Текст книги "Город любви"

– Досточтимый Петроний Арбитр полагает Умбриция Скавра равным необразованным торгашам?

– «Кто смолоду плохо обучен, тот до старости в этом не сознается»,135135
  Гай Петроний. Сатирикон, 4.


[Закрыть] – тихо, словно про себя произнес Петроний и усмехнулся.

Адель не сомневалась, что Скавр его услышал; но купец не стал ничего отвечать, принявшись горячо приветствовать подошедших Юлия и Арсиною.

– О чем спорите? – поинтересовалась помпеянка, обращаясь к Дарию.

– Петроний намекает Скавру на недостаточную образованность, – ответил он. – Но с другой стороны, – Аквил всем корпусом повернулся к купцу, тем самым давая понять Арсиное, что с ней разговор окончен, – ты умеешь зарабатывать деньги и обладаешь деловой сметкой, чего зачастую лишены умнейшие мужи. Этим можно гордиться.

– Что да, то да, – самодовольно улыбнулся Скавр. – Однако я всеми силами стремлюсь к тому, чтобы на достойном уровне вести разговоры о высших материях с патрициями и не зевать во весь рот на представлениях греческих драматургов.

– Еще великий Демокрит сказал: «Суть дела не в полноте знания, а в полноте разумения», – мягко возразил Дарий. – Если не понимаешь смысла высоких категорий, их заученность не сделает тебя мудрецом.

Адель усмехнулась. Намек был настолько явным, что Скавр должен был либо обидеться и, по своему обыкновению, затеять ссору, либо обратить все в шутку. Он благоразумно выбрал последнее.

– Да и не нужна мне эта мудрость! – воскликнул он с притворной улыбкой. – Боги наделили меня даром куда более значительным, и благодаря покровительству Фортуны я стал одним из самых богатых людей Кампании!

– Об этом и речь, – поддержал его Дарий, и в его голосе промелькнула насмешка. – Знания забываются, глубокое понимание порой заставляет страдать, а деньги – единственный друг, на которого всегда можно положиться.

– Увы, ни философия, ни искусство не принесут счастья, если за душой нет ни асса, – вступил в разговор Юлий. – Как поэт я вынужден согласиться с Петронием: «Любовь к искусству никого еще не обогатила»136136
  Гай Петроний. Сатирикон, 83.


[Закрыть].

– Кроме меня, – парировал Арбитр. – Ты соглашаешься с моим персонажем, а не со мной.

– Крайне печально, – продолжал помпейский патриций, метнув на него недовольный взгляд, – что очень часто люди уважают за богатство больше, чем за ум. Это приведет наше общество к краху.

– Ты так говоришь, потому что сам не способен заработать ни сестерция, – ехидно заметила Арсиноя.

– Я и без того пользуюсь уважением в обществе. Виноградники приносят мне достаточный доход, чтобы я мог беспрепятственно заниматься высоким искусством.

– Если бы не мой строгий надзор, они давно превратились бы в бесплодную труху. И что ты называешь высоким искусством? Ты не в состоянии продать ни одной своей трагедии даже самому захудалому театру!

– Хорошо, когда деньги служат тебе, но плохо, когда ты служишь деньгам, – надменно вздернув подбородок, ответствовал Юлий.

– А есть хочется всем.

Адель решила вмешаться.

– Знаете, один талантливый человек в свое время сказал: «Когда я был молод, мне казалось, что деньги – самое главное в жизни. Теперь, когда я стар, я это знаю»137137
  Цитата из «Портрета Дориана Грея» Оскара Уайльда.


[Закрыть].

Дарий улыбнулся и понимающе кивнул; Петроний, прищурившись, пристально взглянул на Адель; Юлий покачал головой, удрученно вздохнув, а Арсиноя бросила благосклонный взгляд в сторону Скавра.

Гонг возвестил о начале второго акта. Юлий с Арсиноей ушли на свои места, и Скавр присоединился к ним. На этот раз Адель более внимательно смотрела спектакль и настолько увлеклась игрой актеров, что вздрогнула, услышав голос Петрония:

– Скавр с Юлием о чем-то увлеченно беседуют, так часто поглядывая на нас, что меня это начинает беспокоить.

– Они наверняка просто сплетничают, – пожала плечами Адель.

