыкла прислуживать на пирах, готовить господам одежду, натирать их благовониями и завивать волосы. У меня нежное тело и тонкая кожа, я… я не смогу… – И она снова залилась слезами.

– Хвала Минерве, я не ошибся на твой счет, – с улыбкой произнес Петроний. – Прекращай рыдать, я намерен продать тебя в хорошие руки.

Рена мигом успокоилась.

– Правда?

– Завтра после полудня ко мне приедет Марк Ноний Бальб из Геркуланума. Слышала о таком?

– Приходилось, – кивнула Рена. – Лидия, жена повара, прежде у него служила: она ведь вольная. Говорила, что Бальб очень богатый и знатный человек, самый известный в Геркулануме…

– И достаточно разумный, чтобы не посылать такую сочную ягодку на виноградники. Он не очень счастлив, бедняга Марк Ноний, поэтому немного радости ему не помешает. Ты ведь сумеешь подарить ему радость, Рена?

Она исподлобья взглянула на него своими черными блестящими глазами и ответила с вызовом:

– Еще ни один мужчина не грустил со мной!

– Вот и хорошо. Завтра надень самую красивую одежду, веди себя соблазнительно, но достойно, не скрывай, что ты образована. Поняла?

– Поняла, мой господин. А Бальб очень старый?

– Не очень, – усмехнулся Петроний. – И у него есть сын, совсем юноша, моложе тебя…

– Значит, двое.

– Видишь сама, скучать тебе не придется, но и грязной работы наверняка избежишь. Ты должна быть мне благодарна.

Рена молча поклонилась.

– Теперь ступай. И позови Адель.

– Я уже здесь, – раздался голос.

Рена поспешила удалиться, а Адель опустилась на скамью рядом с Петронием. Он посмотрел на нее и слегка нахмурился.

– Подслушивала?

Адель виновато опустила глаза.

– Я случайно…

– О боги! Не нужно оправданий. В том, что я собираюсь продать рабыню, нет ничего тайного.

– Ты не просто продаешь Рену. Ты отдаешь ее в пользование, как вещь!

– Разумеется, ведь она и есть вещь. Я купил ее, теперь продаю – что тут удивительного? К тому же Бальб наверняка даст мне за нее немалые деньги, на которые я смогу купить кого-нибудь другого.

– Как спокойно ты об этом говоришь!

– А мне следует волноваться?

– Но ведь решается судьба живого человека!

– Конечно. Мертвую рабыню у меня вряд ли кто купит. – Он взглянул на ее озадаченное лицо и поинтересовался: – Почему тебя беспокоит столь обыденное деяние?

– Потому что я считаю, что каждый человек рожден свободным. И все мы от природы равноправны, – твердо ответила Адель, хотя в глубине ее души начал зарождаться страх. Не слишком ли рискованны подобные речи в присутствии личного друга и приближенного императора?

– Ты ошибаешься. Истинная свобода, дорогая Адель, не приемлет равноправия. У нас есть свободные люди, потому что есть рабы. Сенека писал, что рабство немногих удерживает, большинство сами держатся за свое рабство. Рена как раз из таких.

– А ты у нее спросил? – дерзко возразила Адель. – Ты предлагал ей вольную?

– Это все равно что выбросить на помойку золотой слиток.

– Но у этого «слитка» есть душа, которой нужна свобода!

Петроний развернулся к Адель всем телом и спросил вкрадчивым голосом:

– А что такое, по-твоему, свобода, милое дитя?

– Свобода – это право быть самим собой, – не задумываясь, ответила Адель.

– О, такой свободы у Рены хоть отбавляй, – разочарованно протянул Петроний. – Никто не вынуждает ее лицемерить, или обманывать, или еще как-то насиловать свою сущность. Напротив, за этакое поведение я велел бы ее высечь, поэтому подобную свободу только поощряю.

– А свобода выбора?

– Выбора чего? Одежды, блюда, жениха? Ни в одном из трех она не ограничена. Пожалуй, я не разрешу ей пуститься в путешествие, если ей это вздумается, но такое желание Рены мне представляется сомнительным: она даже из Рима в Помпеи отправляется неохотно. – Он заметил недоверие на лице Адель и продолжил: – Представь на минуту, что Рена получила вольную. Куда она пойдет, как думаешь?

– Куда захочет… – протянула Адель без особого энтузиазма.

– А куда она захочет? Обратно! Здесь у нее есть кров, пища с господского стола, наряды на любой вкус и целая шкатулка украшений. Получив вольную, она будет вынуждена поступить в услужение и искать кров, за который ей придется отдавать добрую половину заработанного. На остальное она должна будет покупать пищу и одежду, ограничившись чечевичной похлебкой и двумя туниками на год. Хорошо, если ее возьмут в дом. А если отправят на оливковые плантации или на переработку рыбы? Надолго ли Рена сохранит свою яркую красоту египетской полукровки?