– Нет, тут что-то другое. – В его голосе чувствовалась неподдельная тревога. – Не забывай, что вчера они серьезно повздорили: Юлий своим неуемным ехидством так рассердил Скавра, что тот ушел с пира раньше времени – а это на него совсем не похоже. По логике вещей, Скавр должен был бы злиться, но вместо этого они с Юлием заняты разговором, явно приятным и интересным им обоим. Это не может не настораживать.

Адель не нашлась, что ответить, и продолжала с интересом следить за представлением. Лишь когда оно окончилось и к ним снова подошли Юлий и Арсиноя, но уже без Скавра, она вспомнила о волнении Петрония и ощутила прилив тревоги.

Однако оказалось, что Юлий нес ей приятную новость.

– Дорогая Адель, спешу передать тебе теплый привет от моего отца. Он просил сказать, что понимает причину твоего внезапного исчезновения из его дома и не сердится на тебя за невежливость.

– Неужели? – обронила она, пытаясь догадаться, знает ли Юлий, что произошло той ночью, и почему он так пристально и испытующе на нее смотрит.

– Эдилу стало известно, что ты гостишь в доме Петрония, и он надеется получить приглашение навестить Арбитра.

– Полагаю, скоро выборы? – поинтересовался Петроний.

– Да, но это не значит… Дело не в этом… – смешался Юлий.

– Передай Калену, что я задержусь в Помпеях. Пусть приходит после выборов.

С этими словами Петроний взял Адель под локоть и повел к выходу из театра.

Но не успели они подойти к ожидавшей их карпенте, как рядом снова возник Юлий и попросил у Арбитра разрешения побеседовать с его спутницей наедине. Тот благосклонно кивнул, и Адель согласилась пройти вслед за Юлием к колоннаде. Патриций начал издалека.

– Адель, ты знаешь, что я всегда хорошо к тебе относился. Я принял тебя в своем доме, спас от возможной гибели и не сообщил отцу, где ты прячешься от его гнева. Я действовал из самых лучших побуждений и надеюсь, что твое отношение ко мне тоже не испортилось…

– Ближе к делу.

– Я прошу вас с Петронием как можно скорее уехать из Помпей. И забрать с собой Дария.

Она изумленно вскинула брови.

– Что?!

– Адель, мне это необходимо! – сдерживаемое волнение Юлия вырывалось наружу: глаза сверкали, щеки раскраснелись, с лица напрочь слетела привычная маска ленивой отчужденности. – Ты перевернула нашу жизнь. Все было так хорошо, так спокойно, пока ты не появилась!

– Но почему? Кому я мешаю?

– Многим! Ты и Петроний! Указывать ему я не могу, а ты наверняка сумеешь убедить его покинуть город, несмотря на то что он, оказывается, решил здесь задержаться. Но не вздумайте ехать в Рим! Вчера после пира у меня состоялась встреча… Я был зол и пьян… Словом… Отправляйтесь в Кумы, в Неаполь, хоть в Вифинию, но не появляйтесь в Риме и бегите из Помпей, где у вас обоих есть враги!

Ты наверняка знаешь, как неспокойно сейчас при дворе. Петроний дружен с патрициями и сенаторами из окружения Гая Кальпурния Пизона138138
  Пизон, Гай Кальпурний (?―65) – римский патриций, консул-суффект, сенатор, стоявший во главе группы представителей высших сословий, намеревавшихся сместить Нерона и захватить власть.


[Закрыть], а тот, поговаривают, готовит заговор против императора. Даже Сенека впал в немилость! Если ты останешься здесь, в доме Петрония, то снова окажешься в опасности. Видишь, я желаю тебе добра, только добра.

– Почему? – снова спросила Адель.

– Из благодарности. Ты, можно сказать, вернула мне веру в любовь. Я ведь помню ту ночь, когда ты готова была стать моей… Я знаю это, не перебивай! И, клянусь Венерой, мне не раз довелось пожалеть о своем решении тебя отвергнуть. Но прошлого не вернуть, а будущее в руках богов. Не гневи их, Адель: послушайся меня и завтра же покинь Помпеи.

– Допустим, мы с Петронием сделаем это, – глядя на его подрагивающие руки, проговорила она. – Но причем тут Дарий?

– Он мешает лично мне.

– Вот и поговори с ним сам.

– Нет! – Он вдруг схватил ее за запястье и больно сжал. – Я пытаюсь спасти свою семью! Я не поддался твоим чарам, но Арсиноя не устояла перед этим чужеземцем! А за тобой он пойдет куда угодно. Любой пойдет за тобой куда угодно! Я видел, как он на тебя смотрел… Только скорее, скорее!..

– Юлий, опомнись, что ты говоришь! – Адель испугалась и одернула руку, готовая подумать, что он сошел с ума.

Но Юлий вдруг затих, прикрыв глаза, и прислонился к колонне. Какое-то время он молчал, а когда заговорил, его голос дрожал от слез.

– Адель, я люблю свою жену. Я осознал это с неожиданной ясностью вчера, когда она не вернулась с пира. Утром я спросил, где она была. Вместо ответа Арсиноя сообщила, что хочет развестись со мной и жить в Риме, у отца. Я, конечно, поинтересовался причиной этого решения. Она посмотрела на меня очень внимательно и нежно – понимаешь? Нежно! Женщина, лишенная способности к нежности! – и сказала, что полюбила. Впервые в жизни и по-настоящему. Она не стала утаивать имя своего избранника…

Адель вздохнула.

– Может, моя просьба кажется глупой и безрассудной, – продолжал Юлий все с той же грустной обреченностью, – но это жест отчаяния. Я знаю, что, если она уйдет, жизнь потеряет для меня смысл…

– Ты преувеличиваешь!

– Не перебивай. Встретив тебя, такую странную, притягательную и непохожую на других, я проклинал Фортуну за то, что женат. Но сейчас понимаю, что мы с тобой никогда не были бы счастливы. Ты из тех женщин, любовь которых губит мужчин, делает их рабами страсти и сводит с ума… Ты, как морская пучина, поглощаешь и растворяешь… – Заметив ее протестующий жест, Юлий повысил голос: – Не возражай мне! Не оправдывайся! Я вижу тебя такой. И я знаю, что прав! Я всегда прав!.. Взгляни, что ты сделала с Петронием! Я знаком с ним много лет, а сейчас словно впервые увидел. Он влюблен! Человек, который утверждал, что любви не существует, что это насмешка богов и игра воображения, – влюблен, как мальчишка!.. И почему Дарий оказался в его доме? Попросил приюта, чтобы быть ближе к тебе! О, как он сжимал твою руку вчера в перистиле! Как блестели его глаза! И как бесстыдно ты в них смотрела!

– Он не просил приюта, Петроний сам…

– Молю тебя! – не слыша ее, почти кричал Юлий. – Спасайся, глупая женщина, и дай спастись мне!

«Мелодрама какая-то», – с презрением подумала Адель, но не успела ничего сказать, потому что Юлий вдруг заплакал.

– Я не могу без нее жить, – сквозь слезы пробормотал он. – Понимаешь?

– Но ведь она неверна тебе…

– Ну и пусть! – Юлий снова повысил голос; его лицо побледнело, а глаза запылали лихорадочным огнем. – Я могу выплескивать свою неутоленную страсть и жгучую ревность в стихах и песнях, одах и трагедиях. Благодаря Арсиное я снова могу творить! Она вернула мне вдохновение, вернула смысл жизни! Если бы не она, я стал бы равнодушным скучающим наблюдателем, каким был Петроний, я лишился бы того единственного, что дарит мне подлинное счастье!

– Обделенный талантом, ты сознательно накапливаешь чувственную энергию, чтобы пылкостью строк затмевать их бездарность…

– Пусть так! И мне совсем не стыдно признаться, что я рогоносец; мучительнее сознавать, что я посредственность…

– Юлий, ты болен.

– Зато жив! А если Арсиноя уйдет, я покончу с собой.

Он произнес это спокойно и уверенно, как человек, принявший решение и не намеренный от него отступать. И Адель вдруг стало жаль его – блестящего патриция в ироничной маске в их первую встречу и панически боящегося одиночества брошенного мужа сейчас.

«А ведь прошло всего несколько дней, – удивленно подумала она. – Или несколько лет?»

– Не плачь, пожалуйста, – как можно мягче произнесла Адель и коснулась рукой его щеки. – Я обязательно что-нибудь придумаю…

Петроний и Дарий ждали ее в карпенте.

– О чем вы так оживленно беседовали? – поинтересовался Арбитр, пристально взглянув ей прямо в глаза, что делал нечасто. – Уж не о свидании ли тебя столь пылко молил обычно сдержанный и благоразумный Юлий?

– Как раз наоборот, – невесело усмехнулась Адель, усаживаясь рядом с Петронием. – Он просил меня уехать из Помпей. Вместе с тобой и… с тобой. – Она перевела взгляд на Дария. – Втроем. Странно, правда?

– Отчего же? Ни втроем, ни вчетвером вовсе не странно…

– Петроний! – возмущенно воскликнула Адель. – Как ты можешь?!