Петроний умолк, переводя дыхание, взглянул на накрытый стол и вытер руки смоченной в воде салфеткой, которую услужливо поднес поваренок. Затем сказал тихо и твердо:

– Думаю, ты понимаешь, что твои речи о свободе и равноправии не могут не вызывать подозрений. Я далек от мысли, что ты беглая рабыня, но сегодня намерен услышать наконец, кто ты и откуда, а также разобраться с причинами твоего появления в моем доме.

Адель не осмелилась возражать и молча удалилась в свои покои.

Два дня назад, проснувшись утром в доме Петрония, она без труда выяснила у Рены, куда отправился хозяин.

– Он не любит принимать гостей на отдыхе, – язвительно сообщила рабыня. – Вот и уехал в Геркуланум, пока госпожа не соизволит убраться восвояси.

Адель хотя и усомнилась в правдивости ее слов, но была неприятно удивлена исчезновением Петрония. «Как он мог оставить меня одну? Тем более после такой пронзительной сцены в саду…» А Рена без устали подливала масла в огонь:

– Из Геркуланума господин наверняка привезет новую гостью. Стало быть, старая должна покинуть этот дом, ибо две женщины утомят даже такого сильного мужчину, как мой хозяин.

Адель старалась игнорировать ее ядовитые замечания. Оглядывая дом, она обнаружила пинакотеку с множеством картин и провела полдня, рассматривая и изучая их. Номенклатор показал ей коллекцию маленьких изваяний богов, принадлежащую владельцам дома. Кухарка провела Адель на кухню и позволила понаблюдать за приготовлением пищи. Маленькая рабыня, прислуживавшая за столом, оказалась искусной парикмахершей и научила гостью делать модные замысловатые прически.

Все это время Рена тенью следовала за Адель, и та прямо-таки физически ощущала исходящую от нее враждебность. Рена с неприкрытой ненавистью смотрела на новую госпожу своими огромными черными глазами, и в конце концов Адель, сидя на скамье в перистиле и глядя на неподвижно стоящую рядом рабыню, не удержалась от вопроса:

– Почему ты невзлюбила меня, Рена? Ведь я не сделала тебе ничего плохого.

– Всему свое время.

– Но у меня и в мыслях нет тебя обижать!

– Мне это безразлично.

– Тогда в чем же дело?

Видя, что Рена намеревается уйти, Адель схватила ее за руку и сказала тоном, не терпящим возражений:

– Я приказываю тебе остаться и объяснить причину своего поведения! Не то я пожалуюсь на тебя Петронию. Мне надоели твои ненавидящие взгляды и язвительные реплики! Они меня раздражают и утомляют, а это вряд ли понравится твоему господину.

Рена исподлобья взглянула на Адель, но ослушаться не посмела.

– Хозяин никогда не привозил в Помпеи женщин. Ни подруг, ни любовниц. Здесь он отдыхал от них. Я всегда была единственной.

– Но ведь ничего не изменилось! Я знакома с Петронием совсем недавно и не прихожусь ему ни подругой, ни любовницей. Более того, я скоро выхожу замуж. Мой жених вынужден был отправиться по государственным делам в… Фессалию и попросил своего приятеля Петрония приютить меня на время его отсутствия. – Адель врала и не краснела. – Когда он вернется за мной в Помпеи, мы тут же уедем, и ты больше никогда меня не увидишь.

– Как зовут жениха госпожи? Я знаю всех друзей моего хозяина.

Такого вопроса Адель не ожидала.

– Послушай, Рена, я не обязана перед тобой отчитываться. Я пытаюсь объяснить, что у тебя нет причин ревновать ко мне Петрония и изводить меня своей ненавистью. Либо прекрати ходить за мной по пятам, либо улыбайся, черт тебя подери!

Рена усмехнулась и покачала головой.

– Странная, очень странная госпожа! Ничего не понимает и совсем не знает Петрония!.. Несколько лет назад на императорском пиру он встретил женщину – знатную, молодую, свежую, как персиковый цвет, и прекрасную, как Венера. Ее звали Клавдия Арсиноя. Она была не только красива, но и умна, а также совершенно бесстыдна. Став ее любовником на одной из оргий, хозяин со временем сделал ее своей возлюбленной. Арсиноя была единственной женщиной, которой долгое время удавалось ни с кем не делить любовь господина. Вскоре он купил меня. Мы похожи с ней, правда?.. И он подарил мне часть своей любви. Я стала заменять Арсиною. А когда она оказалась замешанной в некрасивом скандале и ее репутация была опорочена, сенатор Клавдий сосватал ее за помпейского патриция, сына теперешнего эдила. Арсиноя без труда вскружила ему голову и стала досточтимой матроной. После этого я заменила ее окончательно.