– Как я могу, я покажу тебе позднее, милое дитя.

Она вспыхнула, но промолчала, видя, что сейчас он не настроен воспринимать ее слова всерьез.

– Я догадываюсь, почему Юлий это сделал, – задумчиво произнес Дарий. – И я его понимаю.

– Я тоже, – ехидно вставила Адель. – Все дело в ваших отношениях с Арсиноей!

И тут он произнес фразу, которую она меньше всего ожидала услышать:

– У меня с Арсиноей нет никаких отношений. – Дарий немного помолчал и добавил: – Мне понятно твое любопытство, Адель, и намек Петрония насчет удачной ночи тоже ясен. Чтобы прекратить всякие домыслы по поводу нашего с Арсиноей времяпрепровождения после вчерашнего пира, скажу: она повезла меня в лупанарий к какой-то Элвисии… – Адель с Петронием переглянулись, – …и, вероятно, рассчитывала, что мы вместе проведем там ночь. Я действительно пробыл в этом доме почти до утра, но один, потому что я спал.

– Спал? – удивился Петроний. – Что, все время?

– Да, – искренне признался Дарий. – Все время: я очень устал за вчерашний долгий и насыщенный день. Сначала мы поднялись в комнату, выпили вина… Потом Арсиноя на минуту вышла, а я прилег на ложе и сразу уснул.

– И она тебя не разбудила? – не веря своим ушам, спросила Адель.

– Разбудила. Открыв глаза, я увидел, что она лежит рядом, обнаженная, и что-то шепчет мне на ухо. Я спросил, чего она хочет. Она ответила: любви. А я сказал, что хочу спать. Арсиноя обиделась, раскричалась и ушла. Всё.

– Вот это да! – не сдержалась Адель, вся светясь от восторга. – Вот это пощечина развратной матроне! Однако домой, как сообщил мне Юлий, она явилась только утром. Где же Арсиноя провела остаток ночи, а, Петроний?

Тот лишь улыбнулся и недоуменно пожал плечами.

Их карпента неторопливо пересекла улицу Стабий и медленно катилась по узкой безлюдной улочке. Они долгое время молчали, думая каждый о своем, то и дело заинтересованно поглядывая друг на друга. На крутом повороте, когда Адель качнуло к Петронию, он вдруг обхватил ее плечи своей сильной рукой, прижал к себе и спросил вкрадчивым голосом:

– Скажи-ка, милое дитя, а почему Юлий просил уехать тебя? Со мной и с Дарием дело более или менее ясное, но ты-то ему чем мешаешь?

Она повела бровью и загадочно улыбнулась.

– Он хочет ее, но не может взять, – вместо нее ответил Дарий. – В этом я его тоже понимаю.

Адель сделала вид, что пропустила мимо ушей это замечание. Но только сделала вид.

– И каковы же твои намерения относительно просьбы Юлия? – нарочито равнодушно спросил Петроний, все крепче прижимая Адель к себе.

– А твои? – в тон ему осведомилась она.

– Вскоре мне предстоит вернуться в Рим.

– Полагаю, и мне вскоре предстоит вернуться…

– В свое неведомое далёко?

– Когда?

Эти вопросы оба мужчины задали одновременно, но Адель молчала, глядя на них обоих, таких разных, но сейчас таких похожих, смотревших на нее с одинаковой заинтересованностью и нетерпением. Если бы она знала ответы!..

– Я тоже на днях покину Помпеи, – прервав затянувшуюся паузу, произнес Дарий. – Значит, мы все, независимо друг от друга, выполним просьбу Юлия.

Через несколько минут карпента остановилась. Петроний вышел, подал руку Адель, и они вместе с Дарием направились к дому, где, распахнув двери, стоял перепуганный номенклатор со свитком в руке.

– Депеша? – спросил Петроний и замер.

– Да, господин. От Саллюстия прибыл посыльный и сказал, чтобы я вручил как можно скорее.

– Я ждал этого.

Он прошел к имплювию, развернул пергамент и стал читать.

– Что ж, неудивительно, – закончив, произнес Петроний. – Veritas odium parit.139139
  Правда родит ненависть (лат.) – римская поговорка.


[Закрыть]

Он посмотрел на Адель, потом на Дария и с горькой улыбкой продекламировал:

– Plaudite, amici, finite est comoedia!140140
  Рукоплещите, друзья, комедия окончена! (лат.)


[Закрыть]

Адель обмерла.

– Из Рима?

– Да.

– Что случилось?

– Заговор Пизона раскрыт. По приказу императора Сенека и Лукан141141
  Лукан, Марк Анней (39―65) – древнеримский поэт-эпик, племянник Сенеки, приближенный Нерона.


[Закрыть] лишили себя жизни. К тому же кто-то передал Нерону нашу беседу в храме Ларов, и, похоже, ученик решил истребить всех своих учителей…

– Какой ученик? – не поняла она.

Но Петроний словно не расслышал ее вопроса.

– Как бы там ни было, неустанными стараниями Тигеллина я в опале. Саллюстий, мой добрый друг, советует как можно скорее возвращаться в Рим и предстать пред гневны очи императора.

– А если ты этого не сделаешь? – спросил Дарий, и в его голосе, к удивлению Адель, прозвучал вызов.

Петроний пристально взглянул на него и твердо сказал:

– Я не намерен этого не делать. И еду в столицу немедленно.

– Боишься потерять свою власть?

– Боюсь потерять свою жизнь.

– Неужели тебя могут казнить?

– Зачем же? Я сделаю это сам, так сказать, lege artis142142
  По всем правилам искусства, мастерски (лат.).


[Закрыть]. Нерон отличается мягкосердечием и не любит подписывать смертные приговоры.

Адель хорошо знала историю и поэтому испуганно молчала, напряженно соображая, что теперь делать.

А Дарий слушал Арбитра со странной, несвойственной ему прежде улыбкой.

– Я полагал, невозмутимый и властный Петроний не боится умирать.

– Мне есть что терять.

Он повернулся к Адель, встревоженной и побледневшей, и мягко произнес:

– Не переживай, милое дитя. Я вернусь.

Но она знала, что Петроний никогда не вернется в Помпеи. Спустя год он устроит большой пир, соберет на нем всех друзей и уйдет из жизни так, как мог сделать только он, – превратив процесс умирания в искусство.

И вдруг на нее нахлынул такой страх, такое всепоглощающее отчаяние, что она бросилась к Петронию, обхватила его руку и прижалась к ней всем телом.

– Не уезжай! – взмолилась она, готовая на что угодно, только бы его удержать. – Пожалуйста, не оставляй меня! Или возьми с собой! Прошу тебя, мой любимый!..

Она впервые назвала его так. Он услышал слово, которое запрещал произносить своим женщинам. Цель достигнута. Еще одна вершина покорена – пожалуй, самая трудная, самая желанная. И если ему предстоит поступить lege artis – не станет ли признание Адель наилучшим утешением?

Он посмотрел на нее в упор, стоя так близко, что она ощущала аромат и тепло его кожи, и пытался уловить в ее взгляде свет настоящей любви. А она с болью, страстью и нежностью смотрела в его настороженные глаза – непознанную тайну глубокой синевы и темного малахита, туманного неба и морской бездны, озаренных золотистыми искрами заходящего солнца.

– Слышите? – вдруг воскликнул Дарий, подняв руку. – Конский топот. Кто-то приехал.

По знаку Петрония номенклатор бросился к воротам, но они распахнулись раньше, чем слуга успел задвинуть засов. На пороге стоял Авл Умбриций Скавр в сопровождении четверых вооруженных темнокожих рабов.

– И снова здравствуй, отставной сенатор и проконсул Гай Петроний, arbiter elegantiae, бывший приближенный императора!

Сверкнув глазами, Арбитр шагнул к незваному гостю.

– Что тебе нужно?

– Я принес дурные вести. Надеюсь, ты не прикажешь убить меня за это? – с насмешливой гримасой осведомился Скавр.

– Смотря что ты скажешь.

– Скажу, что ты в опале!

– Это для меня не новость.

– Но последствия могут оказаться весьма плачевными.

– А тебе какое дело?

Вместо ответа Скавр сделал знак рукой, и рабы, толкнув Петрония на скамью, обступили его плотным кольцом, приставив к горлу короткие копья с острыми стальными наконечниками.

– Сделаешь попытку позвать на помощь – распрощаешься с жизнью прямо сейчас, – ядовито улыбаясь, произнес Скавр. И добавил: – Это относится и к твоим гостям.

Адель испуганно присела на край имплювия; Дарий молча подошел к ней и остановился рядом.

– Прикажи рабам не выходить из дома и вести себя смирно, – скомандовал Скавр, обращаясь к номенклатору.

Тот перевел взгляд на Петрония.