– Он любил ее?

– Он говорит, что любит всех женщин и считает их… мм… «высшими существами». Но Арсиноя занимала в жизни господина особое место. И я часто слышала, как она слезно молила сопровождать его на отдых, чтобы провести вместе несколько дней вдали от отцовских глаз и внимания соглядатаев. Он ни разу не взял ее с собой. Он говорил, что ни одной женщине не позволит нарушить его уединенный покой, ибо за ним он и отправляется в Помпеи. Но вот появилась ты – здесь, в этом городе, в этом доме. И он сбежал от тебя! Не выгнал, а уехал сам! Что ты сделала с его сердцем, которое никто никогда не мог растопить?

Адель слушала Рену с таким напряженным вниманием, что до нее не сразу дошел смысл последних слов.

– С его сердцем?.. – повторила она. – Ты ошибаешься, Рена.

– Я хорошо знаю своего господина. И знаю также, что ты колдунья, которая при помощи приворотного зелья хочет помутить его разум!

– О, новая версия, – усмехнулась Адель. – Христианкой я уже побывала, теперь стала ведьмой.

– Надеюсь, я увижу, как вернется твой жених и увезет тебя отсюда!

– Непременно увидишь, – заверила ее Адель. – И спасибо за то, что ты рассказала: теперь ситуация значительно прояснилась.

Положа руку на сердце, не привыкшая к соперницам мисс Пристли обрадовалась решению Петрония продать Рену. Но легкость, с какой этот мужчина вычеркивал из своей жизни женщину, с которой жил бок о бок несколько лет, не могла не настораживать. Судя по всему, Рена была любимой рабыней Арбитра: он не только «делил с ней ложе», но и научил чтению, грамоте, познакомил с философскими школами, открыл красоту искусства – то есть, подобно Пигмалиону, создал свою Галатею. Она была единственной женщиной, которую он привозил в Помпеи из Рима, видимо, не желая разлучаться с ней даже на несколько дней. Что же подтолкнуло его к решению избавиться от нее навсегда? И по какой причине он позволил Адель жить в своем доме, если, по словам Рены, не привозил сюда даже возлюбленных?

А может, потому и позволил? Дав согласие приютить совершенно незнакомую женщину, он не брал на себя никаких обязательств, но получал возможность развлечься, ввязавшись в своеобразную авантюру. Он оставлял за собой право в любой момент выгнать Адель так же легко, как теперь продавал любящую и некогда любимую рабыню, и его гостья, учитывая историю с эдилом, целиком и полностью находилась в его власти.

Эти-то соображения и вынудили Адель вступить в спор с Петронием. Во-первых, таким образом она хотела выяснить причины, побудившие его продать Рену, а во-вторых, затронув темы свободы и равноправия, надеялась определить степень собственной свободы в этом доме.

Но силы оказались неравны. И теперь Адель сидела у входа в полутемный таблиний, чуть дрожа от волнения и вечерней прохлады, и ждала появления Петрония, которому она должна будет многое объяснить.

Сиреневый свет густых сумерек едва освещал потемневший сад и лепные колонны галереи. Когда вдали забрезжил неверный огонек, Адель присмотрелась и увидела Петрония, который шел по перистилю со светильником в руке, тихо и размеренно, как человек, глубоко погруженный в свои мысли. Адель вдруг заволновалась так, что у нее вспотели ладони; она быстро вытерла их о тунику, постаралась принять непринужденную позу и выдавить из себя любезную улыбку.

Не ускоряя шаг, Петроний подошел к скамье, на которой она сидела, поставил лампаду на пол и, расположившись рядом с Адель, произнес:

 
– …Скорей человек удержит огонь за зубами,
Нежели тайну в душе. Что доверишь лукавому слуху,
Вмиг излетает на свет, наполняя сплетнями город.
Больше того: из предательских уст разносясь по народу,
Все нарастает молва и все суровее судит…9090
  Гай Петроний. Фрагменты, 28. (Перевод с латинского М. Гаспарова.)


[Закрыть]
 

Она подняла на него взгляд, в котором застыл немой вопрос.

– Как видишь, я понимаю причину твоего молчания, – пояснил он. – Не стану уверять, будто принадлежу к числу самых благородных мужей империи: ты либо поймешь это сама, – он усмехнулся, – либо это неправда. Могу лишь дать слово патриция, что от меня твою тайну никто не узнает.