– Делай, как он сказал, – спокойно проговорил Арбитр. – И никому не сообщай о посетителях.

Номенклатор поклонился и поспешно вышел.

– Ну, – Скавр повернулся к Петронию, – еще интересуешься, зачем я пришел, или уже все ясно?

– Тебя казнят за государственную измену.

Вместо ответа Скавр расхохотался.

– Напротив, меня пожалуют в патриции! Некоторые высокопоставленные лица, среди которых немало моих друзей и покровителей, будут очень рады, если влиятельный Петроний никогда больше не появится в Риме. Нерон зол и обижен: до него дошли слухи, что ты чернишь его в глазах помпейской знати и якобы поддерживаешь Пизона…

– Твоя заслуга?

– У тебя и без моей скромной персоны полно недоброжелателей. Юлий, например… Он примчался ко мне после вчерашнего пира и слово в слово (я так думаю) передал твои крамольные атеистические речи. Человек, не чтящий наших великих богов, не станет почитать и смертного императора – а это опасно. Согласись, принцепсу необходимо об этом знать. И о твоих дерзких речах в храме Ларов тоже.

– Так сообщи ему.

– Уже сообщил! И теперь мне велено задержать тебя в Помпеях.

– Каким образом?

– Всеми возможными. И невозможными.

– Выходит, – побелев от гнева, произнес Петроний, – ты решил омыть свои грязные руки в моей крови?

– И какой крови! Едва ли не самой благородной из всех римских кровей! Великий император будет мне благодарен, и я наверняка получу заветный титул патриция.

– Такой ценой?

– А иначе никак, – развел руками Скавр. – Тигеллин опасается, что ты своим красноречием затмишь разум Нерона, и он тебя простит. А ты, повторяю, опасен для государства, для нашего славного Рима. Я сделаю доброе дело на благо страны и цезаря!

С этими словами Скавр, победоносно вскинув голову, шагнул к Петронию.

В тот же миг Адель, до этого времени ошарашено молчавшая, бросилась ему наперерез и схватила торговца за край тоги.

– Стой, негодяй! – выкрикнула она вне себя от ярости. – Не смей к нему приближаться! Ты и Юлий – ничтожества, не способные ни на что, кроме низости, клеветы и доносов! Вот ваше оружие против честной силы! Твой патрон Тигеллин боится Петрония и поэтому ненавидит его. А ты просто оружие в его руках! Юлий завидует Петронию и тоже его ненавидит. Я думала, он предупредил меня из благородных побуждений! Но это были остатки совести… Сплетнями, обманом и предательством самовлюбленная бездарность и тупой богач хотят избавиться от умного, талантливого, сильного человека…

Адель не удалось завершить свою гневную тираду. По знаку Скавра чернокожий раб, стоявший к ней ближе других, в один прыжок очутился рядом, схватил ее за волосы и с силой швырнул на пол. Адель вскрикнула, но глаза не закрыла, хотя больно ударилась головой; она видела, как Дарий вступил в драку с ее обидчиком и застыл с приставленным к горлу кинжалом; видела, как вскочившему Петронию связали руки и снова силой усадили его на скамью. Адель заплакала от боли и бессилия, но тут же была поднята за плечи ухмыляющимся Скавром.

– Какая пылкая защитница объявилась у Петрония, – разглядывая ее с ног до головы, произнес торговец. – С каких это пор арбитру изящества нравятся столь воинственные особы? Правду говоря, я не понимаю, что красивого в этой худой, как палка, девице. А может, мне просто плохо видно?..

Резким рывком он сорвал платье с плеча Адель, обнажив ее грудь и бедро.

– Свежий фрукт, конечно… Но Юлий сказал, что с червоточиной. «Шлюха, – говорит, – эта Адель: сама мне на шею вешалась; да только я не такой дурак, чтоб изменять красавице Арсиное с бледным призраком Аида…»

Это трудно было вынести. Она размахнулась и залепила Скавру такую оплеуху, что торговец взвыл от боли.

– Убейте ее! – пронзительным фальцетом закричал он. – Ее первую!

Приставленный к горлу Дария кинжал опустился и, рассекая воздух острым клинком, взлетел над испуганным лицом Адель. Она сжала губы, чтобы не дать вырваться из груди истошному воплю ужаса, и зажмурилась. Перед ее мысленным взором сразу возникли необъятные долины Техаса, дрожащее в знойной дымке прозрачное небо и красивое гобеленовое панно для кухни… В этот миг раздался выстрел, и Адель упала.