– Это не тайна, мой Петроний. И то, что рассказала Арсиноя, не совсем ложь.

– Давай ex ordine9191
  По порядку (лат.).


[Закрыть]. Как же тебя все-таки зовут?

– Адель Пристли.

– Пристли?

– Это родовое имя. Номен.

– Где ты родилась?

– В Арлингтоне, штат Техас, Соединенные Штаты Америки.

– Где это?

– На западе, за океаном.

– Зачем ты приехала в Римскую империю?

– Я не приезжала. Я очутилась в Помпеях внезапно, в мгновение ока. Понимаешь?

– А ты как думаешь?

Она вздохнула.

– Я так и знала.

– Зачем ты мне лжешь?

– Я не лгу.

– Просто с тобой случилось чудо?

Адель взглянула на Петрония широко раскрытыми глазами, и такая мольба была в них, такая тоска, пронзительная и безысходная, что он только покачал головой.

– Что за история на самом деле произошла у тебя с Каленом? – задал он следующий вопрос.

– Я ударила его бронзовой лампадой. Возможно убила.

Петроний, казалось, нисколько не удивился.

– За что?

– Он меня домогался.

– Где?

– В его доме.

– А там ты как оказалась? Тоже чудесным образом, в мгновение ока?

– Нет, вполне реальным образом: прибыла на колеснице Юлия. – Она сделала вид, что не заметила издевки. – Он привез меня в дом своего отца, чтобы спрятать от легионеров.

– С ними ты тоже дралась лампадой?

Адель сцепила пальцы, но старалась не терять самообладания.

– Они проводили облаву на христиан. Я была одета не совсем так, как сейчас… Словом, я выглядела подозрительно, и Юлий решил отвезти меня к Калену, зная, что дом эдила не будут обыскивать.

– Предположим. Но откуда ты знаешь Юлия, если очутилась в Помпеях внезапно? – Не дав ей ответить, он поспешно произнес: – Дай-ка угадаю… Он подобрал тебя на улице, растерянную и несчастную, и привел в свой гостеприимный дом, после чего накормил, напоил и стихами уморил.

– Почти угадал, – призналась она и, взглянув на его смеющиеся глаза, не удержалась от улыбки. – Только стихов не было.

– Невероятно! – с наигранным удивлением воскликнул Петроний. – Да я скорее поверю, что ты перенеслась через океан в крылатых сандалиях Меркурия, чем в то, что Юлий не читал тебе свои оды!

Тут уж Адель рассмеялась.

– Кален тоже говорил, что это странно… Юлий вообще странный парень.

– Почему ты так решила?

Адель замялась, раздумывая, стоит ли рассказывать ему все как было, и уже решила озвучить собственную версию событий, но Петроний, словно прочтя ее мысли, добавил, понизив голос:

– Даже не думай врать.

И она рассказала правду – всю, без утайки, включая свою внезапную влюбленность в Юлия, мучительную сцену в его перистиле, ночное происшествие в доме эдила и неожиданное знакомство с Арсиноей.

Слушая ее, Петроний сначала скептически улыбался, потом задумчиво молчал, а когда Адель закончила рассказ, резко поднялся со скамьи и принялся расхаживать по галерее.

– Значит, ты не фессалийка и даже не гражданка империи, – подытожил он, меряя шагами портик. – У тебя нет ни денег, ни дома. Ты чуть было не оказалась на ложе Юлия по собственной воле и едва не стала любовницей Калена по его желанию. – Голос Петрония становился все более холодным, и от этого льда у Адель запылали щеки. – Замечу, что все это произошло в течение суток. Кроме того, ты умудрилась им обоим наплести о своем волшебном перемещении во времени и пространстве, в результате чего они, на твою беду, сочли тебя не безумной, а лгуньей или преступницей. Скорее всего, и то, и другое. – Он остановился и бросил на Адель подозрительный взгляд. – И я их вполне понимаю.

– Клянусь, я сказала тебе правду! – воскликнула она. – Я осознаю, что мои слова выглядят неправдоподобно, но я не лгу! Ты же сам видишь, что я не такая, как все… как вы. Не отстраняйся от меня, пожалуйста, мне больше некому доверять!

Он посмотрел на нее долгим и внимательным взглядом, скользя глазами по ее встревоженному лицу, и поймал себя на мысли, что готов поверить в любую чушь, лишь бы услышать такое еще раз.

– Эдил жив, – смягчившись, сообщил Петроний. – Я встретил его сегодня по пути из Геркуланума: наши карпенты застряли рядом на улице Фортуны. – Увидев, что Адель облегченно вздохнула, он добавил: – Ты напрасно радуешься. Я знаю Калена: он непременно захочет наказать тебя за непокорность.