 
…Возлюбленных все убивают, —
Так повелось в веках, —
Тот – с дикой злобою во взоре,
Тот – с лестью на устах,
Кто трус – с коварным поцелуем,
Кто смел – с клинком в руках!
Один любовь удушит юной,
В дни старости – другой,
Тот – сладострастия рукою,
Тот – золота рукой,
Кто добр – кинжалом, потому что
Страдает лишь живой.
Тот любит слишком, этот – мало;
Те ласку продают,
Те покупают; те смеются,
Разя, те слезы льют.
Возлюбленных все убивают, —
Но все ль за то умрут?143143
  Отрывок из поэмы Оскара Уайльда «Баллада Рэдингской тюрьмы». (Перевод с английского В. Брюсова.)


[Закрыть]
 

– Стэнли… – прошептала Адель и открыла глаза.

Она лежала на кровати в своем кубикуле в доме Петрония, а рядом с ней на полу сидел Дарий Аквил.

– Какое счастье, что ты очнулась, – тихо проговорил он и склонился к ее руке. – Я так боялся потерять тебя в этой глубине веков…

– Значит, это все-таки ты, – произнесла она и вздохнула.

Он едва заметно улыбнулся.

– Ты рада?

Что она могла ответить? Мучительная головная боль лишила ее способности быстро соображать и притупила все чувства; то, что Дарием оказался Стэнли Норт, Адель скорее озадачивало, чем радовало, но она, конечно, этого не сказала.

С тихим шорохом отодвинулась занавесь, и вошел Петроний.

– Что с Адель? – шепотом спросил он.

– Пришла в себя.

Петроний приблизился к ложу. Стэнли встал и отошел к стене.

– Как самочувствие? – ласково спросил Арбитр, коснувшись рукой ее лба. – Ты сильно ушиблась?

Она медленно села, поджав под себя ноги, и молча посмотрела на его участливое лицо, на встревоженные влажные глаза, пытаясь подавить подступивший к горлу комок. Ее сердце сжималось от боли и страха: она поняла, что пришло время делать выбор.

Петроний поднял перед Адель руку, держа за дуло черный пистолет.

– Ты знаешь, что это такое?

– Да, – просто ответила она, почему-то ничуть не удивившись.

– Тебе знаком этот человек? – Он указал на Стэнли.

– Да.

– Как его настоящее имя?

– Стэнли Норт.

– Кто он?

Взгляд Петрония стал серьезным и строгим, брови слегка нахмурились, в уголках губ залегли едва заметные складки. Он ожидал получить честный ответ на свой вопрос; впрочем, Адель была не в состоянии лгать.

– Он мой жених. Тот самый, «красивый и хороший», – сказала она, криво усмехнувшись.

– Но почему ты вела себя так, словно он тебе незнаком?

– Потому что я не была уверена… – Она потерла рукой лоб. – Его внешний вид очень отличается от того, к которому я привыкла. Можно сказать, что я его не узнала…

– А вот я тебя сразу узнал, – подал голос Стэнли, стоя у стены со скрещенными на груди руками. – Я не знал, где тебя искать, но очень хотел найти. И нашел.

Адель вдруг поняла, что все это время он ее попросту дурачил.

– Почему ты до сих пор не сказал мне правду?! – воскликнула она, закипая от гнева. – Почему ты вел себя так, словно между нами никогда ничего не было?

– А разве было?

Эти слова мгновенно ее остудили – она опустила взгляд и сникла, чувствуя, как ее щеки краснеют от стыда и досады. Он прав, снова прав – хитрый, расчетливый, никогда не ошибающийся Стэнли Норт. Ах, где этот мягкий тембр Дария? Где этот нежный взгляд? Все было притворством, призванным усыпить ее бдительность. Но зачем?

Этот вопрос она задала вслух.

– Ты спрашиваешь, зачем я тебя искал? – уточнил Стэнли. – Потому что ты моя невеста, черт подери! – Он многозначительно улыбнулся и добавил: – Несмотря на то что между нами ничего… такого не было.

– Нет, – твердо сказал Петроний, не дав ей ответить. – Она спрашивает, зачем ты оставил ее здесь одну.

Норт поднял на него мрачный, тяжелый взгляд своих черных глаз и ответил:

– Это не твое дело.

– Что ж, – невозмутимо произнес Петроний, обращаясь к Адель, – вижу, я не зря хотел предложить твоему жениху десять тысяч сестерциев за отказ от его обязательств по отношению к тебе. Он и не намеревался их выполнять.

Стэнли удивился так, что даже не успел обидеться:

– Ты хотел купить у меня Адель? Как вещь?

– Хотел купить, но взял даром.

Норт вспыхнул и порывисто шагнул к Петронию, сжав кулаки, но, встретившись с ним взглядом, отступил. Плечи его опустились, взгляд потускнел; он снова встал у стены и замер.

В эту минуту Адель и в самом деле почувствовала себя вещью – забавной игрушкой, которую передают из рук в руки, а наигравшись, выбрасывают. Юлий нашел ее на дороге, поиграл и передал в пользование своему отцу. Тот игрушку чуть было не сломал, после чего она попала к властной и жестокой женщине, которая вручила ее Петронию – посмотреть, что будет дальше. А дальше…

– Я готов признать, что Адель теперь принадлежит тебе, Петроний, – прервал ее мысли голос Стэнли. – Но что ты в состоянии дать ей, кроме денег, которые она и потратить-то не успеет? Ты, опальный придворный, одной ногой стоящий в могиле! Научишь ее самостоятельно уходить из жизни lege artis?

Адель никогда прежде не видела, чтобы бледнели так мгновенно. Лицо Арбитра стало белым как мел, на скулах задвигались желваки. Но он не издал ни звука и не сделал ни единого движения, по-прежнему сидя на краю кровати Адель и держа ее за руку. Даже его пальцы на ее запястье не дрогнули, не сжались… Он молчал долго, очень долго, и смотрел в пустоту перед собой. А потом произнес медленно, нараспев, как молитву:

– «Разве лучшее в природе не есть общее достояние? Солнце всем светит. Луна с бесчисленным сонмом звезд даже зверей выводит на добычу. Что красивее воды? Однако для всех она течет. Почему же только любовь должно красть, а не получать в награду?..»144144
  Гай Петроний. Сатирикон, 100.


[Закрыть] – Он поднялся, подошел к Стэнли и протянул ему руку: – Эта женщина – бесценное сокровище. Ее любовь – подлинное, ни с чем не сравнимое счастье. Береги ее, Дарий Аквил.

Скрепив сделку рукопожатием и даже не взглянув на Адель, Петроний стремительно вышел из спальни.

На несколько секунд она застыла, словно окаменев, не видя и не слыша ничего вокруг. Потом, словно очнувшись от наваждения, перевела взгляд на Стэнли и бесстрастно, с расстановкой, как будто каждое слово давалось ей с трудом, произнесла:

– Почему именно Уайльд, мистер Норт?

– Что? – переспросил он.

– Ты прочел мне отрывок из его поэмы полчаса назад, когда сидел и плакал у моих ног.

– Во-первых, я не плакал, хотя и был очень расстроен. А во-вторых, у меня нет привычки беседовать со спящими. Я молчал, грустил и любовался твоим прекрасным лицом. Честно говоря, я даже не знал, что Уайльд писал стихи. Ты серьезно?

Но ее мысли были уже далеко. Она вспоминала, как однажды, встретившись со Стэнли в одной из редакций, обсуждала с ним статью в газете, посвященную нашумевшей истории о том, как молодой, с виду вполне нормальный, успешный мужчина убил свою жену. Причем он сделал это не в порыве ревности и не в состоянии аффекта – просто в один прекрасный (а точнее ужасный) вечер пришел домой, спокойно поцеловал ее в щеку и застрелил в упор. В те дни еще шел суд по этому делу, и Адель, потрясенная происшедшим, цитировала Стэнли эти удивительные строки из «Баллады Рэдингской тюрьмы» Уайльда. Тогда он говорил ей, что впечатлен их отчаянной правдивостью, на первый взгляд парадоксальной, а сейчас даже не может об этом вспомнить. Сколько же времени прошло с тех пор?

– Ладно, чего уж тут, – тихо вздохнула она. – Наверное, мне просто приснилось… Но скажи, куда делся Скавр?

Стэнли пожал плечами.

– Никуда. Он в атрии.

– В атрии?!

– Ну да. Лежит связанный среди трупов своих черномазых головорезов. Признаться, в глубине души я всегда был сторонником сегрегации, особенно расовой. – Он хмыкнул. – Надо же, я могу открыто заявить об этом в первом веке нашей эры, в эпоху правления наиболее одиозного римского императора, не рискуя быть осужденным за неполиткорректность, как в нашей с тобой передовой стране. Да здравствует античная демократия!